Чем мне нравятся
простолюдины — они
настоящие. Если смешно,
смеются, если больно,
плачут. Мы же не имеем права ни рассмеяться, ни заплакать, когда
хочется, хотя точно так же испытываем 
радость и боль.
И выставляем напоказ
личины, а не самих себя.
И все бы ничего, но она,
эта личина, прирастает
к душе и пожирает 
настоящее — мы 
превращаемся в жестоких лицемерных тварей.
Я так не хочу.

"Магия страсти"

Хотела ли Эмбер когда-либо найти биологических родителей?

Разумеется.

Пыталась ли она это сделать?

Никогда.

Не видела абсолютно никакого смысла помимо удовлетворения любопытства о собственном происхождении.

А какое значение оно имело спустя столько лет проживания в приюте? Правильно, никакого.

Когда у Эмбер спрашивали о чувствах насчет человека, подарившего ей жизнь, она отвечала всегда одинаково — хоть на помойке умирать не оставила, и на том спасибо.

Больше ничего по отношению к ней она не испытывала. Ни ярости, ни обиды. Раз сдала в приют, значит на то были причины. В любом случае, желания узнать их сейчас уже не было.

Однажды Блумфилды сделали генетический тест, который выявил в ней ирландские, французские, норвежские, румынские, австралийские и португальские корни.

Гремучий микс полярных друг другу народов, который подарил девушке невероятно красивое личико, природную харизму и многогранный характер.

Сколько национальностей было понамешено в крови Эмбер, настолько запутанным казался клубок у нее в душе.

— Дорогая, прошу тебя в последний раз, — тяжело вздохнула Присцилла, критично разглядывая ее вызывающий панковский наряд с ног до головы. — Надень что-нибудь приличное, у отца ведь пресс-конференция. В этом ты из дома не выйдешь.

— Великолепно, — пропела Эмбер, не отрываясь от рисования и натягивая на лицо широченную улыбку. — Не выйду, так не выйду.

— Ты сейчас же надеваешь платье, либо остаешься под домашним арестом на целый месяц, — отчеканила Присцилла, вперяя в нее прожигающий взгляд глаз такого же зеленого оттенка, как и у самой Эмбер.

Пожалуй, цвет глаз — единственное, что их объединяло.

Очень печально, ведь эта статная холодная женщина должна быть ее матерью, одной из самых близких людей. По крайней мере, так подразумевалось законом, когда Блумфилды решили удочерить сложную девочку из приюта.

— Обидно, досадно, но ладно, — пожала плечами юная особа, продолжая вносить в свою картину последние штрихи.

— Это была последняя капля, Эмберлин, — шумно выдохнула Присцилла, устав церемониться с огрызаниями дочери. — Прекрати заниматься своим глупым малеванием и надень уже это чертово платье!

— Ну и что же ты сделаешь? — изогнула она идеальную бровь, даже не поднимая взгляд от своего нового творения. — Оставишь меня под арестом на целый год?

— Мы обе уже прекрасно поняли, что это бесполезно, — покачала головой Присцилла, хватая со спинки стула ее шипованную кожаную куртку с множеством различных значков и эмблемой любимой рок-группы на спине. — И как только отец мог позволить тебе купить этот кошмар?

— Ты что творишь?! — изумрудные глаза девушки широко распахнулись, отбрасывая на бледные щеки тени от длинных ресниц.

Приблизившись к Эмбер вплотную, женщина швырнула в сторону ее палитру и накрыла курткой свежую картину, пачкая черную кожу и размазывая по массивному холсту еще не высохшие масляные краски.

— Какого хера?! Ты уже совсем в край ебанулась?!

Куртку вполне можно отстирать, но вот морской пейзаж был безвозвратно испорчен.

— Так стало еще красивее, — процедила взбешенная ни на шутку Присцилла, переставшая возмущаться по поводу ее мата уже давно, ведь поняла, что это не имеет смысла. — А теперь поднимай свою задницу, надевай это чертово платье и жди нас с отцом в прихожей.

— Я тебя ненавижу, ты ведь это знаешь? — едва слышно прошипела девушка, испепеляя ее яростным взглядом и добавляя язвительно-ироничное: — Мама.

Эмбер хочет разделаться с этим, хочет быть просто собой, но весь парадокс в том, что она не знает, что из себя представляет на самом деле.

Которая из всех мелких абсурдных  личностей, по крупинкам составляющих ее всю, ближе всего к ней настоящей?

Та, что сейчас отражается во всех зеркалах, с замерзшим намертво пространством в грудине?

Или та, о существовании которой она и сама не знает?

≪ ══════════ ❈ ══════════ ≫

Май 2043 года
Особняк семьи Блумфилд
Лос-Анджелес, Калифорния, США

Разочаровываться в людях — скверно.

Разочаровываться в близких людях — скверно вдвойне.

Разочаровываться в тех, кого ты должен был считать своей семьей — невыносимо.

Как хорошо, что Эмбер ими никогда и не очаровывалась.

Однако, менее травмирующим недавнее разоблачение от этого быть не перестало.

Это был предпоследний день весны, ей едва исполнилось восемнадцать. Они с сестрой стояли на балконе их огромного особняка и пытались убить друг друга одними взглядами.

— Мелинда, он тебя насилует! — кричала Эмбер, однако никакая громкость не могла пробить лед, плотной коркой сковывающий душу стоящей напротив рыжеволосой девушки.

— Я сплю с ним добровольно, — отчеканила сводная сестра, отводя взгляд серо-голубых глаз в сторону цветущих вдалеке гор.

— Мел, он старше почти на тридцать лет! — продолжала повышать голос шокированная своей находкой Эмбер. — И это лишь полбеды... Он, черт возьми, твой приемный отец!

— И что? — пожала плечами Мелинда, всем своим видом излучая индифферентность. — За отца я его все равно никогда не считала, мы обе прекрасно знаем, зачем они нас удочерили.

— Ради улучшения ебанной репутации и пунктика в графе "благотворительность", — горько усмехнулась Эмбер. — Или для того, чтобы под рукой всегда была молодая любовница? Дьявол, до чего же это мерзко! — поморщилась она. — Я тебя не узнаю, Мел.

— Возможно, потому что никогда и не знала, — разочарованно хмыкнула Мелинда, которая желала побыстрее закончить этот разговор.

— И давно у вас все это?

— Точно не помню, около трех лет.

— Трех, черт возьми, лет?! — ошарашенно переспросила Эмбер. — На протяжении трех, сука, лет ты спала со своим приемным отцом?! Скрывала это от меня, скрывала от всех... Я всегда знала, что Лайонел кусок дерьма, но чтоб настолько... Вот Присцилла конечно охренеет, когда узнает, что ее три года водили за нос двое самых близких людей.

— Ты ведь не собираешься ей рассказывать? — мигом вспыхнула рыжеволосая. — Не вздумай этого делать, Эми!

— Даже если и собираюсь, что потом? — с вызовом поинтересовалась младшая. — Этот ублюдок переключится на меня?

— Не бойся, тебя он не тронет, — отмахнулась Мелинда, подкрашивая губы нюдовой помадой и разглядывая себя в зеркале с видом заядлого нарцисса. — Говорит, мол слишком похожа на Присциллу в юности. А у них сейчас в отношениях напряженка, сама знаешь, на грани развода.

— Пусть разводятся, пусть делают, что хотят, пусть хоть поубивают друг друга, мне плевать! — Эмбер вложила в слова всю свою ненависть. — Но за семью я никого из вас больше считать не хочу.

— Что, отказаться от наследства решила? — высокомерно усмехнулась Мелинда. — Подумай о том, что будет с тобой потом, Эмбер! Они вытащили нас из того гадюшника, подарили нам прекрасную жизнь, о которой мы никогда и не мечтали! Давали нам все, о чем мы только могли пожелать, никогда ни в чем не отказывали... — она продолжала прожигать ее осуждающим взглядом. — А ты хочешь просто плюнуть им в лицо и уйти? Неблагодарная тварь!

Мелинда Блумфилд — некогда ее соседка по приюту, ставшая впоследствии сводной сестрой — самая продажная сучка из тех, кого она знала.

Сейчас у Эмбер вызывало омерзение все: худощавая фигура, прямые рыжие пряди, серо-голубые глаза, короткое белое платье из чистого шелка и куча дорогих украшений, которыми эта девушка была обвешена с головы до ног.

Красивая кукла, жалкая потаскушка, безвольная марионетка, которой вертели всеми возможными способами.

— Зато ты у нас эталон благодарности! Небось каждый день благодаришь Лайонела за эту жизнь, — язвительно хмыкнула Эмбер, надавив на больное и с удовлетворением отметив покрасневшие от злости щеки сводной сестры. — Надеюсь, Присцилла не вышвырнет тебя в окно, когда узнает, что ты трахаешься с тем, кого должна называть своим папочкой. А то полет ты вряд ли осилишь, крылья-то из картона.

— Да как ты смеешь, мелкая гади...

— Удачного тебе притворства до конца твоих дней, Мелинда.

≪ ══════════ ❈ ══════════ ≫

Май-июль 2043 года
Окрестности штата Калифорния

Побег из этого королевства пафоса, извращения и лицемерия было самым правильным решением Эмбер за всю ее чертову жизнь.

С той самой ночи дни девушки превратились в постоянный бег. С одного места на другое, от одной компании к другой, от одних тревожных мыслей к другим.

На пути встречалось много трудностей, но она наконец ощутила это невероятное чувство, о котором раньше лишь слышала в фильмах и читала в книгах.

Свобода.

Не только физическая, но и самая главная — душевная.

Сразу после побега Эмбер отправилась подальше от этого дьявольского места под манящим названием "город ангелов". Проехав множество миль, она наткнулась на небольшое поселение, которым оказался лагерь хиппи.

Сначала эта странная деревушка на отшибе Вселенной показалась Эмбер религиозной сектой или чем-то вроде того. Однако, первое впечатление вышло ошибочным. Никаким культом там и не пахло.

Ребята, живущие в этом лагере, оказались эталонным олицетворением настоящих хипстеров. Пассивность, бездеятельность, протест обществу и бродяжнический образ жизни. Не сказать, что Эмбер была в восторге от их принципов и моральных устоев, но выбора особо не было, да и кормили здесь просто божественно.

— Не сказать, что приемные предки сильно по мне тосковали или пытались искать, наверняка они были только рады, — делилась она своей историей, собравшись в кругу новых соседей у пылающего костра. — Отметили мой побег красным днем в календаре, а окружающим напиздели о том, что я улетела учиться куда-нибудь в Европу.

— Ну вообще, ты словила нехилый такой куш, раз жила в этой богатой семейке целых семь лет, — присвистнул тощий парень в яркой растаманской шапке. — Мне бы так... А может они все это время тебя ищут и типа это, ну... скучают?

— Ага, скорее радуются тому, что наконец избавились от нестабильной дочурки, которая только и делала, что доставляла им проблемы и выставляла не в самом лучшем свете перед общественностью, — усмехнулась Эмбер, обжаривая воздушный зефир на костре. — То пьяной за рулем поймают, то обкуренной и творящей очередную дичь, то скандальное видео с вечеринки по всему интернету разлетится.

— Да уж, скучной твою жизнь точно не назовешь...

Блумфилды наверняка множество раз пожалели, что из всех смазливых черноволосых девочек с зелеными глазами — дабы была похожа на приемную мать, выбрали именно ее. Вечного подростка с максимально сложным характером, бунтарской натурой и упрямством, которому позавидует любой осел.

Охуенный набор, что тут скажешь.

Волею судьбы, в этом лагере Эмбер встретила своего давнего друга Чарли Картера, с которым сблизилась еще в приюте. Парень сильно повзрослел, от того тихого забитого парнишки-изгоя не осталось и следа. Однако, в своей сущности Чарли был тем же душевным собеседником.

— Пытался связаться с Уайтами? — поинтересовалась Эмбер, крепко обнимая старого приятеля и вдыхая исходящий от него аромат хвойного леса.

— Ага, совсем недавно с ними общался, — улыбнулся Чарли, взъерошивая золотисто-русые волосы. — Они работают в баре и снимают квартиру в центре Сан-Франциско.

— Давай свалим отсюда? — в янтарно-зеленых глазах Эмбер пылал азарт. — Как-то меня вся эта безмятежная загородная атмосфера подзаебала. Хиппи это, конечно, прикольно, но не совсем для меня. Тут одни веганы, а я от мяса никогда не смогу отказаться. Плюс эта их аяуаска конкретно так воздействует на мозги, — она покрутила пальцем у виска. — Я понимаю, расширение сознания, достижение нирваны и все в этом духе, но в моем случае это чревато дерьмовыми последствиями.

— Да я сам уже давненько об этом размышляю... — задумчиво протянул Чарли, надувая пузырь из яркой жвачки. — Я тут всего пару месяцев перекантовывался, до этого в Палм-Спрингс зависал. Из друзей у меня тут только ты, поэтому терять нечего.

— Тогда предлагаю прямо сейчас паковать манатки и переезжать к старинам Уайтам в "жемчужину западного побережья"!

≪ ══════════ ❈ ══════════ ≫

Август-декабрь 2043 года
Сан-Франциско, Калифорния, США

Этот город определенно нравился Эмбер больше уже осточертевшего Лос-Анджелеса. Сам-то он ей ничего плохого не делал, но вот воспоминания там были связаны лишь с приемной семьей.

Эмберлин Блумфилд — именно так ее величали ровно семь лет.

Девушка всегда чувствовала, что эта громкая фамилия с древнейшей историей ей совершенно не подходит. Как не подходит и сама семья, частью которой она была обязана стать.

Она настолько привыкла к данному сочетанию имени и фамилии, что оно почти въелось под кожу. Однако, недостаточно глубоко для того, чтобы нельзя было его изменить, вытравить, стереть навсегда.

Как только Эмбер сбежала из дома, она тут же твердо для себя решила — никаких больше Блумфилдов. Ни в жизни, ни в памяти, ни в сердце, ни в паспорте.

Сменила напоминание о ненавистой семье на привычную со времен приюта Хэйлсторм, хотя ее и фамилией-то не назовешь.

Всего лишь прозвище, которое ей дали из-за ужасной ливневой бури, бушевавшей в день, когда биологическая мать отдала новорожденную дочь в детский дом.

— Хэ-э-эйлсторм! — радостно пропела Сидни после того, как они постучали в дверь их с братом съемной квартиры в центре города. — Не могу понять, то ли ты совсем не изменилась, то ли тебя не узнать... Татухи конечно огонь!

— Вот вас с Фрэнком точно не узнать, — рассмеялась Эмбер, вырываясь из ее душащих объятий и обвивая руками спину стоящего рядом синеволосого парня. — Уже и забыла, какой цвет шевелюры у вас был в приюте.

— Да похер, теперь я до конца жизни буду смурфиком, — хохотнул Фрэнк, доставая из ветровки старую фотографию. — А сестричка моя тогда... та розоволосая бабенция из Лентяево!

— Ну-ка дай-ка поглядеть, — Чарли вырвал у него из рук снимок с изображением четырех юных ребят. — Ух, вот это мы тут мелкие! С трудом себя узнаю...

— Ага, всем по одиннадцать было, — ностальгировала Сидни, разливая по бокалам яблочный сидр с корицей. — Мы были такой классной командой, помните, как кабинет Хьюза краской измазали?

— Это сложно забыть, — усмехнулась Эмбер, отпивая холодный напиток. — А еще сложнее забыть месячное наказание, которое мы после этого получили.

— Эх, детство... — мечтательно протянул Фрэнк, откидываясь на плетеном кресле. — Как же все-таки круто, что мы наконец встретились. Не виделись целых семь лет, полный беспредел!

— Чертовы Блумфилды уничтожили все мои приютские связи, — гневно прошипела Эмбер, закуривая вишневую сигарету и выпуская изо рта ароматный дым. — Видите ли, вы не подходите мне по статусу. Низшая раса, а я же теперь стала ебанной принцессой. В гробу я видала эту королевскую чету.

— Ну и лютые снобы же тебе попались, Хэйлсторм, — горько усмехнулась Сидни. — Немеренное бабло, ресторанная жрачка и путешествия по всему миру это конечно хорошо, но личностная свобода и право на самовыражение тоже дорогого стоят. А их тебя напрочь лишили.

— Мой приемный папочка три года трахал мою приемную сестренку, представляете? — процедила Эмбер, в ее голосе отчетливо слышалось отвращение. — И самое долбанутое в данной ситуации, что она была вовсе не против, а моя приемная мамочка до сих пор об этом не знает. Сбегая из дома, последнее о чем я думала — разоблачение чьих-то грязных тайн.

— Не семейка, а какой-то цирк извращенцев, — сочувствующе покачал головой Чарли. — Эти высокомерные павлины хотели переделать тебя под себя, молодец, что не поддалась им.

Товарищи по приюту прожили бок о бок почти пять месяцев, и это был самый счастливый период в жизни Эмбер Хэйлсторм.

Все четверо начали работать в местном баре с крайне труднопроизносимым названием, им до сих пор не удавалось выговорить его с первого раза.

Плюс к этому, Эмбер подрабатывала, занимаясь любимыми хобби. Ее разрывало от желания реализовать себя сразу во всех манящих сферах, поэтому девушка была одновременно художницей, тату-мастером, гитаристкой и фотографом. С удовольствием занималась всем тем, что ей запрещали Блумфилды.

Никому из приятелей еще не было двадцати одного, поэтому по закону они не могли распивать алкогольные напитки, а тем более работать в заведении, специализирующемся на них. Благо, владельцем бара был хороший приятель Фрэнка, поэтому проблем с этим не возникало.

Эмбер опасалась триггеров для своей алкогольной зависимости, от которой ее безуспешно пытались излечить приемные родители. Как выяснилось совсем скоро — не зря опасалась.

С момента начала ее работы в баре, не было ни дня, когда Эмбер оставалась трезвой как стеклышко. Воздерживаться от бухла оказалось довольно сложной задачей, когда буквально на каждом шагу она натыкалась то на рюмку джина, то на шот с текилой.

— Эй, красотка, притормози! — часто повторял Чарли, когда она заливала в себя уже четвертый по счету коктейль. — Ты снова выпила в два раза больше меня.

— Всего лишь в два? — усмехалась Эмбер в ответ, с глухим стуком отставляя бокал на стойку. — Теряю хватку. Надо наверстывать.

К саморазрушению склонно большинство людей с тяжелым прошлым. Они бегут от воспоминаний, преследующих их, словно свирепые призраки.

Пытаются заглушить боль и разум любыми доступными способами. Задобрить своих внутренних демонов, которые жаждут выжрать их изнутри.

Главным демоном Эмбер Хэйлсторм был неутешительный диагноз, который ей поставили в шестнадцать лет. Биполярное расстройство.

Сначала Блумфилды принимали это за банальный подростковый период, но специалисты твердили обратное.

Биполярное аффективное расстройство (БАР) — эндогенное психическое заболевание, проявляющееся в виде чередующихся состояний: маниакальных и депрессивных. Возможны многообразные варианты смешения состояний.

Экстремальные колебания настроения, которые подобны ебанным американским горкам. То вверх, то вниз, то высота небес, то глубина дна. И так уже на протяжении трех лет.

То гипомания, в течение которой она готова взлететь на крыльях эйфории, то депрессия, вызывающая в ней лишь желание лечь на кровать, укрыться одеялом, свернуться калачиком и умереть.

Винсент Ван Гог — один из самых известных людей, страдавших этим заболеванием. Великий художник-постимпрессионист, который был главным вдохновителем Эмбер. Его картины всегда вызывали в ней особые чувства и дарили желание творить собственные.

Искусство — лучшее изобретение человечества. В этом Хэйлсторм была уверена уже давно, еще в самом начале своего творческого пути. Рисование дарило ей так необходимый всегда душевный покой, в особенности в те мрачные времена, когда она еще жила в приюте.

Эмбер всегда мечтала поступить в художественный колледж и однажды увидеть свои картины в галерее искусств Лос-Анджелеса.
Однако, далеко не всем мечтам дано осуществляться.

Блумфилды считали ее увлечение не более чем детской забавой и никогда не воспринимали его всерьез. Были уверены в том, что творчество — удел бедняков, не имеющих иного способа для зарабатывания денег.

Конченые кретины с самым узким на свете кругозором — именно так окрестила их Эмбер у себя в голове.

На тот момент она все еще числилась студенткой второго курса Гарвардского университета.

Блумфилды настаивали на политологическом или юридическом, однако Эмбер уверяла их, что уснет на первой же паре. При чем беспробудным сном на всю жизнь.

Выбор факультета занял много времени и нервов, но в итоге сошлись на том, что более менее устраивало обе стороны — психологическом. Эта сложная и интересная наука искренне нравилась Эмбер, но никогда не была ее истинным призванием, в отличие от искусства и музыки.

Продолжать учиться в престижном университете, полностью оплаченном теми, о ком она хотела навсегда забыть, было довольно глупо. Суперщедрые лицемеры Блумфилды ее документы забирать не желали, поэтому пришлось добиваться этого своими стараниями.

Усилий понадобилось немного: всего-то надо было прилететь в Кембридж, прийти на занятия, предварительно выбив целую бутылку джина, заблевать кабинет директора, да сжечь его машину.

Ждать долго не пришлось — Эмбер исключили в тот же день.

Правда еще и к уголовной ответственности привлекли, отправив в исправительную колонию для несовершеннолетних на месяц, но это так, пустяки.

Ко всеобщему удивлению, ни в какие серьезные передряги Хэйлсторм там не ввязывалась. Ну, по крайней мере старалась.

— Осталось две недели, Эм, просто потерпи, — подбадривала ее Сидни, когда навещала в назначенный законом день. — Прошло всего ничего, а мы уже жутко по тебе соскучились.

— Я по вам тоже, — шумно выдохнула Эмбер, одетая в ярко-оранжевую робу, прямо как большинство зеков. — Тут конечно не курорт, но и не такой ад, как в настоящей тюряге. Постараюсь сильно никого не бесить и не искать себе дополнительных приключений на задницу.

После выхода из исправительной колонии она наконец перекрасилась в свой любимый цвет, о котором всегда мечтала и который запрещали ей Блумфилды, считая это пиком неадекватности и отсутствия вкуса.

Фиолетовый — цвет творчества, духовности, интуиции, мистики, фантазий и бегства от реальности.

Его не любят приземленные и рациональные люди, к нему имеют склонность поэты, музыканты, писатели, художники и все творческие личности, к которым относилась и сама Эмбер.

Символ единства противоположностей, ведь сам оттенок составляется наложением двух других, полярных цветов — красного, означающего страсть, ярость и энергию, а также синего, несущего себе успокоение и релаксацию.

Еще фиолетовый называют цветом шизофреников и прочих душевно больных, но Эмбер считает подобные мнения полным бредом. Иронично, ведь девушку саму можно спокойно отнести к ним с ее прогрессирующим биполярным расстройством.

— Эми, почему ты не сходишь на какую-нибудь специальную операцию мозга или типа того? — задал однажды Фрэнк самый глупый на свете вопрос. — На тебя взглянуть страшно в фазе депрессии, не то что подойти — это вообще может быть опасно для жизни.

— Это не лечится, Уайт, — тяжело вздохнула Эмбер. — Биполярка со мной пожизненно, ничего с ней не сделаешь, можно только приглушать нейролептиками и прочим. Жаль только, что стоит все это удовольствие немало. Сейчас мне впервые стало не хватать бесконечных кредиток Блумфилдов.

— А самих Блумфилдов не хватать не стало? — с иронией усмехнулся сидящий напротив Чарли.

Эмбер подняла в воздух прозрачную бутылку с розоватой жидкостью, и прежде чем отпить ягодный ликер из стеклянного горлышка, произнесла торжественный тост:

— Нахуй Блумфилдов!

Эти два слова лучше всего описывали отношение девушки к своим бывшим приемным родителям.

— Да здравствует Хэйлсторм! — в унисон пропели трое приятелей ее новую официальную фамилию.

Ливневая буря оказалась сильнее цветущего поля, уничтожив его обманчивую красоту и безмятежность своими мощными каплями.

Друзья чокнулись бокалами и обняли друг друга за плечи. В этот момент Эмбер чувствовала себя по-настоящему счастливой и свободной от собственного прошлого. Свободной от чертовых Блумфилдов, душащих изнутри все это время.

Эмбер и ее сводная сестра Мелинда стали их очередными проектами, которые нужно было довести до идеала, чтобы получить одобрение общества. Сделать из них безвольных роботов, полностью подчиняющихся каждому приказу своих хозяев.

Их взяли из приюта, намереваясь превратить двух никчемных сироток в достойных наследников. Собирались использовать как гибкий пластилин и слепить то, что будет эстетично смотреться.

Из Мелинды получилась довольно красивая скульптура, которую сложно назвать живым человеком, а вот Эмбер не поддалась. Сломалась или выстояла под напором — неизвестно.

Но сейчас она невероятно рада тому, что оказалась бракованной.