Всего две недели прошло с тех пор, как Чонгук перешел в школу Святого Патрика, но он уже совсем не помнил, как проводил раньше свои дни - мысли о Лалисе Манобан полностью им завладели. И если раньше даже минутные наблюдения за кем-либо казались ему чем-то невыносимым, теперь он мог хоть все уроки просидеть, смотря на эту девушку, не отводя взгляда. Даже этого было мало, поэтому он ходил за ней повсюду, куда бы Лиса ни направлялась. Он знал ее расписание, изучил все ее факультативы и стал ее личным тайным телохранителем, который вечно был с девушкой. Парень смог бы защитить ее ото всех, если бы не необходимость быть в тени и играть умственно отсталого человека. Да еще и "молодой человек" этой прекрасной девушки все портил - Чонгук не раз представлял, как вырывает глотку этому ублюдку, который так мерзко обходится с ней, с этой чудесной девушкой, что снится ему каждую ночь. Да, он, и вправду, не верил, что влюбленность может быть такой, как о ней пишут, но сейчас, с каждым днем он убеждался, как был неправ. Теперь боли в горле были не так сильны, когда голова занята только одним - созерцанием лисы и восхищением этой девушкой, так похожей на ангела.

Он не решался к ней подойти, да и знал, как это глупо и бессмысленно. Она, как и все, считает его идиотом. Как он и хотел изначально. И все же так хотелось познакомиться с ней. Часто, следуя за девушкой, Чонгук представлял, как он с ней знакомится, и каждый раз обрывал себя, думая - "Зачем? Кому от этого будет лучше? Ты болен, кретин. Да и вряд ли теперь она на тебя посмотрит, для нее ведь ты просто жалкий больной мальчик. Пожалеет, и что дальше?"

Все же, что бы Чонгук ни думал, и как бы он ни уговаривал себя держаться от Лисы подальше, он уже не мог не мечтать о знакомстве с ней. И вот, это свершилось. Уже в тот вечер, когда они познакомились, чонщ знал, что его ждет. Врачи запретили ему не только петь, но и говорить, так как любая нагрузка могла плохо сказаться на состоянии парня. И он бы так и следовал этому указанию, издавая звуки только по необходимости, но теперь все изменилось - наконец, он заговорил с ней. С этой девушкой, что очаровала его еще при первой встрече. Она была так напугана и чем-то расстроена, хотелось помочь ей, вылечить ее хандру. Если бы только он знал, как это сделать... Единственное, что сейчас он может - проводить ее до дома и удостовериться, что она в безопасности. Ну и пусть он открылся ей в такой странной ситуации, плевать. Теперь важно было другое - его больше ничего не остановит. Болезнь? Рекомендации врачей? Неважно. Он переживет. Ради нее он потерпит. Лишь бы быть рядом с ней.

Именно так он думал, лежа в постели и воодушевленно прокручивая их первый разговор в очередной раз. Боль не так сильна, а может даже стала еще меньше, как ему показалось в его эйфории, так что он выдержит. Теперь ему просто необходимо говорить, и как можно больше, как можно интересней и лучше, чтобы удержать ее. Девушки любят болтливых парней, он это прекрасно знал, а еще он знал, что ему станет хуже, знал, что боли будут только усиливаться, и что никакие лекарства ему не помогут. Он знал это, когда говорил с ней на крыше, прекрасно понимал, придумывая план мщения. "Терпи, ты делаешь это для нее" - повторял он себе все утро эту мантру, идя в школу только с одной целью - смешать Кима с грязью, только бы его Лису никто не трогал. "Сейчас будет больно, но ты терпи. Думай о ней. Если ты отступишь - больше никак не сможешь ее защитить от этого ублюдка" - шептал он себе под нос, развешивая фотографии пьяного Тэхена на стенде. Его трясло, все нутро ему говорило, чтобы он этого не делал, по горлу уже шли болезненные спазмы в предчувствии невыносимой боли, но парень ведь знал - люди слишком тупы и ленивы, сами они ни за что на стенд не посмотрят. Тем более, если у них уже есть жертва. Нет, ему нужно привлечь их внимание. Пускай таким способом, но он должен это сделать. Даже после всего произошедшего, во время недели дикой агонии дома, когда его словно рвало изнутри, и даже издать стон было невозможно от невыносимой боли, он думал о том, что все сделал правильно, что он спас ее, а остальное ерунда. Это просто пустяки, он выдержит, ему не привыкать. Это пройдет, надо только подождать.

Побои Тэхена были в радость. Да, было больно осознавать, что Она ушла тогда из столовой, а потом вернулась и сказала те неприятные слова. Девушка была зла на него, хотя сама еще не понимала, как ошибается. Чонгук не винил ее за это предательство. Он даже был рад, что теперь ее не трогают, что переключились на него. Сам того не осознавая, Тэхен и его друзья только помогали Чонгуку справиться с постоянно ноющим горлом - думая о том, что у него болит все тело после, хоть и слабых, но все же побоев, он совсем забывал, что смертельно болен и почти не чувствовал дискомфорта в горле, мог спокойно поесть или сделать что-нибудь, что раньше приносило больше страданий. Хоть в чем-то этот придурок был полезен.

Было очень неловко, когда Лиса узнала, что он болен. Она не должна была это знать. Она не должна сочувствовать ему, утешать, жалеть. Он не этого от нее хотел. Хотя с другой стороны теперь можно было молчать, если слишком больно, она понимала это и не задавала ненужные вопросы. А самое главное во всем этом - она не отстранялась от Чонгука. Наоборот, старалась быть ближе. То есть, зря он переживал? Она благоволит ему? Тогда просто к черту болезнь, если это так.

Даже стало как-то легче. Говорят же, что положительные эмоции лечат. Так может и болезнь парня пошла на убыль, когда он начал общаться с Лисой? Ведь теперь и есть не так больно, и заснуть куда проще. Да, сейчас уже спать не дают не тянущие спазмы в горле, а вдохновенные мысли о любимой девушке. Раньше, когда он еще был здоров, перед сном Чонгук думал, как разводил всяких идиоток, как умело он вешал им лапшу на уши и добивался всего, что ему было нужно от них. После, все его мысли были о внезапной болезни, поедающей его тело, что подкреплялось усиливающимися болями. Но а сейчас он думал только об одном - сегодня он был рядом с ней, и, судя по тому, как вела себя девушка, она была этому рада. А значит, его общество ей приятно. Может, у него будет шанс. Хотя о каком шансе он может мечтать, если он в скором времени умрет?

Чонгук не верил в свое выздоровление ни минуты. Он был болен уже во второй раз, неужели с ним произойдет чудо? Все это было бы смешно, если бы не было так грустно. Остальные тоже не верили в выздоровление. Хотя и притворялись, что ждут этого. Только кроха Минни и Лиса с такой глупой, но милой наивностью говорили ему, что он поправится. Чонгук улыбался, слушая это, но изнутри его разрывало от боли и отчаяния - ни черта подобного, и вообще вряд ли он доживет до следующего Рождества. Он ведь не был идиотом, хоть и притворялся таковым, он знал все о своей болезни. А еще у него был предыдущий опыт, с которым можно сравнивать. В этот раз он стремительнее терял вес, боли казались сильнее, опухоль явно чувствовалась под тонкой кожей на шее, а от ее размеров было тяжелей дышать. Раньше голос парня был куда звонче, теперь же он отдавал хрипотцой. И постоянный мерзкий привкус во рту стал уже чем-то обычным и неотъемлемым. Да, однозначно, он уже не жилец. Но куда проще было ждать своей кончины рядом с прекрасной девушкой, в которой он просто души не чаял после их недолгого общения.

Казалось бы, что ничего не может уже быть хуже. Просто нужно ждать свою кончину. Смириться с этим и доживать остатки своей жизни. И снова все кардинально изменилось - он воссоединился с друзьями. Да, ему их не хватало, это факт. Парень уже забыл, когда в последний раз чувствовал такой прилив сил. Забыл, как они вместе веселились и валяли дурака. Как бережно создавали свою группу. Сейчас он понимал, как же плохо ему было без друзей.

На первой же репетиции Чонгук почувствовал, как оживает. Струны в его душе, которые замерли после побега парня, снова заиграли. От этой игры он исполнился блаженной умиротворенностью и счастьем. Это то, что было нужно. Музыка была частью его жизни, она была в нем. Как же он сглупил, когда бросил ее. И как же он был рад снова вернуться.

Теперь-то, думал Чонгук, можно и дожить остаток своих дней. С друзьями и любимой. Хотя она так и не знает о его чувствах, зато находится с ним рядом. Но парень и представить не мог, как он ошибся. Только первый день был таким радужным. А дальше начался кромешный ад. Свято веря в то, что Кейт может ему помочь, Чонгук все рассказывал ей о Лисе, и что он чувствует к ней. Он думал, что подруга поймет его и будет только рада, если ее друг хоть ненадолго станет счастливым. Раньше Чонгук прекрасно обходился своими знаниями психологии и обаянием, но теперь ведь дело было не просто в увлекательном времяпровождении с очередной курицей - сейчас он должен был наверняка знать, что все делает правильно, что он не совершит ничего такого, от чего бы мог потерять Лису. Поэтому-то он и попросил помощи у Кейт - она ведь девушка, она понимает все куда лучше. Она обещала давать советы, которым тот будет следовать. Только обещания были даны, но действий так и не последовало. Все, что слышал Чонгук от подруги, так только упреки, что он все делает неправильно. Что бы он ни сказал, как бы ни повел себя с девушкой, ответ Кейт был один - "Ты идиот. Как ты вообще до этого додумался? Нет, такое не может понравиться, забудь. Только портишь все". Парень не понимал, как такое могло быть - он делал то же самое с другими девушками и все было в порядке. Что же теперь не так? Он был растерян. Если при первых встречах с Лисой он мог верить, что она к нему неравнодушна, то после всего, что говорила ему Кейт, он едва мог понять, как его все еще терпит эта девушка, в которую он влюблен. Постепенно, вся легкость в общении с ней пропала. По-крайней мере, для парня. Он боялся сделать хоть что-нибудь, так как не мог предугадать реакцию девушки. А если что-то и делал - всегда был удивлен и обрадован тому, как повела себя Лиса. Он наполнялся радостью на целый день, пока вновь не обсуждал произошедшее с Кейт - она мигом возвращала его "с небес на землю" - "Сказала, что рада тебе? Ну да, верь ей, дурак. Да она же жалеет тебя. Про твои сочинения она сказала, что это чушь. И вообще, ей надоело это слушать, поэтому она и ушла". То есть, его скрытого признания она не приняла? Как же хорошо, что он не показывает свои чувства, а то выглядел бы полным болваном. А еще Лиса так быстро убежала в тот вечер, вся такая расстроенная и, кажется, обиженная. Неужели, он обидел ее? Это же катастрофа! Чонгук готов был бежать за ней, чтобы все выяснить и попросить прощения, но было слишком страшно - он же все испортит окончательно. Конечно, парень прекрасно знал, что она ему не перезвонит. Поэтому он поехал к ней, чтобы удостовериться, что Лиса дома, цела и невредима. Свет в ее окнах был выключен. Наверно, уже спала. Но Чонгук хотел быть уверенным, поэтому стал кидать камушки в ее окно, чтобы девушка выглянула наружу. Им овладела паника, когда он понял, что она все еще переживает и даже плачет - да что такого парень мог сделать, чтобы так ее обидеть?! Или же ей настолько противно его общество? Это было подобно концу света. Чонгук не спал всю ночь, только и думая о том, что любимая девушка его ненавидит. Кейт добилась своего, она хорошо промыла мозги своему другу. Как он не верил в свое выздоровление, так и перестал даже думать о том, что Лиса ответит взаимно на его чувства.

Весь последний месяц до отъезда был просто адским. Хотя и в аду, наверно, не так ужасно. Помимо того, что парень страдал от неразделенной любви и вечных нападок подруги, теперь еще и боли в горле становились с каждым днем все сильнее. Чонгук чувствовал, как сложно воздуху добираться до лёгких через растущую опухоль. И глотать теперь было еще больнее, как бы тщательно парень не пережевывал еду. А репетиции были подобны пыткам. Каждый раз Чонгук обещал себе, что будет аккуратней и сдержанней. И каждый раз он нарушал это обещание. Как он мог быть сдержанным, занимаясь любимым делом? Это было бы подобно предательству, если б парень исполнял музыку, что называется, "на отвали". Может, есть люди, которые относятся к этому делу кое-как, но Чонгук не мог себе такого позволить. И в то же время он понимал, что именно эта одержимость любимым делом его и убивает. Он чувствовал себя, словно солдат-фанатик, который был смертельно ранен, но все еще рвался в битву, дабы защитить свою страну в войне. Это было похоже на мазохизм и помешательство - чем громче парень пел, тем сильнее начинало болеть горло, и тем больше он возвышал свой голос. Как будто ему нравилось чувствовать привкус собственной крови на губах. И словно конвульсии по всему телу, подобные разрядам электрического тока, доставляли ему невероятное удовольствие. Чем хуже было Чонгуку, тем яростнее он продолжал. А позже, оставаясь один в ночи, сотни раз умирал от боли и мучений, на которые он сам себя обрек. Кое-как умудряясь уснуть, он тут же просыпался - начиналось утро очередного невыносимого дня, в котором его ждет девушка, что никогда не примет его чувств, подруга, пытающая его одним только словом, и любимое занятие, которое приносит только боль и уныние. А еще нужно притворяться, что все хорошо, что все прекрасно, великолепно и лучше просто быть не может. Это была истерика - когда ничего не может быть хуже, начинаешь сходить с ума и сквозь слезы смеяться над самим собой. Нужно хоть как-то узнать, вдруг, Лиса все же сможет его полюбить. Ради этого приходится терпеть этих тупых одноклассниц, заигрывать с ними, но ей абсолютно все равно, а тут еще и придурок Хосок, который тоже в нее влюблен. Чонгук бы не удивился, если бы девушка выбрала этого забитого старосту, а не его. И это злило его, доводило до бешенства. Почему все против него? Когда это кончится? К концу месяца, единственное, чего хотелось Чонгуку - умереть. Он больше не мог так жить. Он словно был во тьме, вытягивающей из него все силы. Конца ей не было, и как бы Чонгук ни пытался найти хоть какой-то светлый огонек - тот гас в мгновение ока, даже не дав парню насладиться хотя бы минутой этого света и тепла.

Под конец парень сдался - во время репетиции началось кровотечение, с группой было решено завязать. Чонгук понял, что скоро все кончится. Теперь уже ему ничего не было нужно. И все его старания, все попытки стать ближе к любимой девушке уже бессмысленны. Осознав это, он решил, что более бессмысленными будут его походы в школу. И парень заперся в своей комнате, изредка выходя из нее. Он сидел в одиночестве, ни с кем не говоря, не отвечая на звонки. Только и делал, что играл на гитаре, лежа на своей кровати. И, как ни странно, его не печалила мысль о скорой кончине, в голове вертелся совершенно другой вопрос - почему он так и не смог добиться взаимности от Лисы? Конечно, вроде как между ними была дружба, но он в нее не очень верил. Скорее, она просто не знала, как отвязаться от парня. Зато теперь радуется, что он вновь исчез. Так больно было думать об этом. И сейчас вся боль, и физическая, и душевная, терзала не только его тело - она постепенно уничтожала его разум. Все, о чем он думал - «Она уже и забыла обо мне. И вся ее забота, все переживания были просто напоказ. Права была Кейт, ей всегда было плевать. Почему все так? Да и теперь уже все равно, я умру, а она даже не вспомнит...»

Может, это было наказание? Он мучил девушек. Хоть и законченных стерв, но все же мучил, и вряд ли ему могло быть оправдание за такое. А вдруг теперь Вселенная послала ему эту девушку, чтобы он понял, что было с его «жертвами»? Но ведь вряд ли все те «несчастные» умирали от тех чувств, которые сейчас испытывает он.

С того случая прошла неделя, его разрывало от тоски и досады. Чонгук хотел увидеть ее, но сам для себя решил, что больше не появится в ее жизни по собственной воле - дождется конца и умрет в одиночестве, думая над шуткой, которую с ним сыграла Вселенная.

Парень не поверил, когда услышал за дверью ее голос - Лиса сама пришла к нему? Быть такого не могло, ведь ей же было все равно, что с ним. Не помня себя от волнения, Чонгук вскочил с постели и тут же открыл дверь. В одно мгновение ему стало легче, когда он увидел девушку на пороге. Волна умиротворения прокатилась по телу от ее вида. Пришла. Волнуется, переживает. Все такая же красивая. Неделя - слишком большой срок, чтобы не видеть ее. Чонгук не мог насмотреться на Лису, пока она с таким волнением что-то ему говорила, а он почти не слушал - созерцание предмета любви заняло все его внимание. Удивительно вообще, что он мог поддерживать разговор, если он не слушал девушку. Но, кажется, у него получилось это скрыть, она не заметила. Он рассказывал ей о друзьях, о том, насколько тяжела их жизнь, а сам только и думал - «Почему ж ты такая красивая? Почему ты такая? И откуда? Я боялся, что ты не придешь, Лисичка, а ты пришла ко мне». Чонгук никогда не хотел, чтобы она видела его в таком ужасном состоянии, но сейчас ему было все равно, самое важное - она здесь. И он никогда не мог терпеть ее слез - парень готов был на все, лишь бы она не плакала. Но, как ни странно, теперь ему, отчасти, это нравилось - она плачет, потому что волнуется за него, потому что рада скорому лечению. Она была искренна, когда называла его другом и говорила, что ей не все равно. Это были лучшие слова за последнее время. Значит, смысл жить еще есть. Смысл ходить в школу есть. Ради нее, чтобы она там не умерла со скуки. И чтобы он мог побыть рядом с ней.

Чонгук был так счастлив в тот момент, что почти перестал контролировать свои действия. Опомнился он только когда понял, что приблизился к девушке на достаточное расстояние, чтобы ее поцеловать. И тут же себя остановил. О каком поцелуе могла быть речь? Вряд ли бы ей понравилось целоваться с больным. Да и будь он здоровым, неизвестно, оценила бы она его порыв. Нет, нельзя ее целовать, хоть и безумно этого хочется.

Он проводил ее до дома и вернулся назад. Счастливый и окрыленный. Мама заметила эти изменения в сыне и стала о чем-то догадываться. Ну и пусть, подумал Чонгук, лежа в постели и уставившись в потолок. Зато у него есть смысл жить. Еще немного. Еще немного... Все окрыление в раз ушло, анестезия в виде счастья перестала действовать, горло заболело с новой силой. Жить? А долго ли еще он протянет? И есть ли смысл быть на виду у девушки? Или это был его, так называемый, последний глоток воздуха? Ведь он не вернется из Швейцарии. Точнее, вернется, но уже не сам, его привезет убитая горем мама. Резкие спазмы только подтвердили мысли парня, и последние остатки счастья покинули его. И сил притворяться не осталось. Но все же нужно было попытаться. Нельзя расстраивать Лису.

Чертов идиот, он совсем забыл о выпускном бале! А ведь он ждал его, чтобы позвать Лису на него. И признался бы ей там, наверно. Да, он сказал Хосоку, что признаваться на выпускном в любви очень глупо и смешно, но Чонгук сам не знал, что сделать и как признаться в своих чувствах, поэтому ничего оригинальнее придумать не мог. И вот, теперь он понял, что эта возможность потеряна, ведь он уезжает. Лечение важно. Хотя... а так ли уж важно это лечение, если он все равно уже почти мертв? Может, стоит остаться и сходить на бал? На последнее красочное событие в его жизни? Она против. Она хочет, чтобы он поехал в Швейцарию и лечился. Такая смешная, все еще верит в это. Пускай будет так.

Каждый день последней недели Чонгук старался запечатлеть в своей памяти. Чтобы даже на расстоянии видеть образ Лисы перед собой. И чтобы последние дни дома не были лишены смысла и хоть каких-то воспоминаний. Опухоль уже была слишком большой, чтобы парень мог нормально говорить - он почти не повышал своего голоса, периодически издавал хрипы, кашлял. Но ему все еще удавалось делать вид, что все в порядке, и что он всего лишь бережет свои связки, не более того. За такой длинный период притворства он научился сдерживать боль, скрывать, как на самом деле плохо во время очередного ужасного спазма в горле, как хочется закричать и забиться в истерике от нескончаемых мучительных судорог. Весь день он терпел, притворяясь даже перед родителями, но стоило Чонгуку остаться наедине с собой, вся сила и самообладание тут же покидали его. На теле проступал пот, температура тут же поднималась, становилось невыносимо жарко, а боль в горле начинала набирать свои обороты. Каждую ночь он по нескольку раз прощался с жизнью, проваливался во тьму, а затем снова восставал из нее. И лишь с утра он открывал глаза и понимал, что еще одна страшная ночь позади, что он отсрочил свою кончину еще, как минимум, на 24 часа.

В последнюю их прогулку Лиса пришла в том сером платье. Конечно, она в любом наряде была прекрасна, но в этом платье она была похожа на настоящего ангела, и Чонгук не мог перестать любоваться девушкой. Еще в первый раз увидев его, он не мог отвести взгляда от девушки, постоянно ловил себя на этом и старался держать себя в руках, чтобы не выставить себя абсолютным кретином. И вот, теперь она тоже пришла в нем. Чтобы порадовать его напоследок, он знал это. И был безумно ей благодарен. Они как всегда гуляли и разговаривали. Хотелось сделать что-то необычное. Что-то внезапное, и что точно бы отложилось в памяти девушки. Чтобы она не забыла о пареньке с красными волосами и дурацкой походкой, когда его не станет. Всю прогулку Чонгук думал, что бы ему сделать, но так ничего и не смог придумать. Голос Кейт в голове не давал ему покоя. Он мешал ему, говоря, что все действия парня будут впустую и не принесут нужного эффекта, наоборот лишь все испортят. В самом конце прогулки, проводив девушку до дома, он снова предпринял попытку поцеловать ее. Успел вовремя остановиться - «С чего ты взял, что ей этого хочется? Ты думаешь, что раковые клетки за эту неделю стали приятнее на вкус? Конечно, она всегда мечтала поцеловать больного человека».

Последняя поездка от ее дома. Последняя ночь в своей комнате. Последний скудный завтрак в кухне - парень попытался хоть что-то в себя засунуть, чтобы немного притупить голод. Последний взгляд на дом. И город он запомнит именно таким, каким он видит его сейчас, в последний раз. Слишком много последних действий он совершил за эти пару дней. А что ему еще остается? Но это лишь первый шаг на пути к концу.

В ушах Филипсы, на коленях гитара (еще бы он положил свою Несси в багажник такси), папа спереди рядом с водителем, мама у окна, смотрит на город. Минни прижалась к парню и положила голову на его плечо, обняла. Никто не говорил. Даже таксист молчал. Он тоже знает, что все плохо? Откуда? Почувствовал, что везет труп, который еще не до конца ушел в мир иной?

В наушниках играет подборка My Chemical Romance. Песни выбраны как нельзя лучше - про боль и страдания, истерию и безысходность. Эта группа никогда не отличалась оптимистичными текстами, но то, что играло сейчас, приводило парня в ступор и уныние. Даже его музыка теперь против него. Хотелось разрыдаться и закричать, но он держался. Он знал, что еще слишком рано для этого. Да и вообще, парень надеялся, что до самого конца сохранит свои чувства и боль в тайне, что не выдаст себя. Ну и пусть теперь все против него, хотя бы в этой маленькой битве он должен выиграть.

Она сдержала обещание, вновь надела его. Это немного ободрило парня - нет, весь мир не сможет на него ополчиться, Лиса все еще с ним. Она все еще верит и поддерживает. Так самоотверженно и наивно. И как же он мог забыть о сестре и друзьях? Минни не отходила ни на шаг, Малком говорил всякую чепуху, Кейт расплакалась. Все эти действия были такими разными и непохожими друг на друга, но Чонгук знал, что за ними скрываются самые искренние и преданные чувства. Они тоже в него верят. Верят, что он вернется. И даже не пытаются запомнить этот момент, как это делал Чонгук, прощаясь со всеми. Остается надеяться, что в их памяти достаточно прекрасных моментов с ним, поэтому они будут его помнить даже когда он уйдет.

Лиса тоже расплакалась. Девушки вообще такие чувствительные. По-крайней мере, те, что входят в окружение парня - Кейт, Лиса, Минни, даже мама. Так, может, они чувствуют, чем все кончится? И из-за этого плачут? Нет, Лиса снова что-то говорит о выздоровлении. Глупенькая.

Опять он сделал кое-что в последний раз - посмотрел на своих друзей, прежде чем уйти и больше никогда не вернуться. Шаг второй - конец все ближе. Сейчас рядом осталась только мама, Ванесса и телефон, который еще хоть как-то сможет связать его с жизнью. Через него он еще ненадолго сможет почувствовать себя живым и причастным к этому миру. Наверно, телефон и завершит его недолгий путь. Почему-то Чонгук был в этом уверен - прежде, чем умереть, он позвонит. Еще неизвестно, кому, но он сделает это.

Сон не шел к парню. Мама тоже не спала. И тогда, немного подумав и все взвесив, Чонгук ей рассказал о Лисе, и что он чувствует к этой девушке. Мама грустно улыбалась в ответ, а потом сказала, что итак знала. Что догадывалась. Ну да, ведь она давно все поняла, просто молчала. Видела, как ее сын смотрел на эту девушку, как он менялся рядом с ней. А еще она видела, как Лиса ведет себя с ним. Она же тоже неравнодушна к ее сыну. Чонгук лишь смущенно хмыкнул на это и сказал, что это бред, Лисе было все равно. Мама сказала пару фраз в свою защиту, но не стала сильно давить на парня. Ему итак сейчас тяжело, лишние переживания совсем ни к чему.

От разговора с мамой стало немного легче. Его чувства не выглядят смешными, их поддерживают. И, может быть, мама и сказала правду о Лисе - вдруг, у девушки тоже есть хоть немного чувств, которые испытывает к ней парень. Ведь мама куда лучше разбирается в женском поведении. Да, было бы чудесно, окажись она права. Хотя теперь это уже не имеет никакого значения, им больше не суждено увидеться. Единственное, что осталось - телефонные разговоры. И фото с выпускного, которые девушка обещала прислать. А больше ничего не ждет больного парня.

Его определили в ту же палату, что и тогда. Но теперь она была пустой. Ну да, ведь тот бедняга уже давно мертв. И скоро Чонгук будет там же, где и он. Парень сел на свою постель. Ту же, на которой он жил тогда. Оглядел свой «номер», долго смотрел на кровать ушедшего друга. Шаг номер три на пути к неизбежному.

Началась бессмысленная волокита с анализами, планом лечения. Чонгука водили по врачам для сдачи крови, биопсии и прочих неприятных процедур. Со спокойствием и смирением он терпел, пока врачи терзали его итак уже замученное от болезни тело, и лишь слабые смешки слышались от него, когда в очередной раз ему что-то быстро говорили о его предстоящем лечении. Мама всегда была рядом и с трепетом относилась ко всему происходящему. И все время смотрела с укоризной, когда ее сын втайне бессильно насмехался над действиями врачей. В данной ситуации радовало лишь одно - пока что боли не стали сильнее, а значит, он проживет несколько лишних дней, может, недель.

Очередной удар настиг Чонгука слишком внезапно, хотя он давно морально себя настраивал к нему - его побрили. Вроде бы, в этом нет ничего необычного и плохого. Ведь волосы сами выпадут, химия и терапия сделают свое дело. Но, почему-то, сидя в кресле и смотря, как на пол падают красные пряди, Чонгук почувствовал, что что-то сжалось в груди - он все ближе и ближе к логическому завершению. Сейчас его клеймят, сбривая все под чистую. Ведь все раковые больные выглядят так же, каким сейчас становится он. Теперь было не до насмешек, не до напускного спокойствия и безразличия. Не выдержав, Чонгук закрыл глаза и сжал зубы, сдерживая желание закричать. А спазмы в горле только усиливали его порыв сделать это. Клеймение закончилось. Парень старался не смотреть на лежащие на полу лохмотья. Еще один шаг, четвертый.

Потянулись долгие дни, повторявшие один другой - завтрак утром, несколько минут под облучением, пара часов в обнимку с капельницей и под тихие рассказы мамы, обед, который он почти не ел, как и завтрак. Боли усилились, всякое желание есть у парня отпало, хоть ему и твердили, что сейчас он должен делать это через силу, чтобы подпитывать ослабшее тело и давать энергию на борьбу с болезнью. После, когда мама уходила, он брал в руки гитару и играл, чтобы немного скрасить свое одиночество - к нему так никого и не подселили. И все это сопровождалось невыносимой болью, от которой Чонгук был готов лезть на стену. Даже дышать было тяжело, поэтому он и не думал о том, чтобы с кем-то говорить. Порой, ему казалось, что следующий вдох будет последним, но затем он делал еще один вдох, затем еще один, и болезнь, будто, отступала, хоть недалеко и ненадолго. А бывало так, что она никуда не уходила, и Чонгук по несколько часов мучался в агонии, мечтая лишь о том, чтобы боль хоть чуть-чуть ослабла. Так, он начал калечить самого себя - выворачивал себе руки, бился об стену, впивался пальцами в ноги в попытке оставить болезненную рану, которая немного бы отвлекла его от боли в горле. На ногах почти не осталось живого места от многочисленных царапин, но никакой пользы они не принесли. Один раз, не зная, что придумать, Чонгук выкрал из процедурной скальпель. Когда он, как ему показалось, остался один, он решил им воспользоваться. Можно было просто вскрыть себе вены и закончить на этом свои мучения, но почему-то хотелось еще хоть немного пожить, поэтому он просто бездумно полоснул себе руку. Кровь тут же хлынула из раны, порез неприятно заныл, но произошло чудо - дышать стало легче. Все получилось. Мозг переключился на новую проблему, а о старой забыл. Теперь можно было хоть немного отдохнуть. Чонгук улыбнулся самому себе и закрыл глаза, наслаждаясь покалываниями на месте раны и ощущением, как кровь непереставаемым потоком сочится из нее. Парень сидел на кровати, положив руку перед собой и сжав в другой руке скальпель. В таком положении его нашла мама. Она тут же позвала врачей, подняла большой шум. Но ее сыну было все равно, что происходило вокруг - главное, что горло болело не так сильно. Увидев мать, он только шире улыбнулся и сказал ей об этом, а она, почему-то расплакалась и вышла из палаты. Чонгук наблюдал, как обрабатывают его рану. Он негромко рассмеялся, когда от спирта в ней что-то закололо - еще больше времени без боли в горле. Когда врачи закончили, он попросил оставить ему скальпель, но его не послушали, забрали эту чудесную вещь, дающую свободу, с собой. Мама вошла вся в слезах и обняла счастливого сына. И только тогда он понял, что сделал и как себя вел. Он засмеялся еще громче, чувствуя сокращения в горле с новой силой, но уже не от радости, а в отчаянии, от осознания того, что с ним происходит. Конец все ближе и ближе, он это понимал. Только теперь было неизвестно, что произойдет раньше - Чонгук сойдет с ума от своей болезни, или же болезнь поглотит его первой.

По вечерам звонила Кейт. Расспрашивала, как он. Чонгук, вообще впервые за весь день подавая голос, отвечал ей очень уклончиво, стараясь не пугать подругу. Они немного говорили о всякой ерунде, обсуждали Малкома, экзамены. Обоим это было неинтересно и ненужно, но Кейт не хотела докучать Чонгуку одними и теми же словами о лечении, а парень не хотел расстраивать подругу. Затем, попрощавшись с подругой и дождавшись нужного часа, он звонил ей - любимой девушке. Лишь эти разговоры, хоть и недолгие, но скрашивали его покинутое состояние. Проблема была только в том, что ему приходилось врать, что все хорошо. Но зато во время разговоров он меньше чувствовал боль. Наверно, ее голос был таким целебным. Куда целебнее, чем капельницы, которые ему ставили. От этих коротких разговоров, пускай ненадолго, становилось легче. И лишь ночью все становилось на свои места - боли и спазмы, которые усиливались и затихали, пот и скачки температуры, мрак и мысли лишь о том, чтобы это быстрее кончилось. И безнадежность вперемешку с отчаянием. Именно ночью два этих чувства обострялись в парне. С каждым сокращением в горле он чувствовал, как сокращается его душа, которая уже устала от моральной боли даже больше, чем его тело от физической. Он ждал избавления от этой муки, но каждый раз все прекращалось с наступлением рассвета - боль отступала, и вместе с восходом солнца в Чонгуке поднимались остатки его сил. Очередной день, похожий на все остальные, с его новой болью и новыми попытками ее заглушить. Спустя несколько дней изощренных пыток над самим собой, Чонгук получил то избавление, которое так хотел - ему стали давать морфий.

День выпускного бала. Это был хороший день и одновременно плохой. Хороший он потому, что Лиса пришлет фото. Плохой - он не сможет ей сегодня позвонить, чтобы услышать. С нетерпением он ждал заветного сообщения, а когда оно пришло - впал в ступор, напрочь забыв о болезни, боли, своем отчаянии и приближающемся сумасшествии. До чего же она красива, подумал он. Молчал и даже перестал дышать, рассматривая фотографии. Мама сразу же заметила, что сына что-то увлекло. Не скрывая своего восхищения, он показал ей фотографии и лишь нервно сглотнул, поморщившись от боли, когда мама перевела взгляд на него с экрана. Она ласково улыбнулась, видя благоговение в глазах сына и то, с какой внимательностью он рассматривал эти фото. Они были слабым источником света и тепла, которого так не хватало парню. И их было достаточно, чтобы вновь пробудить в нем поэта. Чонгук не выпускал из рук гитару, попутно записывая строки в телефон, а затем накладывая их на музыку. Он много чего написал, много удалял и стирал из записей, и, наконец, как ему показалось, написал именно то, что нужно было. Его одолела тоска от мысли, что он не признался ей во всем раньше. Но былого уже не вернуть, нужно сделать это хотя бы сейчас, раз до этого не получилось.

Тем же вечером, набравшись смелости, он все ей рассказал. Собрал все свои силы и приготовился к самому плохому исходу. К тому, что она сейчас рассмеется и скажет, что он идиот. И так, наверно, было бы даже лучше. Это было бы куда лучше, чем то, что она сказала ему в ответ. Она была влюблена в него все это время? Мама сказала правду? Все это чертово время, что он был рядом с ней, думал о ней, страдал по ней, оказалось, что она была ближе, чем он считал?! Выходит, его одурачили. Его жестоко обманули. И кто? Его лучшая подруга. Сначала хотелось позвонить ей и выяснить, зачем она это сделала, но потом Чонгук понял, что не хочет ничего слушать. Все равно Кейт ничего бы не сказала. Разрыдалась бы в трубку и стала просить прощения, но точно бы не рассказала, зачем она так с ним поступила. Сейчас ему было достаточно того, что он узнал - Лалиса Манобан, девушка, в которую он сам был до беспамятства влюблен, отвечает ему тем же. А он этого не понял. Как же глуп и слеп он был все это время. И как стал счастлив после ее признания. Казалось, только это сейчас имело значение. И никакая болезнь не имела никакого смысла перед тем, что он узнал только что.

Ночь проходила спокойнее. И дело было не в морфии. Чонгук даже отказался от дозы обезболивающего, о котором умолял еще несколько дней назад. И спать совсем не хотелось. Перед глазами были фотографии на телефоне, а в голове голос девушки, трогательно нашептывающий «Я люблю тебя, Чонгук». Нельзя было представить, что эти слова будут так приятны. Он раньше слышал их. От тех вертихвосток, которых он влюблял в себя. И тогда эти слова звучали глупо и бессмысленно. Теперь же каждое отдельное слово, каждый звук был наполнен смыслом. И ее голос. Такой волшебный и манящий. Нежный и ласковый. Казалось бы, обычный женский голос, но Чонгук не мог его забыть. И не хотел этого делать. Он лежал один в своей темной палате на больничной койке, плавно и размерено дыша, и представляя девушку в темноте его комнаты. Не было боли, не было опухолей или спазмов. Были только фотографии и голос, образ и негромкий шепот. Словно рак был убит, а его место заняла Лиса. Напрочь забыв о своей болезни, Чонгук тихо рассмеялся и тут же зашелся в громком раздирающем кашле. Рак вернулся и прогнал девушку. Палата опустилась в мрак, фото исчезли, а вместо нежного признания он слышал свои мертвенные хрипы. Какое признание? Какая, к чертовой матери, любовь? Его любовь - капельница, а весь его мир - эта мерзкая палата, которая высасывает последние силы.

Это была первая ночь, когда он так и не сомкнул глаз. И весь день он не мог уснуть, хотя у него было много возможностей. Чонгук все время думал о глупости своего признания. Она будет надеяться. Она будет ждать. Да более того, она уже даже могла придумать, как именно будет встречать его в аэропорту. А это было самое ужасное - он дал ей бессмысленную надежду, от которой его милой будет только больнее. Он попытался сказать ей об этом вечером, но только больше расстроил. А ведь совсем не хочется, чтобы последние воспоминания о нем были грустные. Ни капли не хочется.

То ли от того, что он давно не ел, то ли потому что последние силы забрала болезнь, Чонгук успокоился. Он больше не думал о том, как ему больно. Лишь безмолвно терпел эту боль. Слышал, как врач сказал медсестре, что уже пошли метастазы, и лишь улыбнулся, глядя в потолок. Больше не хотелось кричать от отчаяния. И не было слез. Раньше он думал, что будет плакать. Но этого не происходило. Лишь улыбка застыла на губах. Он вспомнил о Йене, том мальчике с соседней кровати с раком желудка. Тот тоже был таким в свои последние дни жизни. Спокойный и безмятежный. Будто предполагал, что уже конец. И теперь Чонгук его понял - Йен на самом деле уже все знал. Почувствовал и принял. Чонгук делал то же самое, он принимал свою судьбу. Он сдался, устав воевать и проигрывать. Воевать с раком, с Лисой и Кейт, с мерзкими богатеями, что шипели на него в тот благотворительный вечер. И сейчас смерть показалась не таким страшным выходом. Скорее, благословенным избавлением. Она хотя бы заберет с собой всю боль. А умирать совсем нестрашно. Нужно лишь закрыть глаза и выдохнуть. И больше ничего не будет волновать.

Мама улыбнулась, войдя в палату. А в глазах было отчаяние. Конечно, врачи ей обо всем сказали. Она села у постели и взяла сына за руку. Замученная не меньше Чонгука. Уставшая от страха перед неизбежным. Больше не в состоянии наблюдать за страданиями своего ребенка. Она даже ничего не говорила. Не могла произнести ни слова. Не знала, что сказать. Тогда Чонгук посмотрел на нее и попросил об одной вещи - он коснулся своей бритой головы и сказал, что не хочет быть клеймленным. Не хочет, чтобы все видели его таким. Это было позорно, это было так жалко. Он не хотел, чтобы его жалели. Мама поняла его. Она кивнула, с силой закусив губу. Закусила, чтобы не заплакать. Но у нее ничего не вышло - слезы сами покатились по щекам. И сын сказал ей, чтобы она шла к себе и ни о чем не волновалась. Сказал, что любит ее, отца и свою маленькую принцессу. Не в силах что-либо сделать, мама поцеловала его в лоб и ответила, что тоже любит его. Попрощалась и ушла. Это было в восемь часов вечера.

Следующие восемь часов Чонгук пытался умереть. Он с силой выдыхал, закрыв глаза, и ждал, что его сердце остановится. Но, почему-то этого не происходило. Все та же боль, спазмы. А сердце продолжает биться. Легкие просят воздуха. Приходилось дышать и делать новые попытки, которые также не увенчались успехом. Теперь Вселенная решила, что он должен жить? Это было уже слишком жестоко. Почему парень не может получить, что ему так необходимо? Какая дикая несправедливость. Какая злая шутка Вселенной. Уже не помня себя от злобы и боли, Чонгук попытался задушить себя, но и это у него не вышло - мозг не давал рукам закончить начатое, инстинкт самосохранения брал свое. Что тогда делать?

В пятом часу, когда Чонгук уже бросил всякие попытки умереть и просто пытался уснуть, чтобы прожить еще один глупый день, его осенило - песня! Она-то точно должна ему помочь. Она его убьет. Резко подскочив на кровати, парень на некоторое время замер - голова закружилась от слабости. Но это ненадолго. Терпеть осталось совсем чуть-чуть. Сейчас надо взять себя в руки и провести этот опасный ритуал. Но как? Спеть самому себе? Так глупо. Нужно было, чтобы кто-то услышал. Ночь, мама не придет. И умирать на ее руках совсем не хотелось. Плюс, до утра он не дотерпит. Дежурная медсестра? Нет, он не подарит ей такую честь. Кто же? Малком? Кейт? Нет и нет. Один испортит момент, не зная, как себя вести. Вторую Чонгук не хотел слышать после ее предательства. Кто? Ответ пришел сам собой - Лиса. Кроме нее больше некому. Но как это сделать? Позвонить? Посреди ночи? Нет, нехорошо. Хотя желание умереть слишком сильно, тревожить девушку вот так совсем ненужно. А если оставить ей сообщение? Голосовое сообщение. И как-нибудь красиво все это сделать. Чтобы не пугать ее сразу. Сказать, что лишь решил исполнить ее просьбу? Да! Отличный план. Тем более, сейчас на самом деле очень захотелось в последний раз связаться с девушкой. Хотя бы так, через сообщение, которое она увидит только утром. Поэтому Чонгук взял телефон и стал писать ей свое последнее послание. От мысли о таком скором конце задрожали руки, а голос хотел предательски сорваться. Но парень сдерживался. Он не подал виду, что что-то может быть не так. Тем более, у него нет времени - есть всего одна попытка, иначе песня убьет его, а он так и не отправит Лисе сообщение. Собрав остатки сил и всю свою волю, Чонгук записал послание. Замолчав, он задержал дыхание и стал отправлять его девушке. Если выдохнет - умрет, и неизвестно, дойдет ли до нее сообщение. Он должен точно это знать, что она его увидит. И поэтому он не выдыхал, внимательно глядя в экран, ярко освещающий черную комнату. Уставшие от ночных издевательств легкие требовали, чтобы он сделал вдох, горло стянуло последними спазмами, но Чонгук продолжал терпеть, держа телефон в дрожащей руке.

«Сообщение отправлено». Прочитав надпись, он выронил телефон и без сил упал на постель. Тяжело и протяжно выдохнул, закрыв глаза. И ничего не произошло. Сердце также продолжало биться. Прошло десять секунд, двадцать, тридцать, минута. Чонгук рывком перевернулся и посмотрел в потолок. Это невозможно. Почему? Почему? Почему? Почему он просто не может умереть? Ведь он готов. Он согласен. Он смирился. Где смерть? Он ведь даже песню спел. Превозмогая боль, он это сделал. Что не так?

Может, дело в Лисе? Мысли о ней не отпускают его? А если...

«День обещал быть скучным и неинтересным - Так рассуждал в своем бреду.
И тут, о боже, провалиться мне на месте,
Вдруг повстречал я эту красоту...»

Он тихо запел в ночной тишине, вспоминая все, что произошло вчера с ним за последние месяцы. Знакомство с «этой красотой», их дружба, беззаботные прогулки. Девичий смех и радостный взгляд. Ее смешные и, порой, нелепые слова. Серое платье из шифона и атласа. Кейт, твердящая, что все старания напрасны. Напуганные зеленые глаза, готовые расплакаться, а после слезы счастья от хороших новостей. И столько слов поддержки, которые свелись на нет словами Кейт. Прощальные объятия, неподаренный поцелуй, телефонные разговоры. Чонгук продолжал петь, больше не чувствуя боли, не кашляя и не дрожа. Он возвышал свой голос и мурлыкал себе в такт. Больше нет болезни. Нет страданий. Только он и эта песня. Черный потолок его палаты. По телу расползалась слабость, руки перестали слушаться, но и это теперь было неважно. Голос охрип, а на губах выступила кровь. Лицо покрылось потом, но это неважно. Ведь есть эта песня в ночи. Игривая и наивная, которую он посвятил своей любимой. Песня - все, что у него осталось.

«В моих мечтах давно уж вместе мы Целуясь, никого не замечаем
Почти дождался я, насмешкам вопреки,
Я ухожу, все также ненормален и отчаян»

Последний шаг. Закончив петь, Чонгук улыбнулся в темноту, закрыл глаза и выдохнул в последний раз.

Конец.

Прим:
я до сих пор плачу и буду плакать.

Та самая подборка, что играла в его наушниках в день отъезда:

My Chemical Romance - Fake Your Death

My Chemical Romance - You Know What They Do to Guys Like Us in Prison

My Chemical Romance - Welcome To The Black Parade

My Chemical Romance - Cancer

My Chemical Romance - I'm Not Okay

My Chemical Romance - Famous Last Words