— Когда Берт родился, у него были глаза цвета лесного мха, — голос матери, звонкий и громкий, был слышен во всех концах огромного стола. — Врач, принимавший роды сказал, что никогда такого цвета яркого не видел...

Вот зачем она постоянно рассказывает это? Берт сидел, низко склоня голову над своей тарелкой, и чувствовал, как уши разгораются жарким огнём стыда. Из года в год, одним и тем же людям, гордо называющим себя членами клана Уолшей, даже текст у матери не менялся. И звучало это не гордо или шуточно — скорее как оправдание: я родила сына нормальным, а потом что-то пошло не так.

Вообще-то Мария Уолш кривила душой. С самой первой минуты, как только она взяла новорождённого Берта на руки, она поняла, что он особенный. Потому что никто не рождается сразу с зелёными глазами. Может, в какой-то другой, параллельной, реальности, но не в этом мире, в котором, чтобы получить свой цвет радужки, нужно Определиться. Врачи долго успокаивали, объясняли, что так гены сложились, что Определённость наступила сразу. А через неделю всю семью шокировало новое известие — глаза малыша Берта за одну ночь из ярко-зелёных вылиняли в светло-жёлтый. Вот это точно было нонсенсом.

Конечно, уже давно в глаза, жёлтые, как липовый мёд, Берту никто не говорил, что с ним что-то не так. Все родные и близкие просто привыкли, а остальные — держались от него в стороне. Сам Берт свою "уникальность" осознал года в четыре. А как иначе, если ты единственный не то что в семье и даже не в стране, а в мире, с таким цветом глаз? Сначала, благодаря детской непосредственности, он думал, что вскоре станет таким, как все. Но когда даже брат, который был младше почти на три года, уже давно определился, гордясь ставшими карими, как у отца, глазами, Берт понял, что нужно привыкать жить таким, какой он есть, осознав, что его нигде не примут за своего.

Берт дождался перерыва для очередной смены блюд и выскользнул из-за стола. На террасе дедова особняка, в котором раз в год собирались все Уолши, стоять в одной рубашке было зябко, но лучше так, нужно было остыть. Воровато глянул по сторонам, больше для приличия — родители знали о его привычке — вытащил из заднего кармана джинсов смятую пачку сигарет, прикурил, глубоко затягиваясь, и медленно выпустил струю дыма в тёмное небо.

— Сбежал? — к Берту подошёл Даг, его кузен.

— Свежего воздуха захотелось, — буркнул он, выпуская в ночь новую струю дыма.

— Ну-ну.

Родственниками их можно было назвать условно — Даг был сыном троюродного брата матери, они даже не были Уолшами, но почему-то на семейных вечерах присутствовали. Берт курил, стараясь не обращать внимания, как болотно-зелёные глаза кузена скользили по его плечам, спине. Даг усмехнулся чему-то, качнулся на носках, отклонился назад, не смущаясь, стал рассматривать его задницу. Сука. Берт с силой запульнул недокуренную сигарету в кусты, развернулся было уйти, но Даг удержал его, крепко вцепившись в его плечо чуть выше локтя:

— Может, мне помочь тебе определиться?

"Ещё бы облизнулся, мудак", — подумал Берт, отцепил от себя чужую руку и сказал:

— Отъебись, меценат. Даже если бы мои глаза с рождения остались зелёными, мой член вряд ли на тебя шевельнулся.

Даг что-то там шипел у него за спиной, но Берт его уже не слышал, широко шагая, он вернулся к столу. Увидев, что уже подали десерт, облегчённо выдохнул: значит, пытка эта скоро закончится.

Берт по-нормальному расслабился только в машине, в которой их семейство возвращалась домой. Отец, сосредоточенный и молчаливый, впрочем, как и всегда, за рулём; мать, постоянно щебечущая, будто миссия её жизни — заполнять все паузы в мире, на переднем пассажирском сиденье, а они с Сидом — сзади. Оба вальяжно развалились, устав от многочасового сидения с прямыми спинами (чёртов протокол! спасибо, хоть смокинги отменили), и уставились каждый в своё окно.

— Берт, ты помнишь, что у тебя скоро начинаются занятия в новой школе?

— Мам, ещё целая неделя, — сказал он, не отрываясь от окна.

— Но у нас столько дел! — отец прибавил громкости радио, но мать намёков не понимала. — Ты говорил, что хочешь новый рюкзак... И костюм спортивный нужен, из старого ты вырос уже... Да, у тебя же плановый приём у доктора Смита!..

Она говорила что-то ещё, но Берт отключил слух и сосредоточился на пейзаже за окном. В этот район города они перебрались в начале лета. Тихие фешенебельные кварталы с особняками всех мастей. Здесь принято улыбаться и раскланиваться соседям, таким же состоятельным и что-то из себя представляющим, как и Уолши, тем более теперь, когда отец получил новую должность в Департаменте. Берту было ровно на переезд, хотя нет, отсюда до новой школы ближе, а друзей, по которым стоило бы скучать, у него никогда не было. А вот Сид взбунтовался поначалу, но мать сказала, что ему школу менять не придётся и она сама будет его каждое утро возить. То ещё удовольствие, но Сид угомонился, выторговав себе в придачу возможность два раза в месяц ночевать у Патрика, своего лучшего друга.

Как только вошли в дом, Берт наспех пожелал родителям спокойной ночи, хотя было всего восемь вечера, и, сославшись на усталость, стал поднимался по лестнице в свою комнату.

— Берт, я тебе проиграл в прошлый раз, — Сид, топая и говоря громче, чем следовало, увязался за ним, — хочу реванш.

Берт глянул на брата через плечо, усмехнулся и кивнул:

— Ну пойдём, если снова хочешь проиграть.

Радости Сида не было предела. На эмоциях он запрыгнул Берту на спину, обнимая за шею, а тот едва удержался, вовремя схватившись за перила рукой.

— Сид! Слезь с меня, кабан!

Берт рассмеялся во всё горло. Какой Сид всё-таки дурачок ещё, вообще не умеет чувств скрывать, даром что ростом вымахал, почти как старший брат. "Играть в приставку" уже месяц было их условным сигналом. Просто Сид запал на соседскую девчонку, Лиззи, кажется, и таскался к ней почти каждый вечер, а из комнаты Берта делать это было удобно: рядом с окном комнаты стояла шпалера для цветов, по которой спуститься вниз со второго этажа было раз плюнуть. Для приличия они сыграли один раунд, Сид быстро проиграл, чему даже не расстроился, и поднялся с кровати.

— Во сколько будешь? — спросил Берт, включив режим "строгий старший брат".

— К часу точно.

— В двенадцать! Иначе это твоя последняя вылазка.

Сид собирался было что-то сказать, но поймав на себе пристальный взгляд золотистых глаз, которых он побаивался с самого детства, хоть и не подавал виду, кивнул и направился к окну. Берт, видя нетерпение брата, горящие предвкушением глаза, только головой покачал.

— Вы хотя бы предохраняетесь? — спросил он, когда Сид высунул уже одну ногу в окно.

Тот застыл, густо залился румянцем и отрицательно покачал головой:

— Мы не дошли ещё... до этого...

— В любом случае, Сид, думай головой. Вам всего по пятнадцать. — Видя, что брат так и сидит, наполовину высунувшись на улицу, добавил: — Ползи уж, чего завис.

Сид скрылся из виду, а Берт вернулся к приставке, надо же было поддерживать видимость братского "сражения".

Они с Сидом были очень похожи внешне. Оба высокие блондины с вьющимися волосами, только глаза отличались. Каряя радужка делала внешний вид младшего законченным, он выглядел ярче и почему-то красивее брата. А ещё Сид с самого рождения был покладистым, но, если ему что-то не нравилось, сначала торговался до последнего, а после всё равно соглашался, получая взамен немалую выгоду. Так было ровно до этого лета, точнее, до его знакомства с Лиззи. Красивая девчонка, похожая на фарфоровую куклу со своими платиновыми локонами до середины спины и яркими голубыми глазами. Вот из-за этих глаз всё и началось.

Равенство всех людей было закреплено Законом, дискриминация по цвету глаз строго наказывалась. Берт не знал, почему отец так повёрнут на "чистых", но он был жутким бифобом* и предвзято, если не сказать хуже, относился ко всем голубоглазым и сероглазым, не говоря уже про фиолетовоглазых панах**, называя их "и вашим и нашим". Естественно, когда мистер Уолш увидел, что его младший сын увивается за Лиззи-синеглазкой, то дома разразился скандал:

— Тебе нормальных девочек не хватает? — орал он на Сида. — Никогда в жизни я не допущу, чтобы в мою семью вошёл бисексуал!

— Но ведь тётя Пиппа... — пытался вставить свои доводы Сид, упомянув о жене папиного родного брата.

— Ты меня слышал, Сид?! Разговор окончен!

Покладистый Сид покивал головой и сбежал к своей синеглазке в тот же вечер. Берт удивился такому поведению брата, ведь никогда не видел, чтобы тот был в чём-то так настойчив и непреклонен. Эта партизанская жизнь ощутимо проходилась по его нервам. Если отец узнает, достанется обоим, нет, Берту даже больше, за то, что покрывал.

— Сид, на фига тебе эти заморочки? — спросил он однажды.

— Я сам не понимаю, — честно ответил брат, — но у меня будто башню сносит, когда я рядом с ней. Не вижу никого, кроме Лиззи, тянет к ней. Не знаю, как тебе ещё объяснить... Ты же не поймёшь...

Сид осёкся и прикусил губу, понимая, что сболтнул лишнего.

— Ясное дело, не пойму. Куда асексуалу в чувствах разбираться.

Берт старался выглядеть равнодушным, но тот разговор его очень задел. Не сам Сид, не его слова, а понимание того, что что-то очень важное проходит мимо него, он словно инвалид, неполноценный, другой.... Долбаные глаза и ебучая Определённость!

Около одиннадцати в комнату заглянул отец. Берт с книгой в руке лежал на кровати к двери лицом.

— А Сид? — тихо спросил мистер Уолш.

— Спит уже, — Берт кивнул себе за спину, где из подушек и покрывала заранее было сделано "спящее тело".

— Тебе тоже пора отдыхать. Окно закрыть? Ночью прохладно...

— Я сам, — поспешил заверить его Берт, — ещё чуть-чуть проветрю и закрою.

Дверь комнаты бесшумно закрылась, и Берт выдохнул. Чёрт, надо с этим заканчивать. Иначе к концу года у него случится инфаркт. Он выключил лампу, покрутился с боку на бок, понимая, что никогда в жизни не скажет ничего Сиду, просто не сможет, и будет прикрывать его до последнего. Пусть хотя бы один из них будет счастливым.

Сид, словно вор, прокрался в открытое окно, аккуратно затворил его за собой, разделся, раскидывая вещи по полу (завтра Берт вставит ему за это), и, даже не приняв душа, юркнул под одеяло. Берт старательно делал вид, что уже спит, ещё не хватало, чтобы тот понял, что он беспокоился. Отодвинулся к краю, почувствовав исходящий холод от замёрзшего Сида. Младшему хватило буквально минуты, и вот он уже мирно посапывал, не забывая счастливо улыбаться даже во сне. От Сида пахло какими-то девчачьими сладко-цитрусовыми духами и почему-то дымом, отчего Берту захотелось чихать. Он посильнее зарылся в свою подушку, ещё раз вздохнул и заставил себя уснуть.

* бифоб - человек, который ненавидит бисексуалов

** пансексуалы - имеющие романтическое и сексуальное влечение к людям вне зависимости от биологического пола и гендерной идентичности