8 апреля, суббота

Единственное, что я понимаю, — это то, что я решительно ничего не понимаю.

Я каким-то чудом проснулась намного раньше будильника. Одна. Вторая половина кровати пустая, Сонина комната пустая, вся квартира пустая. А я, пользуясь отсутствием вокруг адекватных людей да и людей в целом, сижу в бестужевской футболке на кухонном стуле в позе гопаря, не теряющего район, с чашкой чая и настраиваю мысли на нужный лад.

Где, чёрт побери, все?

Я в глубокой задумчивости подтянула колени к себе, натянула на них футболку, потому что размеры позволяют, из-за чего стала похожа на колобка, немного покачалась в разные стороны, как умственно отсталая, и наконец пришла к единственному логичному выводу:

Если мистер-училка отсутствует, я могу беспалевно схомячить красную икру, которую вчера приметила в холодильнике, и глотнуть того самого офигенного брюта, который сныкала от Бестужева ещё месяц назад. Заодно и проверю, нашёл ли он мою закладочку*.

Я со злобным хихиканьем сползла со стула, вылила недопитый чай в раковину и игривой антилопой поскакала в гостиную, к шкафу.

Наверное, если бы он хоть раз задался вопросом, зачем всё ещё держит дома бесполезную коробку от утюга, то я бы сейчас тут не пировала по-праздничному. Ну, а что? Считаю, я имею право. Сегодня мой день рождения как-никак, а меня бросили одну в квартире с икрой и недешёвым алкоголем. Я, слава богу, не в папочку, но ценить такие напитки всё же умею.

С кошерным* бутербродом в одной руке, и бокальчиком игристого — в другой, я торжественно чокнулась с бутылкой и с нервным смешком пожелала себе хорошего дня. Даже подумала сфоткать эту картину и разослать на мемы ближайшим подружайкам, но потом вспомнила, что из таких у меня, пожалуй, только Валя, а она не хотела, чтобы я проводила этот день одна, а такая фотка стала бы квинтэссенцией одиночества.

Тут как бы в подтверждение из спальни донёсся звон мобильника, и я слетела со стула, чуть не упав и, что хуже, чуть не уронив бутерброд с икрой.

Матеря весь мир такими словами, которых сама раньше не знала, я положила еду на тарелку и злобно пошагала прям с бокалом в руке к телефону.

Интересно, как этот хрен будет оправдывать побег из собственной квартиры подмышку с дочерью? У меня даже идей нет.

Однако, здравствуйте. На дисплее высвечивалось совсем другое имя. Я быстро нажала на «ответить» и поднесла телефон к уху, улыбаясь, как сумасшедшая.

— Алло, бабуль!
— Анечка!

Как я могла забыть, что она всегда звонит поздравлять ровно в девять утра? Мы проболтали минут пятнадцать, за которые мои щёки уже устали лыбиться.

— Ну, а какие планы-то у тебя? Будешь с подружками праздновать?
— Не... — Я снова глубоко задумалась, потому что только сейчас осознала, что никаких планов у меня нет. — Не знаю, вряд ли. Сегодня не может никто. Домой поеду, наверное.
— Домой? А ты сейчас где?

Я замерла и удержалась от само-леща только потому, что это было бы слышно через трубку. Вот и дёрнул же меня чёрт, совсем перестала головой думать.

— Да я... Я... Ну... Я...
— Ясно. — Я прямо увидела эту бабушкину хитрющую ухмылку. — Ну ты у нас теперь совсем взрослая, глупо было задавать такие вопросы.

Мда. Я что-то коротко вякнула в знак согласия, потому что начинать сейчас как-то отпираться было бы тупо, и быстренько попрощалась, напоследок ещё раз поблагодарив за поздравления.

Ауч, как неловко-то. Теперь бабушкины шутейки про мальчиков, которые, наверное, являются базовыми подъёбами всех бабушек в мире, выйдут на новый уровень. А учитывая, что мой «мальчик» — далеко не мальчик, я буду чувствовать себя ещё хуже. А если это ещё и будет в присутствии мамы с братом, которые тоже «в курсе»... А если папы!.. Ну всё, я пошла составлять завещание. На надгробии пусть напишут «её убила собственная тупость».

За всеми этими размышлениями я не заметила, как уже одетая снова оказалась за кухонным столом и уже даже успела с нервяка заглушить целый бокал.

А ведь действительно, надо бы домой хоть съездить, вдруг там все в сборе, хоть тортика поем. Мама, наверное, купит блинный с фисташками, мой любимый... Никто его в семье, кроме меня, не любит, так что сегодня чуть ли не единственный день в году, когда я могу насладиться пищей богов. Да что уж там, может, можно было бы и мой кофе беспалевно выпить, и слова никто не скажет. Ах, ляпота-то какая.

Тут телефон снова звякнул. Потом ещё и ещё. Я опять резко дёрнулась, но это оказалась череда коротких поздравлений ВКонтакте, из разряда тех, которые пишут не особо знакомые, и ты всем вынужден отвечать одно и тоже «спасииииибо, мне так приятно!» хотя даже не помнишь, почему вообще эти люди у тебя в друзьях. Они что, тоже все имеют правило рассылать пожелания счастья-здоровья именно в девять утра? Какое-то магическое время внезапной всеобщей активности в выходной.

У меня в выходной обычно совсем по-другому. Примерно так: «Всем добрый день, можно аплодисменты человеку, который опять проснулся в три часа дня? Я, кстати, скоро буду издавать свою книгу. Называется "Как просрать свою жизнь".»

Устав отвечать на поздравления, я отложила телефон, отключила звук и пошла одеваться, чтобы всё-таки поехать домой. Что мне тут ещё делать? Один бог знает, когда это чудо соизволит вернуться. Даже писать ему не буду, ишь ты.

Надевая ботинки, я внезапно осознала, что вообще-то все мои выпады в сторону Бестужева уже абсолютно беззлобные, и я даже перестала на него дуться. От этой мысли я даже на мгновение застыла в ступоре, а потом хмыкнула и пожала плечами своему отражению в зеркале. Может, я действительно резко повзрослела за ночь, и у меня наконец закончился период бессмысленных слёз, злости и нытья. Или это брют так на меня подействовал. А может, и то, и другое. Ну, было бы хорошо, а то это моё вечное нестабильное состояние меня саму уже раздражает. Жесть, как историк ещё не сбежал от меня? А... Может, как раз сегодня он и решился?

Я снова хмыкнула, подхватила рюкзак, вышла, закрыв дверь своими запасными ключами и вприпрыжку понеслась по лестнице. Нет, ну всё-таки день, начавшийся с икры и брюта не может быть плохим. Как однажды сказала Валя, «с утра нажрался — весь день свободен».

И даже погода на удивление хороша.

***

Пока я ехала в трамвае, решила всё-таки включить звук на телефоне и заметила огромное сообщение от Вали. И она тоже спрашивала про мои сегодняшние планы. Видимо, чтобы удостовериться, что я тут не кукую где-нибудь на качельках во дворе в компании телефона и наушников. Блин, ну так вообще-то почти и есть. Пока я строчила ей такой же огромный ответ, телефон внезапно опять звякнул. Ну надо же, кто написал.

Женя, 10:20: «Доброе утро. Прости, нужно было уехать по делам, не хотел тебя будить. Можешь на завтрак взять икру, я видел вчера твой хищный взгляд. С днём рождения)»

Я несколько раз перечитывала короткое сообщение. Не сумев сдержать улыбку, я зарылась носом в широкий шарф и прикрыла глаза. Это он очень своевременно написал про икру. Будить не хотел, заботливый какой. Что у него, интересно, за дела такие субботним утром?

Я вынырнула из шарфбурга* и со вздохом прислонилась головой к холодному трамвайному окну, лениво наблюдая за такими же ленивыми прохожими. Жаль. Мы вчера закончили не на самой дружелюбной ноте, хотелось бы как-то всё это сгладить, но у Его Исторического Величества сегодня дела. Ну ладно.

Я, 10:23: «Окей. Спасибо)»

Только я уже хотела закрыть вкладку с сообщениями, как появилось новое уведомление, заставившее меня раздражённо поджать губы. И этот туда же.

Женя, 10:24: «Какие планы?»

Да вы все что, сговорились, что ли? Дайте мне спокойно не иметь никаких планов, я, может быть, вообще личность импровизационная, не нужны мне никакие планы. Ладно, это, конечно, немного не правда... Вообще не правда. Но всё равно.

Я, 10:24: «Да нет особо никаких планов. Сейчас еду домой, потом, может, погулять пойду. Погода хорошая».

Я выключила звук и всё-таки решила уже послушать музыку. Я вообще люблю долгие поездки только из-за возможности уйти с головой в свой своеобразный плей-лист на часок. Но сегодня, видимо, шансов нет — минут через пять я уже буду дома. Что там ответил Бестужев — почему-то уже не особо важно.

***

— Ну, может, он ещё придёт. Обещал прийти. Не расстраивайся.

Мама сновала вокруг меня, застывшей с кусочком торта у рта и вперившей неосмысленный взгляд в окно. Я отмерла, чтобы не пугать её ещё сильнее, отвернулась к столу и посмотрела на маму. Она виновато смотрела на меня, теребя в руках фантик от конфетки и, видимо, пытаясь сложить оригами вслепую. На самом деле ничего не случилось.

Просто папа не пришёл.

Так же, как и в прошлом году, и в позапрошлом и ещё раньше (когда мы праздновали семьёй, разумеется). Потом приходил, приносил розы и заваливался спать сразу, потому что пьяные всегда так делают — идут спать. Или нет, тогда он шёл ко мне рассказывать свои истории про хитроумного пирата, и неважно, что с десяти лет меня такое уже не интересовало.

— Всё нормально, я бы сильнее удивилась, если бы он был тут. Я просто задумалась о том, что мы давно не подкладывали зерна в кормушку. Небось, все птички сдохли.

Мама неоднозначно хмыкнула (у нас это, наверное, семейное) и пошла ставить чайник.

Я-то и правда не расстраиваюсь, мама. А вот что насчёт тебя?

— А Андрей где?
— Ушёл ещё вчера. Сказал, работа.
— Понятно.

Ну ладно. В принципе, ничего нового. В этот раз он хотя бы реально вспомнил и написал ровно в 00:00. Уже хотя бы за это можно медаль давать.

— Какие планы на сегодня?

Я невероятной силой воли подавила желание завыть. На секундочку отвернулась к стене, агрессивно жуя торт. Потом с самым невинным видом повернулась к маме.

— Думала в обеденный перерыв к Анжеле съездить. Потом погуля...ем. С ней.
— Давайте-давайте, погода замечательная.

Я снова посмотрела в окно и почти что мечтательно улыбнулась.

— И правда. Удивительно, да?
— Ну перестань, не всегда всё так плохо.
— Да я шучу, ты же знаешь.

Вообще-то не шучу.

Мама просыпала заварку мимо чашки и тихо чертыхнулась. Нервничает. Или рассержена.

Не на меня, понятное дело. Но надо выглядеть пожизнерадостнее.

Я потянулась к телефону, громко включила американский взрывной хип-хоп, который на удивление так нравится маме, и вылетела на центр кухни, дрыгая руками и ногами, как бешеный убийца с улицы Морг**

Мама обернулась ко мне с чашкой и непередаваемым видом.

Через полчаса мы уже распивали прихваченный мной из хаты Бестужева брют, горланя на два голоса все известные нам композиции «Мельницы».

***

—...И-и-и-и... хорошо сдать экзамены!

Анжела, наконец, нашла заключительные слова для своего очень длинного тоста, и мы, смеясь, чокнулись стаканчиками из Макдональдса. У неё как раз сейчас обеденный перерыв, а из недорогих мест в Москва-Сити, пожалуй, только фуд-корт в Афимолле. Честно говоря, терпеть ненавижу этот торговый центр всеми фибрами своей души: тут самое отвратительное и абсолютно необъяснимое расположение эскалаторов в мире. Планировщика — на кол. Может, конечно, во мне играет архитекторская кровь, но, по-моему, это...

— О чём задумалась?

Я тряхнула головой, выпутываясь из глупых вязких мыслей.

— Да так, об эскалаторах.

Анжела сразу поменялась в лице.

— Боже, не напоминай. Классно, что ты приехала сюда. — Она тепло улыбнулась и чуть крепче сжала стаканчик. — Я и не рассчитывала встретиться с тобой сегодня... В смысле, что подарка с собой нет, он дома.

Она виновато посмотрела на меня, чем заставила тяжело вздохнуть.

— Энж, ты же знаешь, последнее, что меня волнует, — это подарки. Я просто хочу по возможности провести этот день с дорогими людьми, и то, что я вообще сегодня увиделась с тобой — уже подарок провидения, если честно...

Я запихнула в рот последний наггетс и тут же в ужасе схватилась за свой напиток. Этот явно был лишний... Но он так грустно и сиротливо лежал в этой огромной пустой коробке, что я бы не простила себе, если бы его пришлось так оставить.

— Энж! Кажется, я сейчас лопну.

Анжела непонимающе посмотрела на меня, потом подняла брови, кивнула сама себе и спокойно стала собирать обёртки на поднос.

— Ща, подожди чуток, когда я на безопасное расстояние отбегу. Могу взять твою сумку с собой, если хочешь, чтоб кровью не заляпать.

Я из последних сил двинула к ней свою поклажу и еле поборола желание лечь прям на диванчик.

— Я всегда знала, что могу положиться на тебя.
— Ну разумеется. Давай, до скорого. — Она повесила мою сумку на руку, сгребла все вещи в охапку, помахала мне на прощанье и, обойдя диван сзади, села уже с другой стороны, скидывая все вещи обратно. — Привет. Ну как?
— Привет. — Я с воодушевлением того самого Гарольда показала большой палец.

Анжела перелила остатки своего липтона в мой стакан и протянула мне:

— Ну смотри, во всём есть свои плюсы. Если ты лопнешь, то на надгробии хотя бы будет красивая дата.

Я бросила на неё взгляд исподлобья, но стакан с благодарностью приняла.

— Поздравляю, ты только что озвучила тысячную подобную шутку за последние два дня и выиграла автомобиль.
— Ну наконец-то! Давно пора. — Она довольно улыбнулась, но вдруг припечатала меня неожиданным вопросом: — Я так понимаю, спрашивать о твоём преподе бессмысленно, да?

Этой темы мы вообще ни разу не касались, пока сидели тут, и я надеялась, что и не коснёмся. С некоторых пор Бестужев стал моей личной тайной, посвящать в которую не хочется никого.

— Правильно понимаешь.
— Что ж ты такая вся из себя таинственная?
— В девушке должна быть загадка. — Я чересчур громко отхлебнула чай, так что тут же в испуге застыла, уже готовая услышать десятки смешков со всех сторон. Но, как и ожидалось, никому до меня нет никакого дела.

Хотя на секунду мне померещился чей-то пристальный взгляд, это ощущение вскоре совсем пропало.

Анжела лениво следила за мной, подперев голову кулаком и почти разлегшись на столе.

— Ты скорее ребус.

Я отчего-то поперхнулась и жутко закашлялась. Мда, шутки о смерти в день рождения с каждой минутой всё больше перестают казаться шутками. Я, конечно, всё понимаю. Но захлебнуться чаем — это, конечно, вышка. Анжела постучала мне по спине и нахмурилась.

— Ну... Всё хотя бы нормально?

Я вздохнула, поднимая на неё глаза.

— Вроде да. Почему ты вообще спрашиваешь? Всё хорошо.
— Просто у тебя взгляд такой... Хотя забей, мне просто на секунду показалось. — Она как-то неловко улыбнулась и достала телефон, спохватившись. — Слушай, шутки шутками, а я уже опаздываю вообще-то. Ладно, мы же встретимся завтра?

Я тоже почему-то неловко улыбнулась и кивнула.

— Конечно. Беги, а то тебя там разнесут.
— Дорогу найдёшь?
— Да как-нибудь уж справлюсь.

Анжела схватила вещи, крепко меня обняла и бросилась к ближайшему эскалатору. Я встала и на всякий случай проследила за ней взглядом до тех пор, пока она не скрылась за горизонтом. Всё-таки и правда понятия не имею, как возвращаться к метро.

Я даже для самой себя как-то неопределенно хмыкнула и села обратно на диван, с противным звуком потягивая липтон через трубочку.

Интересно, что за странный взгляд у меня почудился Анжеле? Сегодня как никогда раньше я чувствовала себя самым спокойным человеком на земле, так что её внезапные вопросы максимально непонятны. Может, даже немного неуместны. Так что даже на её уход я отреагировала с куда большим воодушевлением, чем хотелось бы. И зачем она вообще подняла эту тему? Да, наверное, я бы хотела увидеться сегодня с Бестужевым, так что и правда немного расстроена, что у него дела, но зачем так в лоб-то спрашивать... Похоже, она слишком глубоко заглянула в душу, в чём и самой себе признаваться не хотелось. Ладно, в любом случае, она не виновата в своей прозорливости.

Я отставила в сторону стакан, собрала свои манатки и пошла на поиски метро, нарочно уводя мысли в сторону пластиковых трубочек и черепах.

Когда минут через пятнадцать я всё ещё блуждала по этажам с намерением как-то спуститься на первый, чёрт бы его побрал, этаж и уже непонятно откуда взявшимися мыслями об этимологии слов «латентный» и «врач», мой телефон неожиданно разразился короткой трелью где-то в недрах сумки, напугав меня до смерти, и замолк. Когда я успела так увеличить громкость? Когда я вообще успела включить звук?

Чертыхаясь и проклиная неизвестного абонента на чём свет стоит, я копалась в сумке прямо на ходу и совершенно не смотря под ноги. Что очень зря, потому что о своей суперспособности спотыкаться на ровном месте я сейчас абсолютно позабыла. Через секунду я уже летела прямиком на жёсткую искусственную траву вместе со всем своим добром, а в голове почему-то только ветерок и единственная мысль: «врач» от слова «врать», и вытекающая из неё: Бестужеву бы это, наверное, понравилось. Колени и ладони обожгло, я против воли тихо ругнулась вслух и втянула сквозь зубы воздух. И какой дьявол потянул меня переодеться в юбку?

Я села на ноги прям на полу, рядом с этой импровизированной искусственной клумбой, потирая ушибленные конечности и пытаясь осторожно смахнуть пальцами выступившие слёзы так, чтобы не размазать тушь. Замечательно, только этого ещё не хватало. Ладони сильно саднило, я усердно дула на них, не зная, поможет ли это вообще. Телефон в сумке снова звякнул, и я так злобно посмотрела на сумку, что она просто чудом не превратилась в горстку пепла.

— Ты норм?

Я подвинула злосчастную сумку к покорёженным коленям, вздохнула и подняла взгляд на подошедшего парня. Он стоял, засунув руки в карманы толстовки, и выглядел скорее заинтересованно, чем обеспокоенно, тактично или как там должен выглядеть человек, который вроде как подошёл справиться о твоём состоянии. В любом случае, он подошёл явно не для того, чтобы помочь подняться. А тогда мне вообще мало понятно, что ему от меня нужно.

Я наградила его, надеюсь, красноречивым взглядом, и, осторожно отряхнув ладони и коленки, встала с пола.

— В полном, благодарю, что осведомились, молодой человек, — холодно ответила я, умышленно делая акцент на формальном обращении.

Он, кажется, всё-таки сконфузился, но не из-за своего поведения.

— Ого, ты чё, из девятнадцатого века прилетела?

Телефон снова заявил о себе, и я бросив на парня озадаченный взгляд, всё же полезла за ним.

— Нет, с планеты Этикет.

На самом деле, не совсем понимаю, конечно, откуда во мне поднялось такое раздражение на этого «доброго самаритянина», учитывая, что другие очевидцы моего падения вообще сделали вид, что ничего не произошло. Подумаешь, руки не подал и невежественно «тыкает», ну не все же у нас джентельмены, всё-таки... Сама-то я тоже далеко не леди.

Осознание своей в некотором смысле неправоты больно меня задело, и я отвернулась, пытаясь скрыть смущение. В самом деле, и чего только начала?..

Все новые сообщения, включая и то, что стало причиной моего полёта в «клумбу», оказались от Бестужева, что заставило эту неприятную ситуацию тут же отойти на второй план.

Женя, 14:16: «Ты сейчас свободна?»
Женя, 14:17: «Может, встретимся?»
Женя, 14:19: «Тебе не удастся игнорировать меня вечно, потому что у меня безлимитные СМС. Я ведь могу и начать слать по одному слову.»

Я попыталась спрятать улыбку в ладони, но получилось неважно. Внезапно парень напомнил о себе чересчур громким смешком, заставив меня обернуться.

— Ты скорее из аниме какого-то, — произнёс он с несколько брезгливым видом.

Мда, похоже, моего «тончайшего» намёка на правила этикета он не выкупил.

Я в замешательстве оглядела себя. Да, юбка на мне и правда японская. Наверное, слишком короткая и лёгкая для нынешней погоды, но очень уж мне не терпелось её надеть. В школу бы не вышло, директриса бы меня, наверное, на входе развернула и отвела прямиком на ленинградку. Даже несмотря на то, что это юбка-то с шортами, школьная, между прочим. Но сегодня мой день рождения, могу себе позволить, как никак.

Правда вот... ссадины на коленях не особо с ней сочетаются.

И чем это ему аниме не угодило?

Я сложила руки на груди. Этот молодой человек с каждым словом становится мне всё более неприятен. Чего он вообще стоит тут и поддерживает этот бессмысленный разговор?

— А что, какие-то проблемы?

Парень ухмыльнулся и сделал странное движение челюстью. Я пригляделась и только тогда поняла, что у него во рту жвачка.

— Да нет вообще-то. Мне нравятся девчонки в коротких юбках. Особенно, когда стоят на коленях, — сказал он и окинул меня тем самым Взглядом, что все пацаны мира почему-то считают «пропуском в трусики», то бишь медленно прошёлся с головы до ног и обратно, остановившись на лице. И всё это, не переставая жевать.

Фу, разве нормально вообще говорить такое незнакомой девушке. Да и вообще говорить это кому-то вслух?..

Я тут же почувствовала себя очень неловко и неуверенно замялась. Мальчуган, в общем-то, наверное, симпатичный. Голубоглазый лохматый блондин в чёрной толстовке и зауженных джинсах с подворотами — мечта любой восьмиклассницы. Но не моя. Ему явно не больше семнадцати. Может, даже шестнадцать.

Похоже, он из тех, кто в седьмом классе приклеивал зеркальце к ботинку, чтобы заглядывать под юбки одноклассниц. В любом случае, весь его вид и блеск ещё глуповатых глаз прямо-таки кричали о том, что спермотоксикоз у него сейчас в самом разгаре.

Не знаю, чего он добивался своим Взглядом, но, судя по удивлённой физиономии, точно не моей кривой улыбки, которую я еле-еле из себя выдавила.

Тут я спохватилась и наконец написала Бестужеву. Встретиться? Боже, да! Вы ещё спрашиваете... Это тот самый случай, когда меня надо забрать скорей и увезти за сто морей, пожалуйста. Евгений Андреевич, похоже, дежурил у мобильника, так как ответил сразу же, что приедет за мной. Окей, надо как-то выбраться отсюда к дороге. А это всё равно к метро.

— Ла-а-адно... Не знаю, правда, зачем мне эта информация, но безумно за Вас рада. Спасибо, что подошли, но мне уже пора идти.

Не дожидаясь ответной реакции, я развернулась на пятках и пошла в сторону эскалатора. Однако у юбочного фетишиста, похоже, не входило в планы оставлять меня в покое.

— Куда так спешишь? — Он пристроился рядом на эскалаторе, загородив собой «проходную» сторону.

Вот ведь прицепился. Ещё и как будто нарочно игнорирует обращение на Вы.

— Слушайте, молодой человек, я с вами на брудершафт не пила.
— Это можно устроить.
— Эм... Нет, не можно.

Ясно, выдавить из него хоть каплю уважения не выйдет. Я облокотилась о поручень и устало выдохнула.

— Будьте так добры, давайте просто каждый пойдёт по своим делам.

Парень мазнул по мне напускно ленивым взглядом и сделал вид, что очень заинтересовался сезонным декором торгового центра.

— Сейчас я решил, что моё дело — ты.

Я ошарашено пялилась на него до самого конца эскалатора. Где он таким фиговым подкатам научился? Этот бред зашёл настолько далеко, что я тут же растеряла свою вообще непонятно откуда взявшуюся тогда уверенность и тупо вперила глаза в пол, не зная, что ответить. Так напористо и стрёмно ко мне ещё никогда не приставали.

Пацану, видимо, было всё равно, что я на это заявление ничего не ответила. А ты вот — вообще не моё дело. Но вслух это выдавить из себя мне так и не удалось.

В голове крутится только одно.

Неловкость. Неловкость. Неловкость.

— Я тебя увидел ещё на фуд-корте, ты с подружкой сидела.

Поздравляю, господин Сталкер, и что вы собирались этим сказать?

Я сжала сумку посильнее и проблеяла что-то вроде «замечательно».

Сойдя с эскалатора, незнакомец собственнически обнял меня одной рукой, и я уже окончательно потерялась. Что происходит? Может, я упала с лестницы, у меня амнезия, и я на самом деле с ним знакома? Почему он ведёт себя так, будто...

От этого странного жеста я всё-таки через пару мгновений испуганно дёрнулась и почувствовала, как лицо начинает полыхать. Правда от смущения или гнева, я так и не поняла.

Я сделала несколько глубоких вдохов и постаралась ответить как можно спокойнее и строже:

— Что Вы себе позволяете? Не трогайте меня.
— Ты чего?

Парень, кажется, испытывал вполне искреннее недоумение. Блин, может, он меня с кем-то перепутал? Или это он просто так уверен в своей неотразимости, что не понимает, как кому-то может не нравиться подобное поведение?

В полном замешательстве я играла с ним в гляделки ещё несколько секунд, пока не решила, что это всё пора уже быстренько заканчивать. Я мало что понимаю, а меня бесит, когда я... мало что понимаю. Плюс ко всему — вся эта ситуация пахнет как-то плоховато.

Я решила просто ретироваться к выходу, надеясь потеряться в потоке людей, но пацан явно из тех, кто видит цель и не видит препятствий.

На этот раз он просто молча пошёл рядом, не пытаясь завязать диалог или стать кошмаром гаптофоба*. Это немое сопровождение напугало меня ещё сильнее, так что я, периодически косясь на него, в зарождающейся с каждой секундой панике ускорилась. Он сделал то же самое.

Чёрт, чёрт... Что он вообще собирается делать? Это покушение средь бела дня?! Это всё поганая юбка! Боженька, если ты есть, обещаю, больше никогда не надену богомерзких юбок, всю жизнь буду носить панталоны, треники, мешки из-под картошки, уйду в монастырь, да что угодно, просто сделай так, чтобы меня сегодня не убили, изнасиловали или ещё чего-нибудь!

Когда впереди замаячил долгожданный дневной свет я почти сорвалась на бег и не останавливалась до тех пор, пока холодный апрельский воздух не ударил в лицо.

Когда, пытаясь отдышаться то ли после бега, то ли от панической тахикардии, я начала оглядываться в поисках знакомой и самой желанной на данный момент чёрной Тойоты, такой же запыхавшийся голос рядом заставил меня застыть и чуть было не испустить дух.

— Уф, ты спортсменка, что ли?.. Хера ты, конечно...

Я медленно повернулась к преследователю и почти что взвыла, теряя всякое терпение:

— Да что тебе от меня надо?!
— О, — Улыбнулся маньяк. — Теперь уже нормально разговариваешь. Прогресс. Да познакомиться я с тобой хотел!
— Ничего себе у тебя методы! Так до инфаркта довести можно. — Я выдохнула, успокаиваясь.

Ладно, убивать меня сегодня не собираются, наверное. Уже хорошо.

— Меня Антон зовут.

Тут с идиотским пиликаньем пришло какое-то уведомление, вовремя заставляя меня заткнуться и не сболтнуть ничего в ответ со знаменитой Антон-рифмой. А то ведь и правда убьёт.

Я притворно улыбнулась и указала на зажатый в руке телефон.

— А меня зовут бухать, всего хорошего.

Парень молча уставился на меня, и мы вернулись к тому, с чего начинали — тупым гляделкам. Наконец я сдалась первой.

— Слушай, ты прости, но я не знакомлюсь.
— Почему?

Потому что меня бесят тупые наглые блондины, вот почему. Холодный ветер нахально забрался под юбку, так что я резко запахнула пальто и почти злобно посмотрела на парня, будто и в этом был виноват он. Как же глупо всё это.

Я снова попыталась тупо развернуться и пойти куда-нибудь подальше от этого экземпляра. Ну не разобью же я ему сердце в конце концов, если просто свалю. Сказать «у меня есть парень» оказалось невероятно сложно. Да уж... сложнее, чем молча сбежать. Да и, если честно, упомянуть Бестужева вот так вот: кому попало и в таком контексте — почему-то равносильно раскрытию самой страшной тайны и чуть ли не предательству. Даже не называя имени и несмотря на то, что этот парень вообще знать не знает, кто такой Бестужев, что творится в моей школе, да и вообще...

Странное чувство, но ничего с собой поделать не получилось.

— Подожди. — Антон схватил меня за руку, и я резко развернулась с чётким намерением вмазать промеж глаз или чего-то ещё, если совсем не доходит.
— Отстань!
— Какие-то проблемы? — внезапно вмешался третий голос.

Боженька, ты мне скажи, за что мне такие мелодрамы? А что если... Я и правда в каком-то аниме? Потому что подобная дичь бывает только в аниме, русских фильмах и фанфиках. И блин, лучше уж аниме.

Никто иной как Историк стоял рядом с нами с самым недоуменным видом «Что за хрень здесь творится?», на какой вообще был способен. Я с вами солидарна, Евгений Андреевич.

Не найдясь, как вообще пояснить текущую ситуацию, я просто открыла рот и тут же его закрыла. Однако Антон оказался находчивее и очень находчиво раскопал себе могилу одной единственной фразой.

— Ты бы шёл отсюда, дядь, я просто разговариваю со своей девушкой.

Я ошарашенно уставилась на этого... Антона.

А могила-то того... двухместная оказалась.

Я сконфуженно посмотрела на Евгения Андреевича. Он выглядел ничуть не лучше меня, мечась взглядом между мной и пикапером-смертником, в результате остановившись на мне с самым громким в моей жизни немым вопросом.

Ну и сюр...

Я покосилась на пацана, и его решительный вид подсказал мне, что глупая фраза, скорее всего, была брошена с весьма благородным порывом. Уж не знаю, правда, для кого. Должно быть, он решил, что какой-то левый мужчина подошёл встрять в наш «приятный» разговор, и решил так от него отделаться.

Только вот упс, экая вышла оказия.

Теперь уже в гляделки с Антоном стал играть Бестужев.

— Судя по всему, — сказал он холодно, и мне стало ну очень не по себе, — девушка не очень горит желанием с вами разговаривать, молодой человек.

Я, наконец, выпуталась из стальной хватки нашего нового знакомца. Ну вот, ещё небось синяк поставил.

Парень удивлённо заморгал и несколько раз перевёл взгляд с Евгения Андреича на меня и обратно. Я невольно усмехнулась. Мы с ним для этого мальчика, как два привета из прошлого, с таким-то официозом.

— Вы, блин, что, родственники? И вообще, это тебя не касается, старпёр.
— Да уж, — обратила я на себя внимание мужской половины нашей странной компании, — надеюсь, что не родственники. Какая глупая ситуация, просто ужас. — Я потёрла ноющую руку, глядя на Антона. — Ты скалолаз, что ли? Что за железный захват?

Бестужев тут же потянулся к моей руке.

— Он сделал тебе больно?

Я покачала головой, не желая усугублять дело. Какая-то часть меня уже начала наслаждаться представлением, и оставшейся моей половине это очень не понравилось. Надо скорее уходить.

Евгений Андреевич осторожно взял меня за руку, не реагируя на протесты Антона. Тут-то он и заметил ссадины на ладонях и, видимо, сразу же вменил это в вину бедному пареньку, судя по взгляду, каким он его одарил. Тот аж отшатнулся.

Я уняла неуместное удовлетворение от его реакции и тихонько дёрнула Бестужева на рукав, вынуждая посмотреть на меня.

— Не злитесь на него, думаю, он это из благих побуждений ляпнул. Я упала и немного поцарапалась. А он просто подошёл...
— Чё ты отчитываешься перед ним? — Антон, кажется, пришёл в полнейшее замешательство. — Тебе типа постарше нравятся?

Да уж, с его стороны, это всё, похоже, выглядит ещё страннее.

Я широко улыбнулась, хватая Бестужева за локоть.

— Угадал. — И, обращаясь к мужчине: — Пойдёмте к машине, я замёрзла, если честно.

Бестужев пристально оглядел меня, уже совершенно игнорируя застывшего в шоке Антона.

— Ещё бы, напялила юбку в апреле, Оболенская...
— Да отличная же погода! Вон, солнышко светит.
— Надо было утром тебя в одеяло закутать и связать.
— Чтобы не убежала? — Я смущённо улыбнулась, тоже уже забывая про молчаливого наблюдателя.
— Чтобы не заболела, балбесина. — Евгений Андреевич усмехнулся, осторожно взял меня за плечо (не сравнить даже с хваткой Антона) и поцеловал в лоб. — Ладно, и правда пора уже. — Он посмотрел на часы и повёл меня к стоянке.

Я невольно оглянулась, но Антон уже исчез.

Ну слава богу, это наконец закончилось.

— Пора? Куда?

Он улыбнулся, смотря прямо перед собой, и ничего не ответил.

***

— На коленях? Прям так и сказал? — Бестужев недоуменно усмехнулся и крутанул руль на повороте, отчего я чуть было не полетела прямо ему на колени.

Я вцепилась в сиденье, зажмурилась и, когда машина снова стала ехать прямо, резко потянулась к ремню безопасности.

— Говорил же, пристегнись.
— Да я не успела... — пробурчала я в рукав пальто и, услышав щелчок карабина, облегченно выдохнула. — Да, прям так и сказал. Похоже, у вас учился.

Евгений Андреевич притормозил на светофоре и уставился на меня.

Я не выдержала его пытливого взгляда и первая отвернулась.

— Ну в смысле... Тогда вы тоже так пошутили. Ну, про мытьё полов. У меня дома.
— А... Да, вспомнил. — Бестужев наконец повернулся обратно, и я незаметно выдохнула, расслабляясь. — В своё оправдание могу сказать, что я тогда сразу же об этом пожалел.
— Что ж, оправдываю. Хотя, по правде говоря, от вас подобной шутки ожидаешь намного меньше, чем от подростка в узких джинсах.

Он внезапно усмехнулся, и взгляд его стал каким-то мечтательно отрешённым. Э, э, не надо вот этого вот на дороге, я ещё жить хочу.

— Да это его шутки. Я всегда говорил ему, что такими темпами он когда-нибудь дошутиться до хорошей такой пощёчины. А теперь вот и сам иногда... случайно...
— Чьи шутки?..

Он резко осёкся, словно осознал, что коснулся какой-то запретной темы, и стиснул челюсть, оставив мой вопрос без ответа. Кто знает, может, это и правда его табу... Я решила, что лучше в это не углубляться. По крайней мере, вслух.

Через несколько минут он нарушил тишину таким бодрым тоном, будто ничего не было. Я с радостью это поддержала, не люблю, когда он загоняется.

— Скажи мне, только честно, насколько по шкале стихийных бедствий ты оцениваешь свою готовность подключить к празднованию Соню?

Я резко вскинула голову и, не сдержавшись, подпрыгнула на сидении.

— Мы заедем за Соней?!

Бестужев обеспокоенно покосился в мою сторону, слегка нахмурившись.

— Не могу понять, это в твоём голосе такое воодушевление или ужас?

Я цокнула языком и покраснела, поправляя сбившуюся юбку. И даром что с шортами, всё равно неловко. Всё-таки слишком короткая, зря надела.

— Воодушевление конечно. Почему я должна быть против?
— Ну, — Мои махинации с юбкой он явно заметил, но комментировать не стал, и на том спасибо, — Она запросто может решить, что это её праздник, и сделать этот день действительно самым запоминающимся в твоей жизни. И не факт, что в хорошем смысле.

Я тихо засмеялась.

— Как жёстко вы её.

Бестужев тепло улыбнулся, мельком глянув на меня.

— Да нет, просто это семейное.
— Что, вы тоже таким были?

Тут улыбка сошла с его лица, он крепче схватился за руль, и я расстроенно выдохнула.

— Нет, не я.

Значит, в маму. Я откинулась на спинку и отвернулась к окну, стараясь не выдать своего разочарования. Ну вот почему каждый наш разговор рано или поздно упирается во что-то, что каким-то образом задевает его? Это начинает напрягать. Кто меня вечно за язык тянет?

— В общем, мы сейчас за Соней?
— Нет, она сейчас пока у тё... Татьяны Алексеевны. Но потом её нужно будет забрать.
— Тогда куда мы едем?
— Всё-то тебе расскажи, Оболенская.

Я притворно надулась и скрестила руки на груди, хотя нельзя не признать, что это вызвало донельзя приятное чувство. Люблю сюрпризы.

— А вдруг вы меня в лес отвезёте и под ёлочкой закопаете?
— Чёрт, ты меня раскрыла.

Я тихонько хихикнула, уже готовая дальше развивать тему своего «похищения» (всё-таки своеобразное у меня чувство юмора), как в голову пришла мысль, которая мучила меня всё утро, день и вообще.

— Слушайте. А что у вас за дела были? Или это тоже что-то секретное?

Бестужев посмотрел на меня, приподняв густые брови, и пожал плечами.

— Да нет. Просто работа.
— В субботу? Школа же закрыта...

Он наградил меня таким взглядом, что я почти физически ощутила свою тупость, сразу же заткнулась и чуть было не втянула голову в плечи.

— Оболенская, ты всерьёз думаешь, что, работая исключительно школьным учителем, можно прокормить себя и ребёнка и при этом не жить в каком-нибудь бараке?

Это внезапно постигшее меня откровение резко припечатало меня к сиденью, и я далеко не сразу нашлась, что ответить.

— А... Вы... То есть, погодите. Вы ещё где-то работаете?
— Ну разумеется.
— И кем?

Машина перед нами отчего-то внезапно затормозила, и Бестужев, чертыхнувшись, резко вдавил педаль тормоза в пол. Нас дёрнуло вперёд, и я, ухватившаяся с испуга исцарапанными руками за ремень безопасности, зашипела от боли. Евгений Андреевич тихо произнёс ещё пару ласковых в сторону горе-водителя, и аккуратно начал обгон.

— В историческом музее. Я кто-то вроде... эксперта. Работаю с экспонатами, составляю каталоги, исторические справки, ну и тому подобное. Иногда провожу аукционы и экскурсии. — Он слегка поморщился. — Но это редко, когда совсем прижмёт.
— Ого! А на чём специализируетесь?
— Археология.

У меня натурально отвисла челюсть.

— Жесть... Это так круто... Я в детстве мечтала стать археологом.

Бестужев приподнял уголок рта и одну бровь.

— Но что-то пошло не так, да? — спросил он, явно намекая на моё полное профанство в плане истории.
— Да идите вы! — Я с улыбкой легонько ударила его по плечу.

Ну что поделать, он прав. Никудышный бы из меня вышел археолог.

Бестужев рассмеялся, шутливо закрываясь от меня рукой.

— Не избивай меня, если не хочешь, чтобы мы разбились.
— Да мы уже почти не едем, могу и попинать, — ответила я и тоже рассмеялась.
— Вообще да, ты права. Мы на месте.

Машина плавно затормозила у большой высотки. Пока я пыталась сквозь окно посчитать количество этажей, Бестужев уже успел что-то достать из бардачка и выйти из машины, так что я спохватилась и быстро вышла за ним. Заблокировав двери, он махнул мне рукой и направился к странному, полузеркальному входу в здание.

Я побежала за учителем, но поскользнулась на ступеньке и нелепо взмахнув руками уже приготовилась снова поцеловаться с землей, на этот раз затылком, но сильная рука ловко ухватила меня за рукав пальто и дёрнула, возвращая в вертикальное положение. Правда чересчур быстро, потому что теперь я начала заваливаться в другую сторону. Бестужев ухватил меня двумя руками за плечи, походу, почти не напрягаясь, приподнял и поставил на ноги.

— Оболенская, как ты вообще дожила до восемнадцати с такой «ловкостью»? Нравятся экстремальные ситуации?

Я перевела дыхание, положив ладонь на грудь. Спокойно, сердечко, мы живы.

— А может, мне нравится, как вы меня ловите.

Я тут же захлопнула рот, клацнув зубами, и залилась краской, судя по ощущениям. Евгений Андреевич к моей глупой реплике уже успел повернуться спиной и пойти дальше, так что его реакции на это я не увидела, и слава богу. А то из меня и так в пору делать томатную пасту. Может, мне вообще повезло, и он этого не услышал? Хотя когда мне так везло в жизни?

Мы молча прошли охранника, который на удивление только посмотрел на Бестужева и сразу же нажал «пропустить». В лифте на пятый этаж мы тоже ехали молча, хотя тишина не была гнетущей или неловкой. Я заметила, что со временем в компании историка стало уютно и без разговоров.

Я тут же усмехнулась своим мыслям, вспомнив, что ровно месяц назад, сидя в Старбаксе и играя в мрачные гляделки с
«противным преподом» я была уверена, что он не из тех, с кем «приятно помолчать».

— Чему улыбаешься? — мягко поинтересовался объект моих дум, и я, заметив, что действительно улыбаюсь, невольно улыбнулась ещё шире.
— Да так, о Восьмом марта.

Он кривовато улыбнулся. А, помнит небось, как мы вели себя тогда, как последние деграданты.

— Чего это ты вдруг?
— Не знаю. — Я пожала плечами и первая шагнула на этаж, когда двери лифта с торжественным лязганьем раскрылись.

Почему-то абсолютно не волновало, куда этот чудной мужчина меня притащил. Да хоть к мафии в штаб, куда угодно пойду.

От мысли о том, каково было бы сейчас в компании Антона (а не увези меня Бестужев, бог его знает, как долго меня бы преследовал этот ненормальный), меня передернуло. Да уж, хоть к мафии.

Мы некоторое время шли по коридору, пока наконец не дошли до приоткрытой двери, из-за которой доносилась энергичная музыка. Евгений Андреевич решительно распахнул дверь и вошёл в... ещё один какой-то коридор. Да что за лабиринт?

— Женёк?! Ах ты бес! — неожиданно раздался радостный голос, и мы с учителем развернулись.

Раскрыв руки, к нам с дружелюбной улыбкой шёл... очень-очень тёмный афроамериканец в кислотно-жёлтой обтягивающей майке и чёрных немного необычно расклешенных брюках, и я от удивления икнула.

Так, это точно не мафиози. Скорее уж какой-то притон.

И... Этот импозантный мужчина, получается, знакомый историка?

Бестужев мои догадки тут же подтвердил, широко улыбаясь мужчине в ответ и радостно отвечая на крепкие объятия.

— Рад тебя видеть, Матиас. Давно не виделись.
— Да уж лет десять!
— Где-то так... — Евгений Андреевич несколько замялся. — Ты где был-то?
— Да на родину мотался. А ты, слышал, последнее время стал к нам захаживать? Слышал сейчас от Леси, что ты тут, и сначала не поверил.
— Да, действительно стал. Как раз надеялся с тобой пересечься.

Тот, кого назвали Матиас, громко засмеялся, так, как умеют только чернокожие, и этим каким-то образом одновременно меня и напугал и расположил к себе.

Тут мужчина заметил меня и улыбнулся ещё шире, хотя казалось, шире уже некуда, демонстрируя ровные белоснежные зубы.

— А это та самая прелестная сеньорита?

Услышав испанское слово я чуть подпрыгнула на месте и тут же улыбнулась в ответ. Так вот, что за акцент у него. Он испанец! Испанский — моя мечта... Так, стоп. В каком смысле «та самая»? Потом я и уловила наконец, что мне вообще-то сделали комплимент и смутилась, немного прячась за Бестужевским плечом. Веду себя как... Соня.

Возможно, подумав о том же самом, Матиас снова рассмеялся и, взяв меня за руку, поцеловал тыльную сторону ладони.

— Очаровательно.

Я смущённо хихикнула, как полная дурочка, и покраснела.

Евгений Андреевич, некоторое время бесстрастно наблюдавший за этой сценой, вдруг приобнял меня за плечо и легонько улыбнулся.

— Это Аня.
— Encantado*, — обратился ко мне Матиас, и я у меня чуть не треснула лыба.
— А... Ага... Энкатанкан...

Бестужев на мгновение прижал меня крепче, прерывая мой лепет, и усмехнулся:

— Ты поосторожнее. Эта сеньорита, я слышал, без ума от испанского. Скажешь ей ещё пару слов, и придётся откачивать.

Мужчины снова развеселились, а я попыталась выдавить из себя хоть что-то на эту реплику, но вместо сколько-нибудь возмущённого «эй!», вышло только какое идиотское «угу». Что, разумеется, рассмешило всех ещё сильнее, так что я даже присоединилась к общему веселью.

— Женя!

В поле нашего зрения появилось новое лицо — какая-то девушка, на этот раз славянской внешности, в таком же вырвиглазном одеянии и с мощнейшей химической завивкой на голове, отчего немного походила на косплей доширака.

— Привет, Лесь, — тепло произнёс мой учитель и нежно обнял подошедшую девушку.

Я отчего-то засмущалась и чуть отвернулась. Не видела до этого, чтобы он ещё кому-нибудь так улыбался, кроме Сони. Должно быть, их с этой девушкой связывают какие-то очень хорошие... воспоминания.

Закончив, наконец, своё чувственное приветствие, Бестужев развернулся ко мне и представил меня Лесе. Она точно так же, как минутой ранее ему, очень тепло мне улыбнулась, и мне тут же стало дико стыдно за мое недавнее мысленное сравнение с дошираком. И, возможно, необоснованную вспышку ревности. Ну, не вспышку, конечно. Так, бенгальский огонёк.

— Женя про тебя рассказывал, очень приятно познакомиться, — она протянула мне руку, но я виновато указала на побитые ладони. Тогда она тоже просто приобняла меня и сказала идти за ней.

Что это вообще за место такое, и почему Бестужев тут всем известен?

Собственно, первый вопрос я и решилась тихо задать мужчине, когда мы подошли к двери, из-за которой и доносилась музыка.

— Ты как-то сказала, что всегда мечтала научиться танцевать бачату, — шепнул он мне на ухо, и сердце забилось чаще. То ли от его голоса, то ли от этих слов. — К тому же, ночью я испортил тебе танцы.

Я удивленно посмотрела на него, но он выпрямился и пожал плечами.

Правда через мгновение моё внимание полностью забрала Леся, распахнувшая дверь, и мне предстал огромный танцевальный зал с зеркальными стенами и самым лучшим, чёрт побери, в моей жизни танцевальным покрытием.

Посередине полукругом стояла группа людей, а в центре — чернокожая девушка, которая вытворяла своим телом такое, что у меня чуть не остановилось сердце от восторга. А когда к ней подошёл парень, и я узнала в танце кизомбу, мне уже натурально нужно было попить водички.

Я закрыла рот руками. Господи, никогда, никогда я в живую не видела эти танцы, а они мне практически каждую ночь снятся. Если мечта учить испанский пришла ко мне где-то года полтора назад, то этим я грезила лет с десяти.

Правда... без какой-либо надежды, потому что вполне чётко осознаю: чтобы танцевать такое, нужно гореть. Внутри должен быть такой огонь, такая страсть, чтобы это выплёскивать в танце и сражать зрителей наповал. А во мне ничего такого нет и никогда не было.

От этой мысли я тоскливо улыбнулась и отняла руки от лица.

Музыка кончилась, люди в зале и мои спутники захлопали, и меня провели внутрь. Мне сказали сесть на лавочку, и я покорно подчинилась. Евгений Андреевич подошёл к танцорам и начал о чём-то тихо с ними переговариваться. Они серьёзно кивали, периодически поглядывая на меня. Мне стало чуток неловко, и я скукожилась на этой скамейке, как крафтовая бумажка.

Ко мне подошли сразу несколько человек и наперебой стали поздравлять меня с праздником и спрашивать, что бы я хотела станцевать.

Я в немом шоке переводила взгляд с одного на другого, забыв, как вообще говорить по-русски.

— Бачату, — ответил за меня Бестужев и сел рядом.

Я что-то пискнула в знак согласия, отчего люди сразу же заулыбались.

— Замечательно!
— Только... — прервала я всеобщий ажиотаж, — я не уверена, что... Ну, что у меня получится. Я, ну... — я покосилась на удивленного учителя, тут же в который раз за день густо покраснев, —...не особо страстная натура.

Все ненадолго затихли, а потом внезапно почти разом хмыкнули.

Леся со смешком указала на Евгения Андреевича, ткнув пальцем ему в лоб, отчего он немного поморщился.

— Подумаешь. По этому вот тоже не видно, что он страстная натура, а все чемпионаты делал только так со своей кизомбой.

Я ошарашенно уставилась на Бестужева, не веря своим ушам.

Он? Кизомбу?!

Да даже не так. Он и танцы?! В принципе, это, наверное, логично после всего, что я тут только что увидела, но, чёрт возьми, этой ночью он выглядел так, будто всей душой ненавидит танцевать. Хотя и сейчас, если честно, выглядит так же...

— Лесь, говоришь так, будто я кубки мира выигрывал.
— Городские чемпионаты — тоже, знаешь ли...
— Шок-контент, — просипела я и этим спровоцировала новую волну смеха.

Какие тут все смешливые, однако...

— Да-а, сейчас по этой кислой мине и не скажешь, что легенда танцев.

Учитель цокнул языком и почти обиженно отвернулся.

— Вы сами знаете почему.

Тут наступила тишина, и некоторые даже стали отходить по каким-то своим делам. Леся поджала губы и отвела взгляд.

— Да. Извини.
— Ничего. Займитесь-ка лучше этой «нестрастной», — кивнул он на меня, чем заслужил мой угрюмый взгляд. — Хотя стойте, сейчас, через минуту.

Он внезапно встал и пошёл к своему пальто, которое успел бросить у входа в зал к остальным сваленным в кучу вещам.

— Мати, найди пока «Te extraño», — крикнула через весь зал Леся, но тут же, не договорив, повернулась ко мне. — Или тебе под Иглесиаса больше хочется?
— Да я... мне как-то неважно, — проблеяла я, обхватывая себя руками. — Послушайте, я и правда не смогу. Может, я просто тут посижу, посмотрю на вас? Мне и этого будет достаточно, правда.
— Ерунда, — отрезала девушка-кудряшка и улыбнулась. — В этом зале правило: никто не сидит просто так.
— Не неси чушь, Аня, посидит она. — строго сказал Евгений Андреевич, вернувшись с каким-то пакетом в руках. — Я тебя сюда что, по-твоему, привёз на людей поглазеть? Лучше вытяни ноги.

Я повиновалась и чуть не пискнула, когда почувствовала его горячее прикосновение к своим голым исцарапанным коленкам. Он осторожно наклеил два пластыря и нежно провёл по ним большими пальцами, словно разглаживая.

Я так завороженно наблюдала за ним, что даже не сразу обратила внимание на то, что пластыри не белые.

— Это что, — хихикнула я в кулак, — звёздочки?

Историк, кажется, немного смутился.

— Так, не смейся. От других Соня категорически отказывается.
— По-моему, мило.

Я подняла глаза и заметила, что Леся и все остальные старательно делали вид, что нас тут нет. Видимо, чтобы не смущать.

Я наклонилась к Бестужеву, решив «попытать счастье» снова и попытаться отстоять своё право сидеть на заднице ровно.

— Евге...

Он быстро приложил палец к моим губам, и наше положение на вид, наверняка, стало казаться интимнее, чем было на самом деле.

— Так, давай договоримся, — прошептал учитель. — Здесь постарайся пересилить себя и называть меня «Женей». Тут никто не знает, что ты моя ученица, и твои «выканья» будут выглядеть странно, согласись.

Я сглотнула, опустив глаза.

— Ев... Же... Я не смогу.
— Кончай уже своё «не смогу». Всё ты сможешь. Я не о многом прошу, да? Не ставь нас в неловкое положение. То, что я привёл девушку на десять лет младше они ещё приняли довольно спокойно, но остальное им знать всё же не стоит. Как думаешь?

Я неуверенно кивнула.

— Вот и молодец. — Он потрепал меня по кудряшкам и поднялся, подавая руку. — Пойдём, представлю тебе твоих сегодняшних преподавателей.

Я всё же дала своему сегодняшнему НЕ-преподавателю стянуть меня с насиженного места и на негнущихся ногах поплелась за Евг... Окей. Женей.

Блин, надо потренироваться.

Женя. Женя. Женя. Женя. Как его зовут? Ж. Е. Н. Я. Женёк. Жека. Жучара. Нет, это уже что-то не совсем то.

— Кристина и Миша, лучшие танцоры бачаты, которых я знаю, — Жжжженя подвёл меня к красивой паре, и я узнала в них тех самых людей, с которыми он разговаривал минут десять назад. — Я сказал им, что ты долго занималась танцами, но... не такими.

Мы обменялись приветливыми улыбками, они тоже поздравили меня с Днём рождения (вот Бестужев, всем растрепал) и ушли искать музыку или что-то подобное, я не расслышала, так как в этот момент Матиас случайно врубил колонки на полную мощность, и я чуть не повалилась на пол.

— Упс. Пердон! — прокричал он, и кто-то ответил ему что-то на испанском.

Я посмотрела вслед Мише и Кристине.
Милые люди. Похоже, они и в жизни встречаются.

— Да, — сказал Бе..Женя, и я вздрогнула. — Такое довольно часто случается. Они с самого детства в паре, ничего удивительного.
— Ясно.

Понятно, я опять думаю вслух.

— Е... Женя.

Он глянул на меня, и в его глазах промелькнул намёк на удовольствие. Радуется, бес, что своего добился. Ну ничего, я когда-нибудь найду, как отомстить.

— В общем. Я хотела сказать... — Я замолчала и отвернулась.

Блин, произнести это оказалось сложнее. Мысленно посчитала до трёх.

Мне будет неловко пытаться вилять бёдрами при вас. Подумала я и, конечно же, не сказала ни слова. Учитель озадаченно смотрел на меня, терпеливо ожидая, когда я закончу мысль.

Ну, не судьба.

— Ну всё, — Неизвестно откуда появившаяся Леся положила мне руки на плечи и повела в центр зала. — А ты иди, — обратилась она к Бестужеву, который Женя, — не смущай девочку.

Ха! За меня всё взяла и сказала. Я уже её люблю.

***

Спустя два часа я чувствовала себя мокрой, выжатой, как лимон и абсолютно счастливой. Через полчаса бачаты я тихонько спросила про кизомбу, потому что то, что я увидела на входе, поразило меня до глубины души. Тогда кто-то попытался позвать Бестужева, как «главного специалиста по кизомбе», но с помощью Леси мне удалось этому помещать.

Если он профессионал, то мои дёрганья заставят его глаза просто-напросто вытечь.

К тому же Леся сказала, что его всё равно не заставишь даже пройтись под музыку, что бы это ни значило.

Следующие полтора часа кизомбы были совершенно точно лучшими за всю мою танцевальную жизнь, не в обиду Олегу Витальевичу и Михаилу Борисовичу. Но, кажется, именно к этому у меня всегда душа и лежала. Не знаю уж, как там на самом деле выглядели мои потуги, но чувствовала я себя танцующей на седьмом небе.

— Ну вот, ты отлично справилась! — сказала мне Леся, когда мы сидели на лавочке у зала в ожидании воды, за которой пошёл Матиас. — А говорила, не сможешь.
— Это было офигенно! Просто...— не сдержалась я и даже восторженно хлопнула себя по ногам, тут же зашипев от боли. —...невероятно! Даже не хочется уходить...
— Так приходи ещё, — беспечно махнула рукой Леся. — Тебе и Женьке мы всегда рады. Даже если бы он жить тут попросился, уверена, Мати бы ему ключи от всех дверей бы подарил.

Я немного подумала и все-таки решилась.

— Лесь, Матиас сказал, что не видел... Женю десять лет.
— Ага. — Она уперлась локтями в ноги и поставила на ладони подбородок. — Да и мы все тоже около того. Лет семь минимум. Он буквально пару недель назад пришёл сюда. Так изменился. Я его и не узнала сначала...
— А почему? Судя по всему, ему очень нравилось танцевать. Почему он вдруг бросил?
— Опротивело, думаю. Хотя кому бы не опротивело, после такого-то, — вздохнула Леся и повернулась ко мне. — А он тебе не рассказывал?
— Да я только сегодня узнала, что в его жизни вообще были танцы.
— Вот какой засранец, — обиженно буркнула Леся, откидываясь на стенку. — А мы, между прочим, лучшими друзьями все были. С этими обалдуями по всей Москве гоняли на великах, чуть и школу не разнесли однажды.

Леся усмехнулась, предаваясь воспоминаниям, а я встрепенулась.

— Какую школу? Эту?
— Да нет, конечно. — Она махнула рукой. — Это место для Макса было святое, он бы его не тронул. Я про обычную школу, нашу.

Макс? Это какой-то их ещё один друг, наверное.

— Вашу?
— Ну да. Мы же все из одной параллели.
— Подождите, вы в 304-й учились, что ли?
— Да. — Леся удивленно склонила голову набок. — Ты что, тоже оттуда?
— Ага, — прошептала я.

Надо же, просто невероятно.

— И ты через весь город туда каждое утро мотаешься?
— Что? — Почему она вообще решила, что мне ехать через весь город? — Нет, я в пятнадцати минутах живу.
— Да? — Леся удивленно и даже как-то подозрительно меня оглядела. — А я думала, вы с Женькой по соседству живёте... Как вы тогда познакомились вообще?
— Да это... Долгая история. — Я нервно хихикнула. О, чёрт. Надеюсь, я сейчас не разрушила какую-то легенду Бестужева.
— Да ещё и из той же школы, — продолжала удивленно Леся. — Вот это совпадение.

Я решила быстренько увести разговор от нашего с учителем знакомства.

— А, получается, все, кто здесь, тоже из 304-й?
— Нет, что ты. Только мы с Женей. Вообще, всё с меня началось. Я сюда с пяти лет ходила, а в школе я... Ну, в общем, мы стали близко общаться с Максом, а он всегда был очень... активный, что ли. Вот и решил, почему бы тоже танцами не заняться, а за собой как всегда потащил и Женьку. — Она неожиданно рассмеялась. — Помню, у него на первом занятии такое лицо было, будто его сейчас стошнит, а потом вон как вышло — чемпион, лучший в своём деле. Ты бы видела, как у него глаза горели, когда он танцевал. Честно тебе говорю, не удивлюсь, если даже спустя столько лет он всё-таки решится станцевать, то всех нас подчистую сделает.

Я пораженно слушала её, но она даже не смотрела в мою сторону. Тут улыбка на её лице сделалась печальной.

— Эх, такой талант был, непревзойденный. Жаль, так рано загубили. Вот он тут брякнул про Кубок Мира, а я всё думаю, что и действительно мог бы взять, наверное... Только без Макса он сюда уже не приходил.

У меня возникло ощущение, что что-то во всех этих рассказах о прошлом Бестужева сходится, расходится, путается, и всё это я понимаю неправильно.

— А они лучшими друзьями были?
— Кто?
— Ну... Женя и Макс.

Леся так недоуменно на меня посмотрела, будто я задала либо самый простейший в мире вопрос, либо самый глупый.

— Ну... да, конечно. — Она несколько раз моргнула, отворачиваясь, словно бы ещё под впечатлением от моего идиотизма. — Он тебе не рассказывал, что ли?
— Нет... — Я для наглядности даже помотала головой. — Да он вообще ни про что, похоже, не рассказывал. Мистер Тайна-Покрытая-Мраком. У него что не тема — табу какое-то.

Леся сначала уставилась на меня в глубочайшем шоке, а потом как будто что-то внезапно вспомнила или осознала и просто вздохнула.

— Надо же. Понятно. Тогда ты это... Не говори Жене, что я тебе что-то рассказала, идёт? — тихо проговорила она, склонившись ко мне. — Будет нашим секретом.

Я коротко кивнула, наклоняя голову, чтобы скрыть недоумение за кудрями. Мда, ну и что опять за интриги тут? Похоже, они с этим Максом здорово рассорились в своё время.

Тут я почувствовала нежное прикосновение к волосам и подняла голову. Леся аккуратно перебирала локоны, разглядывая их с таким восторгом, что мне даже стало неловко.

— Слушай, а это у тебя свои такие?
— Д-да, — почему-то с запинкой ответила я (не привыкла к таким прикосновениям). Хотя на самом деле приятно.
— Шикарно. — Она улыбнулась мне и выпустила кудряшку из рук. — Тебе бы в модели. Красивая, рыжая, кудрявая — с руками оторвут.

Я растерялась, невольно тоже дотрагиваясь до волос.

— Да ты что, где ты тут что-то модельное нашла? — Я втянула голову в плечи и понизила голос на десяток децибел. — Какая ещё красивая...

Леся снова опёрлась локтем о колено и оглядела меня прям как тот Вилли Вонка из мема*.

— Да, понимаю, что он в тебе нашёл.

Только я уже открыла рот, как вошёл сам Его Превосходительство Король Кизомбы, разговаривая о чём-то с Матиасом. В руках оба держали по бутылке воды, Матиас свою сразу же бросил Кристине, а Бестужев направился ко мне.

— Ну как? — спросил он с улыбкой, подавая мне воду.

Я с благодарностью взяла её и сразу же чуть не осушила полбутылки разом.

— Эй, ты так много не пей, плохо станет. Сама же должна знать.
— Я и знаю. — Пожала я плечами. — Может, я просто выбрала для себя лучший способ умереть?

Евгений Андреевич усмехнулся и подал мне руку. Я встала.

— Только не здесь, Мати это не понравится.
— О, не волнуй...ся, я знаю место получше. Если где и убиваться, так это в школе. Может, хоть тогда Ларису Сергеевну, наконец, уволят к чёртовой матери.

Где-то сбоку Леся издала какой-то странный звук, видимо, случайно выронив телефон, и чертыхнулась. Я недоуменно нахмурилась, покосилась на неё, и выражение её лица меня здорово напугало. Такое, словно где-то в абсолютно пустой квартире скрипнула дверь. Но когда Бестужев на моё наглое заявление рассмеялся и сказал, что эту женщину из школы изгонит только бак со святой водой, да и то не факт, она пришла в себя, переводя на него мрачный взгляд. Потом посмотрела на меня и очень тихо, почти беззвучно, произнесла:

— Что ты с ним сделала?
— А?..

Так, тут что, пахнуло угрозой?

— Нам уже пора, на самом деле. — Евгений Андреевич, похоже, даже не услышал Лесиных слов. Он взял меня за руку и тепло улыбнулся бывшей... однокласснице? — Очень рад был ещё раз повидаться, Лесь.

Девушка повела себя так, будто ничего только что не произошло, чем окончательно сбила меня с толку. Она похлопала меня по плечу, бросилась с объятиями на Бестужева, тот приобнял её свободной рукой.

Напоследок Леся кинула на меня неожиданно почти что любящий взгляд и скрылась за дверью. Какая-то она всё-таки странноватая. А через десять минут мы уже снова сидели в машине и направлялись в очередное «секретное место»...

***

...Которым оказался большой торговый комплекс почти в центре города.

Точнее, сначала мы заехали домой и забрали Соню, которая была настолько мне рада, что чуть не задушила. Даже пришлось сесть вместе с ней на заднее сиденье, чтобы она могла беспрепятственно мять мой локоть, сидя в детском кресле.

Причём, беседу-то особого характера историк с дочерью, похоже, всё-таки провёл, так как при встрече она побежала ко мне с криком «ма-а-а-а-а...», который после красноречивого бестужевского взгляда плавно перетёк в «...а-а-а-а-аня».

Что-то больно укололо внутри, но я попыталась на это забить. И какое тебе дело до чужих дочерей, а? Пускай называет по имени, не сломаешься.

Мои многострадальные ладони Евгений Андреевич тоже обработал прямо тут, в машине (у него не тойота, а какая-то скорая помощь, ей богу, тут разве что только дефибриллятора нет — что даже странно, учитывая его ненависть ко всему врачебному), и заклеил теми же звёздными пластырями, так что увидевшая это Сонечка теперь сидела гордая, как маленький павлин, и уже трижды попросила меня подтвердить, какие замечательные у неё пластыри.

— Сонь, вот те истинный крест, круче пластырей ещё ни разу не видела. — Я перекрестила сердце и торжественно кивнула.

Где-то спереди вздохнул Бестужев. Я уже минут десять ловлю его сочувственные взгляды в зеркале заднего вида и всеми силами пытаюсь в ответ показать, что всё нормально.

Ну честное слово, я ей хоть сто раз эти пластыри похвалю, жалко мне, что ли.

Однако, мои обнадеживающие улыбки и несколько раз поднятые вверх большие пальцы его явно не убедили, поэтому на очередную Сонину фразу, начинающуюся со звонкого «М-м-м-м... А-а-аня!», он не выдержал и всё-таки сказал:

— София, перестань её дёргать. У неё День рождения, хотя бы сегодня побудь спокойной, в качестве подарка.

Я посмотрела в зеркало, надеясь взглядом выразить всё своё негодование (ни за что вслух не признаюсь, что постоянные дёрганья моего бедного локтя уже действительно стали чуток действовать на нервы), но историк смотрел прямо перед собой.

Соня изобразила ртом идеальную «О» и посмотрела на меня так, будто её только что глубоко оскорбили.

— У тебя что... сегодня День лождения?
— Да.
— Плавда?
— Да.
— Ясно. — Соня сложила ручки на груди и отвернулась к окну.

На этот раз Бестужев всё-таки поднял глаза к зеркалу и мы недоуменно переглянулись. Я потянулась к Соне, но Евгений Андреевич кашлянул и едва заметно покачал головой.

Это типа «сама отойдёт»? Ну ладно, конечно... Но почему на меня вообще обиделись?.. Желаю осознавать!

До торгового центра мы добрались в молчании. Точно так же поднялись на последний этаж до любимой Сониной кофейни, то бишь Старбакса, где помолчали ещё минут пять. Правда мы с Бестужевым не совсем молчали, потому что он периодически тихо комментировал мне на ухо всё, что происходит вокруг, и это почему-то было так смешно, что мне стоило огромных усилий не перепугать всех вокруг своим хохотом.

Правда за столом пришлось всё-таки сидеть тихо, чтобы не дай бог Соня чего-нибудь не услышала. При виде её угрюмого личика настроение стало стремительно ползти вниз.

И почему её так обидела новость про мой праздник?..

Наконец, через пять минут строгой молчанки она порывисто развернулась к нам с Евгением Андреевичем и чуть не захлебнулась собственными словами:

— А вы!.. Вы! Почему вы мне ланьше не сказали?!
— Про что, Сонечка? — осторожно начала я, не совсем понимая, о чём идёт речь, но радуясь, что она хотя бы перестала нас игнорировать.
— Пло твой День лождения!!! Зачем склыли?! Говолите! — Она звонко хлопнула ладошкой по столу, и я внезапно узнала в ней Татьяну Алексеевну.

Я пожала плечами, переглядываясь с учителем.

Соня повернулась к отцу и не совсем прилично указала на него пальцем.

— Это ты?

Дабы предупредить уже явно поднимающееся у Бестужева возмущение и лекцию о правилах приличия, которую он бы, наверное, сейчас несомненно ей прочёл, я быстро схватила Соню за руку.

— Прости, Сонечка, это не папа. Это всё моя вина, я не сказала.

Она обиженно надулась и выдернула руку.

— Почему?
— Не знаю... Почему ты злишься?

Соня несколько секунд сверлила хмурым взглядом стол, а потом тихо сказала:

— Я не успела подалок налисовать. И папа тепель меня залугает, потому что я без подалка плишла.

Удивительно, как мои глаза не выкатились из глазниц, так широко я их раскрыла, услышав это откровение. С этим же видом я повернулась к застывшему в шоке Бестужеву. Он приоткрыл рот, пару раз пробежался взглядом по мне и Соне и наконец отмер:

— Когда это я тебя ругал за такое?..
— Ты меня всегда лугаешь, — парировала девочка и отвернулась.

Я мрачно глянула на Евгения Андреевича.

— Вы чего ребёнка постоянно ругаете?

Он посмотрел на меня таким взглядом, что до меня дошло, что я, кажется, что-то не так поняла...

— Ложь, клевета и провокация, — сухо отозвался он. — Маленькая бестия тебя просто разжалобить пытается, да, чертёнок? — вдруг ласково обратился он к Соне и потянулся к ней через весь стол, а я решила взять слово «бестия» на заметку для этой чудной (ударение по вкусу) семейки.

Может, и контакт переименую даже.

— Нит, — ответила Соня, уворачиваясь от отца.
— Дат. Сейчас как дёрну за хвостик, будешь знать.
— Не дотянешься! — неожиданно засмеялась она, вскочила и спряталась за стулом.

Наблюдая за этой сценой, у меня не получилось сдержать улыбку. Да уж, правду тогда говорил Евгений Андреевич, она и правда, что называется, немного «шило в попе».

— Видишь, — наклонился ко мне учитель, не отрывая смеющегося взгляда от дочери. — Придуривается она.
— Я не плиду-ва-юсь! — тут же отбила Соня, хотя по глазам было видно — слово ей такое пока незнакомо.

Мы с Бестужевым засмеялись, переглянувшись, и я неожиданно застыла, любуясь им.

Как блестят и искрятся его глаза; как растягиваются в широкой улыбке губы; как смешно морщится нос, когда он корчит дочери рожицу; как запускает ладонь в и без того взлохмаченные волосы.

И этот мужчина, сто восемьдесят пять сантиметров чистой лучащейся радости, сидит тут сейчас со мной, в мой День рождения, веселится с дочкой, улыбается мне так, как никто никогда не улыбался и смотрит этим... взглядом. Нежным, спокойным.

Я почувствовала, что снова начинаю краснеть, и даже ещё немного, и заплачу, расчувствовавшись, и отвела взгляд. Бестужев это заметил и забеспокоился.

— Всё хорошо?

Я закрыла лицо руками. Соня, судя по звуку, тоже не поняла, что случилось, потому что резко затихла и села обратно.

— Всё замечательно, — уняв дрожь в голосе, искренне ответила я и убрала руки от лица. — Сонечка, я тебя очень-очень люблю, и никакие подарки мне не нужны. Мне достаточно того, что ты сейчас здесь, со мной. Спасибо.

Я наклонилась и поцеловала её в щёку. Соня удивлённо смотрела на меня, потирая щёку ладошкой.

— Не за что...

Она, кажется, хотела сказать что-то ещё, но посмотрела на папу и почему-то передумала. А я, смущенная таким внезапным неконтролируемым проявлением чувств, уткнулась в свою чашку с какао и закрыла глаза. Надеюсь хоть, покрасневшие щёки можно будет списать на пар от напитка.

На Бестужева я принципиально не смотрела, но всё то время, что сидела носом в какао, я чувствовала на себе его взгляд.

— Пап! Хочу сахалной ваты! Пойдёмте за сахалной ватой! — вдруг почти что выкрикнула Соня, распугивая неловкость и накинувшиеся на меня загоны.

Евгений Андреевич хмыкнул.

— Сегодня Анин день, значит, будем делать, что она захочет.

Соня тут же с надеждой вцепилась в меня щенячьим взглядом, и я с улыбкой наконец решительно развернулась к Бестужеву, надувая губу, как Соня.

— Хочу сахарной ваты! Пойдёмте за сахарной ватой!

Учитель, сдаваясь, поднял руки в примирительном жесте.

— Хорошо-хорошо, как пожелает сеньорита.
— Сеньориты, — поправила я важно и залпом допила своё какао.

Соня мне поддакнула и повторила мой какао-подвиг, только через трубочку.

— Всё! Мы готовы идти в путь, да, сеньорита номер один? — сказала я Соне, беря её за руку и вместе с ней вставая из-за стола, пытаясь игнорировать тут же закрутившееся в голове «I love it when you call me señorita». — Нас ждёт много приключений на пути к сахарной вате!
— Да!

Она подпрыгнула и повисла на моей руке. Я сделала вид, что мне ни капли не тяжело. Бестужев, однако, внутреннюю муку мою тотчас распознал и взял Соню за вторую руку, возвращая мне способность твёрдо стоять на ногах. Я благодарно ему улыбнулась и потопала к выходу, выставив левую руку как дедушка Ленин. Соня тут же вырвалась из отцовской хватки и повторила за мной.

— Вперёд, товарищи, на буржуев!
— Бужлуев!

Где-то сбоку послышался звонкий исторический фейспалм.

Тут прям на подходе к эскалатору нас остановил работник центра и перекрыл его красной верёвкой. Изволили-с сломаться.

Я бодро развернулась на сто восемьдесят градусов, перехватила Сонину руку и, снова вытянув свободную руку вперёд, потащила всю нашу «ораву» в обратную сторону.

— Мы пойдём другим путём!*

Возможно, второй исторический фейспалм мне просто послышался. Но это не точно.

***

— С ума сойти, как мы успели к закату?..
— Понятия не имею. Думал, солнце давно уже село.

Мы с учителем стояли на набережной, прислонившись спинами к широким каменным перилам и смотрели на ярко-оранжевое апельсиновое небо. Переменившийся за день тёплый южный ветерок ласково потрепал волосы и принёс мне с собой лёгкий аромат хорошо знакомого мне цитрусового одеколона. Я мечтательно прикрыла глаза, наслаждаясь любимым запахом и нежным солнцем, отдающим нам с Бестужевым своё последнее тепло уходящего дня.

Боже, клянусь всеми своими решенными пробниками по истории, это самое лучшее восьмое апреля в моей жизни.

Где-то рядом носилась Соня в полной уверенности, что отдаёт команды проплывающим под мостом кораблям. Вдруг она остановилась прямо перед нами, крутанулась на пятках и тоже подставила лицо лучам. Потом подняла к небу липкие от ваты руки и, попеременно закрывая то один, то другой глаз, стала любоваться сверкающими в закатном солнце сахарными кристалликами на растопыренных пальцах.

— Папа! — Она снова крутанулась на пятках, и я в который раз задумалась, как у неё ещё не закружилась голова. — А я с такими липкими луками смогу ходить по потолку?

Евгений Андреевич, до этого щурившийся на солнце, как довольный кот, резко опустил глаза на дочь.

— Только попробуй это дома провернуть, и ты у меня на потолок переселишься.
— Ула!!!

Соня это, как угрозу, явно не восприняла и начала прыгать, кружась вокруг своей оси. Мне скоро вместо неё плохо станет от таких выкрутасов.

— Хочу на потолок!
— Зачем тебе на потолок, апельсинчик?

Соня остановилась и надулась. Она сегодня в оранжевой водолазке, так что я повадилась называть её апельсинчиком. А ей это прозвище, похоже, не особо нравилось, потому что она каждый раз надувалась, как воробей, и смешно морщила нос прям как папа. Из-за этого, собственно, я и продолжала её так называть. Да, я знаю, я настоящий изверг.

— Надоело быть маленькой, — сказала Соня, на этот раз словесно проигнорировав такое обращение. — Я вылосту и стану во-о-о-о-от такой, — Она встала на цыпочки и вытянула руку насколько могла высоко вверх. — Даже выше папы. И мне всё-всё оттуда будет видно. И я достану до той большу-у-у-ущей сахалной ваты!

Соня показала пальцем куда-то за нашими спинами, и, развернувшись, я увидела огромное облако, когда-то белоснежное, а сейчас окрашенное алыми всполохами заката. Оно плавно надвигалось на нас. Соня запрыгала на месте, поднимая к нему руки.

— И зачем тебе это? — с лукавой улыбкой спросил Бестужев, — Вот вырастешь, станешь выше меня и будешь самолёты макушкой сбивать.

Соня уставилась на него огромными глазами.

— А ты сбиваешь?!
— Я? — притворно удивился учитель. — Не-е-ет! Но ещё вот столечко, — он показал пальцами сантиметров пять, — и начал бы сбивать.
— А я вылосту во-о-от на столечко выше, — с чувством выигранного спора сказала она и показала сантиметр.
— Отличный выбор, — просто ответил Бестужев и расслабленно положил на перила локти.

Соня опустила голову и шмыгнула носом.

— Сто лет ждать, пока вылосту...

Евгений Андреевич чуть склонил голову, с прищуром глядя на дочь, а потом неожиданно оттолкнулся от перил, подошёл к Соне и, схватив её за крохотную талию, поднял себе на плечи, казалось, совсем не обращая внимания на сначала испуганный, а потом восторженный крик. Она обхватила ногами и руками папину голову, случайно заехав тому пальцем в глаз, отчего он охнул и дёрнулся. Соня только шире заулыбалась и взвизгнула. Потом она начала с восторгом озираться по сторонам.

— Аня-я-я-я! Смотли, какая я высокая!

Я рассмеялась и энергично закивала.

— Ты самая настоящая великанша.
— Да!
— А ну-ка, — сказал Бестужев, — сделай вот так.

Он развёл руками в стороны на манер крыльев, и когда Соня повторила, он крепко схватил её за ноги и побежал по мостовой под аккомпанемент из счастливых криков. Через пару минут он уже пробежал в другую сторону, и я не удержалась и чуть не захохотала в голос.

Ох, кому расскажи, что видела строгого историка, носящегося с ребёнком на плечах, меня бы, наверное, посчитали сумасшедшей.

Наблюдая за этой семейной идиллией я вдруг подумала, что я тут вообще-то лишняя. Не успела я капитально расстроиться, как Бестужев остановился где-то в десяти метрах и указал на меня. Соня повернула ко мне голову и радостно замахала обеими руками так, что Евгению Андреевичу пришлось слегка наклониться вперёд, чтобы она не упала. Он тоже помахал, и я, разглядев его улыбку, стала махать в ответ, а потом вытянула обе руки и стала изображать знаки регулировщика, крикнув:

— Самолёт собирается совершать посадку?
— Нет! — крикнула Соня, снова разводя руки в стороны. — Я так домой полечу!

За спиной раздался сигнал корабля, я развернулась и глянула в воду.

Как же я не хочу, чтобы этот день заканчивался.

Солнце село, и я решила догнать свой самолёт.

***

— Прости, что сегодня так сумбурно получилось. И... что тоже без нормального подарка, — вдруг тихо произнёс Бестужев, подавая мне чашку с чаем.

Я поставила чашку, встала и подошла к нему, недоуменно заглядывая в глаза.

— Вы чего, с ума сошли? — сказала я чуть громче, чем ожидала, и испуганно посмотрела в сторону детской.

Соня уснула ещё в машине, так что последние полчаса мы сидим кухне и передвигаемся, как привидения.

Я повернулась обратно к Евгению Андреевичу, но не решилась поднять на него взгляд и принялась рассматривать воротник его домашней футболки (аллилуйя, она существует).

— Про какой подарок вы говорите? Я никогда... Я, можно сказать, никогда не праздновала дни рождения вообще. Мне всегда ужасно не везло в этот день. Прям по-крупному. — Я печально улыбнулась. — А вы подарили мне лучший в моей жизни праздник и ещё за что-то прощения просите. Я сегодня позавтракала красной икрой, буквально прикоснулась к давней мечте о бачате, впервые попробовала сладкую вату... Да! И не смейтесь, правда впервые. Встретила закат на Москве-реке, провела с вами и Соней замечательное время.

Я всё-таки набралась смелости поднять взгляд на учителя. Он пристально смотрел на меня так же, как тогда, когда я внезапно сказала днём Соне, что люблю её. Я не сдержалась с ухмылкой добавила:

— И наконец узнала о вас что-то новое. Серьёзно? Кизомба?

Бестужев смущённо отвёл взгляд и потёр шею рукой. Я проследила за ней взглядом и снова вспомнила, как сегодня он катал Соню. Оказалось, она наставила ему пару синяков.

— Ну знаешь, у каждого своё криминальное прошлое.
— Я серьёзно, — сказала я с непонятно откуда взявшейся уверенностью, и мягко обхватила его лицо ладонями, ощущая приятное покалывание щетины. — Спасибо. Правда. За всё. Для меня это очень много значит. И особенно... Не знаю, насколько странно и глупо это прозвучит, остаётся только надеяться, что вы меня за это не убьёте, но... Особенно за то, что позволили мне сегодня почувствовать себя частью вашего мира. — Я кивнула в сторону Сониной комнаты и улыбнулась так же, как он сам минуту назад, вспоминая кизомбу своей юности. — Спасибо.

Бестужев мягко притянул меня к себе и обнял, пристроив подбородок на мою макушку. Вот удобно ему...

Я положила голову ему на грудь и закрыла глаза, прислушиваясь к ритму сердца. Тут что-то меня дёрнуло (возможно осознание, что я теперь вроде как имею на это право), я встала на цыпочки и, обвив его голову руками, прижалась к губам. Через мгновение сильные руки крепче обхватили мою талию.

Мой первый «совершеннолетний» поцелуй с историком.

Эта мысль заставила меня улыбнуться сквозь поцелуй. Да, у меня самые странные в мире отношения, но я ни на что не свете бы их не променяла.

Я отстранилась, с удовольствием глядя на его расширившиеся зрачки.

— Но раз вы заговорили о подарке. Можно одну последнюю просьбу?

Бестужев как будто не сразу понял, что я вообще сказала, но через пару мгновений кивнул. Я снова поднялась на цыпочки, но на этот раз, чтобы прошептать на ухо:

— Станцуете со мной?

Он удивлённо уставился на меня.

— Что?..
— Кизомбу. Я сегодня учила её... Покажу, чему научилась. Может быть, наедине не буду стесняться.

Но вообще-то моей единственной целью ещё с того самого момента, как я узнала, что кое-кто — профессионал, было увидеть этот танец в его исполнении.

Евгений Андреевич несколько невыносимо долгих секунд молча смотрел мне в глаза. Вздохнул, отвёл взгляд и поджал губы. Потом, словно бы извиняясь, ласково провёл рукой по моей щеке, потом большим пальцем разгладил складку между бровями (я и не заметила, как нахмурилась) и, наклонившись, легонько поцеловал в уголок губ.

— Прости, милая, но, пожалуйста... не проси меня об этом.

Тут я осознала, что уже давно не дышу, и резко втянула ртом воздух, судорожно кивнув. Я обхватила его избитую шею руками и, притянув к себе, крепко-прекрепко обняла.

— Я не знаю, что случилось, но обещаю, вы никогда больше не услышите от меня об этом.

Он уткнулся носом мне в волосы, на секунду сжал ещё сильнее прежде чем отпустить, сказав, что пора ложиться спать. Я кивнула, взяла свой уже почти остывший чай выпила залпом. Пока я споласкивала чашку, Бестужев ушёл стелить постель.

Часы над холодильником тихонько звякнули, оповещая о полуночи, и я печально выдохнула, поворачивая к ним голову. Ну вот и всё...

Тут глаза зацепились за холодильник, то есть, за рисунок на нём, висящий прямо на уровне глаз. Тот самый Сонин рисунок.

Правильно... Подумаешь, всего лишь день сменился ночью, ничего необычного. Зато самое драгоценное, эти воспоминания, они будут со мной всегда.

Я с улыбкой провела пальцами по немножко кривоватой разноцветной надписи на рисунке.

«Папа, я и Аня».

___________________________________________________
*закладка — схрон наркотиков) В данном случае — алкоголя
*кошерный — (тут) шикарный
*шарфбург — отсылочка к "свитербургу" Мэйбл из Гравити Фолз
*убийца с улицы Морг — орангутанг из произведения Эдгара По
*гаптофобия — боязнь прикосновений
*бачата и кизомба — виды латиноамерикнских танцев (вдохновлялась этим -
&list=LLx1Ny9o4lb-INTwas3KvHOA&index=4&t=0s)
*encantado — что-то вроде "очень приятно" (исп.)
*тот самый мем с Вилли Вонкой — https://cs10.pikabu.ru/post_img/big/2018/04/07/8/1523108716150658595.jpg
* "Мы пойдём другим путём" — знаменитая цитата Ленина

Ещё я наконец сделала то, о чём грезила уже 4-ый год — нарисовала арт) Переходите в группу и смотрите, так сказать, эксклюзивную иллюстрацию к главе))) Для атмосферы :) => https://vk.com/club128060731?w=wall-128060731_483