Сны становятся явью, когда ты просыпаешься, явь становится сном, когда ты засыпаешь. Я — пепел. Пепел времён. Неизлечимый больной, узник своей психбольницы, что называется разум. Я двигатель и тот, кого движут, тот, кем движут. Образ — всего лишь мазайка из газетных кусков, склеенная неумелой рукой демиурга, бухой рукой всевышнего творца. Ты — всего лишь кусочек этой мазаики, я — клей. Думаешь, у меня комплекс бога? Бери выше.

Ты пахнешь страхом перед будущем, перед самой собой в будущем. Ты боишься будущего. Не бойся, у тебя его не будет . Я позабочусь об этом. Ты пахнешь бензином...
Не смотри на меня таким взглядом, я ни в чем не виноват, я такой же, как ты. Мы вместе брошены на периферию социума, чтобы влачить жалкое существование, чтобы искать «что-то» в образе «ничто», чтобы верить беспрекословно, чтобы убивать и быть убитыми, чтобы сжигать и быть сожжёнными...
Смотри мне в глаза. Ты видишь в них страх? Боль? Отчаянье? Скорбь? Ты видишь в них будущее? Нет. И не можешь видеть, потому что ничего этого во мне нет. Я медленно вычленял из себя эту дурь, выгрызал зубами, выплёвывал. И мне было больно, наверное, я не знаю, память я тоже убил.
Твои руки, твои тонкие руки связаны скотчем между собой,— но это ещё не конец. Конец, когда твоя душа, твоё тело и твой язык связаны узами социума. Моя девочка, мне совершенно не интересно знать сколько тебе лет, как тебя зовут, сколько парней у тебя было. Понимаешь, это всё не имеет значение, когда спичка находится в сантиметре от твоего лица, а ты пахнешь бензином...
Я хочу знать, кто ты?
Таких, как я, не просто рожают, их выплевывают, исторгают из себя в этот грязный мир прогнивших людишек, которые не способны дать мне ответ на простой вопрос: Кто ты?
И вот ты плачешь, слёзы текут по щекам, оставляя чёрные  дорожки от туши, ты просишь пощадить тебя, кривя алый рот от рыданий. Я не милосердный, знаешь ли, мне нужны основания. Детка, ты готова мне их дать? Скажи, чем ты отличаешься от других тебе подобных, которые сидели на этом кресле до тебя? Они тоже были красивы, молоды, полны амбиций и спеси, они так же кричали и умоляли их пощадить. Но я спрашиваю, почему я должен пощадить именно тебя? Ведь они уже мертвы, распались на атомы, вереницей времени улетели за пределы этой вселенной, возможно, реинкарнировались, чтобы снова умереть, если честно, я не знаю, что с ними случилось после. Но ты-то пока ещё жива, в твоих венах циркулирует кровь, а сердце бешенно бьётся от страха. Ты боишься умирать, но ведь даже не знаешь, что тебя ждёт по ту сторону. Разве ты ни разу не задумывалась, что смерть — это избавление? 

Следи за моими сумбурными мыслями, пока я чиркаю спичкой о коробок. Спорим, я знаю, о чём ты думаешь? Это не так уж и сложно понять. Твои глаза следят за моими руками с ужасом, с болью, ты думаешь, что вот она, эта спичка точно твоя. Не стоит торопить время, оно и без нас хорошо бегает.

Я всегда слишком много говорил, но только с собой. Тебе не понять, ты не была заперта в четырёх стенах тёмного чулана, из тебя  всё детство не делали зверя на цепи, воспитывая только желание убивать и жажду смерти. Но ничего, они поплатились за это. Они тоже пахли бензином. Можешь сказать, что я сумасшедший, но в этом мире нет нормальных. Есть посредственные серые люди, такие как ты, такие как те, кто был здесь до тебя, но все мы изувечены обществом, кто-то больше, кто-то меньше. В принципе, только в этом и определяется степень нормальности.

Заметь, я своими разговорами даю тебе время подумать над главным вопросом. Придёт момент, когда я снова спрошу тебя, и тогда ты должна будешь мне ответить.

Отец всегда говорил мне, что я слишком смазлив, чтобы дать отпор, как будто черты лица могут хоть как-то иллюстрировать характер человека. Моё лицо было плотной маской, за которой сгущалась пустота и мрак. Я специально рассёк себе бровь, думая, что шрам сделает меня более устрашающим. Это было так смешно и глупо. Однако отец перестал называть меня сопляком, когда я перерезал ему горло. Я ненавидел этого старого мудака с самооценкой бога.  Хотя, знаешь, давай не будем о нём говорить, он даже этого не заслужил.

Потом были мягкие стены, жёсткие кровати и тупые санитары с их пилюлями. Я всегда знал, что я псих, но они не хотели признавать, что они тоже ненормальные.

Эта очень скучная история моего существования. Думаю, будет более интересно послушать твою историю.

Ты красивая, может, даже не совсем глупая, но всё это — пыль. Мне не интересно слушать обрывки твоей биографии. Давай, ответь мне, кто ты есть?

Молчишь. Плачешь. Ты не хочешь умирать. Но как иначе? Так нужно. Я дам тебе избавление. Зачем жить, если ты даже не знаешь, кто ты. Люди всю свою сознательную жизнь пребывают во лжи, ищут не там и не то. Они считают себя юристами, мамами, девочками, мальчиками, но на деле они будущие трупы.

Извини, ты провалила задание.

Спичка падает целое мгновение. Огонь охватывает твои ноги, стремительно поднимаясь вверх. Крик. Мольба. Проклятия. Ненависть. Боль. Жарко. Горячо. Ад. Смерть.

Ты горишь. Плавится пластмассовое  тельце, искусственные волосы горят, стеклянные глаза зияющей пустотой смотрят на меня. Щелчок. Всё пропало. Снова мягкие стены, жёсткие кровати, и тупые санитары пичкают меня пилюлями.

И спичка внутри тлеет маленьким огоньком день ото дня, самовоспламеняясь и затухая.

Я снова не ответил на главный вопрос — Кто я?