«Разве есть что-нибудь прочнее
Человеческого сердца,
Которое вновь и вновь разрывается,
Но все еще живо?»
Рупи Каур, "the sun and her flowers"

  Киба нервно слушал историю Наруто, вернувшегося с миссии по спасению казекаге, Акамару почувствовал его настроение и положил голову на колени хозяина. Кровь стыла в жилах, скованная ледяным страхом - внутри холодело от каждой подробности состояния Канкуро.
Он желал бы никогда не представлять, как шиноби пустыни кричит от невыносимой боли при извлечении яда, вырываясь, и только несколько человек в состоянии удержать его, изводимого мучениями; как кукловод лежит без чувств, с едва различимым дыханием, словно мертвый.
Киба побледнел, задышал глубоко и прерывисто - тошнота подступила к горлу, в животе завязался узел. Джинчурики Девятихвостого, обеспокоенный необычайной растерянностью товарища, даже осведомился, не болеет ли товарищ чем. Киба чуть не выпалил, что болен одним ниндзя из Суны, едва не покинувшим мир на миссии по спасению брата.
  Вновь и вновь переосмысливая возможную потерю Канкуро, шиноби Листа жалел, что его не отправили на это задание и не дали возможности защитить брата казекаге и самого Гаару - если бы его смерть сломала марионеточника, Инузуку это сломало бы тоже. Он посчитал, что Канкуро нужна именно его поддержка и присутствие, хотя нуждался в этих чудесных нюансах близких человеческих взаимоотношений больше сам - Киба ведь в какой-то мере является одним из тех немногих, которым удалось подобраться к сердцу и желаниям ниндзя пустыни необычайно близко, и Киба принадлежит ему. Поэтому, как только Цунаде-сама стала составлять небольшой отряд из свободных шиноби для помощи по восстановлению Сунагакуре, Инузука почти влетел в кабинет хокаге, предлагая свою кандидатуру, которую та одобрила на удивление легко.
  Он не мог дождаться прибытия в Суну и постоянно поторапливал отряд из еще одного чунина и генинов. Было в этом путешествии для Кибы после долгой разлуки с селением, скрытым в Песках, нечто трепетно-волнующее - вот-вот за очередным холмом покажется первая песчаная дюна, а сильный равнинный ветер врежется крылом в лицо и опалит кожу сухим жаром пустыни; предвкушающее сердце в груди сладко потянет от знания того, что с этой деревней его связывают не только долг и миссия.
  Дорога до Суны прошла, на удивление миру шиноби, гладко. Охрана союзной деревни встретила ниндзя Конохи, как и полагается, дружелюбно. По восстановлению и укреплению барьера и домов, пострадавших от взрывов, вовсю шли работы, наполненные скрипом подъемных механизмов и гулом голосов.
Темари приветствовала отряд от имени казекаге, как старых друзей, и быстро исчезла с докладом о прибытии коноховцев.
Канкуро поблизости не наблюдалось, как Инузука ни пытался выцепить его в толпе. Он отчаянно искал глазами знакомую высокую фигуру в черных одеждах, стремился чутким носом уловить тающий след его запаха или расслышать звук его низких интонаций, однако множество людей не давало Кибе ни шанса.

- Не меня ищешь? - в раздавшемся за спиной голосе скользнула знакомая насмешка.

  Сердце Кибы мгновенно встрепенулось, как испуганная птица, кровь отбивала в висках частую и гулкую дробь. Он обернулся.
  Марионеточник выглядел не так невозмутимо, как всегда, не до конца еще оправившись от отравления, нервотрепки на фоне произошедшего и ранений. Под глазами залегли тени, лицо осунулось, кожа казалась бледнее и тоньше, даже какой-то прозрачной - на лбу показались венки. К его запаху примешивался дух стерильности госпитали и неизвестной лекарственной тошнотворной мерзости, отдающей травами. Однако его аура, магнетическая исходившая от него сила все так же манила к себе.

- Канкуро, - произнес парень на выдохе, ничуть не смущенный, за руку утянув шиноби Песка за ближайшее здание, чтобы скрыться от людей.

  Инузука смотрел на него серьезно и жадно - взгляд был почти осязаемым. Сделал шаг вперед, чтобы стать еще ближе, имея на это неоспоримое право - кукловод знал, что чувствует этот ниндзя, и не отверг, связал его с собой этими «свободными» нитями взаимности, как марионетку. Канкуро рефлекторно и неосознанно напрягся, мышцы отточенным движением приготовились отразить несуществующий удар, но он быстро привел себя в норму, полный уверенности, что Инузука - последний человек, который причинил бы ему боль. И Киба, доверчиво протянув руки, мягко скользнул ладонями по его ребрам, скрытым одеждой, сцепил их у марионеточника за спиной, прижавшись щекой к его плечу. Он ждал этого столько времени, он мечтал об этом, ища в воспоминаниях тепло его тела. К Канкуро хотелось прижаться и спрятаться в его руках от всего чертового мира.
  Как это было важно - убедить беспокойную душу, что с обожаемым ею существом все в порядке!..

- Я испугался за тебя.

  Слова звучали глухо, своей грудью Канкуро чувствовал сумасшедшее биение чужого сердца. Он не знал, когда его с таким... чувством обнимали последний раз и обнимали ли вообще. Жар тела жег кожу сквозь темную ткань, ранее отлично спасающую от палящего солнца, и создавалось ощущение, что Киба - теплее солнца, теплее всех в его отношении к нему, настолько теплый, что готов разделить это тепло с ним.
  Канкуро не знает, как себя вести с чужой и чуждой искренностью. Он иногда расчётливо, а иногда - забавы ради дергал за ниточки, основываясь на малоизвестных слабостях в человеческих взаимоотношениях - и Киба всегда действовал по сценарию, что бы тот ни предпринял.

- Глупый, - хмыкнул он пренебрежительно, едва ли ласково провел рукой по кибиным взлохмаченным волосам.

  Сабаку но джонин был с ним сейчас, но будто бы совсем не радовался присутствию Инузуки, голос его души, материализованный в прикосновения, не находили никакого, даже слабого отклика.
Канкуро убеждал себя, что не нуждается в его искренности и поддержке, продолжая с надежно спрятанным садистским упоением наблюдать за тем, с какой отдачей ведется на его случайное предложение Киба.
  Тот, однако, не чувствовал себя униженным, но настолько благословенным, что боялся своими надеждами посягать на этот хрупкий небесный дар первой взаимной симпатии.
  Он думал об этом, пока помогал на стройке и в Академии ниндзя Суны. Детям понравился огромный белый Акамару, дружелюбно размахивающий хвостом - будущие генины подходили к нему почти без страха и трепали по шерсти. Киба улыбался, рассказывая о нинкенах своего клана, охотно отвечая на все вопросы любопытной мелюзги и впитывая в себя атмосферу, в которой жил и воспитывался его парень. Издалека незаметной черной тенью за ними наблюдал Канкуро.

  Солнце клонилось к закату, когда рабочий день был окончен. Киба с Акамару, чунин и команда генинов направились к гостинице, где им выделили пару многоместных номеров.
  Шиноби Листа заметил кукловода только тогда, когда почувствовал на себе его взгляд, и бросив короткое «Я догоню!», направился к нему. Нинкен ринулся за хозяином.

- Тебе очень хочется тащиться вместе с ними? - осведомился ниндзя Песка, складывая руки на груди.

- А у меня есть выбор? - равнодушным вопросом ответил Киба, не питая иллюзий насчет свободы.

- Есть. Можешь пойти со мной, - Канкуро привычно пожал плечами с фирменным выражением «почему бы и нет», - мы же редко видимся, соглашайся. У твоей команды есть еще один чунин, за них можно не волноваться в случае чего. Для успокоения нервов можешь оставить с ними свою псину.

  Псина ощетинилась и предостерегающе показала клыки.
  Крайнее изумление Кибы отразилось на его лице странной улыбкой и взлетевшими вверх бровями - марионеточник даже улыбнулся. Инузука показался ему милым.

- Мне нужно на планерку к своим, а еще предупредить о моем отсутствии, - сообщил чунин Листа с неохотой. - И я ни за что не оставлю Акамару одного.

- Тогда я приду за вами обоими чуть позже, - кукловод благосклонно кивнул и отпустил его к отряду, проводив тусклым и едва ли заинтересованным взглядом.

  Ночью Киба остался в номере у Канкуро, снятом специально для них двоих, занимая вечер своим любопытством, тихим голосом шиноби пустыни, низкий тембр которого нравился Инузуке до мурашек по коже.

  Следующие два дня, на которые Коноха выделила Суне отряд, собачник жил от момента пробуждения с Канкуро до вечера, когда тот приходил забрать его и все больше и больше приручал Кибу к себе. Акамару, конечно, бесился и ревновал, но потом понял тщетность своих попыток обратить внимание напарника на отталкивающую ауру марионеточника.
  Канкуро играл с ним, и Киба с триумфальной радостью поддавался этой слишком очевидной иллюзии, несмотря на природную проницательность.
  Кукловод не воспринимал никогда заинтересованность в Кибе глубоко и всерьёз, выкидывал ее из своих мыслей, если она появлялась чаще положенного, а нечто вроде чувственности списывал на непривычное любопытство и гормональную нестабильность.
  На месте Инузуки он бы давно уже ушел, хлопнув дверью так, что по косяку и стене пойдет трещина - такая же огромная, как душевная рана, как надлом, который Киба приобретет, когда поймет и почувствует.
Но шиноби Листа не уходил, продолжая уверовать в эти спорные и нечестные отношения, и относился к ним, как к культу религии, величайшему сокровищу.
  Когда они вновь расставались, Сабаку но марионеточник еще долго задумчиво следил за тем, как удаляется, теряясь в песчаных дюнах, тонкая фигура Кибы. И не тосковал по нему.

***

  Следующая миссия состоялась через огромное количество времени - Кибе едва исполнилось восемнадцать, и практически все его время занимали тренировки в деревне и миссии, никоим образом с Сунагакуре не связанные, даже с ее окрестностями. Союзной деревне Скрытого Песка так же не было смысла посылать кого-то из своих шиноби на территорию страны Огня, брата казекаге - тем более.
  В свободное время, которого Киба старался оставить себе как можно меньше, чтоб не тосковать, все больше тянуло не на пробежки наперегонки с Акамару, а на нечто задумчивое и спокойное, как Канкуро, и тихое, как тоска по нему.
  Он как-то даже поднялся на крышу, застав там рассматривающего вечернее небо Шикамару. Нара чем-то напоминал Кибе Канкуро - возможно, поразительным стратегическим мышлением и манерой смотреть на мир чуточку свысока, а может вечно снисходительным взглядом и внешним холодом.
  Нара не стал приветствовать Кибу, только шевельнул коленкой в знак того, что заметил его присутствие - свинцовая усталость от последней миссии высокого ранга давала о себе знать.

- Можно? - только и спросил Инузука, дожидаясь кивка, и опустился рядом с ним на дощатую площадку. Нинкен устроился рядом, засопев, недовольный потерей вечерней пробежки и прежней энергичности.

  Инузука все так же бегал с ним по прежнему графику, но мыслями словно был не с боевым питомцем, а где-то глубоко в чертогах разума, в попытках разобраться в себе. А может, пустынная и однообразная Сунагакуре - более верное описание локации его размышлений.
  Жаль, что Канкуро не видит, как солнечный свет проходит сквозь листву, окрашиваясь в яркий зеленый; не видит над головой свода из ветвей многолетних деревьев, не слышит, как заливаются стаи птиц по утрам и как звенит ручей, спрятавшийся в мягкой траве.
  Жаль, что Канкуро не рядом, когда он, допоздна загулявшись в лесу рядом с деревней, мёрзнет от холода сумерек и влажного речного ветра, наблюдая за явлением первых звезд в компании верного нинкена.
Жаль, что он не нужен Канкуро.

- Как прошла последняя миссия? - поинтересовался Киба, устремив взгляд в небо.

- Нормально, - лениво отозвался Шикамару без особого энтузиазма, - правда, пришлось идти в страну Рек - лишние проблемы.

- От Суны есть какие-нибудь новости? - прямо спросил собеседник, внутренне довольный подвернувшейся возможности узнать хоть что-то из путешествия товарища в страну, соседствующую со страной Ветра.

- Нет, меня не уведомляли о текущем состоянии дел в Суне. В любом случае, казекаге-сама попросил бы помощи у Конохи при необходимости.

- Ясно, - коротко ответил Киба и собрался уйти, повинуясь интуитивному желанию дать побыть Наре в спокойном одиночестве, - бывай.

  Все, что нужно было, он узнал.
  Неизвестность мучила, но идти к хокаге с личными просьбами не представляется возможным.
  Покой в мире шиноби - явление редкое, а драгоценный, хоть и зыбкий мир между великими селениями почти священен. В сердцах шиноби еще осталось слишком много боли, и в Кибе тоже жила боль, подстегивающая желать хоть какого-то происшествия, чтобы излить ее и стать свободным.
  Сам шиноби - человек, не всегда располагающий собственной волей и возможностью на конфиденциальность своих целей - Киба не может просто так уйти из деревни на несколько дней, где он может понадобиться в любой момент, так же, как и не смог бы избежать лишних вопросов, заявись он в Суну со словами: «Я хочу к Канкуро».
Если бы все было проще.

  Инузука попытался представить свою жизнь с Канкуро в селении Песка и улыбнулся при мысли, что по форме джонинов и чунинов полагается носить белые легкие шапки, достающие полами до плеч. Пришлось бы оторваться от сестры и матери, которой он был не очень-то нужен - возможно, потому и искал полагающейся ему любви у марионеточника. Он перестал бы работать со своей командой и совсем не виделся бы с Куренай-сэнсей, не приходил бы к ней в больницу и не скоро увидел бы их с Асумой ребенка. Сердце кольнуло от мысли, что ему попытаются найти замену, что его вычеркнут из списков близких друзей.
  В Суне пришлось бы срабатываться с новой командой, заслужить чужое доверие, учитывая, что Акамару не любит чужаков и не переносит длительной жары. Вместе с Канкуро в команде Инузука тоже не смог бы работать - извелся б от волнения. А еще помнил, что кукловод любит работать в одиночку, и отряд ему не особенно нужен.
  Единственной причиной, стоившей этого шага, был Канкуро. Киба, поддавшись максимализму влюбленности, подумал, что готов отдать прежнюю жизнь за то, что б заполнить легкие запахом пустыни и дерева, исходившими от Канкуро, за поединки на очередь в ванную, за уютные пустые разговоры в темноте и попытки нарисовать его привычный грим красным. За то, что б прижаться к его широкой спине и забыться сном, а проснуться от прикосновения горячей ладони к плечу. На губах расцвела задумчивая улыбка от уверенности, что Кибе есть, к кому вернуться.

  О чем думаешь - то к себе и притягиваешь.
  Киба убедился в этом утверждении, когда его особенно обострившаяся тоска материализовалась в приказ хокаге, а точнее - наводку селения Песка.
  Один из штабных сенсоров, присутствовавших на заключительном этапе экзамена на чунина еще тогда, перед нападением Орочимару, почувствовал запомнившуюся с тех времен чакру Учихи Саске в одной из деревень близ Сунагакуре. Гаара, зная о происках Наруто и его отношении к этому ниндзя-отступнику, поступил благоразумно и вмешиваться не стал, лишь послал с почтовым соколом информацию, предоставляя решение проблемы Конохе и давая ее шиноби добро на путешествие в страну Ветра и Суну. Киба никогда не питал симпатии к Саске, он и сейчас ее не питает, но на мгновение проникся благодарностью к создавшейся ситуации.
  Поисковый отряд из двоих представителей от кланов Инузука и Абураме устремился в страну Ветра незамедлительно - приказано было отслеживать действия Учихи, но попытки предпринимать что-либо для захвата отступника запрещались.
  Киба остался доволен тем, что отправился на миссию с Шино в качестве капитана - этот Абураме отлично уравновешивал стихийность его поведения своим непоколебимым, перманентным спокойствием.
  Непривычная задумчивость Инузуки оставила Шино в легком изумлении - обычно тот рвался в атаку и стремился сделать все сам, заслужить уважение и превзойти лучших, а сейчас покорно следовал за ним, чутко исследуя окружающие запахи, и почти все время молчал.
  Акамару, Киба и Шино взяли след, ведущий к окрестностям Суны, где Саске и был замечен сенсором, на границе страны Рек и страны Ветра уже через два дня от начала миссии. Учиху Саске с ниндзя неопределенного селения, обладающего белыми с голубым отливом волосами, видела всего пара-тройка опрошенных человек в разных селеньицах страны. Запах ниндзя-отступника смешивался с неопределенным запахом спутника, слабел и ускользал от чуткого носа, а образ и чакра - от кикайчу.
  Миссия шла нормально: с трудом, но отыскивались необходимые зацепки и ниточки; в общем, Киба надеялся на успех. Однако, в одночасье все небо заволокло темно-синим, и цепочка оборвалась - на землю обрушился сильнейший продолжительный ливень, напрочь смывающий оставшиеся запахи и желание продолжать миссию.
  Приказа никто не отменял, но от жителей близлежащих деревень, по которым путешествовал отряд, толку было мало - Саске и тот тип не распространялись о своих целях и намерениях, внимания не привлекали, личности не раскрывали и, возможно, умели скрывать чакру.
  Количество населённых пунктов уменьшалось по мере продвижения команды на запад страны Ветра, и вскоре они потеряли след совсем. Дождь ненадолго прекращался, а затем, повинуясь ветру, на небо наползали все новые тяжелые тучи, проливаясь холодной водой. В таких условиях Шино, опасаясь за свои поредевшие войска кикайчу, часть из которых уже перебило тяжелыми каплями, отпускать на разведку слишком много особей не мог.
  Акамару приуныл с ним на пару.

  К вечеру восьмого дня Инузука, нинкен и Абураме, измотанные и опустошенные, добрались до деревни Песка, заключенной в кольцо уже полностью восстановленного защитного укрепления.
  Инузука невидяще смотрел под ноги, готовый от бессилия рухнуть в песок и уснуть. Он был голодным, замерзшим, злым от провала миссии и промокшим - не до конца высохшая одежда неприятно липла к телу и отдавала мерзким холодком. От поднявшейся температуры ломило все тело, заложенный простуженный нос едва дышал, не то, что воспринимал хоть какие-то запахи.
  Кибу раздражала собственная беспомощность - он вообще не чувствовал нужного запаха, потеряв в стене дождя последнюю ниточку. На вопрос, нашли ли кикайчу что-либо, Шино терпеливо, словно ребенку, однообразно отвечал: «Ищут Учиху Саске жуки мои», и они одновременно подумали, что было бы здорово иметь в поисковом отряде сенсора.

  Команда вплотную подошла к защитному укреплению.
  Акамару рыкнул, предупреждая об опасности задумавшегося и потерявшего бдительность и обоняние Кибу - перед ногами шиноби, со свистом пронзив воздух на жалком расстоянии от их лиц, вонзился в песок сюрикен, и они едва успели уйти от атаки - следом за ним со ступени укрепления спрыгнули двое часовых и встали в боевую позицию.
  Инузука не стал рассматривать охрану, доверяя Шино переговоры с союзниками.

- Вы пройдете только после того, как сенсор проверит вас, - низко пророкотал знакомый голос.

  Колени пробила дрожь - Киба, приложив усилие, чтоб не пошатнуться, вскинул голову и схлестнулся взглядом с Канкуро.
Не отводя внимательных глаз от Инузуки, тот послал мальчишку-генина за штабным сенсором.
  Он искал подтверждение подлинности шиноби, и наткнулся на него - ниндзя Листа улыбался уголком губ, согретый одним лишь присутствием Сабаку но кукловода. Ни одна живая душа, кроме нинкена, не знала тайны между ними, и Канкуро не нуждался в сенсоре на этот раз.
  Сенсор быстро материализовался рядом с часовым, словно из ниоткуда. Он проверил странников, не обнаружив ничего подозрительного, дружески посоветовал далекому от восторга Канкуро присматривать за ними и удалился с сообщением к казекаге об отсутствии опасности. Аккурат после этого пришла пара чунинов на ночную смену, принявшая пост до утра.

- Цель прибытия? - спросил Канкуро, приказывая поисковому отряду следовать за собой в деревню.

- Перерыв на секретной миссии, о которой казекаге-сама осведомлен, - коротко бросил Абураме в ответ и нахмурился, - Коноха благодарит вас за гостеприимство.

  В отличие от напарника, Инузука был на седьмом небе - все те дни пути, все безнадежные поиски стоили этого момента и сладкого предвкушения встречи с марионеточником. У него появились энергия и чувство покоя одновременно, хотя изможденному телу все еще было плохо от простуды и недосыпа - отряд практически не останавливался на ночлег.
Искрой вспыхнуло счастье, когда Канкуро, стоило Шино закрыть за собой дверь номера отеля, приласкал Кибу одним взглядом и произнес тихо:

- Пойдем со мной.

  Было нечто интимное, не предназначенное для чужих глаз в том, как марионеточник освобождал тело от снаряжения, снимал черную ткань с головы, и обманчиво выглядевшие жесткими каштановые волосы - почти такие же, как и кибины, - рассыпались по лбу и касались ушей. Как он возвращался из душа слишком открытым, в черной футболке, демонстрирующей раскачанные руки, и без привычного грима - на шее виднелись смазанные фиолетовые подтеки, однако лицо его без краски делалось свежим, открытым и естественным.
В такие моменты Киба влюблялся в него заново.

Шиноби пустыни выгнул бровь, мол, чего пялишься, прекрасно зная ответ.
Инузука, позволив смущенному румянцу тронуть щеки, не опасаясь, что Канкуро не примет его искренность или поймет неправильно, только улыбнулся и покинул комнату, направляясь в душ.
Он ощущал себя так, словно вернулся домой, словно Канкуро и был его домом.
Дрожь наслаждения пробила Инузуку, когда он стянул мокрую одежду, а тело окутало тепло воды. Не верилось, что Канкуро, его Канкуро находится за стеной и ждет; что сейчас ему так хорошо.

Это было похоже на счастье.

Киба выключил воду и с изумлением услышал голоса, доносившиеся из комнаты. Он тихо выбрался из ванной и подобрался поближе, желая лично поинтересоваться у кукловода о происходящем. Акамару, вытянувшийся во весь рост у самых дверей, посмотрел на него озабоченно.

- Канкуро-сан, я случайно узнала, что вы здесь, и захотела увидеть вас.

Небольшая щель между бумажной дверью и стеной позволяла разглядеть хорошенькое лицо посетительницы и ее порозовевшие щеки.
Порыв Инузуки ворваться в комнату был блокирован странной атмосферой, создавшейся между девушкой и марионеточником, и она буквально кричала, что Киба - лишний. Он притих и потупился, напряженно прислушиваясь.

- Канкуро-сан, когда настанет наша следующая встреча? - девушка заискивающе, но вместе с тем уверенно улыбалась - с таким благоговением обладателя глядит на свой трофей победитель. - Я соскучилась, Канкуро-сан.

Киба всегда гордился своей клановой способностью - исключительным слухом, но сейчас с радостью отрекся бы от дара природы, променяв его на дешевое спокойствие неведения.
Он не ждал, что Канкуро признается в своей связи с другим человеком, но ждал, что шиноби Песка принесет ей, это связи, в жертву чужие чувства.

- Я сам зайду к тебе, милая. Тебе пора домой, - Канкуро коснулся ее щеки, забирая прядь волос за ухо, и в полуобъятии слегка подтолкнул к выходу.

Девушка радостно кивнула, бросив на него последний сияющий взгляд, и дверь за ней закрылась. В коридоре гостиницы слышался удаляющийся стук ее невысоких каблуков.
Киба уже не ждал, пока звук затихнет совсем, он сорвался от места встречи подальше - детский страх быть пойманным за зазорным подслушиванием пересилил впечатление лишь на мгновение, которого хватило, чтобы добраться до ванной комнаты.

В груди было отчего-то очень больно - Инузука не заметил, как дыхание его стало тяжелым и свистящим от сдерживаемой бури; глаза защипало. Прямо напротив себя он видел сквозь прилипшие ко лбу каштановые спутанные волосы, что лезли в глаза, свое беспомощное отражение.
Зеркало в черной деревянной раме, пыльное, местами поцарапанное, отражало его сгорбленную и разом уменьшившуюся из-за этого фигуру, что была едва освещена лишь тусклой лампой прямо над зеркалом. Четкие стрелы ключиц некрасиво, неприлично выступили из-под тонкой кожи сведенных плеч, руки плетьми повисли вдоль тела. Безнадежное истощение жило в его теле, в мыслях. В последнее время он действительно похудел, щеки впали, отчего скулы сделались резче, острее, а его наивная мальчишеская грация затерялась где-то в прошлом, превратившись в неизящную худобу.

Шиноби Конохи прошибло осознание, что каждый шаг в его отношениях с Канкуро - очередная ошибка, и сама эта связь ошибочна и фальшива, и пора бы уже прекратить надеятся на лучшее, смириться с тем, что кроме надежд из его привязанности ничего не выйдет.
Обида за себя, за свое использованное сердце, а еще упрямое тепло и любовь к Канкуро разом хлынули и затопили.
Киба глубоко вдохнул, сжал дрожащую руку в кулак и изо всех сил ударил по серебристой поверхности зеркала.
По нему поползла тонкая паутина сколов, зеркальная гладь прогнулась и побелела на месте удара. Кривоватая нить этой паутины пересекла его лицо от брови до уголка губы, словно уродливый шрам.
Сквозь битое отражение темнота за спиной вытянулась в длинные пальцы и твёрдо положила обе руки на плечи Кибы.

- Что ты творишь? - шипит знакомый голос прямо на ухо не то сердито, не то опасливо, а потом меняется на удивление, - у тебя кожа горячая, ты заболел?

Шиноби Листа не всегда понимал, зачем он изображает волнение, зачем ему он, Киба.

- Кто она? - прямо спросил, в лоб, игнорируя вопрос Канкуро.

Капля крови из пораненных костяшек упала на обнаженное бедро, поползла по покрывшейся мурашками коже вниз и исчезла у щиколотки.

- Девушка, которая мне симпатична, - Канкуро пожал плечами, - в этом фишка свободных отношений. Я могу встречаться с тобой, и одновременно мне может нравится кого-то другого.

Киба понял - та девушка такая же, как и он сам - они в одной лодке, управляемые одной и той же рукой кукловода.

- А ты можешь любить только меня и встречаться только со мной? - руки ниндзя Конохи задрожали от заключенной внутри его тела ярости, он сбросил с плечей теплые ладони, вскинул голову и смело посмотрел в глаза марионеточнику сквозь разбитое зеркало.

Так человеческая марионетка на мгновенье перестает видеть движитель своей жизни в нитях, связывающих ее с кукловодом, и как бы со стороны зрительного зала понимает, что жизнь заключена в ней самой, однако не смеет просить большего, мазохистски наслаждаясь неволей. С губ уже готово было сорваться: «Ну и катись к ней, а меня оставь!», но Инузука не смог, как не смог бы жить без мечты, что именно этот человек, особенный, ждет его.

Канкуро так и застыл перед ним, очарованный невообразимым, удивительным пламенем звериного бешенства в черных глазах Кибы.
Инузука был крайне зол, злость не только пробивала тело дрожью и сверкала в узких звериных зрачках, но и с чистой волчьей ненавистью звенела в сорвавшемся голосе.

Любви, верный и надежный Киба хотел любви, а получил... Канкуро. Который может и не признает его равным себе вообще.
Но у них свободные отношения.
Канкуро и Киба ничего друг другу не должны; первый не просил ниндзя Листа быть преданным, не требовал от него принадлежать только ему, и тюрьма отношений, которую построил себе Инузука - тоже не его прихоть.

В тот вечер Киба не произнес больше ни слова, исключая тающее «спасибо» на заботы Канкуро и вызванного им в срочном порядке медика. Неозвученные чувства рвались из него, метались, ударяясь о ребра и плотно стиснутые зубы, но не находили выхода.

Если бы шиноби Конохи потребовал ответных чувств снова, марионеточник бы ответил, что не виноват в обладании Инузукой уникальной придури - быть влюбленным в Канкуро.

Но Киба не требовал больше быть единственными друг у друга.
Ни когда марионеточник вскользь упоминал о случайных связях в Суне, ни когда оставлял его одного, подавленного, но тепло улыбающегося на прощание перед долгой разлукой - чтобы Канкуро помнил о том, что его всегда ждут и любят; ни когда шиноби Песка своим безразличным выражением резал ему крылья мечты, казавшейся настолько жалкой и безнадежной, будто совсем прекратившей свое существование. Она теплилась среди боли, охраняемая неопытной наивностью и слепой безусловной любовью.

И Канкуро ненавидел Инузуку за это так же, как новую тенденцию своей души - испытывать неуместную, громоздкую вину, сопротивляющуюся прежней жизни, а еще чувство того, что в нем нуждаются, и он нуждается в ком-то сильнее, чем может себе позволить.
Его спектакль идет не по сценарию, человеческая марионетка дерзко дергает за нити и направляет властвующую руку манипулятора так, как ей вздумается, не осознавая, но все еще чувствуя жизнь в безвольном теле.

Без Кибы все существо наполнялось неуемной тоской по нему, и никакие попытки отвлечься от осознания важности этого человека для сердца не увенчались успехом - Инузука в его мыслях, его слова то тают в воспоминаниях, то фантомно звучат снова и снова в мертвой тишине мастерской, где Канкуро совершенно один. Он так же беззащитен в эти моменты, как Киба, всегда ждущий дома, у которого всегда найдется для него, пустынного ублюдка, ласковое слово и возвращающее чувства касание бескровных губ, которых позволено касаться только ему.
Мгновенное осознание невыразимого совершенства его души поставило дыхание на паузу.

Он заводит знакомства и обманывает разыгрываемым спектаклем нежности свою девушку, мстительно желая сделать Кибе больнее на расстоянии и забыться. Попытки растворить его образ в пустых занятиях и тренировках, и перестать слышать его голос раз за разом протекали безуспешно, но у них - свободные отношения, и никакая любовь, превращающая людей в инфантильных слабаков, ему не нужна.

С надеждой он вспоминал, что неумолимо близится экзамен на чунина, и Гаара непременно пошлет на официальную регистрацию генинов Песка и оценку подготовки в деревню Скрытого Листа именно брата.

***

- Канкуро, - позвали мягко, устраивать рядом с ним на одеяле и доверчиво положив голову на широкое плечо.

У Кибы получалось произносить его имя не так, как это делает кто-либо другой. Казекаге звал ниндзя песка по имени слишком сухо и отчужденно, сестра - небрежно, враги - насмешливо или напуганно, знакомые - всего лишь вежливо.
Киба звал его всегда по-разному, но ничуть не похоже на других людей. С отчаянием, озорством, вопросом, грустью или просто желая доброго утра, но всегда с едва уловимой нежностью.

- Да? - отзывается Канкуро лениво - после долгой дороги до Конохи клонило в дрему, от тепла чужого тела под боком его только больше развезло и размазало по простыням.

Но ему нравилось.
Нравилось, что у него есть Киба.
Нравилось, что Инузука заранее снял для них номер и, пользуясь занятостью Цуме, которая была на миссии, сбежал от Ханы, едва ли надеясь, что она не почувствует запах Канкуро. В общем-то, старшая сестра не лезла в его жизнь, ограничившись собственными интересами.

- Через неделю я снова отправляюсь на задание, - буднично сообщил собачник и добавил, - возможно, длительное.

- И куда же?

- В страну Рек. Есть сведения, что там находится один из штабов Акацки. А я и Шино как раз специализируемся на поиске и разведке.

Это «я и Шино» Канкуро напрягло.

- Такой маленький отряд? И вообще, ты же в курсе, что о секретных заданиях вроде разведки нельзя трепаться с кем бы то ни было? - уточнил кукловод на всякий случай, поражаясь кибиной детской непосредственностью рассказать то, что рассказывать запрещено, и кому! бывшему врагу из другой великой деревни!

- Знаю. Но тебе я верю, - по голосу стало понятно, что он улыбался, не испытывая ни тени подозрения или раскаяния. - О, не волнуйся за безопасность, с нами будет капитан и еще два чунина на подхвате на случай, если попадем в ловушку.

Мальчишка, какой этот Инузука еще мальчишка, думал Канкуро, а еще был убежден, что Кибе не стоит никому доверять на сто процентов, даже ему. Особенно ему.

- Возможно, нам даже удасться встретиться, - предположил ниндзя Листа с выражением грустной, принудительно спокойной мечтательности, сковавшей его истинную боль.

Канкуро ведь относится к их редким встречам без особенного энтузиазма и воодушевления, они состоят в таких неопределенных, таких подвешенных отношениях. Киба просто существует со своей потребностью любить Канкуро, принадлежать ему, искать любые точки пересечений и чувствовать себя нужным иногда, хоть и не единственным.
Все, что может дать ниндзя Песка мальчишке - позволение быть с собой и на словах связать его теми ограничивающими узами, которые он так хочет, вот и все.
Кибе свобода отчего-то не нравилась.

Марионеточник не ответил, в знак утешения погладив его, уютного и сонного, по мягким каштановым волосам, отливающим медью в рассеянном теплом свете тусклой лампы. Он едва удержался, чтобы не поцеловать парня в макушку - не стоит давать ему хрупких надежд, особенно в мире шиноби, где связи непрочны и недолговечны.
Такие, как Канкуро, обречены на одиночество, на закате сердцебиения пустота останется их единственным спутником вне времени.
Шиноби Песка хотел бы надеяться, что Киба со временем найдет себе кого-то лучше. Любящее. Нежнее. И будет счастлив, по-настоящему счастлив, дорог и обожаем всей душой избранника.
Текущая любовь Кибы к Собаку но ниндзя для него лишь плод инфантильных подростковых фантазий о чувствах, которые тот все еще не смеет разрушить, будто правда верит в них. Будто они существуют наяву.

От невеселых мыслей Канкуро отвлекло сонное движение Инузуки, что устраивался поудобнее на его груди, и неопределенное ворчание уснувшего Акамару, лежащего у дверей меховой громадой.

Утром солнца не было, над Конохой распростерлось тусклое белое небо в дымке облаков.
Прощание всегда давалось Кибе тяжело, Канкуро - легче легкого.
Пустынный шиноби собрался и проверил снаряжение так быстро, словно не хотел ни секундой дольше быть рядом с Кибой в этой гостинице. Отчего-то было стыдно.
Инузука, завернувшись в одеяло, будто в объятия, наблюдал за его метаниями молча и рассеянно.

- Даже не позавтракаем вместе? - поинтересовался парень тихо.

Кукловод не ответил.
Он повернулся спиной к нему, собираясь уйти, молча кивнул на прощание и распахнул бумажную дверь номера. На душе было тяжело от ощущения неправильности, в голову лезли мысли о том, что здоровые отношения должны делать людей счастливыми, а не разбивать уважение к себе.
Канкуро, задумавшись, даже не сразу услышал торопливые кибины шаги за спиной. Ледяные пальцы схватили его за запястье, прошибая кожу, словно холодные иглы; они резко, но не властно, а словно в мольбе, дергают, разворачивая назад, и чужая грудь впечатывается в его, забирая тепло. Инузука прижался щекой к его ключице, обвил руками, сцепляя их за спиной под батареей заплечных свитков, и произнес тихо, почти неслышно:

- Будь осторожен. До скорого.

Грубая ладонь в перчатке коснулась кибиной лопатки, а к щекам, располосованным фиолетовой краской, жарко прилила кровь.
Долг и привычка звали Канкуро домой, в пустыню, но марионеточник поймал себя на уже слишком долго утаиваемой мысли - он не хотел уходить, и Кибу никуда от себя отпускать не желал.
Когда он так изменился?

Что он с ним сделал? Что они сделали друг с другом?