—  А теперь, — слегка замедлившись и подзадумавшись, сказал учитель, — представляем вам нового ученика. Герман, представься.

Исподлобья на нас смотрит, так сказать, черный выродок. Смольно-черные волосы, нисподающие на белую кожу и хмурые брови, зеленые узковатые глаза, обрамленные густыми прослойками ресниц.

Он ещё более хмурит брови, но, после, вздохнув, говорит:

— Меня зовут Герман. Мне шестнадцать. Я недавно переехал из Берлина сюда. Рад знакомству.

И как-то странный был у него тон: что-то типо «отстаньте от меня» или «тронете меня — убью».

Шагом вразвалочку он подошел к моей парте по наставлению учителя. Озарился вокруг и кинул мешковатую серую сумку на стул, и сел слева от меня. Я покосился на него, повернув голову.

— Привет.

— Привет, — сухо мямлит Герман, достав ручку. Посмотрел на меня и добавил: — Есть листочек? Я забыл тетрадь.

Благородно киваю, достаю темно-синий блокнот и вырываю оттуда листок. Протягиваю соседу. Даже не сказав слова благодарности, он берет его, суёт под локти и на руки кладёт голову. Недоуменно поглядываю на него, но учительский гогот выводит меня из мозговитого мирка. Мистер Фрюгг смеется над нашим местным раздолбаем, написавшим неправильно слово «непринужденно» в недавнем диктанте. Он свысока поглядывает на широколобового паренька, даже не догадываясь, что когда-то он получил сложнейшую травму головы, после которой не смог ни запоминать, ни развиваться. Разве не в этом суть людей? Каждый из них думает о себе, судит по внешности и манере, не вглядываясь вглубь. Я тоже такой, был таким и буду. Если ты  человек — то ты не сможешь перемениться.

Резво бегает дворовая собака Кракен, таская за собой несколько ребят, желающие её покормить. Так же резво бегают по полям лучи апрельского солнца, как будто ветром сдувая все лужи, оставшиеся от снега и дождя. Ночью неплохо так моросило. На крышу нашего дома, кажется, как-то по-особенному — звук был таким «бум, бум, бум, бум, бум», и так всю ночь. Хорошо, что хоть крыша не протекла.

— Андрэ, — меня хлопают по плечу. Оборачиваюсь. Даниэл улыбается, обнажая кривые клыки, — хэй-йо. Давно не виделись. Что-то тебя на тренировках не видно. Тренер волнуется, знаешь.

— Правда? Хотя, неудивительно. Вам бы всем руки поотрывать, играть совсем не умеете, — отшучиваюсь под укором взгляда Даниэла. — Ну ладно, шучу, шучу. Так что там с тренером? Остальные как?

— А... Да мистер Картер рвёт и мечет из-за твоего отсутствия. Вон, Зака чуть не выгнал. Джона и Джо на "скамейку запасных" отправил. Чудной стал, короче. А ты это, приходи. Тренировка сегодня в семь. Ждём!

— Угу, хорошо, — роняю я вслед убегающему метису. Пришелец из Индии, но совсем не загорелый; высокий, спортивный и до невозможности бледный парень.

Чуть сильнее укутываюсь в ворот колющего пальто. Шагаю как солдат. Выставив ноги вперед, как тростинки, и таким шагом дохожу до ворот школы, где неистовым ветром прямо в моё лицо прилетает окурок. Обыкновенный такой свежий окурок от сигареты. Наполовину потушенный. Хмурюсь. Что за дела — курить на территории школы? Увидет завуч Моррисон — убьёт же. Это и решаюсь сказать смелому курильщику.

Удивляюсь, когда за поворотом большого клёна и рёшоточных ворот встречаю Германа, но, всё же, начинаю ворчать:

— Ты что здесь делаешь? Ты хоть знаешь, что будет, если тебя кто-нибудь из учителей заметит? Да ты из «А» сразу в «С» улетишь!

— И что? — смерив меня равнодушным взглядом, выдает немец.

— Старшая лондонская школа — это тебе не шутки, идиот! Вылетишь отсюда — и на работу-то не возьмут.

— Я буду жить на шее родителей.

— Ага, и подрабатывать дворником.

— Нет, садовником. Люблю цветы.

— Неожиданно, конечно, но всё-таки, брось сигарету. Это вредно, —
бурчу я, — так и до могилы недалеко.

— А тебе-то, собственно, какое дело, а? — фыркает. — Делаю, что хочу. Не тебя же заставляю курить. Если решил погеройствовать, баллотируйся в президенты школы, тогда, быть может, и брошу. А пока, гуляй.

— Ах ты ж... — зубы трещат, но спустя мгновения я вздыхаю, постепенно настигая спокойствие. — Ну ладно. Адиос, амигос. До завтра. И вот увидишь — стану президентом этой ненаглядной школы — тогда поговорим еще раз!

Убегаю дальше, слыша тихое угуканье за спиной. Не обращаю внимания. Иду домой, быстро взобравшись на велосипед. Кручу педали, как сумасшедший. Если не ошибаюсь, тренировка по баскетболу в пять. Сейчас три. Успею ли поесть и заехать к маме на работу? Она, кажется, забыла ланч. Ладно, есть не буду, захвачу ланч-бокс и поеду в офис к ней.

Еле поспеваю держать равновесие, когда мои ноги мгновенно касаются твердого асфальта перед дверьми дома. Одним движением открываю входную дверь, снимаю обувь (мама не любит, когда по дому в уличной обуви ходят), поскальзываю по паркету, при этом успевая дважды удариться локтём об стены, но всё же захожу за стойку на кухне. Как и думал — белый ланч-бокс лежит во второй полке слева. Голодает, наверное.

Спустя двадцать минут я стою у порога офиса. Не знаю, чем они занимаются. То ли бумагами, то ли типографией. Да и не важно это. Тяжеленная дверь поддается только со второго раза и я вхожу в здание с замиранием оглядываясь вокруг. Мама устроилась сюда полгода назад. Ей нравится коллектив и начальство — это, всё же, довольно редкое явления. Особенно для моей мамы.

Нажимаю на кнопку лифта. Пятый этаж — бухгалтерия. Рядом толпятся люди в строгих темно-серых костюмах (хотя здесь нет особого дресс-кода насчет одежды). Как только делаю шаг в лифт, меня тут же заталкивает в угол блестящего, но тесного лифта волной сотрудников. С радостью выскакиваю из потного Ада, решаясь спросить у одной из работниц:

— Добрый день, мисс. Не видели Лею Адамсон?

— Лею? Она во-о-он там, — говорит она и тянет руку дальше по периметру помещения. Вздыхаю, но продвигаюсь дальше и натыкаюсь на хохочащую маму в компании с каким-то мужчиной. На удивление, она меня даже не заметила; это удивительно потому, что обычно мама чует меня заверсту.

— Мам? — качнув головой, спрашиваю я. Кидаю пластиковый бокс с лазаньей на стол. — Это... кто?..

— Это? Знакомься, дорогой, — вот тут я, если честно, не понял, к кому она обращается, — это — мой коллега, Дион. Грек. Дион, это — мой сын, Андрэ. Учится в старшей лондонской школе. Я же тебе рассказывала, помнишь?

— О, да! Мой племянник тоже там учится. Ты, наверное, не знаешь, но если наткнешься на него, знай — его зовут Роберто.

— Робб? Я знаю Робба, — легко пожимаю плечами, изумленно приоткрыв рот, — он в одиннадцатом учится, да?

— Тогда отлично! Дорогой, Дион зовёт нас на барбекю! — Мама-мама, что за оптимизм? — Вот, завтра вечером. Хотела сказать тебе вечерком, но раз уж ты здесь, решила сообщить тебе. Там и Робб этот твой будет, думаю, скучать не будешь.

— Ага... Ма, я пойду на тренировку, хорошо? Решил возобновить занятия баскетболом.

— Молодец! А то, смотри, небось худющим каким вырастешь, и тетя Клара тебя не узнает.

— Мам! Я не виноват, что у неё проблемы с памятью! И не виноват, что в прошлый раз она не впустила меня в дом, приняв за незнакомца!

Вздыхаю, хмурюсь и смотрю на маму:

— Ладно, пойду я. До вечера, ма. Не опаздывай, — роняю я, после чего плетусь домой.

Думаю, Картер будет счастлив, что я пришел. По крайней мере, надеюсь. Еще надо зацепить форму. Наверное, уже совсем запылилась. Месяц уже без дела в глубине шкафа лежит.

Возможно, завтра будет отличный день. Вот только не уверен в этом. Что-то грядёт, и сердце сжимается перед этим.