Йеджи поклялась думать только об учебе, но, увы, не смогла. Каждую ночь мыслей становилось больше и больше. Они не давали спокойно заснуть, и если насчет Лии все было понятно – было просто обидно потерять друга, то насчет Хенджина было не ясно ничего.

Они и подружиться толком не успели, чтобы она испытывала так много сожаления. К чему Йеджи успела привязаться? Ко взгляду сверху-вниз? Колким фразочкам? Коротким вечерним прогулкам, которые случились всего пару раз?

К чему?

Почему именно с ним ей бы хотелось снова наладить отношения?

Предположение Лукаса о том, что она влюбилась, Йеджи откинула тут же – ну не могла она этого сделать, когда еще совсем недавно не переставала думать о Субине. Не могла, и все.

Йеджи думала, что все вернется на свои места очень и очень скоро, но камень на душе становится тяжелее и тяжелее.

— У меня страдальческий синдром, — завила как-то младшая Хван, во время обеденного перерыва.

— Что? – Лукас нехотя оторвался от учебника по истории. В последнее время Йеджи несла слишком много всякой ерунды, которую он был не в силах понять.

— Страдальческий синдром. Я чувствую себя главной героиней фильма или книги. Мне нравится страдать, все мои чувства выдуманные и совершенно ненастоящие.

— Именно поэтому ты снова пялишься на него?

— Конечно, — Йеджи кивает, но взгляда от Хенджина, сидящего неподалеку, так и не отводит.

***

Йеджи с самого утра вызвали в кабинет к заместителю директора. Эта новость почему-то не на шутку заставила ее забеспокоиться.

Написала плохо прошлый тест? Сделала что-нибудь не так? Ее заставят как в прошлом году организовывать какое-нибудь скучное мероприятие?

— Ты больше не общаешься с моим сыном? – в окно дул холодный ветер, из-за которого у Йеджи по спине пробежали мурашки. Кто в апреле держит окна на распашку? Тем не менее вопрос от зама директора волновал школьницу больше. Она подняла на мужчину в кожаном кресле глаза, не понимая, чего от нее хотят. Разве сам он не знает, с кем общается его сын, а с кем нет?

— Простите?

— Ты и Хенджин, кажется, могли стать друзьями. Мне интересно, насколько тесно вы контактируете с ним сейчас, — холодный взгляд столкнулся с ее паникующим.

Все это больше походило на какой-то допрос.

— Мы больше не общаемся.

— Замечательно, — когда мужчина растянул губы в улыбке, Йеджи стало не по себе еще больше, чем пару секунд назад. На нее явно смотрели с высока.

— Что вы хотите этим сказать?

— Понимаешь, мой сын ничего не смыслит в современных подростках, в отличие от меня. Я понимаю, что ты чего-то явно хотела, навязываясь ему в друзья.

— Я не навязывалась!

— Не ври мне, девочка. У тебя были цели, иначе кто бы стал общаться с таким, как он?

Йеджи замерла прямо посреди кабинета с открытым от удивления ртом. Отец только что сказал такие слова о своем родном сыне? Школьница бы задалась вопросом, как такое возможно, если бы не знала, что ее собственная мать абсолютно такая же.

Она прекрасно понимала, что большинство взрослых просто не понимает ценностей юности ее поколения. Они выросли, привыкши подчиняться указам, выросли словно под копирку: не крась волосы, не одевайся слишком ярко, что у тебя на лице и как ты можешь слушать эту безвкусицу.

Хенджин не под копирку: он не побоится высказать свое мнение и не побоится извиниться, если окажется не прав, он будет громко смеяться если захочет, будет носить то, что захочет. Хенджин сможет найти ободряющие слова и не побоится сказать правду в глаза.

Ровно такой, какой Йеджи сама хотела бы быть.

— Вы не правы. И вы совершенно не знаете своего сына, раз говорите так. Хотя, о чем я, вы, наверное, сейчас не в состоянии понять, но, когда это произойдет, вы обязательно будете сожалеть о таком отношении к такому человеку, как Хенджин. Вам повезло иметь такого сына. Если это все, то я пойду. Звонок на урок уже прозвенел, а я не хочу задерживаться, — Йеджи отвесила легкий поклон и, последний раз взглянув в напряженные глаза мужчины, направилась к выходу из кабинета. Когда дверь за ней закрылась, школьница облегченно вздохнула, прикрыв глаза.

— Значит, я очень хороший человек? – слева раздался знакомый голос, заставив Йеджи вздрогнуть от неожиданности.

— Нет. Хорошие люди не подслушивают, — она повернулась к Хенджину, стоящему у стены. Если он был там все время, то явно мог слышать разговор с завучем. И он слышал, он был расстроен и любой мог прочесть это по его слегка покрасневшим глазам и наряженным губам.

— А в кабинете ты говорила совсем другое.

— Это временное помутнение, — Йеджи раздраженно фыркнула, но уходить не собиралась. Она прислонилась к стене рядом с ним, сложив руки на груди и рассматривая носки белых кед.

— Больно надо, я все равно не хочу быть твоим другом.

Йеджи дернула плечом. Несмотря на тему разговора, говорить с Хенджином было приятно. Догадка насчет того, что он за короткое время стал другом подтвердилась. Догадка насчет того, что из друга парень плавно стал «более, чем просто другом» оставалась для Йеджи до сих пор догадкой.

Ничего страшного не случится, если она проверит ее...

Школьница повернула голову в сторону Хвана, цепляясь глазами за его профиль. В его выражении лица сочеталась что-то странно спокойное и что-то полностью противоположное. Йеджи вдруг подумала, что испытывала бы горечь на его месте... Горечь от слов отца... от общения с кем-то, кто не разделяет твоих чувств.

Парень, почувствовав на себе пристальный взгляд одноклассницы, опустил глаза к ней. И черт его знает, кто и чему удивился больше: Йеджи, своей внезапной смелости, или Хенджин, теплым губам, заставившим его сердце в страхе замереть.