26 февраля, понедельник

— Ты так и не выяснила, откуда у историка твой номер?
Я только пожала плечами. Валя косо глянула на меня и снова уставилась на вход, облокотившись на заграждение турникета. С этого дня наш класс дежурит (вообще одиннадцатым классам можно не дежурить во втором полугодии, но наш ОБЖшник, он же завхоз, он же "большой дежурный начальник", затаил на нас обидку ещё с прошлого дежурства), и мы с Валькой стоим на входе: смотрим, чтобы не приходили без карточек-пропусков и не пролезали под турникетами. Ну да, нашли кого поставить на самый «строгий» пост. Меня — метр с кепкой, а в рыжей кофте с лисьими ушами я вообще выгляжу, прям как вышибала. Класс. Хотя никто из детей что-то пока и не пытается «нарушить закон». Может, это из-за Вали, а, может, у меня кудряхи такие суровые.

— Он мог просто догадаться, что это я. Вряд ли ему многие хамят. Я вот вообще отличилась. Все наши его просто обожают.

В пятницу был День защитника отечества, так что уроков, соответственно, не было. И с историком мы не встречались. Сегодня я его ещё не видела, а на правах дежурного я вижу всех, кто приходит. Если, конечно, не страдаю фигнёй.

— Забей на это. Я сейчас, между прочим, его тоже не очень жалую. Так что я, можно сказать, хэштэг Команда_Оболенской.
— Не перегибай, — я вздохнула. — Он ведь действительно не знал про твои семейные проблемы и больной живот.
— А ну стоять, пакостник! — подруга схватила за шиворот мелкого «ныряльщика». — Карточка где? Расписываться кто будет? — пацан весь скукожился и покраснел, указывая на ламинированную карточку в кармашке ранца. — А что ж тогда не пользуешься-то ей? Совсем лень-матушка заела, — Валька отпустила мальчишку и легонько подтолкнула к остальной мелкотне. — А ты теперь его защищаешь?

Это уже адресовалось мне. В её взгляде было больше заинтересованности, чем раздражения.

— Ну, я ведь реально облажалась, как ты не понимаешь?! Надо вообще подойти, когда он будет один, и лично извиниться.
— Он тебе ответил, что ты была права! И с каких это пор ты горишь желанием с ним оставаться наедине, а? Или он больше не петух, твой Евгений Андреевич? — её обвинительная тирада и это «твой» меня вывели окончательно. И вот вообще некстати, потому что, как раз тогда, когда в школу зашёл Бестужев со стаканом из страбакса, я крикнула:

— Петух!

Выяснилось, что историк слышал только «...твой Евгений Андреевич? — Петух!». Ну не гениально, а?

— Княжна, я думал, мы помирились, — Бестужев приложил карточку, прошёл через турникет и остановился рядом с нами. Валя старалась делать вид, что вообще просто проходила мимо, а я стыдливо опустила глаза. Почему с его приходом я постоянно краснею и влипаю в неприятности? Раньше была тише воды, а теперь жопу на приключения потянуло? Или мою задницу притянул историк? ... Нет-нет-нет! Фу, что за мысли?
— Извините...
— За петуха? За монолог морали, за то, что сбежала с уроков или за это? — он с ухмылкой показал на небольшой шрам на лбу.

Ещё более пристыжённая, я, наверное, напоминала наливное яблочко.

— За всё.
— Ну, «за всё» ты мне сегодня отчитаешься на обществознании.

Я резко подняла голову и с ужасом посмотрела на него. Ох, беда... Он по-дьявольски улыбнулся, подмигнул и пошёл к лестнице, по дороге развернувшись и отсалютовав мне своим кофе.

— Как думаешь, это можно было расценивать, как хороший знак? — Валя недоумённо смотрела вслед учителю. Я судорожно вздохнула.
— Если во фразе присутствует слово «обществознание» — это не может быть хорошим знаком.

Валя усмехнулась, а я уловила где-то позади себя девичье перешептывание:

— Какой он всё-таки классный!
— Слышала, о чём он с той дежурной говорил?
— Нет, но она вся покраснела. Может, у них что-то есть.
— Точно! Он ей улыбнулся...

Я закатила глаза. Валька тоже это услышала и с беспокойством покосилась на меня. Я только отмахнулась.

— Это всего лишь маленькие девочки, они каждый день что-нибудь выдумывают.
— Ну, смотри...

Хотя их предположение на секунду необоснованно вызвало у меня волну самодовольства. Всего на мгновение.

***

— Ну что? Сегодня у нас отвечает Оболенская, да?

Чёрт. Я ж в этом ничего не секу. Я сжала под партой кулак и подняла глаза на учителя.

— Давай, не спи, Оболенская. Тема: права и нормы, если кто не помнит. На прошлом уроке всё это обсуждали, сейчас проверю, как вы это усвоили, — а меня-то на прошлом уроке и не было, я ж сбежала. Ай да Анна, ай да солнышко — свалить с урока, по которому, практически единственному, пять не выходит! — Давай, Княжна, скажи мне, из чего состоит закон.

Вот тут-то я и затупила. Внешне тоже. Евгений Андреевич выждал пару секунд, с сожалением вздохнул, показал три пальца и приготовился говорить, как я вспомнила и выкрикнула:

— Гипотеза, диспозиция и санкция! — Бестужев одобрительно кивнул.
— Поясни.
— Ну...
— Ладно, не мучай свой мозг, я почти вижу, как он у тебя в голове сальтухи крутит. Значит так, в гипотезе содержатся условия действия нормы, диспозицией устанавливается правило поведения, а санкцией — меры ответственности за нарушение нормы. Грубо говоря, гипотеза — если ты такой-то, и тебе столько-то, диспозиция — то ты должен делать или не делать то-то, санкция, — а иначе тебе надают по мозгам. Условие, правило, наказание, — рассказывает он действительно классно. Даже такой тупак в обществознании, как я, всё понял. А ещё он на самом деле по-настоящему красивый... — Из этого мы можем сделать вывод, что в Российской Федерации действует что, Оболенская? — я невольно засмотрелась на него, поэтому, когда он назвал мою фамилию, я вздрогнула. Ей же ей, как будто в классе никого, окромя меня, нет!
— Э-э-э... Давление?
— Почти попала — зачту. При-нуж-де-ние! Запомните это...

Потом он спрашивал остальных по списку, а я продолжала в наглую на него пялиться, благо положение медалистки, которая учителям должна разве что в рот не заглядывать, мне это позволяло. Моим одноклассницам было явно не до этого: они судорожно листали свои конспекты и справочники, пытаясь отыскать нужный ответ, но Бестужев это замечал и сразу их спрашивал, изредка странно поглядывая на меня. Хотя мне, наверное, казалось. В результате со звонком больше половины вышли из класса с тройками, кто-то с двойками, такие, как моя подруга, отмалчивающиеся весь урок, также молча и ушли, а мне в конце объявили четвёрку, из-за чего я расстроилась. Вот теперь нечего и мечтать о медали.

— Оболенская, останься на минутку.

Одноклассники кинули на меня заинтересованные взгляды, но тем не менее скрылись за дверью. Я кивнула Вале, чтобы она шла на физику. Физры у девочек сегодня не будет — училка на соревнования уезжает, а она, физкультура, была бы последней. Так что я уже предвкушала поход домой всего через час. Мммм, мечты. А пока что я вернулась за свою парту и вопросительно посмотрела на учителя.

— Ну давай, подходи ближе, — он жестом указал на первую парту, стоящую вплотную к его столу, и ухмыльнулся. — Я пока что не кусаюсь.
— Ключевое слово «пока»? — я с опаской подошла к нему и поставила свой портфель рядом.
— Правильно мыслишь. Но сейчас я собирался говорить не о моих вампирских наклонностях...
— Так они есть? — историк недобро прищурился, то ли из-за моего вопроса, то ли потому что я опять его перебила. В любом случае я снова зарумянилась и успела сто раз пожалеть даже не об идиотской реплике, а ещё и о своём появлении на этом свете. И всё же он ответил. Наверное, зря, потому что после этих слов бессонные ночи мне точно обеспечены.
— Ну, знаешь ли, иногда люблю полакомиться молодыми миниатюрными девчушками.

Я встала как вкопанная и безумно хотела отвести взгляд, но не могла. Я вообще ничего не могла делать. Сердце бешено заколотилось в груди, шея и руки сразу вспотели... Надеюсь, хоть пятнами не покрылась. Он, кажется, и сам понял, что сболтнул что-то не то, но ничем себя не выдал. Лишь на долю секунды в его ледяных глазах я заметила какою-то странную эмоцию... Не то недоумение, не то смущение... Учитель быстро прошёл в конец класса, ловко обойдя столб под названием Оболенская, и вернулся обратно с какой-то книгой в руках. Судя по российскому флагу на обложке, она связана с треклятым обществознанием.

— Т... Кхм... Так, — Евгений Андреевич пролистал учебник и захлопнул его, поднимая взгляд, — Правильно ли я понял, что у тебя четвёрки выходят только по моим двум предметам? — я осторожно кивнула. — Ясно. Хорошо! Тогда ответь мне на один вопрос по нашей теме. Ответишь — за сегодняшний урок поставлю пять, — и не дожидаясь, когда я что-либо скажу, продолжил, — Демократическое государство. Назови исключительные признаки его конституционного строя.

О-о-о... Это надо шевелить мозгами... Я нахмурилась. Когда дело доходит до шевеления мозгами в области юриспруденции, я в конечном итоге превращаюсь в овощ. Моя личная лоботомия. Но пять-то нужно!

— Так. Демократическое, значит, народный суверенитет, — он кивнул. — Если народ, значит, нерушимость прав и свобод человека... А сколько их всего?
— Три. Вспомни Локка и Монтескьё...
— А! Разделение властей!
— Молодец, — Евгений Андреевич улыбнулся и сел за свой стол. - Ну, скажи что ли заодно, что за принцип разделения.
— Вы обещали один вопрос! — я решила повозмущаться для проформы, но наткнувшись на его не предвещающий ничего хорошего взгляд, поспешно заткнулась. Хозяин — барин! Благо, хоть это я знаю хорошо. — Ладно-ладно. Разделение властей на законодательную, исполнительную и судебную ветви.
— Ну, хорошо, пять, — я невольно подпрыгнула от радости, — Беги уже на свою физику, а то Инесска возмущаться начнёт.
— Вы... Вы тоже её так называете?

Бестужев обворожительно улыбнулся.

— Я вообще-то здесь тоже учился, а она уже тут преподавала. Иди, я сказал. Надо проверять контрольные седьмого класса, а с тобой я и так уже достаточно времени потерял. К тому же после этого безбашенного класса мне тут ещё всё восстанавливать.

Погром в кабинете истории мы все заметили, как только вошли. Признаться, я грешным делом подумала, что историк на переменках тут вписки устраивает. Ну, семиклашки у нас такие, да... Мне стало как-то жаль учителя, плюс мне всё ещё было стыдно за все ранние происшествия, а сейчас я у него ещё и время отнимаю. Похоже, мне пора перестать всё время винить себя во всех чужих бедах и проблемах.

— Я... Я могу помочь... В смысле не сейчас, после физики, — я замолчала и облизнула пересохшие губы. Историк проследил за этим движением, чем вызвал у меня волну смущения, и продолжил задумчиво смотреть на мой рот. Это неловко, вообще-то.
— А у тебя разве нет седьмого урока? — я мотнула головой. — И ты вместо того, чтобы идти домой добровольно припрёшься сюда помогать с уборкой? — он приподнял одну бровь и, кажется, был в полном недоумении. Это его так удивил факт, что я могу убираться?
— Ну, я же женщина. Будущая... — Господи, что я весь день несу?! Будущая женщина...

Историк искренне засмеялся.

— Может, ты имела в виду «будущая жена»?
— Это тоже, — я насупилась и скрестила руки на груди. Ему тут помощь предлагают совершенно безвозмездно (голосом совы), а он что? Тоже мне архиепископ Кентерберийский! — Не хотите, чтобы вам помогали, и ладно!
— Нет-нет, я был бы тебе очень благодарен, — мужчина приподнял брови и закивал. Видимо, ему реально влом это делать. Его можно понять — мне тоже влом, но почему-то хочется помочь. Порой сама себя бешу! Грёбанная отзывчивость.
— Ладно, тогда я приду после шестого, — прозвенел звонок, и с ним перед глазами пронеслись все те пытки, которые мне предстоят на физике, если я не прибегу туда через две минуты. От этих мыслей я зашипела, как кошка, вызвав смешок у историка, - Ой, чёрт... В общем, я скоро вернусь! — и побежала к дверям, через которые уже вваливались десятиклассники, по-видимому, услышавшие окончание нашего разговора, и подозрительно смотрели то на меня, то на учителя. Да плевать на них и всех остальных, сейчас нужно телепортнуться на первый этаж!

***

Почему-то окончания физики я ждала даже с большим рвением, чем мои одноклассники, которые после этого урока свалят домой. Я то и дело поглядывала на часы и постукивала каблуками по полу. Валя странно поглядывала на меня, но ничего не спрашивала, хотя я почти что кожей чувствовала, как ей интересно, о чём мы разговаривали с историком. Я ей за это была благодарна. Расскажи я ей сейчас всё, она бы начала подстёбывать меня, как недавно Подсумова, и я бы объяснила, что жду этой уборки только как шанса загладить вину. Но дело в том, что я в этом сама не уверена и вообще не понимаю, с чего я так нервничаю.

— Тебе бы валерьяночки, — Ланина наклонилась ко мне и фыркнула. Я шикнула на неё и отмахнулась. — Меня сегодня отец забирает, тебя подвезти? Могли бы сходить пожрать куда-нибудь.

Я перевела на неё сконфуженный взгляд. Очень заманчивое предложение! Мы с Валькой давно никуда не выбирались. Но с другой стороны я обещала Евгению Андреевичу... Так, с одной стороны подруга, с другой — учитель...

— Прости, Вальк, я не могу сегодня. У меня тут ещё кое-какие дела остались. Надо помочь...
— Не историку ли ты собралась после уроков «помогать»? — девушка нахмурила брови и стала вертеть в руке ручку — верный признак её раздражения. Я обречённо выдохнула.
— Ему. Но прежде чем ты зайдёшься в скорби по «утраченной дружбе» и лекции на тему «хватит уже втюриваться в мужиков», я скажу, что это вряд ли надолго, и я успею с тобой пожрать, и я ни в кого не втюрилась. Просто помогаю ему убрать кабинет после младшеклассников. Он мне как-никак пять сегодня вытянул...

Ланина прищурилась, всмотрелась в моё лицо и сморщила нос.

— Так и быть, я тебе поверю.
— Круто! Позвонишь мне тогда, когда соберёшься?
— Когда-то было по-другому? — Валя ухмыльнулась и продолжила списывать с доски задачу.

***

Я притормозила перед кабинетом истории и застыла. Давай, Оболенская, постучать, блин, боишься — совсем уже крыша едет! Я собралась с мыслями и, коротко постучавшись, вошла в класс. Бестужев сидел за своим столом и корпел над работами школьников. Правда моё внимание привлекли аккуратные очки, и я немного опешила. Он повернулся на звук и посмотрел на меня.

— Вам идёт, — я нисколько не солгала. — Не знала, что Вы носите очки.
— У меня небольшая дальнозоркость. Надеваю, когда глаза устают.

Как знакомо... Только свои очки я давно куда-то зафигачила и забила.

— Понимаю. Так... С чего начинать?
— Давай пока без меня, я не успел проверить.
— Без проблем.

Засучив рукава, я встала в стойку «руки в боки» и оценила масштаб разрушений. Так, ну поднимать горшки с цветами обратно на шкаф я не буду, а стулья поднять, да пол помыть можно. Пока я горбатилась, носилась туда сюда с тряпкой и ползала по полу кверху задом, Евгений Андреевич незаметно наблюдал за мной и задумчиво тёр колючий подбородок. Да что он, бога ради, продумывает?!

Когда я заканчивала протирать доску, историк встал и начал разминать шею. Я опять залипла. Что ж за день-то такой — всё на мужиков пялюсь? На одного конкретного мужика. Я вернулась в конец кабинета и озадаченно посмотрела на горшок с пуансеттией. И как мне, спрашивается, вернуть его на законное место? Только я наклонилась и обхватила его руками, как меня неожиданно мягко взяли за бёдра и отстранили. Как я не услышала шагов? Евгений Андреевич присел, взял горшок и вытянулся с ним, ставя бедное растение на шкаф. Он, блин, сделал это так, будто этот тяжеленный объект почти ничего не весит. Был бы на его месте кто-нибудь другой, я бы сказала, что он выёбывается. Но Евгений Андреевич со спокойным лицом повернулся ко мне и усталым жестом снял очки.

— Спасибо.
— Не за что.

Препод изучающе оглядел меня с ног до головы, снова остановив взгляд на губах. Я их невольно облизнула. И опять-таки очень зря.

Внезапно он резко направился ко мне с таким лицом, что я неосознанно подалась назад. Потом ещё и ещё, пока не упёрлась в стену. Бестужев подошёл почти вплотную. Что вообще происходит?

— Ты слишком близко, — он нагловато ухмыльнулся и притворно нахмурился, тем не менее продолжая вдавливать меня в стену, сократив и без того минимальное расстояние. От запаха его парфюма у меня потихоньку начинало сносить крышу. И почему я, собственно, не пытаюсь вырваться?!
— Что?.. — я даже на мгновение опешила. Что он вообще себе позволяет? — Это вы близко! Мне-то отходить некуда! — я демонстративно провела рукой по холодной бетонной поверхности за мной.

Учитель несколько секунд задумчиво смотрел на меня, а потом вернул себе насмешливое выражение лица.

— Хорошо, что ты это понимаешь, — прошептал он, наклоняясь ко мне.

Когда между нашими лицами осталось всего пару сантиметров, учитель вдруг на мгновение замер, а я судорожно вздохнула. Он что, собрался меня поцеловать? Браво, Оболенская, ты гений сообразительности!

У меня ещё есть место. Я могла бы податься назад, и он бы инстинктивно отошёл, потому что делает все это явно с какого-то непонятного импульса. Только я не хочу. Мне семнадцать, у меня никогда не было парня, я никогда не целовалась, и теперь, когда выпадает такой шанс, я буду жалеть очень долго, если упущу его.

Учитель смотрел мне в глаза, его зрачки были расширены. Освещения что ли недостаточно? Он потянулся ко мне, я приподняла голову ему навстречу... И да! Да! Всё случилось так, как должно было — по принципу Оболенской! У меня зазвонил телефон. Бестужев резко отпрянул и отошёл на добрых пять шагов. Я пару раз моргнула, прежде чем поняла, что только что чуть не произошло. Евгений Андреевич недоумённо смотрел на меня, я — на него. Телефон продолжал надрываться, и Мисс Сообразительность 2016 наконец подняла трубку.

— Алло.
— Что голос такой запыхавшийся? Уже летишь ко мне на всех парусах?
— Валь... Да... Я... Да, я скоро приду, — я говорила с подругой, а смотрела только на историка. И что теперь делать?
— Давай, — она скинула звонок.

Я заблокировала телефон и убрала его в карман. Лицо мужчины не поменялось вообще, разве что теперь он смотрел мне под ноги, как будто там была огромная дыра, через которую было видно душевую Барака Обамы. Ей богу, странная гримаса. Хотя у меня не лучше. Наконец оттаяв, я быстро подхватила свой рюкзак и побежала к выходу, даже не попрощавшись. Он бы всё равно не заметил: как стоял, так и стоит. Не удержавшись, я бросила на него последний взгляд перед тем как закрыть дверь. Евгений Андреевич смотрел на меня и не моргал.

Хотела загладить вину, чтобы забыть все странные ситуации, случавшиеся между нами, а случилась ещё более странная. Теперь он точно будет меня избегать. Я всё испортила!