Максиму не нужна была дружба, не нужен был никто. Казалось, будто бы он окончательно повернулся и не хочет ничего иного, кроме как...

— Мы в одной лодке, Мальвина. — Снова и снова эти слова нарушали нежную тишину полей. — В одной лодке, в одной... Наконец мы в одной лодке.

То, что приходилось слышать это постоянно искренне пугало. Возникало лишь одно желание, одна мысль — закрыться где-то, убежать подальше, завернуться коконом в одеяле, только бы не слышать.

— Вместе, в одной лодке, ты понимаешь? Тебе больше не уйти от меня.

Максим сжимал мою руку тисками, настойчиво гладил пальцы и улыбался с закрытыми глазами.

— Твои пальцы такие же тонкие, как и раньше... Как и в детстве. Ты совсем не растешь?

— Мы... Не в одной лодке. — Я не хотела опять говорить о детстве. — Когда мы вернемся, я попрошу Лешку отвезти меня домой. Мы с ним не смотря на то, что было давно, хорошо общаемся. Мы встречались у его клуба и... Знаешь, он мне кое-что рассказал. Мы не в одной лодке. Я уеду домой сейчас же, ты больше ничего не сможешь сделать. Я не буду выходить на контакт, я уйду от тебя. Я снова перееду, и мне плевать, что это будет побег, я...

— Ты никуда от меня не денешься. — Максим перевел на меня затуманенный, чудовищный и о многом говорящий взгляд. — Ты еще не поняла, что все они — фигура на моем поле? Ты осталась одна...

Он толкнул меня в плечо, заставляя откинуться назад.

— Ты осталась одна на своем поле. Никто тебе не поможет. Ни мой драгоценный братец, ни Алена, ни Никита, ни мама, ни бабушка, ни отец... Никто. Ты осталась одна среди крупных фигур. Ты в западне, в ловушке, из которой тебе никогда не выбраться. Любой ход, любой шаг влево, вправо, и ты — труп, валяющийся на моей половине шахматной доски...

Его аналогии оказались настолько ошарашивающими, будто стеклянные ядовитые пауки, будто покрытые шипами стебли розы, проникающими под кожу и внушающими непреодолимый страх. Все тело сковало. Я, распахнув глаза, молча на него смотрела и не верила его словам. Не хотела верить. Руки очевидно дрожали, губы судорожно хватали воздух. Я была здесь, на его территории, в окружении его людей... И все это время думала, что я — победитель, и что одержу победу благодаря не численности, а уму. Но, оказалось не так. И признавать свое собственное поражение не было желания, ведь столько сил, столько боли и слез было оставлено на пути к победе в этой затянувшейся на несколько лет партии.

— Я возвращаюсь.

— Мы возвращаемся вместе.

Он поднялся на ноги и небрежно дернул меня на себя, не отпуская руки и перехватывая ее в этот раз на запястье.

— Мы проведем на даче много времени... И ты будешь делать все то, что я захочу. Все, чего бы я не пожелал... Хочешь узнать, почему?

Я поджала губы, лишь смотря себе под ноги. Трава теперь не казалась чем-то удивительно приятным, легко касающимся кожи. Теперь это были хлесткие растения, в которых путались ноги и которые мешали идти. Весь мир, как по щелчку пальцев, поменял свой облик. Неужели даже это подвластно ему?

Мы шли медленно, будто бы нарочно растягивая время, проведенное наедине. Он делал это специально, постоянно косился и улыбался так, словно какая-то незнакомая, невиданная сущность — чертов бес — вселился в него.

— Я скажу тебе, почему. Все то, что мы снимали, тут же окажется в сети... Об этом узнает вся твоя семья. Весь мир. Это будет нескончаемым позором для тебя. И в этот раз отвернется не какая-то девчонка-подружка, а все... Даже я. — Его озарила фальшивая улыбка, настолько едкая, что я удивлялась, как еще не разъело его зубы. — Ты всегда боялась одиночества и потому всегда, не смотря ни на что, держалась за нас. И теперь боишься... Маленькая трусливая, лживо храбрая пешка.

— Хватит, Максим. Я уже не такой человек. — Тихо произнесла я и отвела взгляд на ближайший забор, даже не замечая, что мы практически подошли к даче Леши.

— Не такой? — Он остановился. — А теперь посмотри мне в глаза и скажи это снова. Повтори по слогам. Я не понял.

Его цепкие руки сжали плечи и ощутимо встряхнули, заставляя смотреть в глаза. Я открыла рот, произнесла губами, но... Ни единого звука не сорвалось с моих уст, словно ветер украл сказанные слова.

— Вот видишь...

Двери дома приветливо распахнулись. Ромка, обнимая одной рукой ту рыжую девчушку, а другой сжимая горлышко бутылки чистейшего виски, громко нас поприветствовал:

— И где это вы загуляли? Где наше пивко?!

Сзади прокатился ошеломительно звонкий, дружный смех.

— Ну да ладно, потом Леха сгоняет! Проходите, у нас тут веселье-е-е-е!

Максим бесцеремонно впихнул меня в дом.

— Сейчас мы к нему присоединимся.

В гостиной стоял гомерический хохот и слишком явный запах спирта. Неуемная радость и счастье сквозили во взглядах разомлевших ребят. Они обнимались, кричали, постоянно переключали музыку и рвались танцевать. Саша упоенно целовал одну из самых скромных девчат из сложившейся компании. Раньше ее нигде не удавалось заметить.

Я упала на диван и уселась как можно удобнее, по-турецки, нагло мешая отдыхать с бутылкой вина в руках Егору. Максим плюхнулся рядом и весьма жестко отобрал почти полную бутылку, совершая один крупный глоток за другим. Алкоголь наполнял его всего, каждую клеточку тела, подавлял волю и облегчал тяжелые раздумья. Так, видимо, было проще. Не только ему, а всем собравшимся здесь, ведь... Зачем люди пьют? Чтобы забыться, чтобы хоть временно потерять представление о заботах и беспокойности обыденной жизни.

— Держи. — Он протянул бутылку мне. Там оставалось еще довольно много.

— Я не хо...

— Ты хочешь, чтобы...

— Не хочу. — Максим подмигнул и передал вино, а я лишь только сморщилась, утаивая желание ударить его чем-то тяжелым и убежать.

Неужели он теперь будет руководствоваться этими угрозами? Постоянно напоминать о случившемся?

Один глоток, второй глоток, третий... Медленно, но верно вино успокаивало разбушевавшиеся мысли и опротивевшее сознание. Желудок неистово жгло, сердце вновь забилось чаще, будто бы, честное слово, я выпила не только вино, а жгучую смесь... Или может коктейль Молотова взорвался где-то внутри?

Он обнял меня за плечи и повалил на свои колени, без спросу, потакая своим сиюминутным желаниям, заплетаясь пальцами в волосах и любовно гладя по голове. Видимо, ему нравилось кидаться из крайности в крайность. Нравилось быть ненормальным, особенным, самопровозглашенным королем, которому подвластны не только его земли...

Я смотрела в окно, наблюдая за тем, как Луна меняет свое положение, как звезд становится то больше, то меньше. Когда исчезала одна из них, я загадывала маленькое желание, самозабвенно прося про себя о том, чтобы все это наконец... Закончилось.

Незаметно прибавилось количество пустых и едва допитых бутылок на столе самой разной формы и масти. На полу валялись кусочки еды, какие-то фантики и упаковки от презервативов. Никто не занимался сексом и не устраивал, как сказал Лешка, траходром. Пьяный и счастливый Егор решил порадовать присутствующих здесь девушек и, обнажив свои запасы контрацепции, принялся их надувать. Совсем скоро весь ковер оказался усеян раздутыми беловатыми «сосисками». Посчитав это наивысшим проявлением романтики от наших ребят, девушки разразились дружным смехом и засняли это на камеру, при этом крича что-то о будущей свадьбе.

Мне не было весело... Я лежала, глядя в окно и чувствуя себя незащищенной, абсолютно безоружной. Вместо коленей Максима всю спину обжигали раскаленные угли, а волосы словно горели, подожженные спичками. Сердце безудержно колотилось в грудной клетке в ожидании чего-то истинно трагичного и по-настоящему безрассудного. Невненяемого, ужасающего, буйного...

На часах большие, электронные цифры показывали ровно два часа. Восхищенные некогда девушки, подняв свои игрушки, отправились в выделенную Лешей гостевую комнату, пошатываясь и сбивая почти все на своем пути. Относительно трезвые ребята придерживали их и укладывали, как настоящие, истинные джентельмены. Не отпустили одну лишь меня.

В гостиной осталось всего несколько человек: Лешка спал на кресле-мешке, Саша сидел у его ног, Максим все так же сидел на диване, глядя в стену напротив и все думая, думая о своем, я лежала на его коленях, не в силах подняться, а Рома, обнимаясь с бутылкой украденного бурбона, сопел едва ли не под столом. Казалось бы, идиллия, правда? Мы могли бы отоспаться, отдохнуть и разъехаться по домам... Я тоже так думала.

Два часа.

Два тридцать.

Два сорок восемь.

Два пятьдесят два.

— Красавица... — Сбито, будто бы вовсе не мне, шептал Максим, смотря на меня неподдельно жадно.

В его глазах не было нежности или злости, в его глазах таилась опасность — огоньки не то что танцевали, они носились в бешеном плясе, так и норовя что-то сжечь. Столкнувшись с ним взглядом, я вздрогнула и резко поднялась, но его руки жестко сжали шею и уложили обратно.

— Какая глупая красавица...

Его шепот, прерывистый и возбужденный, точно символичное эхо, отдавался в моей голове. Я увидела, как Рома, поджав губы, смотрел на меня. Увидела, как он лез в сумку, заброшенную под стол. Как он достал видеокамеру.

— Отпусти! Отпусти меня! — Закричала я, чувствуя, как от липкого, отвратительного страха деревенеет все тело.

— Ни за что в жизни.

Максим перехватил мои запястья и скользнул вбок, выбираясь и тут же, не прошло даже секунды, наваливаясь сверху.

— Ни за что, Мальвина...

Эти слова вкрадчивым шелестом пробрались в мое сознание, сковывая его несметными путами и цепями. Он отпустил одну руку, скользя широкой ладонью по изгибам тела. Видимо, ничего вокруг его не волновало. Ни свидетели, ни одежда, ни мое сопротивление. Горячие пальцы сильно сдавили плечи, растягивая вырез футболки и спуская его вниз, спустились к ребрам, ощутимо впиваясь в них едва ли не до синяков, обогнули талию и зацепились за край футболки.

— Она тебе не нужна.

— Максим, ты идиот?! Прекрати! Стой же!

Я колотила его одной рукой, пинала коленями, но это не возымело никакого эффекта. Он все так же завороженно, туманно смотрел на меня.

— Заткнись!

Этот грозный крик заставил в испуге замереть и всем телом сжаться. В горле пересохло от накатывающего ужаса. Я услышала, как включилась видеокамера, увидела красный огонек — идет запись. Максим воспользовался этим и за долю секунды поднял футболку вверх. Ткань зацепилась за серьги, цепочка больно оцарапала щеку.

— Так гораздо лучше...

Хищный настрой, казалось, сбить было невозможно. Меня охватил ужас. Рома смотрел за этим, снимал на видео и, наверное, Саша тоже не спал. И Леша... И Егор. Все они действительно оказались его фигурами. Я проиграла.

Ладонь парня юркнула под спину, на ощупь ища застежку лифчика. Он перестал удерживать мои руки, по-собственнически, нахально сжимая мою грудь. По телу прошлась дрожь отвратительной, крупной волной. Я снова закричала, и тогда Максим зарычал, срываясь на ор.

— Когда ты уже заткнешься?!

Когда он остановился я, всхлипнув от страха, оттолкнула его и, сжав шею рукой, постаралась выскользнуть, но парень лишь дьявольски усмехнулся:

— Зря трепыхаешься...

Он с размаху дал звонкую пощечину. В глазах потемнело, не осталось никаких слов и сил. Затуманенное алкоголем сознание до конца не оправилось. Я плакала и старалась не давать ему коснуться себя. Паника захлестнула волной. Я не знала, что делать, и просто кричала, прося о помощи хоть кого-нибудь. Никто не хотел помочь...

Максим победно оскалился и надавил коленом на низ живота, заставляя скрючиться от острой боли и склоняясь ко мне поближе. Его влажный, горячий язык уверенно прошелся по шее, по пульсирующей венке. Тишину комнаты озарила довольная усмешка.

— Ты так боишься... Правильно боишься.

— Я тебя прошу, прекрати...

— Я ни за что, я же говорил, не прекра...

— Прекратишь.

Чей-то низкий, хрипловатый голос раздался за спиной Максима, на который тот сразу обернулся и зашипел.

— Я не прекращу. Вернись на свое место и не мешай мне... Или... — Он криво усмехнулся. — Можешь поучаствовать. Так будет гораздо веселее!

— Ты совсем с катушек слетел! — На весь дом крикнул Лешка и грозно рыкнул, хватая Максима за шиворот и стягивая его на пол. — Ты чего удумал, твою мать?! Рома, отдай мне камеру!

Только спустя пару секунд я поняла, что проснулся Леша, и что ничего больше не угрожает. Нервно сглотнув и дрожащей рукой вытерев с опаленных щек слезы, я сползла с дивана и попятилась назад, попутно подхватывая футболку и прижимая ее к себе.

— Я говорил тебе об этом. Какого черта вообще?! — Яростно закричал Максим и остервенело кинулся на Лешку, толкая его в плечи на подоконник. — Я говорил, не порть мне!..

— Не портить что?! Да ты хоть понимаешь, что совершаешь сейчас?! Ты посмотри на нее! Я думал, ты придешь в себя, ты одумаешься! Я думал, что ты поймешь, что творишь хрень, Максим! Даже до меня дошло, до Сашки! Это далеко не выход, пора завязывать!

Я зажала рукой рот и беззвучно всхлипнула. Все было запланировано и расписано заранее, сыграно в идеале, как по нотам... Вплоть до этого момента. Инструмент расстроен — что-то пошло не так.

— Кто мне это говорит?! Вор, наркоторговец и шлюхан, который не платит налоги и отправил свою мамашу в дом престарелых?! — Зло выплюнул Максим и взглянул на молчащего Ромку с камерой в руках. Тот его не поддерживал, не шел против — просто наблюдал.

Саша поднялся с пола и из-за крика заткнул уши руками.

— Черт, что вы тут устроили...

Открыв глаза, он ошарашенно присвистнул.

— Едрен... Макс, ты серьезно?

— А ты не видишь? Какого вообще... Вы же должны были сидеть молча и наслаждаться происходящим. Мы договаривались!

Саша растерянно на меня посмотрел, будто бы извиняясь, а затем переглянулся с Лешкой.

— Мы договаривались, но... Я говорил тебе, что отказываюсь от этого. Я не могу так больше поступать, черт возьми! Я не буду больше плясать под эту дудку, ясно?! Не трогай Настю. Все, хватит, баста!

— А ты?! — Максим взглянул на разозленного совсем не меньше Лешку.

— Знаешь... — Начал тот и подошел к нему, глядя глаза в глаза и дико скалясь. — Ты меня уже достал своими выходками. Терроризировал школу в детстве, терроризируешь сейчас. Ты прогнил окончательно... Ты начал зарываться в яму и с удовольствием потащил своих друзей за собой! Ты посмотри, что ты натворил, мелочь! Ты испортил жизнь нормальной девчонке! Ты смешал одну дурь с другой, из-за чего Саша черт знает сколько провалялся в больнице и чуть не подох там! Ты довел Аньку до бессознательного состояния! Ты знаешь, что происходит с ней сейчас?! — Орал Леша на весь дом, глядя то на Максима, то на меня. — Ты знаешь, что он с ней сделал?! Из-за этого урода она начала колоться кетамином! У нее настоящая кетаминовая зависимость. Она сдала все, что у нее было, в ломбард, и затарилась наркотой, потому что больше не может без нее. Кетаминовая, черт возьми, весна... Романтика! — Он нервно усмехнулся. — Она не выходит из своего опьянения, просто не может. Пялится в стену с иглой в вене. И знаешь, никто не вызвал ей скорую, потому что Женя просил, чтобы тебя не посадили за решетку! Все хотели сохранить тебе нормальную жизнь и надеялись, что ты придешь в себя. Но нет, ты слишком идиот для этого. Егор из-за тебя в нереальных долгах, и его били за гаражами только из-за тебя. Ты виноват во всех неприятностях, что случились со всеми нами. Меня выперли из «Часов» из-за тебя... Ты, черт возьми, психопат!

Максим замолчал. Его выражение лица заметно изменилось. Я видела, что он шокирован и сражен наповал тем, что на него вывалили.

— Моя мать ненавидит и игнорирует меня... — Негромко добавив, я надела грязную футболку, только чтобы прикрыть посиневшее местами тело. — Мои друзья отвернулись от меня. Семья распалась из-за того, что ты делал...

Сердце совершало кульбиты, билось с бешеной силой, ничуть меня не щадя. Дыхание сперло. Я смотрела на него и видела, насколько он ошеломлен этими словами и тем, что его друзья, что были с ним на протяжении всей сознательной жизни, пошли против него, решив помочь мне. Его вид предавал мне уверенности, и в одно мгновение я поняла, что больше не нужно притворяться самой смелой, что больше не нужно никому доказывать, что я изменилась и стала другой. Ничего не нужно доказывать. Ничего больше не нужно бояться... Я смотрела на него и видела огорошенного двенадцатилетнего мальчика, которого оставили практически ни с чем. В одно лишь мгновение, в которое успел перевернуться весь мир с ног на голову, все стало ясно — я не была одна. Все это время. А Максим оказался в одиночку, потому что это все — действительно не то, чего он искренне желал. Неизвестно, что было его желанием, но это явно не глупая месть. Может быть, тоже покой, о котором я грезила все это время? Старая дружба и теплое беззаботное общение? А может, нормальная семья или возможность строить свою жизнь, как обычный человек?

Слишком неожиданно мы поменялись ролями, и сейчас Максим остался в дураках из-за пары пропущенных и неучтенных моментов. Мне больше не было страшно.

— Заведу машину, посмотрю, что там, и отвезу вас всех по домам. К черту такие развлечения на даче. — Устало произнес Лешка и потер переносицу, выходя из дома и на секунду оборачиваясь. — Максим. Никаких больше поставок. Слезай с этого сам. Саш, пошли поможешь.

— Хорошо, — он прокашлялся снова и, подойдя к Ромке, взял камеру из его рук. — Это нам больше не понадобится... Егор, разбудишь тех, кому с нами ехать?

Парень молча кивнул, мельком посмотрел на меня, на Максима, а затем вышел в коридор. Рома от неловкости подхватился и убежал за ним, громко хлопая дверью.

Я тихо подошла к Максиму и коснулась его плеча, ощущая, как тот вздрагивает, будто от удара током. В гостиной стояла мертвая тишина, и только едва доносившиеся с улица звуки, да шаги за дверью коридора нарушали ее.

— Кажется... — Сглотнув комок в горле, я встала напротив, смотря в его растерянные глаза. — Все закончилось.

Он опустил голову и едва сжал кулаки, в полном молчании облизывая пересохшие губы.

— Шах и мат, Максим.

Это звучало не так, как я когда-то себе представляло. Хрипло, но твердо. Я знала, что если бы не Леша и не Саша, то... Даже думать не хотелось о том, что могло произойти.

Все тело дрожало от повисшего в воздухе напряжения. Никто не знал, что нужно сказать, и на секунду мне показалось, что не победил никто — пали мы оба. Каждый пожертвовал слишком многим и совершил столько ошибок... Наверное, в Третьяковской галерее картин в три раза меньше. Мы молчали, и никто не смел нарушить этого, до тех пор, пока...

— Пошли со мной?

Его слабый, неестественный голос звучал слишком громко. Он не смотрел на меня, просто не мог.

— Пошли.

Мне больше не стоило бояться — ничто не вызывало страха. И если раньше, когда я говорила, что изменилась, я бессовестно, нагло лгала, где-то внутри скрывая трепещущий животный ужас под бесконечными слоями самоуверенности и самоубеждения, то сейчас... Все совершенно иначе. Эта неповторимая простота, будто эфирность, заставляли меня наслаждаться каждым мгновением того, что происходило.

Мы вышли на задний двор Лешкиной дачи. Максим остановился у мотоцикла и оперся на него, поднимая с сидения куртку из толстой кожи и небрежно накидывая ее на плечи.

— Я не знаю, как все так произошло. — Сипло произнес он и хлопнул по месту рядом, снова не глядя на меня. — Я не знаю, как я стал таким... Психопатом, да? Он так сказал. Я... Сам разрушил свою жизнь. — Речь была тихой и будто бы совсем не его. — Сам подсел на наркотики... — Максим горько усмехнулся и поежился. Я встала рядом. — Знаешь, а это уже зависимость. Я не могу долго находиться... В нормальном состоянии. Мне страшно, потому что я не знаю, как избежать ломки и проблем с законом. Я не хочу сидеть в тюрьме. И портить жизнь тебе не хотел. Никому не хотел. Наверное. Я даже не знаю, чего я хотел.

— Я говорила об этом...

— Да, говорила. Я не знаю, что теперь делать. У меня нет жизни, Насть. Понимаешь? А у тебя... Она есть.

Я молча кивнула, проводя пальцами по сидению, кажется, Лешкиного мотоцикла и пытаясь понять, когда началась самая последняя, заключающая часть, кто сделал решающий ход, когда был объявлен эндшпиль.

Он безмолвно улыбнулся и повернулся к мотоциклу, а затем крепко ухватился за руль и скользнул взглядом по ключам в замке зажигания.

— Прокатимся?

Я обернулась и, недоумевая, почему Леша оставил своего железного коня без какой-либо защиты, даже не забрал ключи, медленно кивнула. Появилось легкое сомнение в этом предложении.

— Мы вернемся обратно?

Максим на секунду замолчал, ловко сел в сидение и повернулся ко мне, накидывая куртку на плечи, заставляя ее одеть и застегивая.

— Конечно.

Я удобно уселась сзади и обняла его, заранее готовясь к тому, что это будет... Неповторимо. Что это будет быстро. И что это поможет мне высвободить часть невероятного, томящегося глубоко внутри чувства. Я была уверена, что это поможет.

Мы тронулись с места и медленно выехали на длинную, проселочную дорогу. Ни у кого из нас не было шлема, и это было прекрасно — ветер в лицо, свист в ушах, легкая улыбка. Казалось... После этого все наладится, встанет на круги своя и тогда я смогу зажить так, как всегда хотела.

— Знаешь, мы всегда были связаны! Никто не покидал друг друга никогда!  — Громко, так, чтобы я услышала, говорил он, практически кричал, остервенело глядя вперед. — Всегда были и будем!..

Фонари, похожие на обученный строевому маршу рой светлячков, скрывались далеко позади, в поглощающей ночной темноте. Их теплый свет едва освещал дорогу, никого не было. Мы набирали скорость.

— Прости меня, Насть, прости, за то, что я сейчас... Я умоляю тебя. — Максим подавленно усмехнулся и на секунду мне показалось, что мимо пролетела капелька — слеза с его щеки. — Прости, хорошо? Не держи на меня зла.

Я практически не слышала того, что он говорил, стараясь довольствоваться моментом и запомнить каждое мгновение. Мы ехали быстро, так быстро, что от этого заложило уши, а восхищение, неведомое раньше очарование происходящим, завладели мной полностью.

Проселочная дорога становилась все более узкой и каменистой. Моих ног касались длинные стебли травы, заставляя еще сильнее прижиматься к Максиму. Фары не включались, а фонари так внезапно закончились, что этого не заметил никто из нас. Внутри поселилась неуверенность и сомнение. Ладони вспотели, дышать становилось нечем — в воздухе, казалось, витала одна пыль, взметнувшаяся из-за нас.

— Тормози, тормози! — Только и вскрикнула я, морщась и от сковавшего ужаса вжимаясь в него.

Сердце пропускало удар за ударом, вновь начинало ускоренно биться, словно пойманная в клетку птица. Легкие сжимались, глаза распахнулись от страшного, свалившегося так неожиданно, осознания того, что это, возможно... Настоящий конец. Не нашей маленькой, по сравнению со многим другим, игры. Конец чего-то более глобального и поражающего.

Я не хотела, чтобы моя жизнь вот так оборвалась. В мыслях судорожно билась лишь одна мысль: "Пожалуйста, пусть это будет кошмаром! Почему не тормозит?!".

Мы съехали с дороги, пропустив поворот. Скорость была непомерно быстрой, поездка — стремительной... Настолько же стремительной и скорой, как ее конец. Я вцепилась в него так сильно, словно это могло помочь, спасти от неминуемого. Он все так же уверенно сжимал руль, только уже не смотрел на дорогу... Костяшки побелели. Стрелка на спидометре взлетела вверх. Его колотило.

Тишину на улицах частного сектора нарушил оглушительный грохот и пронзительный крик. В небо взметнулись осколки, а затем, тяжелым дождем, упали на траву. Воздух наполнился устрашающим запахом гари, клубы негустого, но необъятного дыма повалили вверх...

Игра закончилась для каждого из нас.

\возможно, какие-то фрагменты будут изменены, но не заменены; возможно, что-то будет дописано, но не удалено\