— Самое забавное, что она признавалась мне в своих чувствах, и я считал их правдивыми, потому что она была такой искренней. А помнишь тот вечер, когда она ушла? — я спрашиваю, останавливаясь и допивая свой красный чай. В ответ Зейн только мычит и кивает головой, набив рот пиццей. Это не вежливо, но мне всегда нравилось наблюдать, как он забавно ест. — Она прощалась с тобой, говоря, как любит, но должна уйти, в то время, пока я стоял за стенкой. И, кажется, она была правдива и с тобой.

— Она просто лгунья, забудь, — он говорит с набитым ртом, облизывая пальцы. Неужели я ем также?

— Я стараюсь изо всех сил, но пока не очень получается, — выдыхаю. — Мне так жаль, Зейн, я чувствую себя паршивым другом, — смотрю на него и печально улыбаюсь.

— В чём твоя проблема, Гарри? Она не единственная девушка, которая была в твоей жизни. Ты искренен и добр, что любят женщины, так что вперёд, — Малик пережёвывает пищу и встаёт, чтобы вымыть руки.

— Я понимаю, но я не чувствую облегчения на душе, словно не проходило несколько лет и мне также плохо. У меня совершенно нет мыслей в голове, но я всё равно ощущаю боль, оставленную ей. Возможно, Тейа ужасный человек и, в какой-то степени, я ненавижу её, но и не могу забыть. Я стараюсь каждый раз переселить себя, но у меня не получается, — вдруг я начинаю нервничать и ощущаю страх, как маленький мальчик. — Я слишком слаб, — первые слёзы уже текут по моим щекам, — и это я виноват, что она ушла от тебя. Вы бы могли быть счастливы, — о да, я снова превратился в сопливую девчонку, но без этого никак.

— Гарри! — Зейн мгновенно оказывается рядом, и я пытаюсь рассмотреть его сквозь пелену слёз, когда он трясёт меня за плечи, но это не помогает, и он принимает другую тактику. — Мы бы не были с ней счастливы, Гарри, — я лезу к нему обниматься, и он обнимает меня в ответ. — Никогда, Гарри, — он шепчет, похлопывая меня по спине, и я успокаиваюсь.

— Я жалок, да? — спрашиваю тихо.

— Ты такой, какой ты есть, Стайлс, и при мне тебе не нужно притворяться. Ты мой друг и нужен мне несмотря на твои ошибки. Все ошибаются, Гарри.

— Точно? — я как маленькая недоверчивая девчонка.

— Да, мне нравится твоё вечное меланхолическое настроение и истерики, — он смеётся и отстраняется. — Наплакалась, принцесса? — он подкалывает меня. Если бы я не знал его, то подумал бы, что он презирает и смёётся надо мной, но нет, он просто так выражает свою заботу.

— Наплакалась, Зейни, наплакалась, — улыбаюсь.

— О нет, отстань, — он стонет, когда слышит своё прозвище.

— Признай, что ты скучал по этому, — говорю и мы идём в гостиную, садясь на диван.

— Ещё бы, Гарольд, — он смеётся, принимая полусидячую позу, когда мне вдруг приходит в голову наше студенческое занятие.

— «Мечтала о рае, каждый раз, закрывая глаза», — пою тихо припев песни его любимой группы, и Зейн присоединяется ко мне.

Уже через десять минут мы бесимся, как пятиклассницы, коверкая все известные нам песни и бегая по комнате, смеясь. Нам каждому двадцать шесть лет, мы взрослые мужчины, у которых есть хорошая работа, но это не мешает нам сходить с ума, смеясь и танцуя. Это было нашим маленькии секретом со времён университета, о котором не знал никто, даже она. Мы не делали этого уже много лет, но почему бы не начать опять? В университете нас считали загадочными, необычными и мрачными, в то время, как иногда, по ночам мы устраивали подобные пляски.

— Всё, я устал, — я сдаюсь, садясь обратно на диван и пытаясь отдышаться после всех плясок и песен.

— Так не пойдёт, подружка, — Малик не успокаивается и продолжает орать на весь дом строчки из популярной песни. Он делает круговые движения тазом, при этом стараясь одновременно махать руками и ногами. Это заставляет меня ещё больше смеяться, потому что это ещё одна причина, почему я так дорожу нашей дружбой. Хоть и редко, но с кем ещё я буду так сходить с ума.

— Мы с тобой, как девочки-девственницы, которые впервые попробовали алкоголь, — смеюсь и присоединяюсь к его танцем, как уже мы вдвоем пляшем вокруг дивана, а потом и на диване. — Мисс? Могу ли я пригласить Вас на танец? — спрашиваю, параллельно меняя ритм на более медленный и напивая какую-то старую песню.

— Конечно, но почему дама я, а не ты? — он принимает мою протянутую руку и мы неумело танцуем, стоя на диване.

— Потому что потому кончается на у, — показываю ему язык. Я точно полоумный.

— Но твои волосы длиннее и вообще, не используй Брэдбери, — он дёргает бровями, намекая, что дамой должен был быть я.

— А ты ниже, — я смеюсь.

— Отстань, — он допевает песню и мы усталые садимся на диван. — Надеюсь, нас не заберут в лечебницу, — Зейн говорит. Мы сидим некоторое время в тишине, вдруг всё внезапное веселье пропало и наступила реальность, которую я так ненавижу.

— «Исправляю свои ошибки, чтобы вернуть всё, как прежде», — выдыхаю, вспоминая ещё одну песню, а Зейн подпевает мне. Несмотря на все трудности я улыбаюсь, постукивая по колену в такт песне. Именно сейчас я понимаю, что готов отпустить прошлое и двигаться дальше. Надеюсь, у меня получится, хотя бы немного.

— Я хочу ещё пиццу, — Малик встаёт и идёт на кухню.

— Обжора, — смеюсь, но вспоминаю, что тоже голоден. — Возьми мне тоже, — кричу ему вслед и в ответ слышу только громкий красивый смех. Снимаю свой свитер, потому что мне становится жарко, и остаюсь в белой футболке и джинсах. Сейчас уже под утро, но спать не хочется. В доме темно, но нас это совсем не смущает. На кухне слышится сигнал микроволновки, но только он перестаёт и, по всей видимости, Зейн достаёт нашу горячую пиццу, как раздаётся стук в дверь. Мне становится не по себе. — Ты кого-то ждал? — спрашиваю, идя в столовую.

— Только надеюсь, что это не за нами, — он всё ещё посмеивается и идёт в сторону двери. Я в свою очередь иду к окну и смотрю в него, но обзор двери плохой, а так, на улице никого нет. Уже светает. Слышу, как Зейн шумит, открывая дверь.

— Привет, Малик, — мой мир снова переворачивается с ног на голову, когда я слышу этот голос. Она здесь.