- Я, кажется, поняла. Поняла, где мы были и куда пропали. Почему некоторые умерли, а кто-то выжил... - Айрис говорила тихо. Она сидела на коленях. Растрепанные волосы все еще кудрями повторяли прошлые завивки, а темные круги под лазами свидетельствовали о явном отсутствии сна на протяжении долгого времени. – У меня есть версия... Я думаю, она наиболее приближена к нашему случаю и... реальности.

Девушка вздохнула. Опустив голову, продолжила:

- Я знаю, это может показаться тебе безумием, - Мэлроу улыбнулась, - но это не так. Такие случаи уже были. Но все, что меня пугает сейчас... Факт, что мы непосредственно втянуты в движение. Смотри, - девушка показала один из блокнотов, что Адам видел валяющимся перед ней на полу, - такие странные случаи уже происходили. Очень давно. Что-то тридцать лет назад, что-то – пятьдесят или даже век. Но условия всегда одинаковые: люди загадочным образом пропадали из помещений и, чаще всего, не возвращались. То же произошло и с нами. Причина, по которой люди все еще не узнали об этом, кроется в том, что таких, как мы, считают сумасшедшими, помешанными – называй, как хочешь, но это вовсе не так, - она опустила блокнот. - Когда люди начинали рассказывать, их как правило отправляли в психлечебницы. В лучшем случае просто не слушали. Но в то, что расскажу тебе я, ты должен поверить.

Запись прервалась и запустилась следующая.

- Это разрушит все твое видение мира, реальности... Хотя я сама теперь не уверена, что это и где мы. Итак, насколько я поняла, мы попали в петлю и как бы «выпали» из реальности, к которой привыкли. Объяснения этому я не нашла, сколько ни пыталась. Возможно, дело в физике. Это явление могло быть связано с изменением и влиянием космоса на людей. Я имею в виду не в целом космоса, а его явлений от вспышек до темных материй, пробелов на квантовых уровнях и так далее – все это оказывает на нашу жизнь воздействие. Это как провалиться сквозь атомы, составляющие все материальное, и одновременно с этим отделиться от своего тела – остается только разум и то, что порождается твоим собственным сознанием. В некоторой степени и смерти были сформированы им, то есть уже предначертанная убежденность активировалась и привела механизм в действие безотлагательно, приведя к ее завершению. Когда я опрашивала пациентов, они говорили, что переживали самое яркое негативное событие или неосуществившуюся проекцию – некое олицетворение страхов, тревог, обид, вины, боли. Чего угодно. И это еще не все.

Запись опять оборвалась.

- Причина, по которой мы живы, состоит в том, что должны были умереть. Однако самое ужасное здесь – петля. Все люди знают, что жизнь не вечная и однажды оборвется. И не все знают, что все начнется сначала. Я увидела это, когда зашла в неизвестные мне части нашего города. Вторглась, можно сказать, в жизни других людей. То, что я созерцала, невозможно объяснить – тебе придется самому поехать туда и взглянуть. Это словно замкнутый круг, а ты чувствуешь себя тем, кто случайно вышел за рамки, нарушив всевозможные правила. Там люди переживают ужасные вещи, а потом все стирается и перед тобой – чистый лист. Снова и снова, круг за кругом. У кого-то эти временные промежутки длиннее, у кого-то составляют не более пяти минут. Сейчас все очень запутанно, я понимаю, но, Адам, постарайся вникнуть. Ты не представляешь, насколько это важно.

Секундный стоп и голос Айрис вновь зазвучал.

- Когда я начала записывать свои кошмары и сны, из-за которых страдала от бессонницы, мне стало ясно. Я свидетель того, как завершится моя петля. Я... Вот. Собираю образы и картинки воедино, потом уже установила причинно-следственную связь. Так я узнала, что меня собьет машина – это единственный кошмар, после которого я больше не открывала во сне глаза, - в голове у Дженсена возникла картинка, когда он увидел Айрис, лежащую на асфальте в крови. – Дело в том, что, когда я исследовала эту тему, билась над ответами, мне постоянно что-то мешало. И сегодня... Сегодня снова, - Айрис подняла правую забинтованную руку и поднесла ее как можно ближе. – Теперь у меня нет фаланги безымянного пальца и мизинца на правой руке... Из шкафа вывалился кухонный топор... Было больно, но, думаю, по сравнению с тем, что ждет меня перед смертью, это лишь пробный тест, - Мэлроу вздохнула. - Итак, петля есть не у всех - еще одна деталь, не поддающаяся объяснению. Но я проследила точное сходство между теми, у кого она есть. Прошлое становится будущим тогда, когда человек несет в себе что-то. Нечто такое, что тяготит его и обрекает на вечные блуждания по кругу. Либо же, когда человек оказался на месте исчезновения случайно, и вошел в петлю. Но их можно распутать. По крайней мере, попытаться. Я знаю, что тебе тоже снились кошмары... Из-за твоих внезапных вскриков, прежде чем ты открывал глаза, просыпалась я, и никак не могла тебя разбудить. Затем эти галлюцинации – в них тоже может быть ответ, Адам. Ты знаешь, что это. Может, боишься признать. Но ты знаешь и забыл об этом из-за того, что все каждый раз идет по новой. И у меня так же. Но я вспомнила, а ты... Вспомни. Нужно, понимаешь? Что ты делаешь перед тем, как все начнется заново? Ты знаешь, ты проходил через это уже, возможно, сотни раз. Этот опыт откладывается где-то на подсознательном или даже бессознательном уровне. Тебе это нужно, и тогда ты найдешь ответ. Ни в коем случае не сдавайся. Тебе будут мешать так же, как и мне, - она вновь показала руку, в то время как под бинтами оставалось три пальца. – Не сдавайся. Не прошу ради меня, но... Для себя. Хоть ты и ушел, но я все еще люблю тебя. И если ты сейчас задаешься вопросом, зачем я это делаю, то... Я хочу искупить свою вину.

Адам отправился по стопам Айрис. Ее слова все еще проносились отголосками. Он пересмотрел кассету пять раз. Мучительная тревога поглощала разум.

Выбитые окна, осколки вокруг, пустота и надвигающаяся темнота с заходом солнца внутри. Дженсен подъехал к заброшенному жилому зданию. Ему необходимо было отыскать любое высотное, коими полнился Джерси-Сити, но безлюдное и с не менее десятью этажами.

«Понаблюдай за небом. Только днем ты увидишь то, что лицезрела я, и больше не сможешь смотреть на все под старым углом», - вторила Мэлроу у него в голове.

Адам припарковал «Опель» у самого входа и начал взбираться наверх по лестнице на последний двенадцатый этаж. Поднявшись спустя минут пять и только преодолев последнюю ступень, он уперся руками в колени и отдышался. Наконец свободно вздохнув, Дженсен осмотрелся. Его окружали разрушенные бетонные стены, валяющиеся двери, мусор, разбитое стекло, решетки – ожидаемо. В лицо дул прохладный ветер. Подойдя к краю ограждения, он поднял голову. Было четыре часа дня. Айрис сказала смотреть на небо, пока не станет больно, но долго ждать не пришлось. Адам что-то увидел. Сначала подумал, что показалось, но рябь повторилась. Нечто словно нарушило небесную гладь, отделилось от нее. Дженсен проморгался, но перед глазами лишь оно: безоблачное полотно переливалось. То темнело, то озаряло яркими оттенками, сменяя смутные и бесцветные.

Следующей на очереди стояла квартира Мэлроу. Проникнуть туда он должен был без проблем, ведь, как заверила Айрис, она не запрет дверь перед тем, как оправится к нему.

«Тебе нужно изучить записи, - вспоминал Дженсен, подходя к двери в ее квартиру. - Там ты найдешь больше информации».

Он дернул ручку, и дверь действительно отворилась. Дженсен вошел, закрыл ее и направился туда, где в последний раз сидела Айрис с блокнотами и различными книгами. Открыв шторы, он пролил свет в комнату и уселся на пол, принявшись листать блокноты. Не разобрав и половины всего написанного из-за почерка, Дженсен выудил лишь крупицу информации, которую понять не мог. «Невозможно вмешаться в петли – находясь в них, становишься наблюдателем, все еще можешь взаимодействовать с предметами, но это запрещено, ведь все предопределено». «Выйти из петли и освободиться можно только прожив все и не оставив в своем разуме ничего, что могло бы задержать тебя здесь», - что подразумевалось под свободой Адам мог только гадать, ровно как и про «что-то, что могло задержать человека здесь».

«Что это значит?» - в замешательстве он пытался осознать хоть толику той информации, что сегодня получил, но тщетно. Примерно половина второго блокнота исписана воспоминаниями Мэлроу о ее прошлой смерти – во все это Адам не верил до сих пор.

Вечером, на закате дня, по указанию Айрис, которую он все еще слушался, поехал к океану. Он предполагал, что снова придется смотреть на небо, но ошибся. Дженсен приехал на самый отдаленный от города, немноголюдный, но увязающий в мусоре пляж. «После того, как прочтешь мои записи, не вмешивайся ни во что. Даже если кто-то будет умирать или же его убивать – не надо. Это не твоя забота. И оставь хотя бы клочок в кармане».

Оглядываясь, Адам заметил неподалеку плескающегося в воде ребенка – девочку c кудрями. Пляж пустовал – ни единой души – и лишь эта девочка игриво ловила брызги. Затем она отошла дальше от берега, после еще на несколько футов, и ее начали уносить волны. Она звала на помощь, но Дженсен, не двигаясь с места, наблюдал. «Не вмешивайся ни во что», - твердил голос Мэлроу.

Под конец черный силуэт ее на фоне захода оранжевого солнца исчез из поля зрения, растворившись в воде.

Адам решил прогуляться, чтобы отстраниться от всего. Рядом с пляжем располагались бедные районы. Гнетущая обстановка старых домов, квартир и грязных улиц не играла на руку. Распугивая маленьких детей, вытворяющих шалости и бегающих друг за другом, он заметил, как стремительно начало темнеть. Дженсен задержался у одной открытой двери и застрял у порога надолго. Посередине висел человек: с обмотанной веревкой на шее, весь синий от удушения, под ним валялась табуретка. Внезапно вышла женщина – появление ее было неожиданным для Адама, ведь то, что происходило внутри, завладело его вниманием.

Она закричала, застыв от ужаса. Таращилась на мужчину не осмеливаясь подойти и удостовериться, хоть перемены в ее жизни уже необратимы. Адам ринулся к ней, но женщина его или не замечала, или не слышала от шока, а может... Даже не подозревала о присутствии чужого, стоящего рядом. Она быстро вбежала на второй этаж, Дженсен поспешил за ней. Там были две спальни – женщина влетела во вторую и истошно разрыдалась. Когда Адам нагнал ее, застал мать, пытающуюся разбудить своего ребенка со следами удушья на шее. Женщина вопила, прижимая мальчика столь похожего на нее к своей груди, понимая, что тот больше никогда не откроет глаза, не улыбнется ей и не произнесет ни слова.

Спешно покинув помещение и чувствуя себя лишним, пусть и осознавая, что его не видят, Дженсен вспомнил моменты до гибели Дэвиса. И навернулись слезы.

Сыну на тот момент исполнилось всего семь лет, и Дэвис умер не по своей вине. Это Адам упустил его из виду. Это он из-за невнимательности оставил Дэвиса без присмотра. И из-за него сына сбили. Несмотря на тысячи, потраченные на лечение и реабилитацию, мальчишка скончался. Повреждения оказались слишком серьезными и практически несовместимыми с жизнью. Если бы он и выжил, то остался бы инвалидом до конца своей жизни – и этого бы не пожелали своему сыну ни Адам, ни Селена.

Ехать домой не хотелось. Больше ничего не хотелось. Оставалось напиться до беспамятства и забыть все, что произошло с ним в прошлом, и все, что он делал с другими людьми. Забыть все и себя тоже. Может, только тогда он бы перестал ощущать колющую пустоту внутри вперемешку с сожалениями и болью?

Но вернулся. Опустошенный и разбитый. Потерянный и обессилевший.

Сначала выпил все, что прятал от самого себя в шкафу. Долго метал и ломал мебель. Порвал шторы и разбил тарелки, несмотря на проколотую руку. В какой-то момент сорвался окончательно и проорался, после чего изнуренно упал на пол. Самоубийство ему еще никогда не казалось такой великой радостью и освобождением. Адам достал револьвер из комода в спальне, прокрутил барабан – убедиться, что патроны на месте – уселся на диван среди обломков мебели и вздохнул. Пустой взгляд застыл на одной точке. По его небритой щеке скатились две слезы. Адам закрыл глаза и спустил курок.

Сначала его оглушило – дрогнула рука, он промахнулся, задев только ухо. Звенело, перед глазами двоилось. Адам зажмурился, проморгался. Прокрутил барабан, осознал, что все-таки выстрелил – из пяти осталось четыре. Убрал револьвер, приложил в смятении и шоке ладонь к месту, куда предположительно прилетела пуля. Нащупал впадину, проверил, посмотрел на ладонь – вся в кровавом месиве. Повернулся и увидел на стене размазанные мозги. Он застыл. Оно впечаталось и сползало по кирпичам, но возвращалось на место – в голову. Поднявшись, Дженсен ринулся к зеркалу в ванной. Мозг, целая часть которого пульсировала, залита кровью. Виднелся череп с алым слоем. Адаму стало плохо, когда он увидел, как черепная коробка собралась, в том числе и клочок темно-русых волос.

Слух вернулся не сразу – через полчаса. За это время Адам отыскал веревку, целый и не разломанный на части стул, зашел в спальню, достал до потолка, зацепил веревку, обмотал шею, встал и сделал решающий шаг.

Никакого удушья. Он провисел так час, пока не высвободился, рухнув вниз вместе с веревкой.

Дождавшись утра, Адам поехал в полицейский участок. Он обязан был рассказать обо всем Брайту, поделиться тем, что произошло накануне. Адам захватил кассету – ему было интересно, что скажет на это Ивен и какова будет его реакция, если он подтвердит слова Мэлроу.

Взгляд выдавал в Дженсене психа. Глаза бегали от предмета к предмету, не задерживаясь ни на секунду. Подъехав к полицейскому участку, мужчина прошел мимо возни сотрудников, вечно звенящих телефонов, шелеста бумаг и открыл дверь в кабинет Ивена.

Брайт был мертв. Служебный пистолет лежал на полу. Красные брызги на стене, стекле. Кровь все еще сочилась из центра лба, струилась по шее, впитываясь в белую рубашку, которую пару часов назад наглаживала его жена. Глаза закатаны. На столе перед Ивеном - три листка. Заглавия гласили: «Любимой и любящей жене», «Единственной дочери» и «Лучшему другу».

Руки тряслись. Дженсен не верил своим глазам. Мужчина остолбенел. Все звуки слились в единый гул, постепенно перекрывший кислород. Явь размылась. Адам инстинктивно отпрянул, словно нечто оттолкнуло его ударной волной. Мужчина приблизился, чувствуя всем нутром, как сотни игл пронзают его, а ватные ноги не поддаются контролю, будто он вот-вот рухнет. Адам взял третий лист и, стараясь собраться остатки сил, принялся читать, поначалу не осмысливая написанное: «Адам, у меня опухоль мозга. Этот диагноз мне поставили еще год назад, сказав, что я не проживу больше. Я знаю, что ты рано или поздно вернешься и, скорее всего, застанешь меня первым. Мой врач сообщил мне, что я умираю и, если повезет, на моем счету неделя, а может и того меньше. Сегодня - последний день моего срока. Я не хотел, чтобы это увидели Наоми и, в особенности, Кейша, так что выстрелю в голову тут, в своем кабинете. Помимо того, шеф узнал о взяточничестве. После меня ждал бы суд, а дальше – тюрьма. Я очень признателен тебе за то, что ты был рядом в нужные моменты. Рад, что встретил такого друга. Спасибо и прощай. Ивен Брайт».

Положив записку на прежнее место в том же положении, Адам медленно, не отрывая глаз на Брайта, вышел. Выискивая, кому сообщить новость о том, что детектив полиции округа Хадсон застрелился в собственном кабинете, он наткнулся на Мэтта Гейтса. Тот по привычке замер на долю секунды, чтобы перекинуться парой рабочих фраз, но Дженсен прервал его:

- Ивен застрелился, - на что рыжий рассмеялся и похлопал Адама по плечу.

Когда он коснулся ручки, услышал крики позади – Гейтс заглянул к Брайту в кабинет. Дженсен спешно покинул участок. Земля уходила из-под ног, и каждое движение вынуждало бороться с накатывающим ощущением, что он тотчас утонет, захлебнется в водовороте прошедших событий.

Он поехал прочь, куда глаза глядят, пока не закончился бензин. Когда машина заглохла, Адам вышел, сделал несколько шагов и упал на траву. Солнце продолжало подниматься, люди - жить, но Адаму это уже было неважно, ровно как и то, что будет с ним дальше. Он потерял всех. Кто-то ушел из жизни по его вине, а кому-то удалось сделать то, с чем он не справился: найти выход. Брайт теперь, наверное, свободен. Вне времени этого мира и Айрис. Такую же волю хотелось бы обрести и Дженсену, но нечто сдерживало и яро противилось ему. Две попытки - два провала. И нет третьего шанса.

Теперь у него не осталось никого и даже самого себя. Он не знает, почему остался и что удерживает, не дает окончательно пойти ко дну. Знал как, но не мог. Не имел права умереть.