Рассказывать кому-то правду всегда тяжело, особенно, когда не уверен в людях. Я не пожалела, что рассказала Алексу и Трисе о маме, Максимилиане, но что-то внутри меня тревожило. Может быть, это из-за обстановки, из-за слежки, неведения, или это просто паранойя. Когда в жизни сначала умирает мама, а затем совсем неожиданно и брат, все время бываешь начеку. В любой момент может случиться что-то непоправимое, никогда нельзя предугадать, что ждёт в будущем.

Меня интересовало, рассказал ли папа Тристану о Макси или оставил это для меня, а сам только расспросил обо всем. Хотелось, чтобы рассказал, честно говоря, я не хочу каждый раз рассказывать об этом, даже ему.

— Трис, выйди... — Тристан ворвался в комнату на всех порах, чуть не снеся дверь, начав говорить, но, увидев, что Трис уже вышла, прервался. Около минуты он стоял, просто смотря на меня. От него исходило напряжение, которое заполонило собой всю комнату. Он справлялся с эмоциями, чтобы не направлять их в мою сторону. Потому что в порыве взволнованности можно наговорить что угодно, обидеть человека и сначала не заметить этого. А потом уже поздно. Ничего не вернёшь, к сожалению.

— О чем разговаривали с папой? — я подошла ближе, обхватив себя за плечи и склонив голову в бок, рассматривая обувь парня.

— Кэр, тебя в детстве уже похищали, мне рассказал Патрик. Это не просто так, мы думаем, что все связано друг с другом. — Тристан выглядел серьёзнее, чем когда-либо. Его густые брови почти сошлись у переносицы, бледные губы образовали прямую линию, а скулы четко выразились из-за напряжения.

Маленькая я, захлёбываясь в слезах, стою, обнимая папу, который тоже не может сдерживать эмоций от боли потери. Внутри все сдавливается, я не готова к такой боли. Я не хочу это чувствовать. Плачущие мамины друзья, дяденьки и тетеньки ещё больше усугубляют ситуацию. Но я чувствую, что кто-то из них выдавливает из себя плач. И это не от того, что кто-то просто не может выражать эмоции, это от наигранности. Оглядываю каждого присутствующего, пытаясь разглядеть что-то через пелену слез, но ничего подозрительного не вижу.

Вздрагиваю из-за того, что отец ещё ближе и крепче прижал меня, будто пытаясь избавиться от боли. На его содрогающиеся плечи, поверх которых чёрное тёплое пальто, садятся снежинки, одна за другой, красивыми кристалликами опускаются на его волосы, руки, ресницы. Я вытягиваю руку вперёд, и на неё плавно, будто танцуя, опускаются снежинки. Но танцуют они не весело, совсем нет.
Дотрагиваюсь пальцами до осадков на руке, но не успеваю, они тают быстрее, чем я к ним прикасаюсь. Дотрагиваюсь до прекрасного и разрушаю его в одночасье.

Поднимаю голову к небу и вижу яркое солнце, после чего сразу же отпускаю глаза. Такую погоду любила мама. Снег и солнце. В такую погоду она готова была сворачивать горы, воодушевлена, сияла ярче солнца в небе. Значит ли это, что она нашла упокой души?

Снова слезы на глазах. Не пожелаю ни одному ребёнку испытать этого чувства. Но пора переставать быть ребёнком, теперь мы остались втроём, без мамы.

Проверяю карман, чтобы достать носовой платок и отдать отцу, который принимает соболезнования, но не нахожу его внутри.

— Пап, я отойду за платком, — шмыгая носом, предупреждаю папу.

***

Просыпаюсь в зале, видя перед собой отца. Туман перед глазами рассеивается сразу же. Пытаюсь вспомнить, как я оказалась дома, но тщетно.

— Ты перенервничала, дорогая, тебя хотело похитить... — отец прерывается, — Я благодарен Доминику, который помог мне отыскать тебя. Ты меня так напугала, дорогая...»

— Но я не помню ничего, Тристан. Только то, что папа сказал, я не помню самого похищения.

— Тебе, наверняка, стёрли память, — он помолчал, но воскликнул: — Я знаю! Тебе надо принимать вербену, слишком часто тебя гипнотизируют.

— Да, мне тоже это не нравится, чувствую себя слабой из-за этого, — я глубоко вздохнула, — что им надо надо от нас с отцом? Мы и так остались вдвоём, неужели они хотят сделать нам ещё больнее?

Я совсем раскисла. Хотелось дать себе по губам от того, что признала, что нам больно. Он и так знал, но я не хотела этого произносить. Хотелось поругать себя из-за проявления слабости. Я должна быть сильной. Должна.

— Кэр, посмотри на меня, — он поднял мою голову, обхватив ее своими ладонями и поглаживая щеки большими пальцами, — вы теперь не одни. Теперь мы все — одна семья. Мы всегда будем за вас. Поддерживать, помогать, радоваться, грустить — отныне мы все будем делать вместе. Если вы попали к нам в стаю — значит, что мы — семья. Я не позволю обидеть тебя, причинить боль, обещаю. Никто не позволит из нас.

Мне трудно было поверить, что за такой короткий период он готов защищать меня и обещать что-то. Я не хотела обидеть его, но трудно. Сомнение во мне все ещё никуда не делось. Но, если посмотреть с другой стороны, у оборотней привязанность происходит быстрее, а если и учитывать то, что мы — истинная пара, то нечему удивляться.

— Ты хочешь поговорить о Максимилиане? — Тристан взял меня за руку, поглаживая ее подушками пальцев и прислонившись ко мне своей головой.

— Если честно, не очень. Просто знай, что он был светлым мальчиком. Остальное расскажу как-нибудь потом, — я улыбнулась уголками губ.

— Кстати, Тристан, а где была мама Алекса?

Глаза Тристана в разы расширились, а рот приоткрылся.

— Черт, забыл, — он схватился за голову, растрепав свои волосы, — я должен был уладить косяк Алекса, чтобы она ничего не узнала.

— Какой косяк?

— Он разбил зеркало, которое подарил его покойный отец его матери. Оно не обычное, таких очень мало, но найти можно.

— А почему ты должен достать, а не он?

— Потому что у него нет таких связей, как у меня, — Тристан ухмыльнулся по-мальчишески.

— Хвастун, — я улыбнулась, собравшись выходить из комнаты. — Так когда будешь искать зеркало?

— Я его нашёл, осталось забрать. Не очень близко, но должен успеть. Поедешь?

— Спрошу у папы и Трис, может, надо чём-то помочь. Если нет, то поеду, — я погладила его по плечу и вышла.

***

— Даже если бы им и надо было помогать, ты бы очень хотела со мной поехать, так? — Тристан посмотрел на меня краем глаза, держа руль машины. Его ухмылка снова появилась на лице, а глаза заблестели, как у лиса.

— Помогла бы семье, а потом бы поехала с тобой, если бы ты подождал, конечно же, — я тоже ухмыльнулась, но за тем уставилась в окно. — А куда мы едем?

— В дальнюю стаю. У вожака хорошие связи, он согласился помочь мне.

— А что взамен? Что он попросил? — почти ничего в этом мире не делается просто так.

— Сказал, что ничего. Он был знаком с моими родителями, отдаёт дань уважения.

Атмосфера Авалона поражала. Это какое-то эстетичное место, покрытое зеленью и растительностью, где невероятно много красивых и необычных мест, которые запомнятся надолго. Есть места, где не чувствуешь спокойствия даже тогда, когда все спокойно, а есть те, где можно почувствовать умиротворение, несмотря на проблемы. Авалон — то место, которое дарит спокойствие одними своими видами. Когда мы ехали до стаи, я, следя за тем, как сменялись пейзажи, успокаивалась. Мои мысли были заполнены чем-то легким, даже если я и думала о проблемах, было не так тяжело.

— Приехали, — спустя полтора часа сказал Тристан, помогая выйти мне из машины, и взял за руку. — Быстро заберём и уедем, надо успеть до приезда Эсмеральды. Я не хочу подвести Алекса, иначе буду виноват.

— Разбил не ты, так что не будешь виноват, — сказала я.

— Да, но я обещал помочь ему исправить.

Я увидела перед собой почти такие же дома, но немного в другом окрасе. Бежево-голубые домики выстроились в ряд, составляя почти нераздельное здание. В целом, стиль дома был похожим на наш, не считая цвета.
Только один дом отличался своим кобальтовым* цветом. От него веяло другой энергетикой, более сильной, чем от других домов. Будто что-то тяжелое витало в воздухе того дома.

Но, войдя в этот отличившийся дом, я поняла, что ошибалась: тяжелая энергетика витала в воздухе на улице, а дома она, наоборот, очень хорошая. « Не суди книгу по обложке», — говорила мне мама. Оказалась права в который раз. Внутри дома все было совершенно по-другому. Сиреневые стены украшали яркие и достаточно необычные картины — хозяин дома разбирался в искусстве. Такая картина не могла бы понравиться человеку, не знающему ничего об искусстве, потому что в каждой картине заложен смысл. Если человек разбирается в этом, он поймёт, что в этом и есть суть: увидеть нечто красивое в чём-то непонятном для других.

Тристан постучался в дверь и вошёл, услышав разрешение.

— Добрый день, мистер Эллиот, — мой парень пожал руку оборотню, немного поклонившись, что и сделал в ответ мужчина.

— Это был предпоследний экспонат, остался один, имей в виду, когда захотите побаловаться, — посмеялся мужчина, показывая очень необычно зеркало. Ощущение, будто оно из девятнадцатого века. Рама подобна оправе для сверкающего бриллианта, которая дополняет и оттеняет его блеск, с ручной цветочной резьбой. Невероятно эстетично.

— Очень благодарен Вам, — Тристан немного поклонился. Этот жест я давно нигде не видела. Может, к мистеру Эллиоту обращаться надо только так?

— Не благодари, я обязан твоим родителям, а это пустяк, — Тристан замер, смотря прямо на мужчину. Я видела по нему, что он размышлял, хотел что-то спросить, но не стал. Может, причина тому я?

— Я выйду, Тристан, — я быстро подошла к двери, — До свидания, Мистер Эллиот.

Только выйдя за дверь, я столкнулась с мужским телом. Подняв глаза, я увидела того же парня, который подрался с Тристаном на поляне. Не ожидала его здесь увидеть. Его глаза в одночасье загорелись огоньком.

— Ну, приветствую, юная леди, — он нагло усмехнулся, наигранно поклонившись. — У них так принято?

— В прошлый раз ты был не так любезен, — я сложили руки на груди.

— Ну, так и обстановка была другая.

В этот момент вышел Тристан и сразу же стал ещё серьезнее, увидя того парня.

— Пойдём, Кэролайн, — Трис аккуратно взял меня за руку, проходя мимо напыщенного парня, но остановился. Его голова медленно повернулась вправо, а жевалки тут же начали движение. Черноволосый задел его плечом.

— Не вымогай.

Но черноволосый парень лишь назло улыбнулся, обнажая свои белые зубы. Он оскалился, выдавив из себя рык.

— Марко, прекрати! — Мистер Эллиот вышел из кабинета, сделав замечание наглецу. — Тристан, не обращай внимания на этого оборванца.

***

— Зачем ты вышла из кабинета?

— Я подумала, что ты не хотел спрашивать что-то о своих родителях при мне, это ведь личное, — я смотрела на него, не отрываясь, следя за тем, как усердно Тристан управлял машиной.

— Я не скрываю от тебя ничего насчёт родителей, даже, если это личное.

Я услышала в его голосе неприятные нотки, его обижало, когда я говорила, что может быть что-то личное от меня.

— А чем твои родители помогли ему?

— Я не спрашивал. Да и хорошо, что не спросил, иначе этот индюк ещё бы чего-нибудь наговорил и вывел тебя, — Тристан выдохнул, — какие же идиоты есть на свете.

***

Мы приехали уже тогда, когда Эсмеральда отдыхала. Как сказали, ее путь был нелегким, и ей нужен был отдых.
Такой же, как и мне. Сон — лучшее лекарство от всего.

*Кобальтовый цвет — насыщенный темно-синий.