14.33 Дмитрий В.

" Привет. Это Дима. Из галереи. Забавное у тебя тут имя. Что оно означает?"

16.02 Hyliгeр

" Ой. Извини, я только проснулся. Привет.

Хах, ну спасибо. Тут шутка, а так это слово Heiliger - святой по-немецки. А чего смс пишешь? Вроде договаривались на звонок"

16.03 Дмитрий В.

" Я заболел, голоса совсем нет. Но ты хотел афишу обсудить. Выслать макет? Желательно все сегодня решить, чтобы в печать отправить как можно скорее. Что касается остальной рекламы, там тоже без афиши никуда. Из-за афиши все стоит"

16.03 Hyliгeр

" Оу, сочувствую. Лечись -.-||

Конечно высылай. Ничего, если ты мне подробно объяснишь, что там так/не так? Сам понимаешь, мне хорошо бы знать такие тонкости, чтобы учиться разбираться"

16.06 Дмитрий В.

" Без проблем. Лови

Сначала скажи, что сам тут видишь неправильного, а потом я все объясню

архив.zip"

Дальше шла заурядная рабочая переписка, из которой Захар смог сделать только два вывода: во-первых, при всем своем мастерстве, Хайлигер совершенно не разбирается в дизайне, поскольку объяснять просил совсем уж элементарные вещи, хотя, надо отдать ему должное, схватывал на лету; а во-вторых, в штате Льва в кои-то веки завелся плохой дизайнер.

Вообще-то, Захар не планировал совать нос в чужие сообщения. Но Хайлигер сам виноват: нечего было оставлять на столе незаблокированный телефон, да еще и с открытой перепиской. Хотя обычная переписка Захара, может, и не заинтересовала бы — уж он-то был в курсе, что Валентин Хайлигер не держит в своем телефоне ничего интересного, благо в свое время исшарил его аппарат вдоль и поперек, но на аватарке собеседника художника он увидел очень знакомую физиономию. И был, честно говоря, удивлен: в качестве любовника Дима, который, как и Валентин, всегда сверху, Хайлигера заинтересовать не мог; заказчик - тоже вряд ли, потому что Дима не из тех, кто станет покупать картины. У него их и вешать-то некуда, да и сыт он ими по горло. Разве что в подарок, но... Да ну, нет. Не в его духе. Поэтому Захар был заинтригован дальше некуда. И тем сильнее было его разочарование: выставка это, конечно, круто, да еще и в той галерее, где работает Дима, но совсем не то, что надеялся найти Захар, взяв в руки чужой телефон.

Услышав, как хлопнула дверь уборной в конце коридора, Захар встал из-за стола, неторопливо открыл дверцы шкафа и достал бокалы. Ему-то, честно говоря, до задницы, но Хайлигер пить из горла не любит, а Захару сейчас не очень хотелось слушать его ворчание. К тому же, если Валентин войдет на кухню в тот момент, когда Захар не за столом, то...

— Уже сунул свой нос, да?

Не прокатило.

— Сунул. — Флегматично кивнул Захар, ставя перед Хайлигером бокал. Художник выглядел скорее устало, чем раздраженно, но от одного его состояния до другого, часто диаметрально противоположного, один шаг, так что парень не очень обольщался касательно этого сиюминутного спокойствия.

— В лоб бы тебе дать, да не достану, пожалуй. — проворчал Валентин, рассеянно смотря в потолок. Он, как пришел, сам не свой был: сначала забыл снять ботинки, потом зачем-то пошел в гостиную, а не на кухню. А когда все-таки дошел до кухни, долго пытался вспомнить, зачем он туда пришел. И зачем вообще все. И только минут через пять вспомнил, в чем на сегодняшний вечер заключается смысл его жизни, и вытащил из рюкзака бутылку " San Marco". А потом и вовсе, уйдя в уборную, забыл заблокировать телефон — вообще ни в какие ворота. Случались с ним, конечно, приступы рассеянности, но не до такой степени.

— Не достанешь. — С прежней флегматичностью ответил Захар. Самостоятельно откупорил бутылку, разлил по бокалам белое вино, попробовал. Посмаковал вкус, одобрительно хмыкнул, сделал еще один глоток.

— Так вы действительно просто обсуждали афишу? Кстати, у тебя, получается, выставка. Я на нее приду, так и знай.

— Мероприятие не в твоем вкусе. Но на здоровье, если тебе приспичило поскучать. — Хайлигер перестал созерцать потолок и наконец сделал глоток вина. Лицо его сначала выглядело немного удивленным, потом задумчивым. А потом он и вовсе допил остальное залпом и прикрыл глаза, не то прислушиваясь к ощущениям, не то решив подремать. Последнее было бы немного некстати, но с него бы сталось.

— Может, я в кои-то веки решил стать культурным человеком, духовно обогатиться, а ты. Да и почему скучать? Придут люди, обязательно и кто-нибудь из вашей арт-тусовки — там же тебя много кто знает, так что вряд ли пропустят такое событие. Наверняка найдется, кого взломать.

Валентин на это только хмыкнул. Про страсть этого парня ко взломам уже даже не шутили — настолько заезжанной стала эта тема. Раньше Знахарь работал спецом по компьютерной безопасности и со временем так вошёл во вкус, что перестал ограничиваться сетью, перейдя на людей. Поначалу не очень успешно, но неудачи его только раззадоривали. Знакомые и незнакомые превратились для него в интереснейшие ребусы, причём вне зависимости от того, является человек заурядной личностью или эксцентричным придурком. Ему все одинаково хороши.

А вообще, в глубине души Валентин был уверен, что Знахарь и его-то держит рядом с собой тоже именно для своих наблюдений. И, судя по тому, что проделывает эту увлекательную процедуру уже не то четвертый, не то пятый год подряд, пока, надо понимать, не сделал исчерпывающих выводов. И, честно говоря, иногда, в минуты, когда чужое мнение вдруг начинало казаться чуть более важным, чем нихуя, Валентину льстило такое положение в чужой жизни.

— И то верно. В конце концов, даже тебе нужно разнообразие в развлечениях. А там колоритных персонажей — хоть обзнакомься. — Валентин налил себе еще, но на этот раз сделал всего один глоток. Да и то скорее символический. — Главное, если подойдет блондин с татуировкой футарка на шее, шли его нахуй с его колесами.

— С татуировкой чего? И что такого в колесах?

— Ну, раз уж ты спрашиваешь, то ничего. Но у него не бери — дрянь. Если так хочется, думаю, ты и сам найдешь, где взять, не маленький. А футарк — это скандинавский рунический алфавит.

— Господи, звучит, как ругательство. А вообще, никогда бы не подумал, что ты пробовал наркотики. Да еще и какое-то кустарное говно.

— Я еще и на кислоте сидел. — Доверительно сообщил Валентин, ухмыляясь и делая еще один глоток вина. Он не стал говорить, что вовсе необязательно пробовать, чтобы из надежных источников знать о качестве наркотика. Знахарь не дурак, уже через минуту и сам поймет, что ляпнул глупость.

Захар посмотрел на него недоверчиво и удивленно, но комментировать не стал.

— Как идут дела в " Разгроме"? — Как бы между прочим спросил Валентин, пряча улыбку в бокале, но не делая глоток, а только для вида смачивая губы.

Знахарь тут же просиял и воодушевленно улыбнулся.

— Новички в этом году пришли. И откуда они берутся? Велел не обижать. Неплохие ребята, но заранее ясно, что половина уйдет уже через месяц. — Он говорил это с почти отеческой нежностью в глазах. — Старшие, конечно, издеваются, но ничего, завтра я сам веду тренировку, буду сбивать спесь. Ты, кстати, не хочешь зайти на показательное выступление?

— Знахарь, ты не забывай, что с доброй половиной из твоих питомцев я настолько не в ладах, что, встреть я их на улице, сам бы с удовольствием "сбил спесь", не дожидаясь особого повода. А потом догнал бы и еще раз сбил. Уж больно ты компанию собрал своеобразную. Но столько конченых придурков в одном месте — перебор. Живым я оттуда не уйду, даже если ты деятельно попытаешься их остановить.

Знахарь ничего не ответил, и Валентин продолжил.

— Они, все-таки, не группа детского сада, которая, хоть и балуется, но по большому счету слушается воспитателя. Ты имеешь право считать себя воспитателем, кто бы спорил: кто угодно на твоем месте так думал бы, потому что когда банда взрослых здоровенных мужиков смотрит тебе в рот и ловит глазами каждое движение, — тут Валентин добавил про себя, что последнее скорее из соображений безопасности, чем от большой любви, — это определенно повод считать себя крутым. Но ты все равно постоянно забываешь, кто они на самом деле. То, что ты держишь их под каблуком магической силой своего убойного обаяния, в них самих ничего не меняет.

Со своим "бойцовским клубом", у которого не было официального названия, а над неофициальным уже тоже даже шутить перестали, Знахарь сначала вообще связываться не хотел. Учить кого-то? — Еще чего! Нашли дурака. Достаточно и того, что с одним придурком маялся целый год, а тут еще десяток. А если за ними еще пойдут? И ведь пойдут же! А потом все же позволил себя уговорить, притерпелся, подружился, чуть ли не побратался. И теперь носится с ними, как многодетный папаша, при том что парочке из своих "детишек" сам в сыновья годится.

Валентина иногда смешило это выражение родительской нежности и гордости на лице Знахаря, когда тот укладывал на лопатки очередного неофита не через три секунды после начала спарринга, а через десять. Но чаще все-таки умиляло. И почему-то здорово поднимало настроение. Валентин смело мог считать себя родоначальником этого балагана, потому что первым уломал Знахаря научить "паре приемов", а потому считал своим моральным долгом время от времени интересоваться, как идут дела. Тем более, что сам-то занятия не прекратил. Просто по-прежнему тренируется в индивидуальном порядке — из соображений безопасности.

Возможно, именно этот клуб русбоя стал для Захара дорогой к настоящему призванию. Он и сам говорил, что там, в зале, арендованном и оборудованном для тренировок, он чувствует себя не просто счастливым, а так, будто теперь наконец-то на своем месте, не только он сам, но вообще все. Он часто смеется по этому поводу, говорит, мол, вчера в офисе сидел, а сейчас учу людей качественно бить морды и убивать в течение пяти секунд. Хотя полностью свою основную работу все равно не оставил: из офиса, конечно, ушел, но спецом по безопасности в определенном роде остался. Зарабатывать стал взломами всего, за что заплатят, в том числе того, куда раньше бы ни за что не сунулся — компании подходящей не было. Но один из подопечных — надо понимать, в знак благодарности, — свел с интересными людьми, и теперь их, господ разнокалиберных айтишников, человек сорок — раскиданы по всей стране, а парочка даже за рубежом где-то сидит. А уж такой силой можно голыми руками брать что угодно.

— Ты все-таки преувеличиваешь. — Через несколько секунд задумчивого молчания вынес вердикт Знахарь. Впрочем, выглядел он весьма польщенно. — "Воспитатель в детском саду", ну ты загнул. Да, есть там пара ребят, на которых ты действуешь, как тряпка на быка, но, как ты справедливо заметил, они действительно не дети. И умеют держать себя в руках, когда надо. К тому же, — он ухмыльнулся, — если во время тренировки твою неприкосновенность с их стороны я гарантировать могу, то после нее ты волен разбираться сам. Заодно посмотрю, чему ты научился.

Знахарь улыбался так обезоруживающе, что Валентин даже не стал делать укоризненный вид. Потому что когда этот странный тип улыбается, рядом с ним одно удовольствие находиться. В остальные моменты, впрочем, тоже вполне ничего, а за одно это ему можно простить что угодно. На фоне всех остальных, рядом с которыми обычно максимум умеренно паршиво, это просто ошеломительное везение — иметь такого приятеля.

К тому же, слышать подобные слова от хрупкого на вид парня, чью миловидную мордашку почти не портит, зато умело маскирует вечная небритость, синяки под глазами, несколько шрамов и кривоватый сломанный нос, даже более чем забавно. Настолько, что впору уже не смеяться, а подбирать себе палату в психбольнице, а еще цвет и фасон смирительной рубашки заодно.

— Тоже мне, экзамен. Заранее ясно, что с такой толпой я, даже если захочу, не справлюсь. Четыре-пять умеренно хороших противника — мой потолок. Да и то, если настроение будет подходящее. И спать перед этим буду больше четырех часов.

— Ничего, у тебя все еще впереди. — Знахарь рассеянно покивал, наливая еще вина в свой как-то незаметно опустевший бокал.

***

На очередную эмоциональную встряску нарвался почти случайно. После своих экстатических похождений по ночному городу бросил эту грешную синюю папочку рядом с диваном, а убрать ее собрался только дня через два, когда спала высокая температура, а водопад из носа не то чтобы совсем иссяк, но из Ниагары превратился в умеренно большой садовый фонтан.

В общем-то, хотел просто убрать резюме Валентина на стол, чтобы не мялось, но зачем-то открыл. Опять наугад.

Какое-то время вообще не понимал, что тут нарисовано. Даже на название специально посмотрел. Как и во все прошлые разы, оригинал на немецком, "Das kalte Wasser der Spree", но рядом милосердный дизайнер как всегда разместил перевод: "Студеные воды Шпрее". И только тогда Дима понял. Рассмеялся - просто от неожиданности. Как же, как же, Арсений Тарковский, вот уж где не ожидал найти его благотворное влияние. Невнятные пятна чернильной тьмы и ослепительного света послушно сложились в понятную картинку, и сразу стало очевидно, что здесь Валентин показал взгляд из-под воды на усеянный ночными огнями берег. Глядя на переливы оранжево-голубого света и смутные антропоморфные тени, на силуэты домов, упирающиеся в черную глубину ночного неба, на размытое желто-белое пятно луны, не удержался и сказал, почему-то шепотом:

" Я так давно родился,

Что слышу иногда,

Как надо мной проходит

Студеная вода.

А я лежу на дне речном,

И если песню петь —

С травы начнем, песку зачерпнем

И губ не разомкнем.

Я так давно родился,

Что говорить не могу,

И город мне приснился

На каменном берегу.

А я лежу на дне речном

И вижу из воды

Далекий свет, высокий дом,

Зеленый луч звезды"...

Ничего настолько взрывного, как в прошлые разы, впрочем, не испытал. Может, притерпелся, а может, ослаб из-за болезни, так что сил на бурные эмоции или, тем более, их проявления просто не осталось. Но той порции умиротворения, спокойствия и уверенного в себе счастья с лихвой хватило, чтобы почувствовать себя почти здоровым.

***

09.45 Дмитрий В.

" В последнее время занимаюсь почти исключительно тем, что рассматриваю твои картины и спрашиваю о тебе знакомых. Ты, как выяснилось, отличное средство от простуды — я уже почти могу нормально дышать"

10.00 Hyliгeр

" Я настолько отличное средство, что могу даже принести тебе апельсины. Или яблоки. Или, например, все вышеперечисленное и вино. Ты умеешь варить глинтвейн?"

10.02 Дмитрий В.

" Когда-то умел! Но страшно подумать, когда варил его в последний раз. Думаю, сейчас у меня может получиться только пряно-перегретая отрава"

10.30 Hyliгeр.

" Ничего, научим заново, дурное дело нехитрое"

10.35 Дмитрий В.

" Договорились"

11.00 Hyliгeр

" Кстати, по дороге в институт видел афишу. Кажется, я только сейчас поверил, что у меня действительно будет выставка. Оказалось, печатная продукция имеет надо мной большую власть, чем счета"

11.15 Дмитрий В.

" Вот это впечатлительность)"

11.16 Hyliгeр

" Усталым и равнодушным я уже был, злобным и дерганым тоже. Почему бы теперь не побыть чувствительной губкой для впечатлений?"

11.30 Дмитрий В.

" Интересно же живут некоторые люди"

11.31 Hyliгeр

" Не то слово. Забавно, что к этому выводу тебя привела моя впечатлительность, а не выставка двадцатитрехлетнего студента"

11.45 Дмитрий В.

" Да, это я как-то упустил из виду. Извини"

17.40 Hyliгeр

" Я даже представить себе боюсь обстоятельства, в которых ты мог познакомиться со Знахарем"

18.00 Дмитрий В.

" О.О у меня к тебе аналогичное заявление. Предлагаю честный обмен"

18.02 Hyliгeр

" Ладно. Ты первый"

18.06 Дмитрий В.

" Тут все просто. Знахарь, оказывается, с половиной своих приятелей так знакомился. Он ко мне подкатывал. Года три назад. Вернее, сначала я думал, что он кто-то из друзей одного из наших клиентов, но потом заметил, что этот тип как-то зачастил. Разговорились, пообщались, он даже показывал мне "Разгром". Это кстати шутка или реальное название? А потом очень неудачно пытался предложить эээ... Отношения? Не знаю, как по-другому назвать бдсм-тусовку, извини. Сейчас видимся раза три в год, в общей компании. И, честно говоря, я этому рад"

20.01 Дмитрий В.

"Валь?"

04.20 Hyliгeр

" Прости. Я рисовать сел, потом вырубился"

09.02 Дмитрий В.

" Вот это экшн. Ты встал так или не ложился? Я кстати завтра на работу выхожу. Будем дальше разбираться, что с тобой делать"

09.05 Hyliгeр

" Отлично. Тогда жду новостей"

12.11 Дмитрий В.

" У тебя на афише такое лицо, будто ты сейчас скажешь, что сотворение мира это твоя заслуга, и совершенно не боишься получить за это по морде"

12.12. Hyliгeр

" Ну так! А у тебя были сомнения? "

12.14 Дмитрий В.

" Теоретически, если учитывать, что ты художник, то все может быть. Но так явно это демонстрировать? Человечество в моем лице негодует"

12.15 Hyliгeр

" Человечество в твоем отдельно взятом лице может спать спокойно: такого как ты я бы не то чтобы не смог, но точно не решился бы выдумать"

12.17 Дмитрий В.

" Надеюсь это комплимент. Не настолько я ужасен"

12.18 Hyliгeр

" Ты пьешь капучино с коньяком"

12.19 Дмитрий В.

" За такое положены адские муки? Просто если да я пожалуй начну копить на персональный котел, никогда не любил страдать в большой компании. Какая там валюта нынче в ходу?"

12.20 Hyliгeр

" Даже не стоит начинать. К тому моменту, когда ты все-таки умудришься попасть в ад, измениться там успеет не только валюта, но даже концепция"

12.21 Hyliгeр

" И хей, если бы за издевательства над кофе действительно были положены адские муки, в мире не было бы проблемы перенаселения"

12.21 Дмитрий В.

" Я когда-то читал одну смешную книжку. Почти ничего не запомнил, кроме имени богини Гекаты и фразы об аде: "Никто не заслуживает вечных мук, потому что ни сам человек, ни его деяния не сопоставимы с вечностью. А уж с вечной мукой - тем более". "

12.22 Hyliгeр

" Интересная точка зрения. Очень похоже на правду. Получается, с раем то же самое?"

12.23 Дмитрий В.

" Ты так спрашиваешь, будто я не только в курсе, но еще и в ответе. Но, по идее, да. Чем он хуже ада. Да и оттуда людей уже выгоняли однажды, если помнишь"

12.24 Hyliгeр

" Я так и знал"

14.01 Hyliгeр

" Ты читал Ремарка?"

— При чем тут Ремарк?

— Arsch, отдай сюда! — Сначала вырвал телефон из чужих пальцев и, не удержавшись, болезненно ткнул локтем в бок, а только потом понял смысл вопроса.

Фир, вообще-то, никогда не имел привычки совать свой нос, куда не следует. Ему как-то в голову не приходит, что это может быть интересно — благо, обычно собственных дел хватает. Но сегодня, можно сказать, исключительный случай: Хайлигер переписывается не по работе, а для удовольствия, да и с кем!

— Не причем, просто я не знал, как разговор начать. — Сам не понял, зачем ответил на наверняка риторический вопрос, и тут же — мамочки! — покраснел. И за это врезал Фиру еще раз. Тот попытался увернуться, но безуспешно.

— Прекрати меня бить, просто потому что ты наконец влюбился! — Возмутился Фир и тут же втянул голову в плечи, поняв, что ляпнул. Ожидая взрыва, попятился, приготовился отражать удары отовсюду сразу и заранее смирился с тем, что этот щуплый на вид шпендик снова уложит его на лопатки.

Но взрыва не последовало. Валентин медленно поднял голову от телефона и задумчиво уставился не на Фира, нет, куда-то сквозь него пустым, ничего не выражающим взглядом. Это оцепенение длилось несколько секунд, после чего художник моргнул и расхохотался.

— Господи, так вот в чем соль!

Фир грешным делом было подумал, что Хайлигер сошел с ума. Стоял и судорожно прикидывал, как себя вести. Но художник успокоился до того, как Фир сориентировался, замолчав так резко, словно щелкнули выключателем.

— Фир, не пытайся присобачить знакомое название незнакомому явлению.

***

Чувствовал себя подростком. Хотя даже в том возрасте не помнил за собой такого нетерпения в ожидании продолжения переписки. Во-первых, конечно, потому что всегда предпочитал личные беседы виртуальным и общение в соц. сетях или по телефону полагал просто способом договориться о встрече с глазу на глаз; а во-вторых, никого, будем честны, с кем так страстно хотел бы переписываться, не встречал ни тогда, ни позже. До сих пор. Впрочем, это чувство меркло на фоне ожидания личной встречи, которая, к слову, состоится буквально на днях: вызвался помочь перевести картины в галерею для оформления. И так уже давно пора.

Поспрашивав, кого нужно, даже удивился, что не познакомился с Валей раньше: все-таки общих знакомых у них оказалось много, гораздо больше, чем может быть у даже заочно не знакомых людей. Впрочем, говорила мудрая и беспристрастная часть его, оно и к лучшему, что какие-то силы хранили твою бедную голову от этого синеглазого касавчика, потому что никогда раньше обстоятельства для новых отношений не были такими благоприятными. Немного стыдился этих мыслей, но поделать ничего не мог, потому что был согласен. Не были, действительно. Ну ой. Тем интереснее было поближе познакомиться с человеком, от которого так старательно берегли его обстоятельства, назвать которые судьбой не позволяло исключительно личное отвращение к этому слову.

Кстати, пресловутые общие знакомые отзывались о не менее пресловутом художнике Валентине Хайлигере очень неоднозначно. Вот уж действительно оказалось, сколько людей, столько и мнений — настолько противоречивых, что впору задуматься, а действительно ли говорят об одном и том же человеке.

" Неадекват".

" Как называется гей-бабник? В любом случае, Хайлигер — это и есть он".

" Безжалостный".

" Обаятельный".

" Страшный. И Сильный. Я бы на него поставил".

" Очень добрый".

" С каких пор ты увлекаешься активами?"

" Холодный, как ледышка, а что, он твоя новая пассия? Если да, он внутри такой же холодный, как снаружи?"

" Щедрый. Но вряд ли от доброты душевной. Вероятно, ему просто все равно".

" Потерянный".

" Тематик".

" Очень успешный парень, отлично продается".

" Слабак сопливый".

" Самоуверенный кретин".

" Помнишь Лойсо Пондохву? Вот он что-то вроде. Но без магии. Облегченная версия. На минималках. Хотя как посмотреть. Картины эти его — чем не магия?"

" Сидит на чем-то. И алкаш".

" Хайлигер обычно о таких, как он сам, говорит "швуль". Что это значит, ищи сам. Из наших никто до сих пор не рискнул".

Больше всего насмешило сравнение с Лойсо. Хотя оно многое бы объяснило: Лойсо Пондохва - помноженное само на себя воплощение человека настроения. Если Валя действительно таков, то все эти противоречия легко объяснимы. Но все равно немилосердно поделил всю полученную информацию на десять, сделал несколько скидок на то, что некоторые в последний раз общались с Валей пару лет назад. Результатом оказался скорее озадачен, чем доволен или, наоборот, разочарован. Особенно настораживало упоминание "сидит на чем-то". Вот от чего, от чего, а от наркотиков в любом виде старается держаться подальше. Насмотрелся. Впрочем, про художников часто думают что-то такое.

В любом случае, все эти рассказы скорее еще больше сбили с толку, чем объяснили хоть что-то. Но это только распалило и так не то чтобы отсутствующий интерес. Даже сердиться на себя за такое нарушение внутреннего равновесия очередным изменением в привычном ходе вещей не стал. Вернее, просто не смог: хотел, а не получилось.

" А все потому, что он и так является частью привычного хода вещей. Всегда ей был. Мало ли, что ты до сих пор этого не знал".

***

- Leck mich am Arsch! - Сказал несколько громче, чем следовало: обернулись не только ребята с ближайших парт, но и преподаватель.

Тут же опустил глаза, сердито поджимая губы и проглатывая остальные ругательства.

- Хайлигер, вы можете поливать своих одногруппников, справедливо полагая, что по-немецки они не поймут ни слова. Но я-то вас понимаю. И не отвечаю тем же только из тех соображений, что в нашей с вами словесной пикировке вы с большой долей вероятности одержите победу: все-таки вы прожили в Германии всю жизнь, а я, как уже не раз говорил, только два года. И, уверяю, все это время занимался делом, а не шлялся по окраинным пивным. А посему будьте любезны на моих лекциях воздерживаться от демонстрации своих обширных знаний в области табуированной лексики.

Семен Викторович выражался как всегда высокопарно, а говорил даже более неторопливо, чем обычно, не просто смакуя, а разжевывая каждое слово, как пересушенный кусок мяса.

Валентин решил промолчать. Взгляд его метал синие молнии, руки чесались кого-нибудь придушить, а за спиной тихо, но звонко, как стеклянные бусины, звенели смешки.

После пары собирался долго и со вкусом, поэтому вышел в числе последних. Перед тем, как уйти, извинился перед преподавателем, но тот только отмахнулся.

Вообще-то, зря старался выйти последним, мог бы и сообразить, что его все равно дождутся, кому надо. " Дурак, знаешь же прекрасно, что первым в таких случаях надо выскакивать", — ругать себя давно стало привычкой. Но что ж теперь.

Целая стайка доказательств, ехидно улыбаясь, выплыла из-за угла и, то и дело хихикая, приблизилась на расстояние смертельного броска. Валентин скривился: поодиночке эти стервы еще вполне ничего, но если уж собираются вместе, находиться с ними рядом становится совершенно невыносимо: художник сразу начинал чувствовать себя не просто грязным и отвратительным, но жалким, слабым и очень маленьким, в том смысле, что безразличным всем, себе в первую очередь; да еще и смердящим полудюжиной скверных цветочных духов сразу. Ощущение, что и сказать, мерзейшее. А что можно сказать под такое настроение, и вовсе представить страшно. Валентин, собственно, и не представлял. Он просто говорил, полагаясь, как обычно, на мудрую бессознательную часть него, которая включалась всякий раз, когда сознательная оказывалась погребена под валами чужих чувств и эмоций. А потом, стоило отойти подальше, тут же забывал, о чем говорил и чуть ли не о существовании этих девиц в природе. А потому всякий раз, когда приходилось вновь сталкиваться с ними, удивлялся, чего они к нему цепляются. Однажды спросил у одного из преподавателей, который не единожды был свидетелем их перебранок, и ответ получил такой исчерпывающий — дальше некуда. Чуть волосы на голове не зашевелились: это ж надо говорить такое девушке. Или пяти-шести сразу, один черт. И он что, каждый раз с ними так ругается? Ужас. Как они его не убили до сих пор.

Впрочем, это знание все равно оставалось сугубо теоретическим. Потому что попробуй сохранять память о себе, когда на тебе сосредоточено внимание полудюжины разъяренных девушек, каждая из которых вот прямо сейчас мечтает только об одном: окунуть тебя лицом в грязь и станцевать джигу на твоей могиле. Или хотя бы натравить на тебя своего ухажера. Например.

Вот и сейчас, сначала ухмыльнулся, а уже потом сообразил, что опять теряется в чужой злости. Попытался было рассредоточить внимание, отвернуться, уйти, отвлечься на посторонние мысли, но ничего не получалось. Полетели первые реплики, и Валентин стал панически перебирать мысли, которые могли бы быть мощнее пятикратно преумноженных ненависти и презрения: Шпрее зимой, старый город в Мюнхене, Музейный остров, зеленый школьный автобус, весенний Берлин, любимый кот Нахт, поезд из Таллина, шумный порт, многочисленные мосты нового города, любимый бар "Viro", музеи и.. Галереи! "Выставка!" — буквально взмолился про себя Валентин, уже чувствуя, как открывает рот, чтобы выплюнуть какую-нибудь гадость, — "Лев! Дима!"

Последнее, кажется, сработало. По крайней мере смог заткнуться, на смену шуму коридора пришел тихий грудной смех, а вместо торжествующих физиономий перед взором смутно замаячили бледные веснушки и прозрачные, как речная вода, глаза. Взгляда этих глаз оказалось достаточно, чтобы взять себя в руки настолько, что получилось оторвать ноги от земли, развернуться на сто восемьдесят градусов и зашагать прочь.

***

Es war wie verrückt, die Novocaininjektion und der Fallschirmsprung, alles auf einmal.

— Бог — отличный парень, когда есть.

Дима на минуту задумался, наморщил лоб, вспоминая, где он уже слышал эти слова, ничего не вспомнил, плюнул на это неблагодарное дело и просто согласно кивнул.

— А когда нет?

— А когда нет, то и говорить не о чем.

— Ну как же. — Возразил, не задумываясь. Перестроился в другой ряд, прикрутил вывернутый на полную мощность обогреватель. — Когда его нет, хочется, чтобы он был. Значит, когда его нет, он тоже отличный, потому что все его ждут. Ругают, клянут — но это все потому что его нет прямо здесь прямо сейчас, а все хотят обратного. И все-таки знают, что он все равно поможет, ведь он всемогущий, милосердный, самый крутой. Отличный парень.

— Потому что в той ситуации, о которой ты говоришь, он тоже есть. Просто не там, где его ждут. — Валя мотнул головой. — А я о другом. Пока о нем не говорят, не думают, не ставят такой вопрос, не помнят — вот тогда его действительно нет.

Опять задумался, наморщил лоб. Кивнул.

— Хорошо, допустим. Получается, вот сейчас мы о нем говорим, думаем, и он есть. А через полчаса приедем в галерею, отвлечемся на что-то другое, забудем про этот разговор. И тогда бога не станет?

Валя почти разозлился на проскользнувшую в голосе Димы насмешку, но проглотил это гадкое чувство, тем более, что уж он-то был в курсе, что Дима вовсе не смеялся: от него несло таким интересом и возбуждением, что душа радуется.

— Ну, ты же все равно будешь помнить и этот разговор, и вообще сам факт существования разных религий — неосознанно, просто в твоей памяти хранится такая информация, и она будет тут же извлечена оттуда, как только понадобится. Ты все равно ощущаешь вес всех своих знаний — этого и кучи других, полезных и не очень — потому что они являются частью твоего опыта. Ты же не забываешь о том, что умеешь водить машину, и не забудешь, даже если несколько лет или всю оставшуюся жизнь проведешь в глухой африканской деревне. Даже если ты усомнишься в реальности своих воспоминаний и волшебные ездящие агрегаты превратятся в сказку. Даже если навык сотрется из памяти, сам факт, что есть такие штуки машины, что ты умел их водить, все равно останется.

— Получается, о боге нужно забыть совсем, чтобы его не было?

— Отменить это знание усилием воли, и не только тебе, но всем. Чужая уверенность, видишь ли, тоже здорово способствует воплощению иллюзии.

— Все-таки не иллюзии, тут ты промахнулся. Помогает-то некоторым вполне реально.

— Да, пожалуй. — Вздохнул Валя, уставившись в окно. - Просто иногда бог настолько есть, что может помочь. Но это вопрос к личной вере, воле и силе. И удаче, конечно.

— А ведь я всего лишь хотел поговорить с тобой о компьютерных играх. Или о книгах. — Дима рассмеялся, тормозя у светофора, и повернул голову к своему собеседнику. Валя, заметив это, тоже посмотрел на него. И выглядел при этом удивленно и растерянно, почти беспомощно.

— Когда я спросил, как убить бога, я думал, ты вспомнишь Стругацких или что-нибудь из RPG. А ты вон как. Но так даже лучше. — Тут же милосердно пояснил Дима.

Губы художника медленно расползлись в ехидной улыбке, с лица мгновенно исчезла растерянность. Он закатил глаза и ядовито сказал.

— В таком случае, когда ты в следующий раз понадеешься, что я прочитаю твои мысли, учитывай, пожалуйста, что я, в сущности, простой деревенский парень с австрийской границы, недалекий, грубый, невежественный фермерский сынок, и мозгов-то мне, может, и не занимать, но только в том смысле, что занимать бесполезно.

Дима всего секунду чувствовал себя пристыженным, еще две — злым, и только потом рассмеялся. Чуть с места тронуться не забыл, когда загорелся зеленый.

— Кстати, ты ведь вроде рассказывал, что приехал из Берлина. Какая еще ферма? И почему с австрийской границы? Она на юге, а Берлин..

— На востоке, да. И, если уж говорить о границах, Берлин находится сравнительно недалеко от польской. Все так. Просто я не всегда жил в Берлине. Все свое детство я провел в Мюнхене. Отцу в наследство перешла ферма, но достаточно старая и большая, чтобы он мог передать дела прежнему проверенному управляющему и возиться с ребенком, не слишком часто отвлекаясь на дела. Потом отец ее продал и мы из пригорода перебрались в город.

Дима краем глаза заметил, что смотрит Валя вопросительно и выжидающе, а потому заговорил, не дожидаясь, пока художник спросит.

— Я родился в этом городе. Тут же и рос. Никуда особенно не ездил, только к морю пару раз с родителями выбирались, да и то к Балтийскому, так что ни о каких там купаниях и загаре и речи быть не могло. В санатории однажды был. Но в детстве и тоже недалеко отсюда. А уж о том, чтобы пересечь всю страну, и речи нет. Так что сказок бывалого путешественника ты от меня не дождешься, извини.

— Да я и сам не то чтобы лягушка-путешественница. — Валя улыбнулся почти виновато, тут же впрочем, язвительно добавив. — Но ты прав, я собирался вынуть из тебя как можно больше подробностей о путешествиях. Все-таки в огромной стране живешь. Я-то думал, вы тут все только тем и занимаетесь, что объезжаете ее.

- Ну да, как дикую лошадь. Каждый день, вместо файв'оклока. Удовлетворяем свою врожденную страсть к путешествиям. — Флегматично кивнул Дима. — Кстати, если говорить серьезно, то эта врожденная страсть действительно есть почти у всех, но зачастую удовлетворяется походом в новый незнакомый бар или магазин, иногда за город. А некоторым и вовсе хватает маршрута "спальня-кухня-ванная". Или "дом-работа".

— Ужас какой. — Вполне серьезно нахмурился Валя. — И что, действительно много кто так живет? И не потому что не хватает денег или времени, а потому что и так нормально?

— А ты сам-то не замечал что ли? — Дима так удивился, что даже забыл шутку, которую собирался сказать. — Ты, видишь ли, живешь среди таких.

— Да я как-то не задумывался. — Валя обескураженно покачал головой. — Вообще все равно всегда было на окружающих. Я только сейчас понял, что не знаю о них ни черта. Даже имен большей части своих одногруппников.

— А выглядит ровно наоборот. Ты ведешь себя так, словно отлично знаешь людей. И ко всему заранее готов.

— Хочешь, открою тебе страшную тайну? Это все потому что мне абсолютно все равно, кто и как себя поведет. И на результат этого поведения тоже.

Дима озадаченно покачал головой, высматривая, где припарковаться. Вот оно, значит, как. Ну, что ж. Почему нет? Тоже отличный выход. Всем пример. До конца осознал смысл сказанного Валей, только когда закончили с делами: перенесли все картины, обо всем договорились, Валя подписал счет и чуть ли не вприпрыжку выскочил на улицу. А Дима, соответственно, за ним.

— То есть, если я сейчас, например, скажу тебе, что все это сон, а через минуту ты проснешься совсем другим, в другом месте и, может времени? А там тебе придется вставать и идти, например, на смертную казнь? Или, еще хуже, на какую-нибудь ненавистную работу? Если на самом деле у тебя есть дура-жена, двое детей, недалеких спиногрызов? — Сам не понимал, почему с каждым словом злился, распалялся все сильнее. — Если я стукну тебя по голове и увезу за город, буду, например, пытать? Или на тебя объявит охоту местная мафия, потому что ты переспал и бросил не того человека? Выходит, если прямо сейчас выяснится, что все окружающие, скажем, пятиголовые клыкастые чудища с зеленой кожей, и резко примут свой настоящий облик, ты тоже не удивишься? И тебе будет все равно? Даже если ты сам окажешься такой штукой?

Валя пару секунд удивленно хлопал глазами, а потом, вспомнив, о чем они говорили по дороге, задумчиво нахмурился. Молчал какое-то время, а потом невозмутимо выдал.

— Я бы, наверное, какое-то время привыкал к такой правде. И, что касается последнего, долго перестраивал бы свои эстетические вкусы. Но, по большому счету, думаю, мне действительно будет все равно. Это просто новые правила игры, вот и все.

Эти слова, сказанные с неподдельным безразличием и взвешенной, спокойной рассудительностью, привели в бешенство. Особенно замечание про эстетические вкусы, больше похожие на тонко продуманное издевательство. Сразу захотелось исполнить свою давешнюю угрозу и увезти этого умника куда-нибудь и заставить подавиться собственными словами, или хотя бы каким-нибудь неведомым образом отрастить клыки и четыре лишних головы. Для начала. А там и до исполнения всех остальных предположений дойдет, обязательно дойдет, никуда не денется.

Поглощенный своими переживаниями, Дима не заметил, как Валя передернул плечами и нахмурился. А уже через секунду он миролюбиво улыбнулся и сказал.

— Тебя довезти до дома? Отсюда до тебя не ближний свет.

Валя только молча кивнул, пробормотав что-то, отдаленно напоминающее "спасибо", чем взбесил еще больше. Решение пришло в голову мгновенно. Запрыгнул в машину, развернулся, врубил фары и медленно, осторожно покатился прямо на художника, с каждой секундой чувствуя, как красная пелена все сильнее застилает глаза. Он пристально всматривался в лицо Валентина, жадно пожирал глазами подробности его спокойного — вот гад! — лица, и не видел на нем ни страха, ни удивления, ни даже злости. Валентин, не шелохнувшись, дождался, когда машина на уже приличной скорости подъедет на расстояние двух метров, и вдруг рванул вперед и в сторону, через две секунды уже рывком распахивая дверь машины. Дима едва успел затормозить, как его за шиворот выволокли из салона и прицельным ударом носка тяжелого сапога поставили на колени. Валя выглядел так, будто собирается удавить его голыми руками — так же, как, надо понимать, секунду назад выглядел сам Дима. Художник, не дожидаясь реакции, отвесил глухую, но очень сильную пощечину, встряхнул Диму за грудки и заорал в лицо:

— Приди в себя!

Отпустило. Мгновенно. Как по щелчку пальцев. Будто только и ждал сигнала успокоиться. Только сейчас понял, что за дикую выходку выкинул. Конечно, понимал, что в момент, когда Валя сорвался с места, уже собирался нажимать на тормоз — Дима отлично знает свою машину, а при том, что асфальт сейчас сухой, легко смог бы затормозить в полуметре от художника. Так, собственно, и собирался сделать. Но сам факт, что разозлился до полной утраты контроля...

Валя тем временем, хмурясь, рассматривал Димино лицо. Через несколько секунд отпустил его пальто, зачем-то похлопал по плечу, после чего выпрямился, смотря на Диму снизу вверх почему-то сочувственно и понимающе. А потом сделал несколько шагов назад и, развернувшись, пошел прочь.