О членах Валик не думал. Вот ровно до того момента, пока не почувствовал руку Макара на своем причиндале. Теперь он думал об этом утром, разогревая кашу для сестры, с которой сидел, пока родители работали, в обед, загружая вещи в стиралку, вечером у телика. И даже в своей комнате, усевшись за учебник с целью повторить материал, хотя знал его наизусть, Валик думал о членах. Весь гребаный день, каждую гребаную минуту, потому что вчера, хоть это и случилось опять под градусом, он запомнил все в таких подробностях, от которых горели теперь уши и щеки. Как елку тушили, как до дома добрался — не помнил, а это — нате, получайте. Еще и, проснувшись утром, обнаружил, что спит головой не на подушке, а на огромном рулоне не пойми откуда взявшейся туалетки. И вспомнилось — макдак, Макар, такси. Пиздец!

До Нового года оставалось всего ничего, и Валик подозревал, что натуралом в него точно не войдет — ну не может обычный, нормальный пацан мечтать о чьих-то цепучих, как репьи, руках у себя между ног. Должен только морщить лоб от воспоминаний, сплевывать сквозь зубы и говорить, что это было самое мерзкое, что произошло в его жизни. Но тут же он вспоминал, что сам, дерзкий, как Мэрилин Мэнсон в католическом храме, стал инициатором того, что Антон называл «сосаться в десны». То есть ему хотелось самому. То есть он засосал парня. У него с этим парнем произошла химия, не иначе, бурная реакция, как если бы Валик был алюминиевой пудрой, Макар — йодом, а алкоголь — теми несколькими каплями воды, которые при попадании на смесь превращают ее в фиолетовое пламя. Алкоголь явно стал катализатором, но только тут дело не в химии, определенно не в химии, потому что так не бывает, не может быть, чтобы ходил-ходил обычный мальчик Валя, а потом бац — и педераст. Скорее всего, он был к этому предрасположен, просто не замечал. Но как же его вштырило от касания губами...

Зацепившись за эту мысль, Валик занырнул в интернет. Там писали, что желание получения удовольствия именно этим путем может быть зависимостью.

«Чаще всего мы встречаем людей с оральным типом зависимостей: к ним относятся люди, страдающие курением и алкоголизмом, перееданием, грызущие авторучки и ногти, сюда также можно отнести чрезмерную болтливость и жевание жевательной резинки», — прочитал он и посмотрел на карандаш, который грыз все это время, но не думал об этом.

Дальше — хуже. Писали, что если ребенка слишком рано или слишком поздно отлучить от груди, то это может повлиять на становление сексуальности. Отложив истерзанный карандаш, Валик поднялся и прошел в кухню, где отец с мамой, уложив Варю спать, сидели за поздним чаем.

— Мам, — Валик поправил очки, а затем и вовсе их снял, — это, конечно, странный вопрос, но мне надо знать: как долго ты кормила меня грудью?

Отец, потерев нос, повернулся к зависшей матери:

— Сиську он твою до скольки лет сосал?

— Да как и все дети, не помню точно... — ответила мать, не замечая, как кусок печенья, размокнув, падает в кружку. — Но до четырех лет ты у нас с соской ходил. Без соски не ел и не спал, истерики закатывал, и папина бабушка плакала вместе с тобой, когда мы пустышку отбирали. От этого у тебя неправильный прикус и развился, скобы тебе ставили потом... А почему ты спрашиваешь?

— Тест прохожу, — буркнул Валик, наливая в кружку любимый мамой каркаде. — Психологический.

Вот оно, оказывается, как бывает — прососал соску до четырех лет, вот, получай теперь. Так и виделось, как он входит на кухню за ручку с Макаром и говорит: «Дорогие мама и папа. Это мой парень, и с этого момента он будет жить с нами, а виноваты вы, потому что вовремя не отобрали соску у своего пиздюка, и теперь ваш сын — гей».

Валик, привыкший рассматривать все с точки зрения науки, сразу вспомнил 2-фенилэтиламин, который синтезируется в мозге и вызывает эмоциональный и энергетический подъем, возбуждение, симпатию, сексуальность и легко разрушается моноаминоксигеназой. Он также читал, что 2-фенилэтиламин синтезируется в организме на начальном этапе возникновения чувства любви...

— Стоп! — возмутился вслух Валик. — Какой, на хер, этап?

Все нормально. Просто надо меньше пить. Не пил — и не стоило начинать, может, у него либидо в состоянии опьянения возрастает в разы и появляются сексуальные аппетиты, а Макар просто оба раза оказался рядом.

Валя. Валечка. Валентин. Макар крутил в мыслях это имя, как необычный вкус конфетки, которую он никогда раньше не пробовал. Как-то язык даже не повернулся бы назвать этого придурка Валечкой... Раз триста уже Макар открывал фотку в галерее, пялился на нее несколько секунд и закрывал. Лёхе и Тихому он показал фото той же ночью и всего лишь раз, чтобы эти имбецилы убедились, что базара больше нет, и отстали от него. Никуда, естественно, не слил, но и удалять не стал. Не хотелось. Макар, приоткрыв рот, задумчиво водил указательным пальцем по нижней губе, размышляя, чего же ему тогда хотелось. Позвонил Лёха, едва ворочая языком с похмелья, и все-таки успел задолбать его шутками про путешествие на Эге-гейское море, «итс окей ту би гей» и «не сердись, Сердючка». Макар не выдержал, наорал на Лёху, сбросил вызов и швырнул телефон на тумбу, даже забыв, что на экране все еще открыта та гребаная фотка. Где отчетливо можно было во всех деталях рассмотреть, как происходит процесс обмена слюной «изо рта в рот» у двух половозрелых самцов.

— Что случилось? — раздалось со спины. — Что ты там смотришь?

— Да так, ничего.

Пока он перебивал Лёхины выебоны, совсем и думать забыл, что мать торчит сзади, колдуя над его патлами. Он почувствовал, что движения кисточкой по его макушке замедлились, но мать не торопилась набирать из миски новую порцию этой вонючей фиолетовой херни.

— Ну давай, не томи, мам, я слышу, как громко ты думаешь.

— Макась, — вкрадчиво начала она, немного помолчав, — ты мне ничего сказать не хочешь?

— Не-а. А чё?

— Да ничего. — Она цыкнула, возвращая голову Макара в удобное ей положение. — Да можешь ты перестать вертеться! У тебя все нормально?

Просто заебись, хотелось ответить Макару, но он промолчал. Нет, мам, я не пидор, просто в трусах немного тесно стало, когда с пацаном целовался, а так все норм. Может, у отца совета спросить? Он-то уже привык, насмотрелся по специфике работы на счастливые однополые парочки, летящие на крыльях голубой любви на какой-нибудь Тенерифе. Да только как-то пиздюлин получать неохота. В другой раз, пожалуй. Пока сам не разобрался. Благодарный матери за тактичное молчание, Макар со вздохом откинулся на спинку стула, закрыл глаза и попытался вспомнить вкус губ «Валечки». Блядь! Взял телефон и снова глянул на фото. Воспоминания о губах были, но расплывчатые. Четко он помнил только одно: они были пизже всех тех, что он когда-либо пробовал.

Успокоив себя и решив завтра аккуратно подобраться к Макару и сказать — успеть сказать, — что он был пьян и не отдавал отчет своим действиям, Валик и лег спать. Спустя пару минут, глянув на экран пиликнувшего телефона, Валик почувствовал, как щеки начинают гореть вновь.

«Хочу еще. Завтра в курилке после третьей пары».

За сообщением шло фото, как они с Макаром занимаются именно тем, что Антон называл «сосаться в десны». Собственная комната, квартира и город в целом перестали вдруг быть безопасными и уютными, когда у Макара было фото, на котором они сосутся. И Макар был из тех, кто мог сказать: «Да, сосались, и чё?» — а вот Валик... Валик оказался в жопе.

Конечно, после такого спокойный сон и не снился, и Валик, обняв подушку, размышлял, что мог сделать Макар с этим фото. Показать друзьям? Так они сами его, поди, зачморят. Замазать свое лицо и разослать по чатам? Так его любая телка узнает по татухе на шее и губам, а они у него, кстати, охуенные, хоть и горькие на вкус после сигарет, перебиваемых фруктовой жвачкой. Вранье это про курящих и облизывание пепельницы — когда стояк размером с Эйфелеву башню, то уже не до размышлений, как-то похуй, что там какого вкуса, когда оно уже во рту.

Валик перевернулся на бок, по-прежнему тиская подушку и отхватывая такие флешбэки, что пришлось закусить губу и подтянуть колени к груди, хотя стояк это делать мешал.

Нет, конечно, Валик дрочил и раньше, но опытным путем выяснилось, что круче это делать не на абстрактную картинку с пошлыми шлепками и скрипами, а на собственные ощущения, прокуренный приглушенный голос и запах жвачки с ароматом «клубника-банан», чем-то похожим на изоамилацетат, что он описывал в лабораторных по своим сложным эфирам. Только в голове в этот момент теперь всплывала не наука, а язык Макара, которым он чуть было не затолкал эту жвачку Валику за щеку. Мастурбировать, думая об этом, теперь было круче всего. Вот так бы взять да и схватиться за пепельные патлы... За неимением желаемого пришлось комкать подушку и кончать в кулак.

— Блядь, — сказал Валик, открывая глаза.

Он сходил в ванную, сполоснул под краном лицо и руки, нашарил у раковины мамины салфетки для «деликатного очищения», которые стоили как полугодовой запас шампуня для всей семьи, и использовал их не по назначению. Ну ничего, пару салфеток с лихвой компенсирует рулонище, что он каким-то макаром притащил по пьяни. В зеркало смотреть Валик не отважился, будто растрепанный чувак из отражения мог цокнуть и обозвать его больным ублюдком.

Следующим утром, когда Валик чистил зубы в ванной, мама что-то крикнула из кухни, но он не разобрал, а вернувшись, увидел ее такой довольной, что даже растерялся.

— Валечка, почему ты не сказал нам, что завел девочку? — спросила она, и Валик покосился на потухший экран оставленного на столе мобильника. Нажав на него, он увидел: «Доброе утро». Без улыбочек, скобочек, смайликов, даже точки не было — «Доброе утро». И все.

— Мам, я никого не завел, — сказал Валик, печатая ответное: «Иди на хуй».

— Значит, она тебя, — хмыкнул отец.

От мамы удалось отбиться довольно быстро, переведя тему, а вот отец еще продолжал хмыкать. Спустя некоторое время пришло ожидаемое: «На хуй не идут, а садятся» — и Валик ничего не стал писать, чтоб не нарваться на приглашение.

Первая пара прошла нормально, вторая — тревожно, а третью Валик проерзал на стуле, изгрыз новый карандаш и растянул ворот кашемирового свитера, над которым так тряслась мама, стирая его только «Лаской». О полимерах и эфирах Валик не думал, просчитывая все варианты исхода встречи, и ни один из них в его представлении не заканчивался хорошо, потому он, выходя из корпуса, снял очки и положил их во внутренний карман куртки.

Курилка представляла собой глухой тупик за баскетбольной площадкой, между стеной общаги с пожарной лестницей и пятым корпусом. Сюда притащили лавку, стоявшую ранее у входа в женскую общагу, на которой теперь, расставив ноги, сидел Макар. Валик мельком глянул на его ухмыляющуюся физиономию и голые коленки в прорехах джинсов — в декабре-то, ебанат — и собрался с духом:

— Если ты меня позвал, чтобы шантажировать, то можешь обломаться — не получится. Я скажу, что ты меня заставил, и мне поверят, потому что все знают, какой ты отбитый.

Макар выдохнул дым, затушил сигарету о подошву кроссовка и повернулся к Валику, кивком указывая на место на лавке рядом с собой. Валик сел, отгородившись снятым рюкзаком.

— Тебя ж вроде Валентином звать, умник? — спросил Макар, отчего Валик сразу подобрался:

— Какой я тебе умник?

— Ну ты ж типа лучший студент курса, все дела. Забей, короче. На хуя мне тебя шантажировать?

— Я откуда знаю? — нахмурился Валик.

Макар крутил в пальцах зажигалку, постукивая ею о голое колено, потом спрятал ее в карман куртки, развернулся к нему и оперся локтем о спинку лавки, уменьшая безопасное расстояние.

— Чё ты вот нудный такой, умник? — сказал Макар. — Пьяный ты мне больше нравишься — то хуищем своим машешь, то сосаться лезешь, а так... — Он замолчал, разглядывая его вмиг краснеющие уши. — Хотя не, так тоже ничего.

— Тебе что от меня нужно? — произнес Валик твердым голосом, очень надеясь, что не похож сейчас на злого щенка хаски.

— Мне? — отозвался Макар с таким выражением, точно сам не знал ответа на этот вопрос. — Я ж написал вчера. Еще хочу. Поцелуешь меня — и удалю фотку.

Валик почему-то вспомнил мемчик из ВК, где нарисованная телка снимает трусы, только мысленно дописал: «А ты точно удалишь фотку?» И поинтересовался, не охуел ли Макар.

— Да чё ты выебываешься! — воскликнул тот, хватая его за воротник и прижимая к скамье.

Валик замычал. Горящие щеки лизнуло морозом, а потом стало тепло, потому что их коснулся мех на куртке и пригладили костяшки согнутых пальцев Макара, а потом вообще горячо, потому что Валика затянуло незнакомыми ощущениями и желаниями на дно. На днище просто — он, Валентин, внук известного не только в узких кругах человека, средь бела дня устраивал разнузданное гейство с местным секс-символом, за которого девчонки, если узнают, повыдергивают ему всю растительность там, где он ее еще не сбривал. И очки сломают.

— Золушка ебучая! — отстраняясь, выдохнул Макар и присосался к его губам снова, поймав их приоткрытыми на вдохе.

Валик мычал уже без прежнего сопротивления, пока Макар демонстрировал ему опыт в поцелуях с языком, и даже в каком-то странном, пугающем порыве энтузиазма вдруг стал отвечать. И вот когда это произошло, Макар схватил его за ворот свитера под расстегнутой курткой и потянул на себя, подлез пальцами под горловину, дотронулся до горячей шеи. В этот момент окружающая действительность для Валика просто перестала существовать. Большим пальцем Макар гладил линии его челюсти так нежно и даже как-то заботливо, что Валик приоткрыл глаза, чтобы убедиться, точно ли перед ним тот самый Макар, отбитый который. Их взгляды встретились, Макар немного отстранился, все еще дыша Валику в рот, оглядел его затуманенным взглядом и сделал странное движение языком, словно слизывал с Валиных губ что-то очень вкусное.

Валик попробовал сделать то же самое и случайно поймал язык Макара губами, отчего тот явно впал в ступор, предоставив Валику активничать самому, но все еще продолжая мять его шею и край бедного кашемирового свитера, тихо и хрипло постанывая ему в рот, пока Валик то посасывал его нижнюю губу, то снова ловил язык. Неизвестно, сколько прошло времени, прежде чем они отлипли друг от друга, и Макар, посмотрев на Валика с уже знакомым охуеванием, сказал:

— Всё. Пиздуй. Затейник, бля.

— Ага, — ответил Валик, облизывая саднящие губы. — Пойду.

— Пиздуй-пиздуй.

— А ты точно...

— Всё, удалил, видишь? Нету фото.

Когда Валик не повернул, а практически сбежал за угол, Макар крикнул:

— Напишу тебе!

— На хуй ты пойдешь, — проговорил Валик хрипло.

Хорошо, что пара уже началась и никто не блуждал по территории студгородка, никто не видел его пылающего лица и идиотской ухмылки.

Опомнился Валик только в маршрутке, под песню Бузовой, которая открывала мир других мужчин. Подумал, что недалеко от нее ушел, вздохнул и вышел на остановку раньше, чтобы привести мысли в порядок, но выяснилось, что это невозможно, если думать не головой. То есть не думалось вообще — только ощущалось, как простой мир, состоящий из атомов, вдруг стал каким-то другим, ведь Валик думал не головой, а тем, что так стремился помять Макар.

И мир, точно в насмешку, начал подкидывать ему романтическую ебанину. На остановке, где он выбрался, двое школьников пубертатного периода держались за ручки, слушали музыку через одни наушники и хихикали — тоже, видать, открыли для себя поцелуи и тисканья, судя по хитрым мордам. Проходя мимо местной «стекляшки», Валик, услышав воркование, поднял голову и увидел сидящих на козырьке ларька голубей, жмущихся друг к другу и издающих влюбленные звуки.

— Курлык, курлык! — передразнил их Валик, сворачивая к аптеке — от переизбытка впечатлений разболелась голова.

В аптеке стоящий в очереди перед ним парень разговаривал по телефону.

— Какие брать? С клубникой или бананом? — спрашивал он, и можно было подумать, что собирался купить аскорбинки, но, подойдя к кассе, громко и четко, чтоб бабки позади него сморщились вместе со своими мопсами, проговорил: — Дайте, пожалуйста, «Дюрекс», банановые. Две пачки.

Воспоминание о злоебучем вкусе банана во рту и так не покидало Валика, потому он поморщился вместе с бабками, но сердце томительно сжалось — того гляди скоро екать начнет, мозги совсем откажут, и Валик забудет формулу кислорода.

Макар написал спустя час. Потом еще через час, в духе «как дела», а потом перед сном: «Ты меня типа игноришь, умник?» Хотелось ответить: «Типа да», но это было уже слишком очевидно, потому Валик просто лег спать с мантрой «я мужик, я мужик, мне похуй на все и я не ведусь на провокации».

Утром староста написал, что пар сегодня не будет, вместо них всех отправляют на конференцию с каким-то иностранным профессором, присутствие обязательно для не сдавших зачеты и мечтающих их получить, а для остальных, то есть для Валика, желательно, но не принудительно.

Мама с отцом были дома — начались каникулы в школе, — и Валик под предлогом прогулки вместе с сестрой отправился за подарками, ведь стипендия так и лежала на карте нетронутой.

— Что ты хочешь, чтобы Дед Мороз положил под елку? — спросил Валик, крепко держа сестру за руку и шагая с ней по торговому центру.

— Ничего, — ответила она, и Валик за мгновение понял всю бессмысленность бытия. — Папа сказал, что Деда Молоза нет. Это для малышей. А я уже большая, мне подалки кладут под елку мама с папой.

— Э-э-э... Да? — растерялся Валик, но это было вполне в папином стиле — говорить сразу правду, чтоб потом не рушить детских надежд. — Ладно, что ты хочешь, чтобы тебе положили под елку?

В «Детском мире» Варя выбрала себе не куклу, не коляску, не летающую фею нового поколения — у них уже была такая, в прошлом году, сестра поигралась с ней ровно один день, а потом игрался папа, атакуя маму и люстру, — не динозавра и не домик, а конструктор «Лего Техник» с движущимися деталями.

— Это же для детей постарше, — заметил Валик, смотря на маркировку.

— Хочу его, — сказала Варя, и пришлось идти на кассу.

В отделе с парфюмерией выбрали подарок для мамы, в книжном — для папы, а в «Всё для дома» — для бабушек. Вроде бы и закупились самым необходимым, но потом Варя увидела гирлянду с оленями, а Валик строгий ежедневник с отрывными листочками, как раз для заметок, которые он собирал для предстоящей олимпиады по химии, и три пакета превратились в десять. Хозяйственная, как и вся их семья, Варвара, догнав улетевшего от входа в ТЦ надувного снеговика, сказала, что он им очень нужен дома, и несла его, никакой помощи в доставке пакетов не оказывая.

И даже если бы Валик видел, кто звонит ему все это время, пока они бродили по торговому центру и шли домой, то все равно не взял бы трубку, а то и вовсе закинул бы номер в черный список. Звонил Макар.

— Лазлисованный дядька! — сообщила Варвара, когда они вошли во двор и направились к подъезду.

— Кто? Где? — замотал головой Валик и едва не застонал вслух, когда от заборчика возле клумбы отлепился Макар, тот самый дядька с закатанными рукавами тонкой куртки, и принялся отбирать у него пакеты:

— Давай сюда, донесу.

— С ху... Зачем? Я сам! — возмутился Валик, но Варю вдруг начало уносить порывом ветра вместе с надувным снеговиком, и пришлось все-таки практически всунуть пакеты Макару, чтобы освободить руки.

— Квартира? — спросил Макар, заходя в подъезд, предварительно выпустив собачника.

— Шысят девять! — радостно воскликнула Варя, и Макар ухмыльнулся, нажимая кнопку лифта.

Лифт был еще советский, будто созданный для уменьшения личного пространства и, соответственно, повышения демографии — в таком впереди или позади кого-то особо не встанешь, только рядом, вплотную, а Макар, который имел свойство занимать все видимое пространство, не прилагая для этого усилий, еще и расправил плечи. Варя с восхищением смотрела на него снизу — видимо, страсть к плохим парням передавалась девчонкам с молоком матери. Макар головы не поворачивал, молча жевал жвачку, потом лопнул пузырем, и Валика окатило злоебучим «клубника-банан».

— Чё? — спросил Макар, заметив, как он дернулся.

— Ничё.

— Ну и всё тогда.

На выходе из лифта Валик попытался отвоевать пакеты, но не вышло, потому что Макар с ухмылкой не разжимал пальцы, пока Варя звонила в дверь, допрыгивая до кнопки.

— Долго же вы! — произнесла мама, открывая и наблюдая за Валиными трепыханиями. — Валечка, ты с другом? Почему не предупредил, я бы чайник поставила.

— Да он... — начал Валик, но был оттиснут входящим Макаром.

— Ничего, я все равно надолго, мне Валечка, — на последнем слове он сделал явный акцент — видимо, это извращение имени ему понравилось, — обещал с одной темой разобраться. По химии пояснить, короче. Пестики-тычинки типа, с точки зрения какого-то там ученого.

— Как вас зовут? — спросила мама, поправляя очки и изучая рисунки на руках Макара, когда он снял куртку и предстал в одной футболке с короткими рукавами — в декабре-то, ебанат.

— Макар, — улыбнулся тот, и Валик воспользовался моментом, чтобы проскользнуть в комнату и сунуть пакеты в шкаф — с Варей они договорились, что подарки не достаются хотя бы до завтра.

Быстро оглядел спальню, пнул под кровать книжки с таблицами и Варину русалку, а затем вышел на кухню. В углу уже маячил Варин снеговик. Макар, сидя напротив отца, размешивал кофе с громким стуком. Мама, поджав губы, выкладывала на блюдце шоколадные конфеты и мандарины.

— А вы, Макар, тоже с Валентином учитесь? — спросил отец, так же, как мама, рассматривая татуировки.

Валик, сообразив, что место осталось только одно, опустился на табурет рядом с Макаром.

— Не, я с турфака, — ответил тот. — Международные гостиничные технологии.

— Зачем же вам химия? — спросила мама, щурясь на изображение вороны, клюющей кровоточащее сердце, у его локтя.

— У них она тоже есть, — торопливо сказал Валик, опасаясь, что Макар придумает вранье поядернее. — Не профильная просто.

Варя, расположившись с противоположной стороны, болтала ногами и рассматривала цепочку из черепов на другой руке «дядьки». Потом, вытянув из общей массы свою любимую конфету с белым шоколадом, положила рядом с его кружкой. Валик насупился — все было против него. Хорошо хоть мама смотрела на Макара со скрытым опасением, что он может втянуть сына в плохую компанию.

— Вы в университете познакомились? — спросила мама, и Макар ответил раньше, чем Валик открыл рот:

— На кружке. К Валентину вот хожу, он там самый главный.

— Да, он у нас совсем в науку подался, как дед, — вздохнула мама, и Валик напрягся. — Мы с отцом боялись, что он вообще ничем не интересуется, но как хорошо, что у Валечки наконец появилась девочка!

— Какая девочка? — воскликнул Валик в один голос с Макаром, а мама поправила очки.

— Хорошая девочка. Вон, эсэмэски ему по утрам шлет и...

— Мама, я же говорил, нет никакой девочки, — едва не простонал Валик.

— Ладно, не отпирайся, Валечка, — фыркнул Макар, и Валик весь сжался, ощутив его ступню поверх своей под столом. — Твоя мама прошаренная, сразу раскусила. Есть у него девочка, он стесняется пока что.

— Вы ее знаете? — воспряла мама, и отец тоже заинтересованно почесал нос.

— Да, такая приличная. Из хорошей семьи. Очень умная, даже Австрию от Австралии отличить может. Но это он вам сам потом расскажет, спасибо за кофе, пора уже химией заниматься.

Мама потянулась за пустой кружкой, но Макар, покачав головой, поднялся и понес ее в раковину, открыл воду, помыл и положил на сушилку — донышком вверх, как делала сама мама. Это ее, конечно же, расположило к новому Валиному «другу» мгновенно, и Валик совершенно отчаялся.

Войдя в его комнату, Макар осмотрелся и хмыкнул:

— Я думал, что у тебя над кроватью плакат с Менделеевым висит и ты на него наяриваешь каждый день.

— Ты меня как нашел? — спросил Валик почти шепотом, поскольку стены были тонкие и голоса с кухни слышались так же замечательно, как и громкий голос Макара.

— Я ж тебе такси вызывал, умник. Ты на звонки не отвечал, что мне было делать?

— Снимать трусы и бегать, — проворчал Валик, сразу жалея об этом, поскольку Макар сказал:

— Пф! Как два пальца об яйца!

И шагнул к нему.