Те, кто хотели уехать, уместились на двух машинах, тех самых — к удивлению не разбитых и не испорченных — на которых нас привезли в Плазу. За рулем теперь, правда, сидели вовсе не те люди — Лешка оседлал мотоцикл, непонятно, свой или Максима, а Егор оказался в числе пассажиров, доверяя руль едва трезвому Саше. Мы ехали быстро, минуя столбы, фонари и одиноко идущих в ночи людей. Все проносилось мимо всего лишь за какие-то секунды. Прямо как солнечные и теплые воспоминания за мой десятый класс.

Я не знала, куда ехала и зачем — разум все так же оставался забвенным, а мир воспринимался словно сквозь легкую дымку хаоса и безобразия. Дорога, Максим на переднем, громкая клубная музыка, смех и звон жестяных банок где-то на грязном полу машины. Бежать уже некуда, бежать уже поздно. Момент, когда я самовольно — или нет? — села в автомобиль и дала закрыть за собой дверь, растворился в памяти, как сахар в горячем кофе.

Путь занял неожиданно много времени. Мы выехали за черту города и направились далеко вперед по трассе. Постепенно в затемненном лобовом стекле стали мелькать маленькие гномики и горящие огоньки. Поначалу я не поняла, что это, но когда мы подъехали поближе, стало ясно — это деревня, порог дачного сектора в районе нашего города.

— Предчувствую большое веселье! — Внезапно выкрикнула девчушка справа от меня.

Ее голос казался таким громким и сокрушающим, что казалось, будто я нахожусь в колоколе, по которому с упорностью и большой силой бьют. Максим кинул взгляд на зеркало, усмехнулся и всмотрелся в окно. Ему все не терпелось продолжить веселье.

Машина остановилась у обыкновенного на вид двухэтажного дома из красного кирпича. Местность вокруг — раскинувшийся сзади садик и одинокий низенький заборчик спереди — была немного заброшенной и будто давно оставленной. Деревья давно уже не плодоносили, грядки поросли сорняками, а калитка напрочь заржавела. Правда, сам дом выглядел более пристойно, но это только снаружи виднелись яркие занавески и цветущие растения в горшках, а что внутри?

Открыв двери, я вывалилась на прохладную землю, тут же глубоко вдыхая свежий воздух и ощущая себя какой-то наркоманкой. День и ночь смешались воедино — ни светло, ни темно, как мне казалось. Какое-то среднее состояние, которое обычно называется рассветом или закатом.

— Идешь? Чего расселась? — Недовольно буркнула рыжая и, скрестив на груди руки, цокнула языком. — Вот укуренная...

— Не курила я. — Встать с земли, все-таки, пришлось.

Сашка подал мне руку и помог отряхнуться. Мы стояли на месте, практически в полном молчании, за исключением хихиканья нетрезвых девушек, до тех пор, пока на своем мотоцикле не прикатил довольный донельзя Лешка.

— Ключи дали, можем идти.

— Никто не приедет из твоих родных? — Максим вскинул брови и махнул головой в сторону дома.

— Никто.

После этой усмешки весь народ, что собрался, человек так двенадцать-тринадцать, направились ко входу, над которым до сих пор висела засохшая веточка омелы, видимо, с какого-то праздника.

— Провожу краткий экскурс. — Громко крикнул Леша уже внутри, ловко запрыгнув на кухонный стол. — Мебель не ломаем, траходром устраиваем только по надобности, пьем в меру, никакой наркоты для непросвещенных — лишняя ответственность мне не нужна. Ясно?

— Ясно. — Максим вальяжно прошелся по гостиной, уже представляя, что и как здесь будет через пару часов, а затем расположился на мягком стуле кухни. — Не нуди только, Лех. Вызовем потом клининг компанию и все.

— А потом эта же клининг компания заявление на тебя и напишет, увидев... Всякие незаконные штучки. — Тихо ответила я, заходя следом, прикрывая глаза и потирая лоб.

Накатило странное, разбитое и ничему не подвластное состояние — поразительная сонливость, из-за которой хотелось упасть прямо на месте. В противовес все тело отчего-то странно зудело, каждая клеточка будто бы горела, и только движения спасали от этого неприятного чувства.

Максим смерил меня презрительным взглядом и отвернулся, поднимаясь и с удивительным остервенением глядя на холодильник.

— А что у тебя там есть?

— Да не знаю, — Лешка махнул рукой и ушел к лестнице, — загляни, посмотри, может найдешь чего. Кухня вся ваша.

— Вот спасибо. — Усмехнулся парень и взял фартук, покрутив его в руках. — Кто есть будет?

— Я буду!

— Ну, смотря что... — Я потерла шею и вздохнула, расплываясь забавной лужицей на столе.

Рыжая девчушка хихикнула и сказала, что горит желанием опробовать «Максимкин омлет», но сам Максим на это только хмыкнул и, с улыбкой кинув фартук ей в лицо, сказал, что ждет ужина.

— Мне что ли готовить? Я не умею, — она надула губы и смяла в руках фартук, смотря на него и принюхиваясь, как к какому-то прокисшему молоку.

— Я умею. Давайте, что уж. — Я фыркнула, но поднялась и потянулась, решая, что движения разгонят сонливость и прояснят разум. — Итак, что у нас в холодильнике...

Максим нахмурился и пошевелил желваками, глядя на плиту, а затем резко вскакивая со стула и отбирая у рыжей фартук.

— Иди отдохни. Я вижу, ты сонная. Поспишь. Я разбужу и позову.

От такого неожиданного поведения и внезапного, уж слишком, всплеска доброты, я вскинула брови и скрестила на груди руки.

— С чего ты так вдруг? Решил удивить своими кулинарными способностями? — С губ сорвалась неловкая усмешка. — Паленой яичницей?

— Увидишь.

Он хмыкнул и, кинув фартук на стол, звонким шлепком по ягодицам выгнал девушку с кухни. Саша невольно потянулся за ней, явно преследую какие-то свои мысли, а вот я немного помедлила. Постепенно народ окончательно перебрался из машин в дом и развалился кто где. Наблюдая, я заметила, что пока что не происходит ничего особенного. Все это время казалось, что раз не прогулка, то матч, не матч, так празднование в Плазе, не Плаза, так эта дача — одна большая подстава. Но кроме «взрослого веселья», которое решил показать мне Максим, ничего ужасного не произошло. Неужели я ошибалась?

Тело хотело отдыха, и оно его получило. В мягких объятиях кресла-мешка, очевидно самодельного, я совсем забылась и уснула, не думаю ни о вещах, ни о телефоне, ни о Максиме или Алене. Тепло, темно, что еще нужно для счастья и прекрасного сна?

Саша лениво поднялся и, задвинув шторы на всех окнах первого этажа, направился на кухню, решая помочь своему другу, которого одного, бедного и беспомощного, оставили на кухне.

— Что, нравится кашеварить, да? По доброте душевной вижу решил всех накормить.

— Ага. — Зевая, ответил Максим и сел перед мусорным пакетом, очищая картошку. — Конечно же по доброте душевной. Не поможешь?

— А давай. — Со вздохом выдал Саша и взял второй нож. — Я хотел спросить...

— Я не буду ничего объяснять. Окей? Считай, что мои действия не несут никакого смысла и не имеют обоснований. Мои действия просто совершаются.

По лицу парня можно было понять, что на длительные разговоры он не настроен. А Сашка точно хотел спросить что-то подобное. Так всегда случалось, когда они оставались вместе.

— Да, ладно, но ты играй-играй, да не заигрывайся.

Максим закатил глаза и цокнул языком, поднимаясь, вымывая картошку и следом тут же нарезая ее вместе с филейными частями куриной грудки.

— Безусловно. Скажи мне. Кто тебе в больнице так мозги вправил?

— Не поверишь, никто. — Саша поджал губы, доставая сковороду и ставя ее на большой огонь.

— Не поверю. — Гадко усмехнулся Максим и закинул всю еду, картошку и курицу вперемешку, на горячую сковородку. — Небось, фиолетовая нашептала?

— Она вообще тут не причем. Может в самом малой степени... — Он закатил глаза и всплеснул руками, не забывая о соли и щедро сдабривая импровизированное блюдо. — Как думаешь, а если овощей накидать, нормально будет?

— Ты думаешь, у Лехи есть в доме свежие овощи? Ха, ха и еще раз ха. — Довольно ответил Максим и вымыл руки, доставая большую деревянную ложку и вручая ее Саше. — Мешать будешь ты.

— А ты что будешь делать? Картошку почистил, нарезал и все?

— Вроде того.

После этих слов между ними повисла удивительно неловкая пауза, какой раньше никогда не наблюдалось. Общение всегда было искристым и приятным каждому из них, а тут...

Саша с безразличным видом помешивал еду, то и дело таская почти готовую картошку и кусочки сыроватой курицы, а Максим сидел за столом, с отсутствующим видом глядя в окно и перекатывая в руках какой-то пакетик.

— Готово. — Прозвучало на всю кухню. — Раскладывай по тарелкам, сейчас созову народ.

— Подожди...

Запах моментально разлетелся по всей кухне, но тут Максим закрыл дверь и, небрежно накидав картошки по тарелкам, распаковал маленький пакетик, из которого тут же пахнуло чем-то отвратительно резким. Едва улыбаясь, он высыпал добрую половину в одну тарелку, а вторую — в другую.

— Что ты делаешь?

Саша хотел было выйти, но удивленно на него оглянулся.

— Некоторым нашим друзьям не хватает смелости... Я же должен добиться своего. Помнишь?

— Помню. — Лицо парня тут же стало хмурым. — Но зачем? Может хватит? Ты уже сделал все, что хотел. Она была на матче, и... В Плазе тоже была. Тебе разве этого мало?

— Это обычный шах, которого... Удалось избежать. За мной остался Мат.

— Да брось ты уже. — Взмолился Саша и вымученно шикнул. — Ты понимаешь, что это по-детски и... Ты вообще на психа... Черт, ладно. Главное не убей никого, ок? Тогда точно из дерьма не выплывем.

— Конечно.

— А кому вторая тарелка?

— Лешке. Он слишком напряжен. — Максим пожал плечами и, выкинув пакетик в мусорку, расставил тарелки на столе.

Никакие копошения и громкие звуки не могли меня разбудить. Мимо ушей пронеслось то, под какой громкий психоделический трек танцевали вальс снова напившиеся одноклассники, то, как разбилась, все-таки, какая-то ваза и как Егор своим отборным трехэтажным матом покрывал Ромку за то, что тот выпил его любимый бурбон. Только отчетливый запах жареной курицы, такой аппетитный и манящий к себе, запах картошечки, тушеной в томатной пасте, заставили открыть глаза. Тело свое получило, очередь осталась за желудком.

На кухонном столе уже были расставлены тарелки с едой. Каждому равная порция, вилки и ложки, а еще по стакану минералки и таблетке анальгина. Я поразилась такой нежданной заботе Максима о людях вокруг него. Но это было так вовремя, что не хотелось рассматривать никакого варианта подвоха.

Психоделические треки сменились христианским роком — Ромка постарался. Но эта музыка отлично подходила под «трапезу». Многие быстро сменили минералку пивом или чем-то покрепче, вроде разбавленной колой водкой. В моем стакане был разбавленный минералкой блейзер — объяснившись тем, что сока нет, Егор придумал вот такой микс.

За веселой, но пустой болтовней, обменом фото и распиванием легких напитков прошло не меньше нескольких часов. Два, два с половиной точно. На улицу окончательно спустилась темнота, и теперь не было никакой неопределенности. Только вот в глазах рябило, и к горлу подкатывал неприятный ком. Постепенно я отключилась от разговора и вообще всего происходящего на кухне, уставившись бездумным, но одновременно глубоким взглядом в окно. Вдохи глубокие и размеренные, а вот выдохи отчего-то короткие, будто бы кем-то оборванные.

— Все хорошо?

Саша скосил на меня неопределенный взгляд и поморщился, но я и не заметила этого, практически не реагируя ни на что происходящее.

— Да, вроде как... — Ответ последовал спустя пару тройку секунд, был медленным и растянутым.

Явное чувство эйфории накатило и захлестнуло с головой. Не хотелось ни есть, ни пить, ничего, кроме как закрыться где-то в темном уголке, наслаждаясь этим и не делясь ни с кем вокруг, словно это ощущение может кто-то украсть.

— Пивко кончилось, да? — Прокашлялся Егор и поднялся, хрустя косточками. — Кто сходит в ближайшую пивнушку? Есть желающие?

— Со мной все в порядке...

Услышав это, Максим усмехнулся, понимая, что его любимый метадон как всегда оказал четкое воздействие. Ответы не впопад, мелодичная речь и, самое главное, что ему больше всего нравилось — добродушное, покладистое поведение, доходящее вплоть до беспрекословного подчинения в зависимости от дозы.

— Вот и хорошо. Собирайся, Мальвина, пойдем за пивком.

Он улыбнулся, а я, словно не имея никаких возражений, зевнула и поднялась, направляясь в коридор, чтобы обуться. Забылось даже то, что я не разувалась, когда вошла и что сейчас на мне грязная, пропитанная вонючей зеленой водой, футболка.

Крепко сжав мою руку, Максим вышел из дома и направился в сторону раскидистых полей за частным сектором. Там наверняка не было никаких магазинов, но сейчас это не имело никакого веса... Легкий ветерок дул в лицо, приятно освежал, ласкал и словно забирал все тяжелые мысли из головы. Хотелось переговариваться хоть с кем-нибудь, делиться своим беспочвенным счастьем и поразительным воздушным, нахлынувшим так неожиданно, безумством.

— Скажи, а тебе нравится это небо? — Тихо, с широкой улыбкой, спросила я, останавливаясь посреди поля и закидывая голову назад.

— Нравится. — Максим встал рядом, даже не смотря наверх. — Но здесь оно такое же, как и везде. И оно осталось таким же, как и пять, десять лет назад. В нем нет ничего удивительного.

— Это просто ты не видишь... Посмотри! Оно сверкает только для нас сейчас, оно просит, чтобы мы взметнулись к нему и были счастливы там, в невесомости, правда? Звезды, они... Они такие маленькие и теплые... И плевать хотелось на науку. Надо верить тому, что мы видим. Иначе тогда весь мир надо ставить под сомнения и вообще... — Я негромко засмеялась. Шея затекала, но мечтательный, довольный взгляд был по-прежнему устремлен в бескрайний небосвод.

— А знаешь, что мне еще нравится? — Он скользнул от кистей рук до локтя, а затем, совершенно ненавязчивым жестом, и до плеч, слегка их сжимая и глядя прямо на меня.

— Что же?

— Мне нравишься такая ты.

Его пьяные губы тронула масленая улыбка, как на картинах великих художников.

— Какая?

Я хихикнула и посмотрела прямо, глаза в глаза. Ответа не последовало, лишь очередная, незыблемо таинственная улыбка. Мы шли по полю, тонули в желто-зеленой траве по пояс, пугали светлячков, заставляя их кружить вокруг и освещать наш путь. Почему-то именно сейчас мне показалось, что он без слов понимает меня, а я понимаю его, и что большего никому не надо — идеальный, будто предначертанный заранее момент. Мы и должны сейчас держать друг друга за руки, должны молчать. И весь мир должен меркнуть за каждым нашим шагом, оставляя все то, что произошло — далеко позади, и предоставляя шанс сотворить что-то новое и еще более прекрасное в нашей жизни. Я думала, что мы и дальше, не смотря ни на что теперь, будем идти рука об руку, и что ветер будет так же нежно играть с моими волосами, а его взгляд, такой удивительно теплый, будто блаженный, будет направлен на меня. Земля бы разверзлась под нашими ногами, оставляя нас одних, в такой уже горячо любимой и знакомой, нашей личной невесомости.

— Ложись вместе со мной?

Я выдохнула и безвольно упала на колени, переворачиваясь ан спину и ложась на прохладную землю звездой.

— Ложись со мной, давай поплаваем...

— Мы на земле. Мы в поле. — Максим сел на колени и коснулся пальцами моего виска, вновь улыбаясь.

Я была обязана запомнить этот вечер, ведь он давно так много не улыбался, и, кажется, давно не чувствовал себя столь беззаботным и по-детски, умилительно радостным.

— Ну и что? Мы будем плавать по времени в нашем корабле... Приплывем в первый порт и увидим, как в детстве мы ели яблоки на высоких кривых деревьях. — Глухой смех безлико растворился в дуновениях ветра.

— Я помню это. — Кивнул Максим и безмолвно хохотнул, накручивая на пальцы пряди необычных, мягких волос. — Но мы не можем плавать по воспоминаниям.

— Мы можем все... — Я закрыла глаза и представила себя на огромном английском корабле, что впервые познает просторы таинственных, незнакомых и невиданных русских вод. Шторм, ветер, крик капитана... — Мы можем все, стоит только захотеть. Человек хочет многого, и единственное, что его ограничивает — он сам... Все палки в колеса ставим мы себе сами, потому что боимся или понимаем, что это на деле не есть наше искреннее желание. Мы должны пустить корни не в боязнь и мысли о будущем, а прочно закрепиться в вере в самих себя...

Он молчал, слепо перебирая волосы, и, спустя несколько секунд, падая вместе со мной.

— Вера в самих себя... Я всегда верил в себя.

— Ты добился того, чего хотел? — Мой голос немного охрип.

— Нет, я не смог...

— А почему?

Максим посмотрел на меня, будто желая что-то сказать, но не в силах признать чего-то или просто произнести, останавливаясь.

— Я не знаю.

— А я знаю... Задумайся...

— О чем? — Он удивленно вскинул брови.

— Может это потому, что ты добиваешься не того, чего хочешь на самом деле? И поэтому твой путь такой долгий? — Хихикнув, я сдула с лица прядки волос и удовлетворенно потянулась, чувствуя, как медленно отступает сонливость и как все проще становится размышлять.

Да... Лежать здесь с ним — не лучший вариант для того, чтобы отдохнуть, но почему-то именно сейчас, даже на почти что полностью трезвую и адекватную голову, мне нравилось находиться здесь и чувствовать, что никто и ничто не угрожает. И что он, вопреки всему, расслаблен, улыбается, слушает... Кто бы знал, что в мои шестнадцать это станет радостью?

— Может быть ты и права. Но я чувствую, что я почти у цели. Значит, я все же добиваюсь того, чего хочу на самом деле.

— Или... Нет?

— Прекрати. — Максим цокнул языком. — От подобных размышлений никому еще лучше не становилось.

— И хуже тоже, да?

— Да.

Он согласился разительно быстро согласился, а затем, совсем незаметно, скользнул рукой по влажной траве, касаясь моей ладони и сжимая ее. Показалось, будто бы этим жестом Максим извинился за все то, что заставил испытать и перенести. Будто действительно понял, что его личное безумство и помешательство — нечто ненормальное и слишком бесовское, дикое, зверское.

— Максим...

— А?

В груди теплилось все то же странное и необъятное чувство, которое давило и заставляло метаться в растерянности еще тогда, до того переломного момента, когда он меня поцеловал. Оно снова разгорелось, и... Я снова ощутила надежду.

— Давай прекратим... Это все? Давай снова дружить?

— Ты хочешь со мной дружить? — На секунду почудилось, точно слово «прекратим» было особым переключателем.

Максим крепко, слишком крепко сжал мою руку и оскалился, поджимая губы и непроницаемо глядя в небо.

— Это никогда не прекратится и не изменится. А для тебя теперь точно... Знаешь что?

Его ухмылка испугала меня, я терялась и не знала, чего ожидать.

— Ну... Что же, скажи мне?

— Все, что было в Плазе... Никогда не сотрется из памяти. Оно останется навсегда. В твоей голове, в моей. В голове наших одноклассников. На пленке моей видеокамеры... Ты такая же, как и я. Ты наркоманка, совсем скоро тебе будет нужно еще... Я же знаю. Я прошел это. — Максим круто поднялся, отрывисто, едко смеясь и продолжая. — Я знаю, что будет потом. Я добился своего. Ты такая же. Такая же, понимаешь? Теперь мы в одной лодке, Мальвина.