Экзамены пришлись на первую неделю июня. Дальше все сдавали ЕГЭ по выбранным предметам. Мне его сдавать не было никакого смысла: во Франции другие аттестаты. Все равно придется заканчивать экстерном одиннадцатый класс. Благо, весь этот год я готовился. Родители договорились, чтобы до октября, официального начала учебного года в университете, я успел сдать все тесты и экзамены для получения французского аттестата. Все-таки сколько же проблем я им создал. Да теперь я просто обязан поступить и выучиться.

После выпускных экзаменов было запланировано отмечание окончания учебы и сдачи. Класс снял зал в небольшом уютном ресторанчике и готовился гулять до рассвета. А до сего события все были свободны.

***

Улаживая последние дела в школе, и напоминая преподавателям, что я все еще Роман Белов, а не Ромен Карэль, я столкнулся с Женей. Ефимов хмуро посмотрел на меня и собирался пройти мимо, бросил «привет», но остановился и проговорил:

- Рома, можем поговорить?

- Поговорить? – не понимая, к чему он клонит, спросил я.

- Сейчас. Я только в учительскую зайду. Подождешь?

- Ну, хорошо.

Он исчез в кабинете, а через пару минут появился. Сказал, чтобы мы поговорили наедине, хотя вокруг и так никого не было. Потом повел меня за школу, туда, где обычно ходят курить ученики, и долго молчал, то глядя на меня, то по сторонам, то в пол. И наконец, решился заговорить:

- Мне Андрей все рассказал. Вернее, он не хотел, но так получилось.

- Все? – сразу поняв, о чем он, переспросил я.

Парень кивнул. Что значило это «все» и так ясно: Белов – наркоман. Мне от собственных мыслей стало противно. Самого Неделина я не видел со дня окончания учебы. Экзамены у классов были в разных кабинетах, так что мы не пересекались. А я не искал, не звонил, не писал. Он тоже. Снова просто исчез из поля моего зрения, словно и не было никогда.

- Мы виделись недавно. Он пришел ко мне в первом часу ночи. Я думал, он пьян, но обошлось.

- Рад за него. Мы с ним не виделись.

- Давно?

- Недели полторы.

- Так долго? – Женя был удивлен.

- Этого он тебе не сказал?

Парень покачал головой. Потом снова хмуро посмотрел на меня и сказал:

- Зачем ты делаешь это?

- Хочется.

- Хочется?! – вдруг взорвался он. – Да ты видел его? Посмотри, во что ты превратил Андрея! Посмотри, что ты с ним сделал!

Слушая его гневную тираду, я нервно рассмеялся. Ефимов уставился на меня, как на сумасшедшего. Потом скривился, выражая полное презрение и непонимание, а я продолжал смеяться.

- Что я с ним сделал? – наконец, произнес я. – Что я с ним сделал. А хочешь, покажу, что он со мной сделал?

И под его недоуменным взглядом, задрал свою рубашку и закатал рукава. На обозрение предстала не самая приятная картина: все мое тело покрывали синяки разного размера, за полторы недели уже побледневшие и местами пожелтевшие. Эти полторы недели, что я не видел Андрея, я просто на просто зализывал раны. После того, как в очередной раз увидел меня не в адеквате (пришел ко мне домой без предупреждения), он отмахал меня так, что я даже забыл, за что. Избил, долго просидел рядом, переводя дыхание, снова сказал, как он меня ненавидит, и ушел. И после этого я его больше не видел.

А мне что? Плевать? Я уже и не знаю. Сказать, что стал ненавидеть его после этих побоев, я не мог, но в глаза смотреть тоже. Прощения просить не имело смысла: он мне не поверит. Да я и сам себе не верил. Я прекрасно знал, что виноват, что заслужил. Я простил, даже сам не заметил, как и когда. А, может, просто не винил. Я понимал, что он страдает. Понимал и не хотел остановиться. Или уже не мог.

Женя без слов вытаращился на меня так, словно я живой мертвец. Осмотрел чуть ли не каждую гематому, закрыл глаза и тихо сказал:

- Мне тебя не жаль. Извини.

Вот только я ему не поверил. Ефимов был одним из тех патологически добрых людей, которые не могут ненавидеть того, кто страдает. В какой бы то ни было степени, по своей ли вине, заставляя ли страдать всех вокруг.

И меня он посчитал таким же.

Он еле слышно попрощался и ушел, оставив меня наедине с собой и синяками.

К горлу подступил тошнотворный комок.

***

Я давно уже отказался от Толиковой конопли. Никитин не удивился, но и настаивать не стал. Просто поинтересовался о причине, резонно предположив, что это из-за Андрея. Наполовину он был прав – из-за него. А еще из-за себя самого. Нет, я не боялся, что в порыве ярости он вообще меня убьет. Хоть бы и так, я только рад буду. Скорее, мне стало страшно от того, что еще немного, и я не смогу жить без травки. Превращусь в жалкое подобие человека. Окончательно.

Ломки, как я думал, у меня не было. А этого я жутко боялся.

Зато вместо этого я сходил к врачу, пожаловавшись на депрессию, и тот после обследования выписал мне несильные антидепрессанты. После них мне всегда хотелось спать, и я не мог собраться и сконцентрироваться. Зато не было чувства тревоги и безнадежности, бессонницы и головных болей.

***

Шла середина июня. Попойка по поводу окончания школы прошла, бывшие школьники встретили рассвет и долго грустили, что им придется расстаться. Все же у нас дружный класс. Хотя некоторые даже договорились пойти в один универ и один факультет. Эля Макарова, пришедшая после операции не пила, и была чуть ли не единственной трезвой. Я, разумеется, тоже, потому что смешивать таблетки со спиртным категорически нельзя. Девушка попросила меня хотя бы этот день провести с ней вечер. Никакого секса или поцелуев, просто посидеть, поговорить, поделиться секретами, подержаться за руки и пообниматься, как друзья. И в тот момент она мне показалась такой грустной, что я согласился, почти не раздумывая.

Женя бросил на меня неодобрительный взгляд, но я его проигнорировал. Мы ведь с Андреем больше не вместе. Все закончилось. Как еще можно было назвать то, что происходило? От него не было ни слуху, ни духу почти три недели. И я тоже не спешил идти на контакт. Наверное, так даже лучше.

После того как все, наконец, решили разойтись по домам, Эля попросила проводить ее домой. Она в моих глазах вдруг стала такой взрослой. Не той девчонкой, которая вилась вокруг меня в школе, пыталась соблазнить на вечеринке, строила глазки и кокетничала. Уже взрослая девушка, немного огорченная, что не смогла влюбить в себя понравившегося парня. Видимо, уже переступила через это, раз так спокойно разговаривает со мной.

У подъезда ее дома она повернулась, мило улыбнувшись, привстала на носочках и поцеловала меня в щеку.

- Хоть такой поцелуй получила, - рассмеялась девушка. – Спасибо тебе за терпеливость. И прости, если я тебя чем-то обидела.

- Ничем ты меня не обидела. Это ты прости, что я такой, - усмехнулся я, покачав головой.

- Ты хороший, Ромочка, даже слишком иногда.

- Вовсе нет…

Эля склонила голову набок и посмотрела на меня внимательными голубыми глазами.

- Ты изменился. Что-то случилось, - сказала она и, заметив мою реакцию, снова улыбнулась, только печально. – Я не буду спрашивать. Извини…

- Ничего.

- Ну, я пойду?

Я кивнул.

- Спасибо за вечер, - девушка в последний раз обняла меня, обволакивая тонким запахом парфюма, попрощалась и скрылась за дверью подъезда.

Я посмотрел ей вслед и развернулся, чтобы уйти. На душе кошки скребли.

Неожиданно я заметил невдалеке высокую фигуру в черном костюме. Немного ближе, и можно различить каштановые волосы, аккуратно зачесанные назад. Еще ближе – галстук завязанный «виндзорским» узлом, ореховые глаза…

Андрей смотрел на меня спокойно и молча. Когда я поравнялся с ним, он сделал шаг вперед. Я пошел дальше, а он зашагал рядом. У места, где он сворачивал к своему дому, а я – своему, мы остановились. Вернее, остановился я, а парень последовал моему примеру. Я облокотился на ограду, украдкой разглядывая его. Женя был прав, когда говорил, что тот выглядит не ахти. Не так как раньше. Неделин выглядел уставшим и вымотанным. Другие бы, наверное, не заметили, но только не мы с Женей.

Это ведь из-за меня, да? А из-за кого же еще?

Андрей посмотрел на меня, подошел медленно, почти вплотную, протянул руку, словно спрашивая разрешения, и погладил по щеке. И прикрыл глаза, чуть подаваясь вперед. Парень принял меня в свои объятия так осторожно, будто боясь, что если обнимет крепче, я сломаюсь. Я прижался к нему, уткнувшись носом в грудь, чувствуя его запах, успокаиваясь, расслабляясь.

Как давно я его не видел, как давно не чувствовал его тепла, не вдыхал свойственный только ему запах, не ощущал его рук, не слышал сердцебиения. Как я по нему скучал, а понял только сейчас. Как же он мне нужен. Вот что сильнее любого наркотика, любого антидепрессанта. Сильнее, и вызывает в миллион раз более глубокую зависимость.

Андрей обнял меня крепче, запустив ладонь в волосы, прижал меня еще сильнее. Прислонился губами к макушке, потом ко лбу, бережно взял мое лицо в свои ладони, заглянул в глаза. Внимательно, с нежностью. Потянулся к моим губам. Осторожно коснулся их, не закрывая глаз. Я чувствовал на губах его дыхание, ровное и теплое. Приоткрыл рот, словно предлагая углубить поцелуй. И парень накрыл мои губы своими, так же нежно и медленно. Его язык скользнул внутрь, переплелся с моим, прошелся по небу и по губам. Не знаю, сколько длился этот поцелуй, но мне совершенно не хотелось прерывать его.

Не помню, как мы добрались до его квартиры, а следом – до комнаты и постели. На этот раз он не срывал с меня одежду, не было сбивчивого дыхания, шуток и грязных разговоров, как обычно. Сегодня все по-другому. И для меня, и для него. Новый немыслимо долгий поцелуй, бережные объятия, дорожки легких прикосновений губ после каждой расстегнутой пуговицы, щекочущее дыхание на покрытой мурашками коже… Так сладко, невыносимо приятно, как никогда и ни с кем.

Андрей посмотрел на следы от гематом, оставленных им несколько недель назад, провел ладонью от груди к животу, словно пытаясь стереть их, припал губами. Когда он медленно вошел в меня, замечая каждую эмоцию на моем лице, каждое, самое малое ощущение, отражающееся на нем, я думал, что так хорошо просто не может быть. Он осторожно, но в то же время глубоко и размеренно двигался во мне, заставляя каждую клетку моего тела, каждый нерв дрожать и трепетать от наслаждения. Мы никогда не делали это так. Чувственно и нежно, без диких, почти животных, метаний на простынях. Первый раз, когда мы действительно стали единым целым. Первый раз, когда мы полностью растворились друг в друге.

Андрей наклонился ко мне, целуя приоткрытый в стоне рот, затем щеки и глаза, шею и ключицы, плечи и грудь. Снова переключился на губы. Я почувствовал холодок, от потекших из глаз слез. Он заметил это и стал сцеловывать влажные дорожки, придерживая мою голову за затылок. Звал меня по имени тихим голосом, шептал ласковые слова, говорил, что любит… Мои стоны перемежались всхлипами. Руки обвились вокруг шеи и плеч парня, гладили волосы на затылке, обнимали…

Он кончил с тихим стоном, и я одновременно с ним, закрепляя на губах влажный, чувственный поцелуй. Неделин опустился на подушку и прижал меня к себе. Еще раз поцеловал в висок, погладил по щеке и по волосам. Закрыл глаза, так и не сказав ни единого слова. Вскоре я услышал его размеренное дыхание, щекочущее мое плечо. Он заснул, не выпуская меня из объятий. Я смотрел на его умиротворенное лицо, боясь пошевелиться и разбудить. Раньше я либо не обращал внимания на это, либо просто не успевал рассмотреть. Сейчас он даже казался мне счастливым во сне. Спокойным или, лучше сказать, успокоившимся. Расслабленным, как если бы все его тревоги и волнения ушли.

Я пролежал так некоторое время, потом встал, осторожно выпутавшись из его рук. Оделся и покинул квартиру, мягко закрыв за собой дверь. Спустился по лестнице и вышел на улицу, подставив давно взошедшему солнцу лицо. Я вытащил из кармана телефон и посмотрел на время – семь утра. Нашел в списке контактов нужный номер и нажал клавишу вызова. Прозвучало несколько гудков, потом, наконец, радостный голос:

- Сынок, как давно ты мне звонил!

- Доброе утро, мам, - губы непроизвольно растянулись в улыбке. – Я соскучился.

- Конечно, еще бы тебе не соскучиться. Мы же целый год не виделись!

- Целый год… Я завтра приеду, - сказал я, направляя к своему дому.

- Завтра? – мама была удивлена. – Ты разве не до конца июня собирался остаться?

- Собирался, а теперь передумал. Хочу домой. Ты не рада?

- Глупый, конечно рада!

- Ну, тогда жди меня завтра.

- Ты заказал билет?

- Нет еще. Вот сейчас.

После продолжительного разговора обо всем подряд, мне стало легко и приятно. С мамой всегда так: поговоришь и на душе хорошо. Сколько себя помню, мама всегда была для меня кем-то вроде кюре. Она всегда готова была выслушать, пусть даже ей неприятна тема, могла дать совет, но чаще просто слушала. К отцу за советами я обращался редко, но с ним тоже любил поговорить, особенно в детстве. Я очень любил, когда он читал мне книги, порой не детские, декламировал стихи перед сном. Он привил мне любовь к литературе и живописи. В свое свободное время (когда я был ребенком, у него его было больше, так как издательством руководил дедушка) он мог целыми днями таскать меня по музеям и выставкам, по театрам и всяким литературным вечерам и собраниям. Я там, конечно, и сотой доли не понимал, но все равно было очень интересно. Все было новым, таинственным и загадочным. После таких походов домой он меня нес чуть ли не на руках, потому что я под конец буквально валился с ног от усталости и засыпал.

Билеты на шестичасовой рейс были заказаны. Я начал собирать вещи. До вылета нужно было успеть убраться в квартире, на всякий случай. Я должен был позвонить Саше и уведомить о своем внезапном решении, но сразу дозвониться не получилось. Только через два часа. Он был очень удивлен, услышав, что я возвращаюсь во Францию.

- Так внезапно?

- Да, не могу больше тянуть. Мне же еще нужно сдать тесты и получить аттестат. Еще один. Теперь французский.

- Понятно. Во сколько рейс?

- Четверть седьмого. Сегодня.

- Скверно. Не смогу тебя проводить.

- Я могу зайти к вам и отдать ключи. Мама обо всем знает.

- Я пришлю к тебе Костю, хорошо?

- Хорошо.

- Тогда береги себя, Рома. Был рад с тобой познакомиться. И еще раз спасибо, что присмотрел тогда за мальчишками.

- Да, мне даже понравилось. А вы, будете в Париже, заходите в гости. Мы всегда будем вам рады. Спасибо за все, Саша. Я тоже рад, что познакомился с вами. До свидания.

- Счастливого полета, месье Карэль, - я почему-то знал, что он улыбается.

Через полчаса пришел Костя. Он должен был остаться здесь вплоть до моего ухода и запереть квартиру. Даже вещи мне помог собрать. Сказал, что прибираться в квартире не нужно, потом вызовут горничную. Хотя я уже и так все сделал.

В четыре я вызвал такси. Как только машина подъехала, мы вышли из квартиры. Костя запер дверь и проводил меня до машины.

С этого момента исчез Роман Белов, и снова его место занял Ромен Карэль. Все, что было дорого Белову больше не существует. Все, что он помнит теперь глубоко в его душе, там, где даже он сам не сможет это найти. Все, что связывает его с этим городом остается здесь.

Машина тронулась с места. В окно я помахал Косте. Тот улыбнулся мне, пожелал счастливого пути и вскоре исчез из виду. По пути я уточнил расписание самолетов в Вене. Ехать сразу в Париж не планировалось. Сначала немного отдыха. Я и так два дня не спал и смертельно устал.

***

После двухчасового перелета мы сели в столице Австрии. Я сразу же взял билет на утренний рейс до Парижа и завалился спать. Так и проспал до утра. Заставил себя разлепить глаза около шести часов, позавтракал, сходил в ближайший музей и отправился в аэропорт. В десять с копейками я уже был в воздухе. Еще два часа, и дома. Маме я написал, как только проснулся, и она обещала встретить.

На глаза попался номер Андрея. Несколько минут я просто смотрел на цифры и фотографию, чувствуя, как к горлу подступает комок. Закусил губу, чтобы не заплакать, но все равно по щекам заструились слезы. Сидящий рядом пассажир встревоженно на меня посмотрел:

- С вами все в порядке?

- Все хорошо. Спасибо, - я улыбнулся ему, предварительно вытерев слезы.

Номер телефона был сразу же удален, как и номера Жени и Валика. Не знаю, зачем оставил номер Эли, не думаю, что она позвонит. Да и я не собирался.

Скоро самолет садился в аэропорту Шарль де Голль. Меня встречала мама, которая моментально набросилась с объятиями, поцелуями и охами-ахами. Я сначала и не понял, что она сказала, потому что от волнения женщина перешла почему-то на итальянский.

- Ну, как же ты вырос! – а это уже на родном для меня французском.

- Да ладно тебе, мня всего год не было. Где я там вырос?..

- Это для тебя всего год, а для меня целый год! – она потрепала меня по голове и снова чмокнула в щеку. – Совсем большой стал.

Всю дорогу до дома она квохтала надо мной: какой я худой и растрепанный, как она по мне скучала, как волновалась. А когда мы сидели в столовой и пили чай, вдруг улыбнулась тепло и сказала:

- У меня для тебя новость.

Я тоже ей улыбнулся. Новость точно должна быть хорошей, раз она такая счастливая.

- У тебя будет младший братик. Ну, или сестричка. Я пока и сама не знаю.

- Братик? – я даже рот открыл.

- Или сестричка, - мама смешно нахмурилась. – Я хочу девочку.

- Ух ты…

- И это все?

Женщина просто светилась от счастья. Мне тоже как-то передалась ее радость, поэтому я расплылся в улыбке.

- Я хочу сестру.

Мне понадобилось несколько дней, чтобы рассказать родителям о том, как я жил в России. Все это они внимательно выслушали, хотя о многом и так знали благодаря Саше. Конечно, о многих деталях я умолчал. Например, о наркотиках, выпивке и Андрее. О последнем даже не знаю, зачем. Вероятно, потому что вспоминать об этом я не хотел. Однако, в такие моменты редко кто может сказать себе, что ничего не было, что все закончилось, что нужно обо всем забыть, все принять и смириться. И я понял, наконец, как это сложно. Как это тяжело. Быть вдали от человека, которого любишь, не видеть его, не слышать, не иметь возможности встретиться с ним. Сказать, что ты сожалеешь, что любишь. Я не смог.

Это эгоизм, когда ты говоришь только о том, как плохо тебе. Я понимаю. Ему плохо, как и мне, а, может, в сто раз хуже, в сто раз больнее, потому что он не знает ничего ни обо мне, ни о том, где я. Жив ли я вообще. Ха, я впадаю в драматизм... Он должен меня забыть. Просто должен. Должен найти кого-то, кто не будет таким, как я, кто будет лучше,кто не заставит его страдать. И пусть мне не нравится мысль, что это будет кто-то другой, я хочу чтобы Андрей был счастлив. Это главное. Я так хочу.

И я тоже заставлю себя жить без него дальше. Ну, или просто жить. Как-нибудь.