МОРСКОЙ КАМЕШЕК
День за днём волна морская
Этот камешек ласкает,
Набежит и отбежит...
Смирно камешек лежит.

Помнит камень, что когда-то
Был он грубый, угловатый,
Норовил кого-нибудь
В пятку голую кольнуть.

Но под ласковой волной
Нрав у камня стал иной.
Камень сделался послушным,
гладким,
круглым,
добродушным.
Тронешь камешек рукой -
Нежный, шёлковый такой,
Пахнет морем, пахнет сказкой...
Вот что можно сделать лаской!

Е. Серова
-------------

28 октября 2017г. Гана, Франция

Промёрзлый морской воздух своевольно проникал в лёгкие, заставляя невольно вздрагивать. Уже конец октября и чувствуется, как зима медленно, но верно приближается, оставляя буйную, по-пушкински романтичную, по-кинкейдовски веснушчатую осень позади. Как и последние согревающие дни, ведь теперь я тщетно пытался убедить сердце, впитавшее солнечные лучи проходящего сезона, в предстоящей красоте чарующей мерзлоты.

Сейчас, идя босиком по каменистому берегу, ещё чувствуешь то тепло, ту счастливую улыбку времени. Рядом моя дочь - Оливия. Это она поспособствовала нашей совместной прогулке, а точнее говоря, её лучистые лазурные глаза, в коих живет моя душа и сердце, а им я отказать не посмею. Сейчас я бы с удовольствием стоял у стола, покрытого малахитовым сукном, и играл, смотря, как поблескивающие в свете тусклых ламп шары потихоньку закатываются в лузу. Но я здесь, и это тоже счастье, ведь рядом моя отрада, а это ощущение невозможно сравнить ни с чем. Моя дочь. Моя кровь. Мой дух. Я люблю её больше всего на свете. Не менее смелые и искренние чувства я могу испытать лишь к моей жене - Фелисии и младшей дочери - Жанне.

Она смотрит на догорающий закат и огненный полукруг солнца, уходящего вдаль - за горизонт. Небо окрасилось в пунцовые, рдеющие и бежевые тона, будто кто-то искусно соткал огромное полотно, а после выплеснул на него все краски палитры из роз.
Подул ветер, и тонкие соломинки на голове моей дочери игриво заскакали волнами, поднимаясь вверх.

Под нежно-розовыми небесами парили птицы. Их крылья-паруса попеременно надувались, и они, плавно скользя между потоками воздуха, исполняли дивный танец, в окружении облаков и наших мимолётных взглядов.

Восхищаясь чуть прохладным вечером, только сейчас раскрывающим свою красоту, я мысленно усмехался, размышляя о том, как завтра, под ещё непрогретыми лучами солнца, выйду в холодное море. Я чувствовал себя отчуждённым от мира, от семьи, когда, стоя на мокрой палубе, смотрел на сушу, где в ожидании меня мучилась Фелисия. Конечно, наши каждодневные разлуки не стоят её боли. Я - рыбак. А эту работу никак не назовёшь романтичной. Ловя тонны беззащитной рыбы, невольно привыкаешь к её предсмертному виду, и этот труд перестаёт приносить какие-либо чувства. Пусть даже и отрицательные.

- Скажи, что закат прекрасен! - неожиданно обратилась ко мне Оливия, тем самым оторвав от раздумий.

- Да, он восхитительный, - проговорил я. Она посмотрела на меня и слегка улыбнулась, обнажая тонкую полоску своих белоснежных зубов.

- Закат всегда привлекал меня своей яркостью, насыщенностью, и всё же... спокойствием. Пастельные цвета, как румянец, скрывают все морщины неба, превращая унылое, старческое лицо в молодое, украшенное счастьем и жизненной силой.

Она нежно улыбнулась, заставляя моё отцовское сердце вздрогнуть от умиления. Оливия взяла в руки висевший на шее фотоаппарат и сделала пару снимков.

- Ты права.

И снова уголки её губ потянулись вверх, и это неосознанное движение не переставало радовать меня.

- Что бы ещё такого запечатлеть? - с лёгким озорством спросила она, смотря по сторонам. Стая чаек, яркая яхта в море не ускользнули от неё, оставшись в кадре.

После этого она, наигранно тяжело дыша и почёсывая затылок, сказала:
- Пап, помоги, не только ж я должна думать! - Она легонько толкнула меня, задорно хохоча.

- Как же, Оливия?! - с недоумением и смехом спросил я.

- Мой "Создаткокартин" скоро умрёт от скуки! Что снять? - спросила она меня, в шутку назвав так свой фотоаппарат.

- В этом, думаю, смогу помочь.

Я указал ей ладонью на различную гальку под нашими ногами. Её брови резко сдвинулись к переносице, и глаза, полные непонимания, опустились вниз, разглядывая её. Девичьи волосы мягко ложились на землю, превращаясь во влажных, очаровательных детёнышей весенней утренней капели. И она, пробежав глазами по камушкам, сказала, недоумевая:
- По-моему ничего особенного.

- Ох, Оливия, Оливия... Знала бы ты сколько воспоминаний всплывают в моей голове, как только я начинаю думать о них.

Я покачал головой и, тяжело вздохнув, побрёл дальше. Она осталась стоять на месте, видимо, пытаясь понять мою внезапную смену настроения и всё то, что я только что сказал.

Через несколько долгих, даже кажущихся вечными минут, она, вернувшись из мыслей, подбежала ко мне. Мы шли молча. Она страшилась спросить, а я - рассказать.

Оливия постоянно поглядывала на меня, словно пытаясь "прочесть". Её рука машинально схватила мою, а на её лице были видны плохо скрытые, тяжёлые раздумья.
Солнце уже скрылось, а никто из нас не произнёс ни слова. Скоро нужно было возвращаться домой, иначе Фелисия начнёт волноваться, поддаваясь многочисленным женским догмам.

- Папа... - замялась дочь, - так что же в гальке...

Она замолчала и пошла чуть быстрее, чувствуя себя неловко. Подул сильный ветер, и Оливия задрожала. На её коже показались мурашки, а лицо приняло угнетающий, полный неприятных мыслей вид. Увидев это, я снял с себя пиджак, который уже некоторое время согревал меня от в прошлом спокойных порывов ветра, и, догнав её, одел на её плечи.

- Спасибо, - услышал я благодарность из её уст.

Через некоторое время она, после множества вздохов и окончательного решения, сказала:
- Расскажи мне. Тебя ведь это тревожит. - В её голосе чувствовалось неподдельное сострадание, заглушавшее весь юношеский интерес, так присущий моей дочери.

- Нет, солнце, - шёпотом проговорил я, слегка улыбаясь её настойчивости.

Она не ответила, лишь смотрела, долго-долго, пристально, и в то же время нежно. Я, радуясь, посмеялся над её ярко выраженным интересом, граничившим с назойливостью.

- Ты действительно хочешь знать? - спросил я в надежде на отрицательный ответ.

- Да.

Я на мгновение оцепенел. Стоя с широко от испуга открытыми глазами, я до конца не понял, что она сказала. Вскоре, когда это случилось, мне пришлось думать с чего начать этот разговор. Он будет длинным и приносящим много боли, но Оливия достойна знать.

– Даже не знаю с чего начать... - Я кусал холодные губы и нервно теребил рукав рубашки. - Чтобы ты смогла осознать сказанное мной, придётся начать с самого начала, с моей юности, когда я был в таком же возрасте, как и ты. Повествование будет длинным, а события в нём - не самыми приятными. Уверена, что готова слушать?

Дочка кивнула.

- Хорошо, тогда знай: твои бабушка и дедушка мне не родные родители, - резко сказал я после минуты напряженных раздумий и размышлений. Мне было страшно. Очень страшно.

Она посмотрела на меня с ухмылкой, будто не веря. Из её глаз посыпались крохотные кристаллики, которых она не смогла удержать на глазах. Они падали на её одежду и пропадали в объятьях ткани.

- Не нужно плакать, - нежно попросил я, осознав свою грубость. - Это не конец жизни, просто такое случается.

- Так вот, что хотела сказать мама... - несколько отстранённо проговорила она. - А вы похожи. Но всё же это невозможно...

- Оливия, пойми, может я и не вышел из утробы твоей бабушки, но матерью ей никто не запрещал быть. Ты же знаешь, она чудесная и самая светлая женщина в этом мире, как и Фелис. - Она широко улыбнулась и кивнула, показывая, что готова слушать дальше.

- Я - итальянец. Родился в Венеции. Жил один на протяжении четырнадцати лет. Я не знал кем были мои настоящие родители, но и не пытался их искать. Место где я жил, находилось далеко от центра - на окраине. Крыша у нас протекала, деревянный, дощатый пол обнажал свои дыры. Но вдруг, в один прекрасный день...

----
11 Августа 1986 года., Венеция, Италия

Неспешно шагая по каменному мосту, я наблюдал за спокойно плывущими гондолами. Их острые носы плавно рассекали воду, лениво перетекающую в соседние каналы. Лёгкий ветерок трепетал мои чёрные, как китайская тушь волосы, принося с собой запах недавно зажженной папиросы. По-истине искусный, средневековый пейзаж окружал меня. Мраморные здания с великолепными фронтонами, красиво переливающимися куполами крыш и изумительно обрамлёнными балконами лучше всего передавали талант венецианских архитекторов. По площади гуляли туристы, любуясь и стараясь по-итальянски заговорить с семьями, вышедшими на послеобеденную прогулку. Я ненароком прыснул от смеха, не удержавшись. Многие умилялись их неумелым разговорам, но были бы рады помочь. Пройдя чуть дальше, я встал у входа к маленькому магазинчику, погрузившись в свои мысли.

- Эй! Элонсо! - услышал я знакомый голос и повернулся в его сторону. Перед моим взором предстал широкоплечий юноша с резкими чертами лица. Его тёмно-пепельные волосы, всегда пахнущие абрикосами, прекрасно сочетались с его изумрудными глазами. Купленная рубашка неплотно прилегала к телу, а верхняя пуговица жилета, как всегда была незастёгнута.

- Здорово, Фабиа, - сказал я в ответ, и мы традиционно поприветствовали друг друга.

- Ты сегодня вовремя!

- Очень смешно. И ты тоже. Где остальные? - с лёгким задором спросил я.

- Не знаю. Адриано предупредил, что задержится, Лука, Марселло - нет.

Я с протяжным вздохом закатил глаза, быстро, что свойственно мне, изменив настроение. Меня раздражало, что люди непунктуальны. Вечно куда-то спешащие, будто муравьи, но в отличие от этих крохотных, чудесных существ, неслаженны.
Вмиг мои мысли прервал порыв ветра, чуть не снёсший шляпу, так долго сидящую на голове. Моё внимание резко переключилось на него, и я вслушался в невероятно долгие посвистывания зефира, что приносил с собой до боли знакомый запах грозы вперемешку с запахами алкоголя и дыма.

"Спокойный, тихий вечер. Домашний треск камина, насыщал всю комнату уютом... Моя сестра сидела на мягком кресле, а я, сидя на полу, играл в машинку, единственную в этом доме...
- Элонсо, почему наша мама такая злая? - шёпотом спросила София. На её глазах стояли слёзы, а голос дрожал от страха. Мне нечего сказать, ведь сам не знаю ответа... Быстрые шаги и крики...
- Ты думала, когда это делала? - со злобой орала мать. - Я ненавижу тебя! Я вас обоих ненавижу!
Плач, яростные возгласы, бушующий ураган, раскрывающий окно, удар, падение и..."

Я поёжился от собственных размышлений. Эти воспоминания всегда напоминали о ране, оставленной девять лет назад. Моё сердце забилось чаще, будто гонг, завибрировавший от сильного удара, и я, понурив голову, постарался дышать глубже, слушая каждый вздох и выдох. В этот момент сотни мыслей пронзали меня, словно швейные иглы, ненароком потерянные на полу.

- Зря я слушал тебя, - пронеслись в голове слова, обращённые к вольному дитю природы, с сопровождением моей отдышкой. - Хотя... Ты всего лишь плод разницы в давлении.

Как мы были похожи. Оба свободные, но брошенные. Созданные, чтобы умереть, закончить свой путь, даже не поняв вкуса жизни. Хотя нет. В нашем случае - существования.

- Как твои бубны? -вдруг спросил Фабиа, не увидев моего тяжелого состояния.

- Нормально.

Это единственное, что я мог из себя выдавить, но, подумав, добавил: "Они в чемодане". Вскоре инструменты оказались в руках моего замысловатого собеседника.

- Неплохо, - проговорил он. Я сразу же смутился. Редко услышишь похвалу от главаря банды. Хотя даже не банды, а сборища мальчишек сирот зарабатывающих копейки, играя музыку на площадях и вдобавок вытаскивая кошельки из карманов заслушавшихся прохожих. Но это всё же правда. Он оценил.

- Надеюсь, ты будешь хорошо музицировать, и Адриано сделает свою работу! - усмехнулся он и пошёл встречать других членов труппы, только что показавшихся из-за угла соседнего дома.

Я ненавидел то, что мы делали. Пока люди восхищались, ловкий блондин обворовывал их. Это ужасно! Я никогда не брал этих денег, только те, что зарабатывал. Мне даже давали свою долю честных денег все остальные, но и то получалось в два-три раза меньше, чем у каждого из них. Не знаю откуда во мне такая мораль. Может от тех людей бросивших меня совсем мальчиком?

Я посмеялся над собственными мыслями. Уже вернувшись в реальность, заметил, что моего товарища нет рядом. Найдя его с друзьями, я облегчённо вздохнул и побежал к ним, придерживая шляпу, которая так и норовила сбежать.

Вскоре я оказался рядом со всеми.

- Добрый день, дружище, - услышал я писклявого Луку, за которым поприветствовались остальные.

- Значит все на месте, - констатировал факт Фабиа, и мы двинулись к центру, где было больше людей.

* * *

Весёлая, заставляющая плясать тарантелла разносилась по площади, заряжая энергией и солнечным мотивом. Всё большая толпа собиралась вокруг нас. Кто-то уже во всю танцевал, кто-то кивал в такт музыки, а довольные туристы делали частые фото, снимая с каждого угла. Нам оставалось только позировать, улыбаясь, смотря в сердце объектива.

Я всегда любил музыку. Всегда погружался в неё, испытывая невероятное удовольствие. Глубокие ноты минора трогают до души, заставляя полностью отдаться бушующим чувствам. Я, как танцор балета, погрузившийся в изысканные композиции, эмоции и силы превращая в лёгкие движения рук и ног. Сейчас было около пяти, но музыка мне так и не надоела.

Уже совсем скоро белая пелена опустится на город, а яркое солнце спешно покинет небо. Люди побегут домой на семейные ужины, а мы, вечные бродяги, не торопясь пойдём в свои коморки, меньше всего напоминающие детские комнаты.

Доиграв последние секунды, мы стали собирать вещи. Любители народной музыки запротестовали такому резкому концу, но извинившись, наша труппа продолжила убирать инструменты. Я положил великолепные бубны в сумку; Марселло - свою гитару в пакет; Лука взял в руки маленькие, самодельные барабаны; Фабиа схватил табурет, на котором отдыхал, делая перерывы между энергичными танцами; Адреано потирая руки, пошёл заугол, не желая привлекать к себе внимания. А мы под гул аплодисментов пошли в наш дом.

* * *

Переулки казались вечными, никогда не кончающимися. Они давили на мой мозг и так перегруженный от трёх часов игры, долгой ходьбы и шума, оставшегося на площади, но продолжавшего звучать в моей голове. Прохладный воздух неприятно покалывал оголённые икры, тусклый свет фонарей еле освещал дорогу, а иногда и вовсе исчезал за томной тумана. Далёкие звёзды, крохотными точками усыпали небо. Было темно и сыро. Мне захотелось прекратить тишину, нарушавшуюся лишь лёгким шуршанием листьев и разговорами, доносившиеся из домов.

- Снова ночью поддувать с окна будет, - бездумно сказал я, надеясь, что хоть кто-то ответить.

- Наверное, - устало проговорил с еле открытыми глазами Лука.

Я не предпринял попыток снова отвлечь всех разговором. Понял, что это бесполезно. К тому же скоро мы придём к дому, поэтому говорить нет смысла.

По каналу проплыла одинокая лодка, оставив за собой длинную полоску взбурлившей воды. Маленькие капли попадали на лицо, на секунду прибавляя бодрости, но через мгновение лишь добавляя тяжести, словно гири на ногах. Я протяжно зевнул, что даже слёзы брызнули из глаз, и всё покрылось мутной плёнкой. Пройдя несколько шагов, передо мной восстало небольшое, хрупкое здание с облупившейся штукатуркой, местами пробитыми стёклами в окнах и старыми, полусгнившими лестницами. Издали, сквозь открытую форточку был заметен дым сигары, оставляющий в прихожей лишь неприятный запах.