Санзу дохуя хорошо. Он лежит на полу, полураздетый, руки тянутся в потолок, рисуя ему одному видимые фигуры.
Риндо охуенно хорошо. Его ноги завалены на колени Санзу, он покачивает ими слегка, подталкивая миллиметр за миллиметром их ближе к дивану.
Рану хорошо тоже. Он смотрит сверху на этих двоих придурков, открывает пакетик и улыбка расплывается на его лице, когда две макушки как по команде поворачиваются на звук.
Три маленькие красно-белые таблетки оказываются на ладони Рана.
- Догоним, Санзу? - Харучиё рычит, высовывает язык.
Ран садится на него сверху. Подносит пальцы, в которых прячется кайф, ко рту. Своему. Санзу рычит громче, делает попытку подняться. Хаитани встречает его на полпути. Проталкивает удовольствие в распахнутый в ожидании рот. Его доля уже внутри, расплывается по мозгу, по крови, по всем органам жгучим, скручивающим потоком. Он видит - зрачки Харучиё набирают объем и темноту и протягивает руку куда-то в сторону, где по его расчетам должен быть рот Риндо. Влажный язык нащупывает небольшую инородную выпуклость на ладони и присваивает ее себе.
Риндо подкатывается ближе, нависает над Санзу, смешивает слюну в известный только ему коктейль пока Ран, оседлав бёдра, играет в ковбоя.
Харучиё совсем не против, чтобы его объездили. Вот только одежда всё ещё мешает. Руки тянутся к ремню, звякает пряжка и вжикает молния.
Ран смеётся. Риндо уже спускается головой туда, где съезжают вместе с бельем вниз брюки. Санзу снова занимает пальцы кожей и металлом, избавляя теперь и Риндо от ненужных частей гардероба. Почти одновременно они прикасаются друг к другу и их вздохи тоже звучат синхронно. Ран дирижирует диковинной пьесой - гладит по коленям Санзу, чуть сдавливая ими голову брата, тащит ладонь вдоль спины Риндо, заставляя погрузиться глубже. Ему по кайфу наблюдать как эти двое тянутся, поднимают и опускают свои головы, стонут глухо, топко, вязко плывут в естественном удовольствии друг друга, смешанном с синтетическими искрами.
Он толкает Риндо, тот валится со вздохом на теплый пол, взмокшими волосами оставляя на нем и лице дорожки. Ран занимает его место между ног Санзу. Тот приподнимается, желание прикосновения заставляет прижаться ближе к стройному, кажущемуся хрупким телу.
- Подожди, сейчас всё будет, Хару.
Собственное имя звучит как дополнительная доза - Ха-ру. Хаааару. Харррру. Язык готов пробовать бесконечно эти перекаты - протяжное р, восхитительное а, томное х - крупинками размазываются по нему, проникают сквозь слизистую в кровь, в мозг, в центр возбуждения.
Ран присоединяется - добавляет к ощущениям толчки, смазанные движения пальцев по бёдрам, животу - все в испарине, они без сопротивления встречаются с рёбрами, сосками, шеей, губами. Проскальзывают внутрь. Санзу теперь хорошо от того, что и вверху и внизу - не осталось пустоты, ни единой её толики, ни капли, ни крошки. Только Ран - его кожа, его глаза, его волосы, кончиками щекочущие ноздри не хуже порошка, и приносящие едва ли не больше восторга. Он - рядом, внутри, повсюду. Твердый, горячий, живой, перемешивает свою жизнь с Санзу, дарит ему её и Харучиё ощущает - полностью, безгранично, безмерно - принадлежность, глубину, целость и целостность.

Это то, что хочется не прекращать - продолжать как можно дальше и дольше. И потому, когда в глазах Санзу перестают сверкать звёзды, Ран снова тянется к завалившемуся под диван пакетику.