Can we just be honest? These are the requirements. If you think you can be my one and only true love you must promise to love me. Step one: you must accept that I'm a little out my mind. Step two: this is a waste if you can't walk me down the finish line. Step three: give me passion, don't make fun my fashion. Step four: give me more. Step five: you can't be scared to show me off and hold my hand. Step six: if you can't put in work, I don't know what you think this fucking is. Step seven, this one goes to eleven: if you cheat, you will die. - Melanie Martinez (High School Sweethearts).

- Ты так и будешь ходить за мной? Я не маленький ребёнок. Сам могу справиться.- Видел я, как ты можешь. Жрать землю с чужой подачи у тебя действительно выходит отлично. Сразу видно, долгая была практика.Дазай скрипит зубами и переворачивается на бок спиной к однокласснику. Скользнув взглядом по подтянутым к груди коленям, Чуя обходит парня и садится за ним так, чтобы после улечься на спину и пристроить затылок на чужом боку. Он и сам не знает, почему увивается вокруг этого острого на язык идиота. Наверное, это разновидность отношений «мы в ответе за тех, кого приручили». Не то чтобы Чуя приручил нелюдимого одноклассника, конечно, но обострённое чувство справедливости не позволяет оставаться в стороне, когда кого-то травят прямо у него под носом.Встреча с Дазаем была случайной, но произошла в самом лучшем стиле «школьной» манги. Вспоминая то утро, Чуя не может сдержать усмешку. Всё действительно было по самым затёртым шаблонам. Дазай - слабая жертва, неспособная постоять за себя. Старшеклассники с параллели - самодовольные ублюдки, уверенные в собственной непобедимости и неприкосновенности. Накахара Чуя, студент из Франции по обмену, который в гробу видел этот самый обмен, показал себя в роли героя, способного при своём невысоком росте и субтильности в целом отправить всех обидчиков кудрявой шпалы в нокаут. Правда, после подобных спасений в манге обычно вспыхивает неземная любовь, а у Чуи к Дазаю... Нечто непонятное.Может, это всё собственные комплексы? Кто знает. Чуя в своё время натерпелся издёвок в школе по многим поводам, и его «женоподобная красота» была одной из них. Сначала Накахара ненавидел себя и своё лицо, свою слабость и неспособность постоять за себя, а потом всё кардинально изменилось, и рыжеволосый школьник стал королём не только своего класса, но и всех параллелей. Правда, к победе над самим собой и над всеми обидчиками пришлось идти по головам этих самых обидчиков, за что Поль - старший брат - и сослал Чую на родину их матери, чтобы парень прочувствовал всю строгость местного обучения, рамок поведения и жёсткого воспитания. Вот только единственное, что получил Чуя в итоге, это охренеть какую учебную нагрузку и очередные насмешки, на этот раз из-за своей нетипичной для Японии внешности. А ещё выговор в первый же день от классного руководителя за то, что прописал по зубам какому-то ублюдку за сравнение с девчонкой.- Эй, Дазай, - негромко зовёт Чуя, рассматривая плывущие по небу облака. - За что тебя так все ненавидят?- Не твоё дело, - едва слышно отвечает Дазай и пихается локтём, будто это заставит Чую отстать.Правда в том, что Накахара отставать не собирается. Он знает, что школьники бывают жестоки и даже очень, как знает и о том, что в японских школах из-за больших нагрузок и отсутствия свободного времени старшеклассники устраивают жуткие развлечения едва не в коридорах, но Дазай - любимая игрушка для битья для всех вокруг - не выглядит человеком, до которого можно докопаться просто так. Да, парень тихий и нелюдимый, не умеет при этом держать язык за зубами, а ещё эти его идиотские бинты по всему телу, но разве это повод? Дазай бродит тенью, растворяется в толпе и вообще делает всё, чтобы его не замечали. Если бы можно было испариться без следа, Чуя уверен, Дазай так бы и сделал. Есть и позашуганнее кадры. Есть располневшие ботаники в очках на пол-лица с толстенными линзами. Есть фрики, увлекающиеся аниме и мангой едва не до татуировок на лбах. Есть прыщавые дрищи, не способные на занятиях по физической подготовке пробежать и десяти метров, чтобы не свалиться с одышкой. Так почему именно Дазай?- О-о-о, вы только посмотрите, кто здесь! Новоявленная сладкая парочка!Противный визгливый голос ввинчивается в уши дрелью. Заложенный в слова смысл вызывает острое желание почесать костяшки пальцев. Желательно, о чьё-нибудь лицо. Затылком почувствовав, как Дазай задержал дыхание, Чуя медленно открывает глаза и с ленцой садится прямо, окидывая взглядом школьную крышу и впиваясь взглядом в нарисовавшуюся гоп-компанию. Это не те идиоты, которых он извалял в грязи в первый день начала занятий месяц назад, когда искал место, чтобы тайком покурить, и нашёл избитого до кровавых соплей Дазая, но рожи всё равно знакомые: шумное быдло всегда сидит в столовке за самым дальним угловым столом и постоянно распускает руки, шлёпая проходящих мимо школьниц по задницам. Накахаре на них настолько наплевать, что он не знает ни одного имени. Типичные моральные уроды с завышенным чувством собственной важности, вот и всё.- А тебе что, завидно, кривомордый? - ухмыляется Чуя. - Тебе-то с такой рожей наверняка даже девчонки не дают, что уж говорить о парнях.Они всегда нападают скопом. Всегда. Как крысы. На этот раз мелькает две биты, и Чуя невольно поражается такой наглости. Одно дело - привычный мордобой. Конечно, он тоже может закончиться плачевно, если запинают ногами по почкам, но биты - это другой уровень. Хорошо, что эти кретины едва ли умеют ими пользоваться. Откуда только притащили? Мозгов же не хватает даже на то, чтобы толком замахнуться: Чуя намного быстрее и изворотливее, реагирует моментально, а ещё у него хорошо поставлены удары что руками, что ногами. Поэтому вскоре Чуя вытирает разбитые костяшки о клетчатые зелёные брюки и разворачивается к Дазаю, что всё это время стоял в стороне, с привычной постной миной наблюдая за тем, как одноклассник отделывает одних из главных гопорей школы.Правда, в следующий миг что-то идёт не так, потому что Дазай широко распахивает глаза и бросается вперёд. Чуя успевает только обернуться и увидеть главаря банды и летящую на встречу с его головой биту, как Дазай со всей силы врезается в грудь парня. От силы столкновения тот отлетает назад, заваливается спиной на сетку ограждения, и тут происходит страшное. Крепление сетки с громким скрежетом вылетает из пазов, и Чуя чисто на автомате бросается к вскрикнувшему школьнику, который вместе с сеткой слетел с края крыши на высоте четвёртого этажа. Чудом, не иначе, Чуя перехватывает взметнувшуюся руку перепуганного парня, мгновенно растерявшего всю свою дерзость, удерживая собственный вес хваткой за опорный столб сетки.- Дазай, помоги! - вскрикивает нервно-испуганно Накахара, бросая дикий взгляд через плечо.И будто в замедленной съёмке видит, как растягиваются в жуткой улыбке губы Дазая. Как он переводит тёмный бездушный взгляд с лица перепуганного школьника, висящего над пропастью, на Чую, а после неторопливо разворачивается к нему спиной и уходит прочь. Чертыхнувшись, Накахара снова смотрит на того, кто только что готов был его прибить, глубоко вдыхает и на выдохе резко тянет парня на себя вверх. Может, мышцы у этого идиота и не только для того, чтобы бить тех, кто слабее. Зацепившись за край крыши и упёршись ногами в декоративный выступ, школьник неловко заваливается на ноги вытянувшего его на крышу Накахары, что с тяжёлым дыханием завалился на спину, шальным взглядом сверля небо.- Твою мать, - выдыхает Чуя и садится прямо, трясущимися пальцами доставая из кармана пачку сигарет.Наплевать, что на территории школы нельзя курить. После такого дерьма Накахара не отказался бы и от банки пива, да только такое в школу уж точно не протащишь. Поэтому он прикуривает сигарету и впихивает вторую в так же сильно трясущиеся руки того, с кем только что катался по крыше в драке.- И после этого ты спрашиваешь, за что его ненавидят? - едва слышно сипит белый как полотно противник, давая понять, что успел услышать вопрос Накахары до того, как дал знать о своём присутствии. - Он же отбитый на всю голову. Педик. Суицидник. Связался с малолеткой и отправил его на тот свет. Ублюдок не заслуживает жизни.Зажав сигарету зубами и схватив парня за шиворот формы, Чуя зло заглядывает в чужие глаза.- Заткнись. Каким бы отбитым он ни был, не тебе решать и не кому-то другому, кто заслуживает жизни, а кто - нет. Ты, ублюдок, хотел долбануть меня битой по башке. Ты мог мне череп к херам проломить, но я вытащил твою трусливую шкуру, не позволив сдохнуть, хотя ты мне нахрен не сдался. Цени жизнь, мразина. Она у тебя и у других людей одна.Отпихнув от себя подавившегося сигаретным дымом школьника, Чуя перешагивает через одного из вырубленных им прихлебателей короля местной шайки и покидает крышу, попутно туша сигарету о стену и выбрасывая окурок. У него всё ещё трясутся пальцы, и сердце колотится где-то в глотке, но ноги уверенно несут парня в сторону библиотеки. Там, в самом дальнем и пустом углу, он привычно находит Дазая, что с невозмутимым видом читает какую-то книжку в красной обложке. Книга эта летит на пол, как и пиджак слетает с плеч хозяина, когда Чуя хватает Дазая за ворот рубашки, вздёргивает с подоконника и впечатывает в стену.- Ты совсем ебанулся? - шипит Чуя. - Какого чёрта ты не помог мне?- Зачем? - склоняет голову к плечу Дазай, одаривая его безэмоциональным взглядом.- Зачем? - яростно переспрашивает Накахара, встряхивая парня. - Он мог свалиться и сдохнуть!- Да, - пожимает плечами Дазай. - Это точно произошло бы, ведь я специально толкнул его к сетке именно возле этой опоры. Там давно болты проржавели, и всё держалось на честном слове. Но ты спас его. Жаль. Мне было интересно, будут ли его мозги похожи на клубничный джем, когда растекутся по асфальту.- Ты больной, - отшатывается от него Чуя, сжимая кулаки.- Думаю, это можно так назвать, - поправив галстук, Дазай поднимает книгу с пола. - У меня хроническая бессонница, депрессия и семнадцать попыток суицида. Мне нравятся мужчины и вид крови. Я мечтаю о том, чтобы умереть. Иногда я мечтаю о том, как здорово было бы выпотрошить перед смертью всех моих обидчиков. Да, наверное, ты прав. Я больной. Так что оставь меня наконец-то в покое.Засунув книгу - на обложке правда написано «Пособие по суициду»? - в сумку, Дазай накидывает пиджак на плечи и проходит мимо Чуи, задевая его плечо своей рукой. Его шаги вскоре затихают среди узких библиотечных проходов. Накахара впервые не находит в себе сил пойти следом. Ему для начала нужно всё произошедшее переварить.

***

- Как же я тебя ненавижу!- Да, я тебя - тоже.- Отродье!Увернувшись от швырнутой в голову бутылки с саке, разбившейся о стену, Дазай проходит в свою комнату и захлопывает дверь прямо перед лицом пьяной матери. Больше похожая на разъярённую банши, она продолжает долбиться в закрытую на замок комнату, но Дазаю нет до этого никакого дела. Бросив сумку возле стола, парень забирается на кровать с ногами и затыкает уши наушниками, включая на полной громкости звук прибоя. Если очень постараться, можно представить, что он не сидит в своей комнате, а медленно погружается на дно, где навсегда окажется погребён под песком и илом. В тишине и покое.«Дазай-сан», - звучит эхом в памяти негромкий хриплый голос и последовавший за ним кашель.Закусив щёку изнутри до боли, Дазай резко открывает глаза, впиваясь пустым взглядом в серую стену напротив. Когда-то на ней висело зеркало, но парень разбил его в порыве эмоцией. Зря. Может, если бы он мог в настоящем видеть своё лицо, память не рисовала бы поверх обоев призрачный портрет того, кто добровольно шагнул вслед за Дазаем в объятия смерти, но в отличие от последнего выбраться не сумел.Акутагава всегда был странным. Навязчивым. Слишком прилипчивым. Дазай помог ему всего один раз, но мальчишка отчего-то решил, что это какой-то особый знак, и отвязаться от него не представлялось возможным. Впрочем, сначала это было даже забавно. В глубине души Дазай был рад вниманию, обожанию и приязни, которыми Рюноске щедро одаривал его. Нелюбимый ребёнок, ненавидимый собственной матерью из-за схожести с отцом, променявшим жену на другого мужчину, Дазай с детства не знал ни заботы, ни внимания, не несущего боли, ни восхищения. Поэтому верчение Акутагавы вокруг его персоны парню нравилось и даже очень.Вот только чем дольше они общались, тем одержимее становился Акутагава. Такой же отщепенец, брошенный семьёй на произвол судьбы вместе с младшей сестрой, он тянулся к Дазаю, будто чувствовал в нём родственную душу. Он старался быть всегда рядом. Он заглядывал Дазаю в рот и запоминал каждое сказанное им слово. Он увивался вокруг щенком, готовый выполнить любую просьбу, желание, поручение. Будто лишившись собственного голоса и мнения, мальчишка возвёл на пьедестал своей жизни Дазая, и не сказать, что последнему это не льстило. Вот только постепенно поведение Рюноске стало меняться в маниакальную сторону, одержимую, и под конец наступила точка невозврата.Рюноске было шестнадцать. Дазаю, перешедшему в первый класс старшей школы, семнадцать. Обучение развело их по разным школьным корпусам, и тогда для Рюноске наступил переломный момент. Пропустив собственную церемонию начала последнего года обучения, он приехал к Дазаю, выловил его из толпы, немало удивив этим парня, а после...Дазай с трудом вспоминает те мгновения, что мальчишка прижимался к его губам своими. Мгновения, когда взволнованно-испуганный Акутагава жарко признавался в своих чувствах, выражая сожаление, что теперь они с Дазаем не смогут видеться так же часто, как раньше. Впервые Дазай взглянул на свою будто ожившую тень внимательно, без искажающей призмы какой-никакой заботы, и огонь в чужих глазах напугал Дазая своей яркостью и неудержимостью. Рюноске смотрел на него жадно, голодно. Рюноске обещал, что будет приезжать к Дазаю каждый день, несмотря ни на что. От хватки его пальцев на запястьях было больно. Остались синяки.- Прости, - ответил Дазай тогда, опуская ладони на плечи парня и заглядывая ему в глаза. - Я не могу ответить на твои чувства, Рю. Мне не хочется расстраивать тебя, но и лгать я не могу. Ты для меня только друг.Акутагава как будто завис на целую минуту, просто пялясь на него широко распахнутыми глазами. Это было довольно жутко. Но потом парень криво улыбнулся и дёргано кивнул. Затоптался на месте, отвёл взгляд и сцепил пальцы перед собой в замок, шепча, что знал, что именно такой ответ его и ждёт.И, наверное, они бы просто продолжили общаться дальше, будто не было этого признания, если бы в тот день их не застукала местная гопота. Рюноске избежал последствий, потому что учился в средней школе, а вот Дазай хлебнул дерьма и немало. Слухи разлетелись быстро. От него шарахались. В его сторону шипели и разве что не плевались. Приближаться к мужской раздевалке перед занятиями по физической подготовке стало опасно для жизни. Буквально. Постоянные побои и унижения стали частью школьных будней. Нет ничего удивительного в том, что однажды Дазай не выдержал.Он никогда и не был сильным. Не стремился жить назло другим. Нелюбимый с детства, не принимаемый собственной матерью, постоянно сталкивающийся в детстве с полными жалости взглядами из-за синяков, оставленных ею, Дазай не имел друзей и едва ли хотел заводить какие-то связи с другими людьми. Как-то так вышло, что со времён песочницы он вечно становился козлом отпущения для всех вокруг, и это осталось с ним на всю жизнь. Жизнь, которую он ненавидел. Если бы не низкий болевой порог и боязнь ненависть к боли, Дазай давно нашёл бы способ покончить со своим существованием. Но в тот момент, когда одноклассники зажали его в мужском туалете, чтобы проверить, точно ли он парень, что-то окончательно сломалось в нём, и плевать стало уже на всё: и на боль, и на способ, и на результат.- Эй, Рю, - шептал он разбитыми губами в покрытую трещинами раскладушку. - Я так устал от всего этого... Так устал. Звоню тебе, чтобы попрощаться. Будь хорошим мальчиком, ладно? Не шали в моё отсутствие.- Дазай-сан, о чём вы? - взволнованно затарахтел в ответ Рюноске. - Куда вы уходите? Что произошло? Где вы?- Где я? - осмотрелся по сторонам Дазай и ухмыльнулся, вытирая кровь, вновь заструившуюся из разбитого носа, и плотнее вжимаясь поясницей в перила моста. - Я на краю, Рю. Я уже на краю.Дазай и сам не знает, зачем рассказал запаниковавшему Акутагаве, у какого моста можно его найти. Может, надеялся на то, что мальчишка сможет дать ему причину жить. Может, ожидал какого-то чуда, что изменит его жизнь. Чего Дазай точно не ожидал, так это того, что Рюноске, увидев его, перелезет перила и встанет с ним плечом к плечу. Что возьмёт за руку и переплетёт их пальцы, с болью и тоской смотря на разбитое лицо старшего.- Я вас не оставлю, Дазай-сан. Если вы шагнёте вниз, я последую за вами.Может, Рюноске ждал, что ответственность за чужую жизнь отрезвит Дазая. Может, он на самом деле готов был умереть вместе с ним. Дазай не знает, потому что ответ на этот вопрос похоронен вместе с Рюноске на городском кладбище, куда парень приезжает раз в месяц, чтобы оставить букет ликориса на могиле того единственного человека, что любил его больше жизни. Буквально. Ирония судьбы, не иначе.Они прыгнули с моста вместе, и Дазай помнит всё так чётко и ярко, будто это было вчера. Во время не такого уж и долгого полёта он смотрел на Рюноске. Мальчишка, крепко держащийся за его руку, зажмурил от страха глаза. Да, ему было страшно в отличие от Дазая. И не измывался он над собой явно никогда, потому что удар о воду заставил широко распахнуть глаза, дёрнуться и распахнуть рот, в который тут же начала заливаться вода. Судорожные сглатывания, непроизвольное втягивание воды носом вместо воздуха и конвульсии, скручивающие тело - Дазай видел всё это, потому что это была не первая его попытка утопиться. Видел, потому что только поморщился от удара об воду, успел задержать дыхание и широко распахнутыми глазами смотрел на бьющегося в воде влюблённого в него мальчишку. И если бы Рюноске сделал хоть одну попытку всплыть, Дазай отпустил бы его, пошёл камнем ко дну в одиночестве, но когда он ослабил хватку на чужих пальцах, Акутагава неожиданно раскрыл глаза и посмотрел прямо на него, сжимая руку с такой силой, что кости затрещали. Он был испуган. Он задыхался. Он тонул. Но продолжал держать Дазая за руку, продолжал идти вместе с ним на дно. Верный до самого конца.- Прости меня, - шепчет едва слышно Дазай, переводя взгляд на ярко-голубое чистое небо за окном. - Если ты можешь услышать меня, Рю. Прости меня.Дазай понятия не имеет, почему его в очередной раз спасли. То ли кто-то видел прыжок с моста. То ли дело в том, что он успел задержать дыхание и не глотал воду, не наполнил ею свои лёгкие. В любом случае, сознание он потерял, начав захлёбываться только в последнюю секунду и до самого конца смотря в помутневшие глаза Акутагавы, хватка которого на его пальцах постепенно начала слабеть. Закрывая собственные глаза, Дазай мечтал не открыть их больше никогда или если и открыть, то в месте, полном покоя. Там, где не будет всеобщей беспочвенной ненависти и жрущей изнутри пустоты. К сожалению, открыл глаза парень в больнице и первым, кого увидел, это своего отца. Отца, который был жутко напуган и горел желанием забрать его к себе.- Отказываюсь, - хрипло выдохнул Дазай, пустым взглядом сверля потолок и ощущая, как на ресницах собираются слёзы разочарования из-за того, что ничего в очередной раз не получилось. - Ты бросил меня, променяв на другого человека. Оставил с матерью, зная, что я никогда не интересовал её. Ты ушёл, собрав все свои вещи, и даже не попытался увидеться со мной. Ни разу. Отгородился идиотским запретом этой женщины, не имеющим никакой юридической силы: лишь пустые слова. Думаешь, то, что ты объявился спустя десять с лишним лет и согласился оплатить моё обучение в старшей школе, что-то меняет между нами?Мори Огай, так зовут его отца. Талантливый хирург, уважаемый в своих кругах, небедный человек и владелец собственной частной клиники, обслуживающей «серьёзных» людей. Мужчина заверял, что следил за успехами сына. Что ни на минуту не упускал его из виду. Что всегда был готов прийти на помощь, если бы что-то пошло не так. Говорил, что не смог забрать сына сразу, потому что у самого появились проблемы, пришлось даже в другую страну по работе на несколько лет улететь. Дазая всё это не волновало. Много ли ребёнку есть дела до заморочек взрослых, когда всё, в чём они нуждаются, это любовь и защита? Дазаю нужен был отец, но тот его оставил - вот и всё, что имеет значение. Остальное - ненужные детали, не имеющие для Дазая никакого значения, потому что не вылечат его изломанную душу и не сотрут с кожи шрамы, оставленные проклятой жизнью, постепенно превратившейся в безликое существование.Разумеется, в школе узнали о том, что произошло. В газетах расписали всю «ужасающую ситуацию», парочка репортёров заявилась в школу, и Дазая не выгнали, вероятно, только из-за влияния его отца. Может, лучше бы и выгнали. Если в прошлом за Дазаем ходила пустая слава суицидника лишь из-за бинтов на теле, якобы - никто наверняка не знал - скрывающих шрамы, то всё накалилось ещё больше, ведь благодаря слухам и сплетням многие считали Дазая и Акутагаву парой. Пошли новые слухи: о том, что Дазай сгубил мальчишку. И что ж, это было очень близко к правде. Это было правдой. Поэтому новую волну всеобщей ненависти Дазай принял без излишнего сопротивления. В какой-то мере он считал это платой за то, что взявший его за руку Акутагава лежит теперь под надгробным камнем, тогда как сам Дазай, так мечтающий умереть в отличие от мальчишки, продолжает ходить по земле.Но это не вся правда. Есть и чёрная, гнилая, отвратительная правда, которую Дазай долгое время не признавал даже перед самим собой. Заключается она в том, что парень по-чёрному завидует Акутагаве и первое время даже проклинал одержимого им мальчишку. Если бы Рюноске не полез к нему с поцелуями на улице, где любой мог увидеть - и увидели - ничего бы этого не было. Дазая не начали бы травить из-за того, что он «педик», хотя он до выходки Акутагавы вообще об отношениях с кем-либо не задумывался, парень не дошёл бы до ручки, не прыгнул с моста и не вынужден был бы вёдрами хлебать каждый день боль из-за того, что выжил, тогда как Рюноске утонул. Акутагава в этой истории, как считал парень, единственный получил то, что хотел: руку Дазая в своей руке и счастливый, пусть и жуткий конец. Он умер, захлёбываясь помимо речной воды своей любовью. Умер испуганным, но счастливым. И Дазай завидует ему чёрной завистью. Завидует и злится из-за того, что мальчишка взял от него всё и даже больше, а расплачиваться за всё это приходится самому Дазаю.- Эй, ублюдки! Шестеро на одного не совсем честно, вам так не кажется?- Слышь, француженка, прыгай отсюда лягушкой, пока и тебе не досталось.Первое впечатление о Накахаре: яростный неудержимый огонь. Дазай помнит, как невысокий рыжеволосый ученик по обмену, которого не обсуждал только ленивый, неожиданно вышел из-за угла и вмешался в драку. Помнит, как голубые глаза парня вспыхнули яростью, когда его оскорбили в двойном размере. Помнит сладкий хруст носа главного школьного задиры в тот момент, когда тот повстречался лицом с кулаком Накахары. Помнит, как ныли отбитые рёбра, за которые Чуя бережно придерживал его, пока вёл в медпункт. Помнит, как в животе кишки в холодный склизкий узел завязались в тот момент, когда Накахара принялся обрабатывать его разбитые губы, придерживая за подбородок тёплыми пальцами. Они изредка смотрели друг другу в глаза, Чуя хмурился, оттирая кровь с разбитой брови одноклассника, а Дазай чувствовал, как проваливается в омут голубых глаз с головой.Это не было любовью с первого взгляда. Нет. По крайней мере, Дазай убеждает себя в этом. Много ли нужно человеку, чтобы привязаться к тому, кто проявил доброту и заботу, когда все остальные дарят только боль, презрение и ненависть? И пусть за месяц навязанного рыжеволосым общения Дазай нашёл у себя все признаки тахикардии и потусторонней живности в животе, соответствующие обязательным пунктам влюблённости, парень всё равно отрицает свои чувства. Отрицает и опасается их. Акутагава начинал так же. Забитый мальчишка, зашуганный и одинокий, потерянный, он потянулся к тому, кто протянул руку помощи - к Дазаю. И чем это закончилось? Рюноске создал массу проблем и умер почти что по чужой прихоти. Дазай не против умереть, но не хочет стать тем, кто доставит Чуе проблемы. Впрочем, разве не этим он занимался целый месяц? От этого кошки скребут на душе.

- Дазай, помоги!

Крик одноклассника эхом звучит в ушах. Дазай воскрешает стычку на крыше в памяти и поджимает губы. Он не обманул Чую. Мозги ублюдка, гнобящего его весь первый класс старшей школы и не прекратившего во втором, очень бы порадовали своим зрелищем, растекаясь по асфальту. Впрочем, подобными картинами Дазай развлекает себя постоянно, раз за разом представляя жуткую смерть своих обидчиков и их кровь, стекающую по рукам: горячую, сладко-солёную на вкус, пахнущую металлом. На самом деле так взбесился Дазай из-за того, что ублюдок посмел замахнуться на Чую. Если бы он нанёс тот удар, то мог пробить Чуе череп, мог пробить ему висок, и всё было бы кончено в одно мгновение. Дазай не мог этого допустить, поэтому бросился на обидчика, хотя до этого наблюдал со стороны, не желая бесполезно мешаться Накахаре под ногами. К тому же, тот только рад был сбросить свой негатив на местную гопоту.

- Ты больной.

Не в первый раз Дазай услышал эти слова, но впервые они его порадовали. Вот и причина отвадить от себя Чую и лишить его лишней головной боли. Дазай больной. Он психопат-суицидник с зачатками социофобии и подавляемой агрессией, разлагающей его изнутри. К тому же, гей. Несмотря на то, что к людям в целом его никогда не тянуло, несмотря на подавляемость эмоций, Дазай просто знает это о себе, понял после тщательного анализа выходки Акутагавы: ему нравятся парни. И он точно отбитый на всю голову, потому что объектом его воздыхания одно время даже был придурок, изводящий его первый триместр первого класса старшей школы. Потом этот мудак вылетел, не потянув учёбу, и Дазай даже сожалел, потому что получать под рёбра под приятный хриплый смех было чуть менее дерьмово, чем обычно.У Чуи тоже приятный хриплый смех. И низкий голос. И рычащая «р» из-за прорезающегося акцента, вызывающая у Дазая мурашки по коже. Ещё Чуя красивый. Он очень выделяется на фоне чёрно-каштанового людского потока школьников, и Дазай часто тайно им любуется. Тем, как солнце золотит ярко-рыжие волосы. Как отражается слепящими бликами в прозрачной голубой глади радужек. Как оседает золотой пыльцой веснушек на переносице. В начале года, стоя под цветущей сакурой в ярко-красном пиджаке поверх белой рубашки и в зелёных клетчатых брюках, Накахара был так красив, так ярок, так завораживающе прекрасен, что Дазай не мог его не заметить. Дыхание перехватило, стоило встретиться мимолётно взглядами. А минут через сорок Чуя уже тащил его на своём плече в медпункт и обрабатывал разбитые губы, пока Дазай мысленно разваливался на куски. Разве так бывает? Что за ожившая мечта?- Нет, так не бывает, - сообщает Дазай пустоте своей комнаты под завывания бушующего шторма в наушниках. - Мне нужно держаться подальше от него. Мне просто нужно держаться от него подальше. Так для него будет лучше.

***

«У меня хроническая бессонница, депрессия и семнадцать попыток суицида. Мне нравятся мужчины и вид крови. Я мечтаю о том, чтобы умереть. Иногда я мечтаю о том, как здорово было бы выпотрошить перед смертью всех моих обидчиков. Да, наверное, ты прав. Я больной. Так что оставь меня наконец-то в покое», - крутится в голове на повторе заевшей пластинкой.Прикурив сигарету, Чуя свешивает ноги с крыши вентиляционной будки и выдыхает сизый дым, наблюдая за тем, как он растворяется в воздухе. Слова Дазая отпечатались в памяти горящим клеймом и отказываются покидать голову уже как вторые сутки. Насыщенное выдалось воскресенье. Чуя так об учёбе не думал никогда в жизни, как обдумывал накануне слова своего одноклассника. Впрочем, могло ли быть иначе?Когда Чуя садился в самолёт, вспоминая абсолютно паскудную ухмылку старшего брата, приговаривающего, что это всё только рыжеволосому на благо, он и не думал, что вляпается в подобное дерьмо. Всё, что Чуя ожидал, это унылую учёбу, проблемы из-за разницы в менталитете и придирки со стороны наглых одноклассников, которых придётся ставить на место. Чего он не ожидал, так это того, что спасёт из передряги одноклассника, с которым в итоге из огня да в полымя. Семнадцать попыток суицида и хроническая депрессия для восемнадцатилетнего парня как-то очень дерьмово звучит. А уж если вспомнить весь список, так и вовсе труба.Впрочем, Чуя не собирается оставлять Дазая в покое. Во-первых, он не привык отступать перед трудностями. Во-вторых, несмотря на благополучную в целом жизнь Чуя может понять Дазая, потому что тоже пережил в своё время травлю, пусть и не такую сильную. Люди, подобные им, хрупкие и ломкие, подсаженные на затаённый страх, окутанные леденящим душу одиночеством. Чуя помнит, как агрился на всех вокруг в попытке защитить нежное нутро, и как на самом деле остро нуждался в близком человеке, который всегда поймёт и поддержит. Помнит, как презрительно кривился при виде слащавых парочек, но в глубине души завидовал. Помнит, как считал, что одиночество даёт стойкость и силу, а на деле мысленно молил всех богов мира послать ему хоть одного друга.Дазай разбитый. Дазай потерянный. Дазай одинокий. У Дазая не жизнь, а дерьмо. У Дазая никого нет. Понятно, почему он такой безразличный. Понятно, почему он такой холодный. Понятно, почему в его голове такие тараканы. Одиночество в самом деле способно свести с ума. Впрочем, сломался ли Дазай окончательно? Что-то подсказывает Чуе, что пусть тот и на грани, шанс вытащить парня ещё есть.Помимо этого утром Накахара совершенно случайно - фортуна в действии, не иначе - узнал правду о той истории, которую упомянул спасённый им на крыше придурок. Учитель попросил отнести книги в библиотеку, где Чуя оступился и задел один из стеллажей, с полок которого ему на голову посыпались толстенные подшивки старых газет. Одна из них сама бросилась в глаза кричащим заголовком, когда парень начал под причитания библиотекарши всё это старьё собирать. Так Чуя и узнал, о какой «малолетке» шла речь.- Акутагава Рюноске, значит, - выдыхает вместе с дымом Чуя, запрокидывая голову и смотря на небо. - Как же ты живёшь с этим, Дазай?- Меня мучает зависть.Дёрнувшись, Чуя оборачивается и смотрит через плечо на наполовину показавшегося по ту сторону крыши вентиляционной будки Дазая. Тот выглядит так, будто никак не может выбрать, остаться или уйти, и Накахара понимает, что одноклассник не искал его и пришёл сюда, чтобы привычно оказаться наедине с самим собой в обеденный перерыв. Может, он бы и удалился так же неслышно, как пришёл, если бы у Чуи не было привычки разговаривать вслух. Ответ, вероятно, вырвался сам собой, судя по сжатым в тонкую полоску губам. Чуя хмыкает и похлопывает по прогретому бетону рядом с собой. Поздно теперь сбегать.- Нормальный человек сказал бы, что ему снятся кошмары, - фыркает Чуя и впихивает в руки одноклассника коробочку с бенто, купленную перед началом занятий в круглосуточном возле общежития. - Но кто назовёт нормальным отбитого на голову суицидника, верно?- Я не привык врать, - пожимает плечами Дазай и, помедлив, снимает с коробочки крышку. - Ты не хочешь есть?- Утром хотел. Сейчас тянет блевать, и я бы убил за кофе.- Это потому что ты много куришь.- Ваша школьная программа жрёт мои нервы.- То-то ты такой вспыльчивый. А я думал, это из-за того, что коротышки вроде тебя ближе к Аду.- Я сейчас сигарету о твою руку затушу.- Садист? Я думал, удовольствие, с которым ты ломал руки обидчикам, мне только померещилось из-за отбитой головы. Что ж, это многое объясняет.Шумно вздохнув, Чуя достаёт из коробочки онигири и затыкает им рот Дазая. Тот пару раз хлопает растерянно ресницами, а после взгляд его как будто немного теплеет, и он начинает жевать. Отвернувшись от него, Чуя снова начинает рассматривать окрестности, хорошо видные со школьной крыши. Вокруг нет высоток, а вся территория школы утопает в зелени. Красиво. На контрасте с чистым небом умиротворяет и расслабляет. Вот бы ещё мысли перестали крошить череп изнутри, а всё сложное и запутанное стало простым и понятным.- Расскажешь? - негромко спрашивает Чуя, когда от сигареты остаётся только окурок, который он запихивает обратно в полупустую пачку сигарет.- Что, любопытство спать спокойно не даёт? - фыркает Дазай, цепляя вложенными в бенто палочками яичный ролл и запихивая его за щёку.- В том числе, - не видит смысла отрицать Чуя.- Ну, я не обязан ничего объяснять, верно? - смотрит на него Дазай. - Я вообще просил тебя оставить меня в покое. Почему бы тебе просто не забыть о том, что я существую?- Потому что мне тут ещё год мучиться, - поворачивается к нему Чуя и криво улыбается. - Если я не заведу хоть одного приятеля, то просто свихнусь. Так уж вышло, что этим приятелем по воле случая стал ты. И каким бы ты ни был отбитым, ты ничем не хуже меня или остальных. К тому же, корыстные мотивы. Ты один из лучших в классе. Может, я хочу припахать тебя заниматься со мной дополнительно английским.- А как же мой «ореол славы»? - зеркалит его улыбку Дазай и склоняет голову к плечу. - Не боишься, что начну к тебе приставать?- А это ведь бубонная чума, и я сразу же скончаюсь в жуткой агонии, - закатывает глаза Чуя и пихает парня плечом в плечо. - Не неси чушь, окей? К тому же, я не девчонка. Будешь творить глупости, огребёшь по морде.Дазай ничего не отвечает, только сверлить взглядом начинает. Долго. Чуя за это время успевает выкурить ещё одну сигарету и подворовать всех осьминогов из сосисок из бенто. Только после того, как Накахара покушается на последний яичный ролл, Дазай приходит в себя. Выхватив еду палочками и под недовольным взглядом отправив её в рот, парень жмурится довольным котом на солнце, а после переставляет почти полностью опустевшую коробочку на чужие колени и поднимается, отряхивая зад от пыли.- Не думаю, что что-то получится, - в итоге говорит Дазай. - У меня есть целый список для людей, желающих стать моими друзьями. Пункт первый: ты должен смириться с тем, что я немного не в себе. Пункт второй: если ты не останешься со мной до самого конца, это пустая трата времени, и не стоит даже начинать. Пункт третий: тебе лучше не шутить на тему моих бинтов и не пытаться их стянуть. Пункт четвёртый: ты всегда должен быть рядом, оставаться на моей стороне. А ещё мы всегда должны быть честны друг с другом. Таковы мои требования, так что сам понимаешь.- Ничего себе у тебя запросы, - усмехается Чуя и тоже поднимается на ноги, закрывая коробочку и зажимая её под боком. - Хотя из всего услышанного меня смутило только «немного не в себе». Ты отбитый на всю голову, Дазай, а не «немного не в себе». Но мне нравится твой список. Если ты будешь для меня таким другом, я буду таким другом для тебя. Бартер.Пальцы Дазая, когда он спустя несколько томительных минут ожидания пожимает протянутую Чуей ладонь, холодные и дрожат.

***

- О-са-му, - едва слышно шепчет Чуя.Прижимается губами к загривку парня и короткими мазками языка проходится по истёртой шрамированной коже, изуродованной удавкой. Дазай во сне едва слышно вздыхает и доверчиво жмётся к его груди обнажённой спиной. Под одеялом тепло, почти жарко, но парень мёрзнет, и Чуя прижимает его плотнее к себе, скользя ладонью по грудной клетке и вжимая её над ровно бьющимся сердцем. Кто бы мог подумать, что этот стук станет самым дорогим для Чуи ощущением? Даже смешно.Зарывшись носом в пушащиеся каштановые кудри, парень прикрывает глаза. Зимние каникулы подходят к концу. Остался последний учебный семестр, экзамены, а после учебный год закончится, как и пребывание Чуи в Японии. Поль отправил его в другую страну всего на год, и год этот медленно, но верно подходит к концу. Накахара изначально думал, что будет рад этому, побежит ловить такси до аэропорта прямо из школы после последнего экзамена, но в настоящем всё, чего ему хочется, это навсегда замереть в этом мгновении, когда за окном медленно падает снег, под боком спит вырубившийся после третьего захода Дазай, и нет нужды никуда спешить.Без малого девять месяцев круто изменили жизнь Чуи. Он думал, такое возможно только в фильмах и книгах, но нет. Перелёт в новую страну, комната в общежитии, пожирающая мозги программа и шаблонные картины из дорам вокруг перевернули привычный мир с ног на голову. А то, что не было перевёрнуто, перевернул появившийся в его жизни Дазай. Чуя спас его почти что просто так, фактически случайно, но в итоге сорвал джекпот, который не хочет выпускать из своих рук. Можно ли запихнуть Дазая в чемодан и увезти вместе с собой во Францию? Чуе очень бы этого хотелось.Забавно вспоминать, что начались их отношения с красочной лжи. Чуя сделал вид, что его не волнует «ореол славы» Дазая, а тот в свою очередь сделал вид, будто действительно сможет соответствовать своим же пунктам об идеальной дружбе. Оба с фальшивыми улыбками пожали друг другу ладони, чтобы после отправиться на занятия, но волей судьбы, не иначе, дружба между ними всё-таки завязалась. Не сразу и как-то незаметно, но всё же. Они всё так же вместе обедали на крыше, и Чуя продолжал защищать Дазая от нападок со стороны. Про них начали ходить грязные слухи и сплетни, но Накахаре было наплевать. Вместо того, чтобы обращать на это внимание, он в самом деле попросил Дазая заниматься с ним английским.Они встречались в комнате Чуи в общежитии, в парке в тёплую погоду, в кафе и на набережной, неплохо совмещая отдых и занятия. Постепенно Дазай начал оттаивать и приоткрываться. К концу летних каникул, проведённых вместе, Чуя узнал о том, в какой семейной драме оказался его одноклассник. Узнал подробности истории с Акутагавой. Узнал, что Дазаю на самом деле снятся кошмары о том, что произошло, и часто мерещится взгляд глаз цвета ртути в толпе, сверлящий лопатки.Дазай сдержал слово только в одном своём пункте: он не врал. Поэтому узнал Чуя и о зависти суицидника к мёртвому другу, о его злости и даже ненависти, о его глубоком сожалении и тоске. Один раз они даже вместе съездили на могилу Рюноске. Чуя тактично оставил одноклассника в одиночестве, а когда вернулся спустя полчаса, заволновавшись, нашёл Дазая с покрасневшими глазами, едва не сидящего с надгробным камнем в обнимку. Парень выглядел ожившей статуей каменного ангела. Ветер трепал каштановые кудри, заходящее солнце золотило кожу, и руки, которых Чуя коснулся, были тёплыми, но в глазах Дазая была лишь пустота. Жуткая и тёмная, засасывающая в ледяную бездну, она не испугала Чую, но заставила его неслабо разнервничаться.«Он так каждый раз там часами просиживает?» - нервно грыз щёку изнутри Чуя, попутно очаровывая молоденькую продавщицу магазина возле общаги, чтобы в очередной раз продала ему сигареты и вдобавок к ним несколько банок тёмного крепкого пива.В тот вечер было нарушено ещё одно правило. А может, сразу два. Чуя не знает точно. Что он знает, так это то, что облил Дазая пивом случайно, позабыв о том, что способен напиться одной банкой, и запутавшись в своих ногах, когда поднялся принести ещё чипсов, оставшихся в пакете на столе. И уж точно он не собирался вылизывать израненные запястья Дазая и узнавать вкус его губ, когда принёс ему в общажную душевую сменную одежду. Но они оба были пьяны, Дазай размотал бинты, чтобы принять душ, ведь пеной его окатило с ног до головы, и случилось то, что случилось. А потом просто продолжилось без лишних обсуждений, потому что оба чувствовали себя вполне комфортно, а ещё в глубине души желали этой близости: согревающей и доказывающей, что существует не только боль и одиночество, холод равнодушия.Дерьмовая у них вышла дружба почти по всем пунктам, если задуматься. Пункт первый: смириться с тем, что Дазай не в себе? Ни за что. Чуя разбил ему лицо, когда в начале летних каникул оставил в своей комнате, чтобы сгонять за мороженым, а когда вернулся, обнаружил неизвестно откуда взявшееся у Дазая лезвие, зажатое в пальцах, занесённое над забинтованным запястьем. Пункт второй: остаться рядом до самого конца. Это было заведомо лживое обещание, потому что семья, друзья и жизнь Чуи в целом во Франции, а не в Японии, и ему придётся уехать рано или поздно. Скорее, рано. Пункт третий: не шутить на тему бинтов и не пытаться снять их. Чуя называет Дазая, обзывающего его коротышкой и гномом, мумией и потомком Тутанхамона, а ещё знает расположение каждого шрама на бледной коже. Тонкие белые полоски от лезвия бритвы на запястьях и внутренней стороне бёдер Дазая в настоящем покрыты следами от его губ и зубов. Пожалуй, только два пункта из всех соблюдались и соблюдаются до сих пор неукоснительно: оставаться на стороне друг друга несмотря ни на что и быть честными друг с другом. Только дают ли они хоть что-то? У их отношений всё равно только одна дорога...- М-м-м, ты... Животное... - сонно шепчет Дазай, прижимая плечо к шее, закрываясь от скользящих по ней обветренных губ. - Почему твой член снова трётся об мою задницу?- Это ты животное, - фыркает Чуя и вжимается губами в тёплое плечо, проводит языком по тонкому шраму, оставленному осколком разбитой вазы, которую пьяная мать Дазая запустила в своего сына, когда тому было одиннадцать. - Сурок. Хватит дрыхнуть. Мне скучно.- Это всё ещё не объясняет твою эрекцию. Ты не только садист, но ещё и сомнофил? - улыбается Дазай и приоткрывает глаза, сдвигаясь в сторону и перекатываясь на спину.- Перестань приписывать мне стрёмные кинки, - кривится Чуя.И использует лучший способ заткнуть парня: целует его. Никогда в прошлом Накахара не думал, что целовать другого парня может быть так приятно. Впрочем, дело не в половой принадлежности, а в том, что это Дазай. Оказавшийся не умеющим толком целоваться девственником на тот момент, когда Чуя зажал его впервые в душевых и узнал, как сладко звучат чужие стоны удовольствия. Это было приятным открытием, потому что часто резкий на язык Дазай, прекрасно прячущий свои эмоции, как оказалось, совершенно очаровательно краснел и смущался. Не то чтобы Чуя был таким уж раскованным, но у него хотя бы был опыт секса с девушкой, и это здорово помогло не потерять голову и помнить в первый раз не только о своём удовольствии.- Мы опять проведём весь день в постели? - выдыхает Дазай, когда Чуя перестаёт терзать его губы и начинает стекать поцелуями всё ниже и ниже.- В идеале хорошо бы прибраться. Не комната, а свинарник, - дует на мокрую дорожку слюны вокруг соска Чуя и на секунду зажимает его губами, добиваясь пальцев в своих волосах и шумного выдоха над головой. - А ещё стирку надо затеять. И еды нормальной купить. И проветрить. И сигареты кончились. Но это подождёт.- Ты и вчера так сказал, - фыркает Дазай.И стонет глухо, прогибаясь в пояснице, когда Чуя с головой ныряет под одеяло и без лишних прелюдий обхватывает его наполовину затвердевший член губами, вбирая за щёку. Сосёт Накахара как умеет. Либо порно грязно лжёт, либо снимающиеся в нём люди знают какие-то хитрости, но Чуя, увы - впрочем, нет - не в их числе, поэтому особой магией не обладает. Рвотный рефлекс не позволяет заглотить глубоко, челюсть начинает отваливаться уже через минуту, да и уголки губ ноют настолько неприятно, что хочется побыстрее прекратить эту пытку. Но Дазай над головой стонет, и ёрзает, и несдержанно толкается бёдрами, которые Чуе приходится придержать ладонями, и зарывается пальцами в его волосы, сжимая у корней. Ему хорошо, и парень не стесняется показывать это. У Чуи от одного только осознания, что Дазай так извивается под ним, распалённый и готовый на всё, яйца звенят и в голове пустеет. Можно и потерпеть временные неудобства при таком приятном раскладе.- В последний раз, - хрипло выдыхает Дазай, вжимая в лоб Чуи тюбик лубриканта. - Больше моя задница не выдержит.- Я думал остановиться на этом, - выпустив член изо рта, облизывает распухшие губы Чуя, смотря снизу вверх на приподнявшего одеяло Дазая.Тот только стонет, несдержанно толкаясь ярко-алой головкой, блестящей от слюны и смазки, в покрытую кривыми пятнами румянца щёку, и это всё, что нужно Чуе. С последнего раза Дазай ещё растянутый, податливый и липкий от смазки. Оставив засос над тазовой костью, Чуя садится на пятки и сдёргивает одеяло себе за спину. Дазай ёжится от окутавшей прохлады и передёргивает плечами, но стоит Накахаре натянуть презерватив и толкнуться в него, льнёт всем телом и оплетает руками и ногами, зажимая в тисках. Жаркий, ещё немного сонный, разнеженный и податливый. У Чуи голова от него кругом.От спутанных каштановых кудрей, затуманенного взгляда, кривого румянца на щеках и блестящих глаз. От чувствительных припухших в бесконечных поцелуях губ, выпирающих ключиц с отпечатками его зубов и тихих грудных стонов на ухо. От пальцев, скребущих ногтями по лопаткам, и от укусов, которыми Дазай покрывает его плечи, когда выдерживать равномерный темп не получается из-за жара внизу живота, и Чуя сбивается на лихорадочные толчки в попытке догнать волну удовольствия и прокатиться на ней со слепящими вспышками перед глазами. От жаркого жадного «Чу-у-уя» в самое ухо, когда Дазай кончает, прогибаясь в спине до хруста позвоночника и рассыпаясь в его руках. От прижавшихся к губам чужих губ, вытягивающих воздух из лёгких и доводящих до головокружения и судорог внизу живота, до хватки, оставляющей синяки на чужих бёдрах, и прошивающей всё тело сладкой дрожи, когда лицо Дазая перед глазами размывается острой вспышкой удовольствия, и Чуя рушится на него всем своим весом, сбито дыша и сгребая в крепкие объятия.- Жаль, что скоро всё закончится, - негромко говорит Дазай, когда отошедший Чуя, усевшийся на его бёдра, завязывает презерватив узлом и откидывает в мусорную корзину. - Мне хорошо с тобой. Не думал, что так вообще бывает. Что так может быть у меня.- Ещё ничего не закончилось, - напоминает Чуя, нашаривая пачку сигарет и вытряхивая последнюю, прикуривая и выдыхая нос дымом. - У нас ещё несколько дней каникул и три месяца.- Тогда почему ты больше не смотришь мне в глаза? - улыбается Дазай и обхватывает дрогнувшую руку Чуи за запястье, притягивая к себе пальцы с сигаретой и затягиваясь.Накахара размыкает губы, чтобы в ответить, но в итоге только растерянно смотрит на Дазая. Впервые за последний месяц так точно смотрит в его глаза и понимает, что действительно давно уже не любовался коньячно-карей радужкой, отливающей багрецом на солнце. Что он может сказать в своё оправдание? Что ему жаль? Что ему стыдно? Что он сожалеет о том, как между ними было и как стало теперь? Нет. Не может Чуя сказать и о том, что влюблён. Хотя не может ли? Какие там пункты у этого идиотского списка под названием «это любовь всей твоей жизни, идиот, разуй глаза, не проеби»? Живность в животе, тахикардия, неприятная липкость в ладонях, маниакальное желание спрятать у себя в кармане и никогда никуда не отпускать, никому не отдавать? Что ж, ладно, хорошо. Здесь Чуя тоже проиграл по всем фронтам.- Эй, Дазай, - зовёт он, хотя это и без надобности - их взгляды всё ещё сцеплены. - Думаешь, если я куплю очень большой чемодан, мы сможем запихнуть тебя в него?Дазай вскидывает брови, а после губы его растягиваются в улыбке. Из груди парня рвётся тихий смех, и он не сдерживает его. Смеющийся Дазай - самый красивый Дазай. Всё его лицо преображается, глаза вспыхиваю изнутри яркими искрами, бликами, и Чуя так слаб перед этим, что наклоняется, накрывая парня своим телом, и зацеловывает его до нехватки воздуха и дёргающих за волосы пальцев. Когда ленивый влажный поцелуй обрывается, сердце Дазая так колотится в его грудной клетке, что Чуя остро жалеет, что не может вскрыть его рёбра, достать этот трепетный комок плоти и укрыть в тепле своих рук.- Неужели ты хотел бы забрать меня с собой? Чуя, ты точно лепрекон. Лишь бы утащить своё золото, жадюга, - смеётся Дазай и ловко уворачивается от тычка под рёбра, извиваясь змеёй.- Это ты-то золото? Не всё то золото, что блестит. Впрочем, ты и не блестишь, - фыркает Чуя.- Не надо, - едва слышно шепчет Дазай.Улыбка исчезает с его лица. Взгляд снова тускнеет. Чуе кажется, даже ладони, скользнувшие по его бёдрам, растеряли тепло и покрылись коркой льда.- Всё ведь было хорошо, верно? - не то спрашивает, не то утверждает Дазай, отводя взгляд и блуждая им рассеяно по захламлённой комнатушке. - Мы дали друг другу обещание быть друзьями, а получили намного больше, чем планировали. Все пункты соблюдены, разве нет? Все и даже больше. Ты скажешь «нет», но поверь, так и есть. Я открылся тебе. Ты открылся мне. Мы неплохо провели время вместе, и у нас, ты верно заметил, есть ещё остатки каникул и целых три месяца. Потом ты вернёшься домой, и я останусь твоим приятным воспоминанием.- А я? - помолчав, всё же спрашивает Чуя, наполняя лёгкие сигаретным дымом. - Я тоже останусь для тебя приятным воспоминанием?- Самым лучшим в моей жизни, - переводит на него взгляд Дазай и криво улыбается. - Пункт второй, помнишь? До самого конца. Он тоже будет соблюдён. Никогда не думал, что предсмертные желания имеют какой-то смысл, но оказалось, это не так. Я поэтому и не ушёл тогда с крыши. В тот день, когда мы решили попробовать сблизиться. Изначально я хотел держаться от тебя подальше, но потом понял, что ты всё равно не отстанешь. К тому же я очень долгое время хотел, чтобы перед концом в моей жизни появилось хоть что-то яркое. И тут нам сообщают об ученике по обмену из Франции. Разве это не знак судьбы?У Накахары ком встаёт в горле, когда он понимает, о чём говорит Дазай. Вся нега, что ещё таилась в нём, исчезает без следа. Холод, леденящий душу холод окутывает со всех сторон, и он сгребает Дазая в охапку, будто это поможет растопить лёд в глубине чужого сердца. Только парень знает, что это не так. Хочется сделать что-то, да что Чуя может? Хочется сказать что-то, да слова не идут на ум. Что тут вообще скажешь? Все слова лишь пустой звук.Всё, что Чуя мог бы сказать, будет лишь ложью и попыткой обмана и самообмана. Изломанную душу нельзя вылечить, кто бы что ни говорил. Ни теплом, ни любовью, ни лаской, ни заботой, ни обещаниями. Можно попытаться, конечно, убить на это годы, ведь есть счастливые исключения, и Накахара бы с радостью! Да только нет у него никакой отсрочки, нет никаких лет. Даже месяцы в запасе отсутствуют. Чуя не может изменить чужую жизнь. Чуя не может изменить чужую память. Чуя не может стереть шрамы с кожи и души Дазая. Всё, на что его хватило, это зажечь свет в чужих глазах, пусть и ненадолго. Это венец его успеха, ведь глаза Дазая лишились своего света в далёком детстве и больше никогда не загорались вновь.«Твой срок подходит к концу, Чуя. Все попытки тщетны, так зачем всё это? Ты улетишь домой, и школьная свора бешеных псов разорвёт меня на части в ту же минуту», - читается в крепкой хватке Дазая и его губах, прижавшихся к плечу. - «Но я им не дамся. Я уйду сам. Просто смирись с этим. Для меня так будет лучше».- Ты больной, - выдыхает Чуя, зарываясь лицом в тёплую шею.Я тебя...- А ты садист, сомнофил и коротышка, - посмеивается Дазай, утыкаясь носом в его макушку.Я тоже... Прости. Мне не жаль.

***

Крошечная ванная заполнена паром. Зеркало запотело, искажая отражение. Потрескавшаяся плитка покрылась конденсатом, как и новенькое лезвие бритвы. Сидя в горячей воде, почти в кипятке, Дазай сверлит пустым взглядом свои израненные запястья. На этот раз он подготовился основательно. Тело хорошо разогрето. На бортике стоит купленный в аптеке анестетик, которым парень сбрызнул на пробу запястье левой руки. Средство это не такое уж и сильное, потому что давление пальца ощущается, но оно очень размытое, и Дазай надеется, что на этот раз ему если и будет больно, то совсем чуть-чуть. Впрочем, можно попробовать использовать на запястья по половине флакона на каждое, и тогда лезвие, распарывающее плоть, не будет ощущаться вообще. Ну, Дазай на это надеется. Так почему он этого ещё не сделал?

- Пожалуйста, Дазай, пообещай мне... - Пункты списка, помнишь? Мы поклялись не врать. - Дазай...

Встряхнув головой, Дазай в очередной раз тянется к лезвию бритвы и в очередной раз так и не касается его, вновь зависая взглядом и сознанием в пространстве. В голове абсолютно пусто, никаких мыслей, но в то же время память так и норовит подкинуть очередную картину воспоминаний. Чёрно-белые изображения мелькают перед глазами невидимой старой кинолентой: без звука, затёртые, потрёпанные, будто им сто лет, не меньше. Вот только правда в том, что все они совсем свежие, ведь с момента отлёта Чуи обратно во Францию не прошло и недели.Остаток зимних каникул и последний триместр - всё промчалось со скоростью света. Вот они впервые заходят в класс после отдыха, и Дазай снова видит лица ненавистных одноклассников, а вот Чуя уже бредёт вместе с ним блёклой тенью к выходу из школьного корпуса, держа в руках все полученные у директора документы. Вот они только впервые поднимаются на крышу школы, чтобы разделить одно бенто на двоих, и кривятся от слякотного холода, понимая, что это было ошибкой, а вот на дворе уже конец марта, и погода вновь радуется солнцем и теплом. Вот только на душе у обоих льды Антарктиды, и оба же делят желание вернуться в промозглый сырой февраль.Дазай не стал провожать Чую в аэропорт. Они попрощались на ступенях общежития, вместе дожидаясь вызванное такси. Ну как попрощались... Накахара смотрел в его глаза, крепко держа за плечи, и требовал обещание, которое Дазай не мог ему дать. С лёгкой улыбкой парень заверял бывшего теперь одноклассника в том, что пролетевший учебный год был самым счастливым в его жизни, и старательно делал вид, что не замечает дрожи чужих пальцев, хватки, после которой останутся синяки, и как начали под конец краснеть белки глаз Чуи, что моргал всё чаще и чаще, и так до тех пор, пока ему не пришлось отвернуться, чтобы скрыть захлестнувшие волной эмоции. Наверное, впервые в жизни Дазай почувствовал настоящий неподдельный глубокий стыд. Из-за того, что не смог обмануть. Из-за того, что Накахара, такой сильный и стойкий, несгибаемый и волевой, дерзкий и порывистый, вынужден был скрывать от него влажно заблестевшие от набежавших слёз непринятия и отчаяния глаза.- Прости, - прошептал тогда Дазай, крепко его обнимая и вжимаясь губами в рыжую макушку.Он мог бы нарушить своё собственное правило, изменить его и солгать. Но к чему эта ложь, когда оба знают правду? Не та ситуация. Не те обстоятельства. Не тот человек. Дазай и без того по жизни рушил всё, к чему имел отношение, рос без права на счастье, обделённый судьбой, но благословлённый удачей. Иначе почему ни одна из его попыток суицида так и не удалась? Но Чуя - это другое. Чуя - это запретное, бесценное, сладкое, желанное и очень, очень дорогое его сердцу. Дазай не мог быть эгоистом. Дазай не мог обременить собой этого человека. Как бы больно и одиноко ни было, как бы ни было страшно порой, Дазай не считал себя вправе нагружать чьи-то плечи ответственностью и волнением за себя, изломанного и покалеченного изнутри и снаружи. Чуя мог дать ему всё и даже больше. Отдал бы всего себя безвозмездно. Но Дазай не мог принять эту жертву. Ему в ответ дать было нечего, и он не считал, что вправе вот так запросто забирать что-то у других, даже если это что-то силком впихивают в его руки.- А у меня забрали, Дазай-сан, - слышит парень тихий голос и поднимает взгляд на призрак Рюноске, что сидит напротив него в ванной и сверлит пристальным взглядом, подтянув колени к груди и опустив на них подбородок. - У меня вы забрали то, что вам принадлежать не должно было: мою жизнь. Я в земле давно сгнил, а вы сидите здесь и в очередной раз распускаете сопли. Может, благословение удачи и есть ваше страшнейшее наказание? Может, появившийся на вашем пути Накахара Чуя - возмездие за всю ту боль, что вы причинили мне или вашему отцу? Может, поэтому вы и выживали раз за разом? Чтобы встреча с Накахарой состоялась, и вы ощутили, каково это: любить кого-то и мучиться от этой любви, не в силах ничего изменить. Впрочем, вы всегда любили пожалеть себя. Не всегда беспричинно, но это тот случай, когда ваша истинная сущность выползла наружу. Вы - трус, Дазай-сан. Потому что именно тогда, когда нужно бороться за то, что дорого, когда появился шанс изменить свою жизнь, вы опустили руки, равнодушно наблюдая за тем, как счастье, желающее быть вашим и только вашим, медленно, но верно отдаляется, исчезая без следа.- Для галлюцинации ты очень болтлив, Рю, - криво улыбается Дазай, всматриваясь в запавшие глаза паренька, что выглядит точно так же, как в тот вечер, когда они вместе спрыгнули с моста, а после тянется к флакону с анестетиком.- А может, на самом деле это ваше искупление, - продолжает Акутагава, будто и не услышал его, и переводит взгляд на лезвие бритвы, лежащее на бортике ванны. - Может, вам суждено быть вместе с Накахарой Чуей и каждый день мучиться от мысли, что вы его не заслуживаете. А может, тут и вовсе нет никакого злого умысла, и это просто ещё один подарок от фортуны: всё-таки нашедшийся человек, пусть и на другом конце земли, который может любить вас и принимать несмотря на все ваши беды с головой. А может, это я после смерти стал вашим ангелом-хранителем и сделал так, чтобы вы встретили этого человека? Кто знает. Нити человеческих судеб так запутаны между собой. Огромный клубок: ни начала найти, ни конца.- Никогда не любил философию, - фыркает Дазай, сбрызгивая свои запястья.- Вы обожаете философию и ненавидите ложь. Так может пора наконец-то перестать обманывать самого себя? Как думаете, Дазай-сан? - парирует Рюноске и исчезает без следа.Вода капает из крана. Кап. Кап. Кап. Равномерный звук. Гулкий звук. Раздражающий звук. А ещё вокруг мокро и холодно. Разлепив тяжёлые веки, Дазай окидывает ленивым взглядом ванну и медленно садится прямо. Горячая вода давно остыла. Лезвие соскользнуло с бортика и валяется на полу рядом с пустым пузырьком от анестетика. Запястья, которые парень так тщательно подготавливал для очередной попытки суицида, хорошо чувствуют прикосновения пальцев. Голова тяжёлая и неприятно гудит. Кажется, Дазай сам не заметил, как вырубился, вымотанный пришедшей ещё в пору экзаменов бессонницей.«Чуя совсем не такой, как я, Дазай-сан», - всплывает в памяти отзвук сиплого голоса из очередного сна, который не получилось отделить от яви. - «Я согласился пойти с вами во тьму смерти. Накахара потащит вас за собой на свет жизни».- Ангел-хранитель, да? - хмыкает Дазай, передёргивая замёрзшими плечами.Взгляд коньячно-карих глаз падает на телефон, оставленный на полу поверх кучи одежды. Помедлив лишь несколько секунд, Дазай цепляет его мокрыми пальцами и открывает, заходя в книгу контактов. Ещё одно промедление стоит изжёванной изнутри щеки, а после парень всё-таки нажимает на кнопку вызова и прижимает трубку к уху. Три гудка. Он подождёт всего три гудка. Если по ту сторону ответят, Дазай сделает то, о чём позволял себе порой пустые мечты. Если же нет...- Осаму? - слышится по ту сторону низкий мужской голос после первого же гудка.Дазай криво улыбается, сверля взглядом покрытое старыми шрамами запястье свободной руки.- Привет, пап, - отзывается он глухо. - У меня есть просьба...

***

- Эй, Чуя, ну улыбнись же, - просит Юан и склоняется, заглядывая в лицо парня. - Такой отличный день, а ты снова хмуришься.- Отстань от него, - цыкает Ширасэ. - Не видишь, что он в шаге от того, чтобы вздёрнуться на собственном галстуке? Тебя бы так помотало между странами, тоже не сияла бы солнцем.- Ладно, ладно, - недовольно морщит острый носик девушка и впихивает в руки Чуи стакан с кофе.- Спасибо, - едва слышно выдавливает из себя Чуя, растирая ноющие глаза.Верлену повезло, что он со своей неделей моды укатил куда-то к чёрту на рога, и они ещё не виделись. Увидятся, и Чуя разобьёт брату его идеальный нос, чтоб знал, сволочь, что над младшими братьями не принято издеваться. По крайней мере, в таком жестоком формате.Захлопнув очередной конспект Ширасэ, Чуя делает глоток кофе и поднимает взгляд на белокаменное здание колледжа. Когда-то оно ему очень нравилось, потому что, похожее на мини-версию дворца, создавало ощущение, что Чуя какой-нибудь лорд или герцог. Вычурная тёмно-синяя форма только подчёркивала всегда это ощущение. Но в настоящем не радует взгляд ни здание, ни зелень парка во внутреннем дворе, ни цветущие пышным цветом клумбы, ни майское тёплое солнце. Учёба в Японии закончилась в конце марта. Во Франции учебный год закончится только в конце июня, и преподавательский состав дружно решил, что Чуя за три месяца с помощью друзей и при благосклонности профессоров сможет подготовиться и сдать хотя бы часть упрощённых итоговых тестов своей альма-матер. «Сволочь Поль. Он точно знал, что так будет», - думает Чуя и кусает в раздражении край картонного стакана.Если бы только брат позволил Чуе остаться в Японии до конца французского года обучения. Впрочем... Что бы это дало Чуе? Истинная причина его дерьмового настроения и повышенной агрессии вовсе не в экзаменах, как думают его друзья, безмерно счастливые из-за того, что он наконец-то вернулся. Нет, проблема Чуи в том, что в Японии он оставил человека, которого полюбил. Человека, которого хотел спасти, но не смог. Человека, который не отвечает на его сообщения в сети и звонки на номер которого уходят в никуда.Расстояние позволяет нарисовать себе иллюзию занятости Дазая, ведь тот по японской системе образования уже наверняка перешёл в третий класс старшей школы, в последний класс, после которого либо будет свободен, либо будет поступать в университет. О том, что звонки и сообщения остаются без ответа, о том, что Дазай никогда никуда не поступит, потому что его уже нет в живых, Чуя старается не думать.Семнадцать попыток суицида, верно? И все безуспешные. Это дарит жалкую, но надежду на то, что когда учёба Чуи закончится, и начнутся летние каникулы перед новым учебным годом, он запрыгнет в самолёт и выйдет в аэропорте Токио, чтобы приехать в Йокогаму и найти Дазая в его любимом кафе или в городской библиотеке, или в его тайном тихом местечке в зарослях возле набережной, или на крыше высотки, куда Дазай не один раз приводил Чую, признавшись, что это его самое любимое место, где он может часами лежать под лучами солнца, слушая музыку или тишину.«Я найду его. Я приеду и обязательно найду его», - крутит Чуя на повторе единственную заветную мысль, изгрызая край стаканчика и нервно глотая кофе, игнорируя боль в ошпаренном кончике языка. - «Иначе и быть не может. Этот идиот сильнее, чем кажется. То, что он опустил руки однажды, ничего не значит. Люди заряжают других людей энергией, верно? Мы были вместе целый год. Этого хватит, чтобы он продержался без меня три месяца. Ведь хватит же?».- Ой, смотрите! - восторженно восклицает Юан. - Новички группы по обмену. Сколько красавчиков!- Эй, - ревниво бубнит Ширасэ, скрещивая руки на груди.- О, брось, - смеётся Юан, отмахиваясь от своего парня.Невольно вскинув взгляд, Чуя находит взглядом группу новичков, что следует по пятам за завучем по дальнему коридору каменного перехода между двумя корпусами. Взгляд голубых глаз с безразличием проскальзывает по макушкам и незнакомым лицам, и Чуя уже хочет вернуться к бессмысленному созерцанию стены напротив и отравляющим душу мыслям, как его взгляд внезапно пересекается с взглядом знакомых коньячно-карих глаз. Кофе идёт не в то горло. Подавившись, Чуя закашливается до слёз в глазах. Зажмурившись на мгновение, под удивлёнными взглядами друзей парень подрывается на ноги и снова вскидывает взгляд на группу учеников по обмену, думая, что сошёл с ума и что только ему теперь не мерещится, но нет. Дазай. Чёртов Дазай что-то говорит завучу, указывая жестом в его сторону, а после с лучезарной улыбкой отделяется от группы и идёт прямо к нему.- Эй, Чуя! - взволнованно окликает его Юан и поддерживает под руку.- Что такое? Кто это? - вторит ей Ширасэ, смотря то на побледневшего друга, то на приближающегося незнакомца.Но мир как будто исчезает, размывается вокруг. Чуя видит только Дазая: его каштановые кудри, обаятельную улыбку и засунутые в карманы безразмерной тёмно-зелёной худи руки. Его бинты, торчащие из-за ворота, сверкающие шалым весельем глаза и как взгляд парня темнеет, когда он обращает внимание на льнущую к руке Чуи Юан. Пожалуй, последнее и отрезвляет. Встрепенувшись, Накахара слегка отпихивает от себя взволнованную подругу и делает шаг вперёд. Вот только чёртовы колени подводят, ноги не слушаются, и он запинается на ровном месте. Носом бы землю пропахал, если бы не упёрся лбом в грудную клетку, если бы вокруг не обвились знакомые руки, поддерживая и будто ограждая от всего мира вокруг.- Ты... Ты какого хрена здесь делаешь? - с прорезавшимся от волнения акцентом спрашивает на японском Чуя, вцепляясь пальцами в чужие плечи и поднимая взгляд на Дазая.- Я вдруг понял, что без тебя очень скучно, - пожимает плечами Дазай и одаривает ещё одной голливудской улыбкой. - К тому же, ты так хвастался вашей формой, что я обязан был увидеть это в живую. Ты обманул меня, Чуя.- Ничего подобного, - на автомате отвечает Накахара. - У нас охрененная форма.- Но ты сказал, что она идёт тебе, - вскидывает брови Дазай и делает шаг назад, окидывая с ног до головы пристальным взглядом. - А на самом деле ты выглядишь в ней великолепно. Почти сногсшибательно. Тебе очень идёт синий цвет, а ещё повезло, что я такой стойкий. Ещё упал бы к твоим ногам.- Дазай, - сипит Чуя, сильнее сжимая его плечи, и всё никак не может поверить своим глазам. - Ты вот просто... Просто заткнись, ладно?- Это было сложно провернуть, но не невозможно, - невозмутимо продолжает Дазай уже на английском, бросая мимолётный взгляд на растерянных друзей рыжеволосого. - Пришлось попросить отца о помощи. Были некоторые проблемы, которые пришлось решать, и с документами тоже мороки было много, но со следующего года по вашей системе образования я буду учиться здесь по обмену в группе англоговорящих. Здорово, правда? К тому же, я пробуду здесь до самого начала учебного года. У меня нет причин за чем-то возвращаться в Японию. Ещё я изучил информацию на сайте твоего колледжа и узнал, что при окончании обучения в нём с помощью подготовительных курсов ученики по обмену могут продолжить обучение в высшем учебном заведении, откуда бы ни приехали. Могут быть проблемы из-за того, что я не знаю французский, но везде есть группы для англоговорящих, а ещё у меня предрасположенность к изучению языков, так что это не будет большой проблемой. Особенно, если у меня будет личный учитель. Ведь будет же, Чуя?- Эй, Чуя, - склоняет голову к плечу Ширасэ, тоже переходя на английский. - Это твой парень или что?Вопрос заставляет прийти в себя. Представив, как вся эта встреча выглядит в глазах друзей, прекрасно знающих к тому же о том, что Чуя в своих чувствах не оглядывается на пол партнёра, и с учётом его настроения в последнее время и будто прилипшего к ладони телефона, Накахара оборачивает к друзьям, чтобы оценить их реакцию на происходящее, замечает лишь недоумение и лёгкий интерес, и...- Что за глупости? Мы просто друзья.- Только если он захочет.Дазай и Чуя отвечают одновременно. Улыбка Дазая уже не искренняя, приклеенная. У Чуи от неё неприятная дрожь по телу, а ещё мысленно парень пинает себя ногой в лицо, потому что ляпнул, не подумав, каким стрессом это может быть для Дазая после всего пережитого им на почве травли дерьма.- Это нормально здесь, - вздыхает Чуя и наконец-то выпускает чужие плечи из хватки. - То есть, люди разные есть, но свобода нравов, страна любви и всё такое. Лишний раз лучше не болтать, конечно, придурков везде хватает, но у историка нашего потока есть муж, так что сам понимаешь. Да и в целом не будет такого... Ну, такого как...- Как было у тебя на родине, - встревает Юан, бросив мимолётный взгляд на торчащие из-под худи бинты Дазая, но тут же тактично отводя взгляд.- О, - растерянно выдыхает Дазай, но так любимый Чуей свет вновь возвращается в его глаза. - Тогда... Ладно? В смысле, я в любом случае мог бы «увидеть Париж и умереть», но...- Я тебе умру, - тут же шипит Чуя, переходя на японский и хватаясь за чужие запястья. - Только попробуй, слышишь? Я тебе жопу на уши натяну, придурок, если ты ещё хоть раз...Дазай заставляет его замолчать самым лучшим способом. Под писк смутившейся Юан и ворчание отвернувшегося не менее смущённого такими поворотами Ширасэ парень притягивает Чую к себе и целует, обрывая поток ругани. Доля секунды нужна на то, чтобы Чуя крепко обнял его в ответ за шею, с жаром отвечая на поцелуй, зарываясь пальцами в каштановые кудри и едва слышно всхлипывая, жмурясь, потому что чёрт, чёрт, чёрт! Это что, действительно реальность? Он не спит? Это всё не сон?- Ты здесь, - шепчет Чуя в чужие губы и улыбается так, что лицу становится больно. - Ты жив и ты здесь, Дазай.- Я жив и я здесь. Для тебя. Ради тебя, - улыбается Дазай и сцеловывает чужую улыбку: сладкую, как мёд.Чуя не может в это поверить, совершенно не может, ведь это всё иллюзия, сон, верно? Так не бывает. Но это ничего. Впереди целых три месяца, которые они проведут вместе, и лишь один из них будет забит для Накахары учёбой. После начнутся летние каникулы перед переходом на третий год обучения в колледже, и уж Дазай постарается, чтобы Чуя поверил в новую реальность: теперь они на долгое, очень долгое время - если не навсегда - вместе.

Could you hold me through the night? Put your lips all over my salty face when I start crying? Could you be my first time? Make me not wanna die? Don't leave my side? Can we just be honest? These are the requirements. If you think you can be my one and only true love you must promise to love me. - Melanie Martinez (High School Sweethearts).

|End|