POV: Эшли.

Всё в мире стало вверх дном, и я перестала понимать, где ад, где рай, и стоит ли вообще в слезах смотреть на небо и просить чего-то. Всё в мире стало вверх дном… И что же там теперь, наверху? Зло и мучения? Страх и безнадёжность?
Люди — для того, чтобы любить, вещи — для того, чтобы пользоваться. С каких пор всё стало наоборот? Почему пользоваться мной так весело? Хотела бы я спросить это у человека напротив своего окна, но не сегодня и явно не сейчас. Сейчас мне нужно поспешить в школу.

Я подошла к окну и остановилась возле него в ступоре. Чёрный мотоцикл теперь стоял не в гараже, а на улице, а у меня явно поехала крыша от ненависти и жажды мести. Он убил последнее, что было мне дорого, а мне теперь хотелось убить последнее, что дорого ему. Убить его возможность причинять кому-то боль хотя бы на некоторое время. Нельзя убить того, кто мёртв, но можно отправить его в больницу и надеяться, что он впадёт в кому на несколько лет. Ужасный ты человек, Эшли. Ужасно всё, о чём ты думаешь. Ведь ты уже не вспоминаешь, как он пел, играя на гитаре под звёздами, да? Ты не вспоминаешь, как всерьёз интересовался твоим душевным состоянием, и спрашивал, счастлива ли ты. Может быть, эти вопросы и были для него началом этой игры? Какой там у нас счёт? Я отстаю на два очка, пора догонять.

Я вышла на улицу, нервно поглядывая в сторону соседского дома. Пригнувшись и крепче сжав в руке секатор, я подкралась к железяке и стала изучать переднее колесо. Отец немного рассказывал мне о мотоциклах, но я как была рыбой, так ею и осталась. Всё вылетело из головы, но кое-что я помнила. Тормозной шланг, если его перерезать, выпустит всю тормозную жидкость, и даже самый профессиональный мотоциклист не сможет затормозить в пути так, чтобы не перевернуться вместе с мотоциклом.
Я перерезала шланг и тут же бросилась бежать обратно к своему дому, как только на землю полилась жидкость желтоватого оттенка. Страх охватил меня моментально, как и что-то вроде сожаления. А если он и правда разобьётся? Если это будет на моей совести, смогу ли я с этим справиться? На часах уже половина восьмого, я продолжаю стоять у окна первого этажа и наблюдать. Минута, две, пять, десять. Мне уже хочется выбежать, постучать в дверь психопата и сознаться, но потом я вспоминаю и сожжённую фотографию, и свои порезы на коленях и спине, которые начинают кровоточить, как только я резко куда-то повернусь. Вспоминаю Арнольда и его испачканную в крови шерсть. Плевать. Пускай разобьётся. Пускай уродуется его тело, пока он будет волочиться по асфальту и кричать. Пускай он…

Дверь соседского дома открывается. Выходит парень, держа в руке шлем, и что-то говорит на ходу. Он не разговаривает по телефону, а просто что-то бормочет, или это я так плохо слышу. Он садится на мотоцикл, и моё сердце сжимается в страхе. Ещё есть время. Ещё есть шанс.
— Быстрее! — чуть громче говорит он кому-то, и вдруг я перестаю чувствовать абсолютно всё.
Из дома выходит мальчик. Тот самый блондин, которого я как-то видела на нашей улице. Он подходит к Тейлору, и тот кидает ему шлем. Мальчик чуть ли не роняет его и не падает вместе с ним, с чего Мёрфи начинает смеяться.

— Нет, нет, нет… Только не это.
Мальчик подходит к парню, надевает шлем на себя и садится за спиной Мёрфи. Мотоцикл заводится, а вот моё сердцебиение, кажется, нет. Этот ребёнок уж точно не заслужил того, что ему суждено пережить. Суждено? Себя ли ты называешь судьбой, глупая идиотка? Не ты ли обрекла их на аварию?
— Стойте, подождите! — кричу я и выбегаю из дома. Ноги еле слушаются меня, я мчусь к ним и прошу небеса о том, чтобы успеть. Только успеть… Только докричаться. — Прошу, стойте!
Тейлор оборачивается, и я бегу медленнее. Остановившись возле них, я перевожу дыхание и пытаюсь подобрать слова. Можно ли вообще дать название тому, что я сделала? Тому, о чём думала?
— Что ты хочешь?
— Я… кое-что сделала.
Всё же слов найти мне не удалось. Я пальцем указала на переднее колесо, которое уже находилось в немаленькой луже из тормозной жидкости. Парень посмотрел вниз, от удивления поднял брови, но даже не разозлился. Мне никогда не понять его эмоций.
— Ты перерезала шланг, — Мёрфи улыбнулся. Смех? Серьёзно? Вот так он реагирует на минувшую его стороной смерть?
— Я не знал, что ты такая злая, — сказал мальчик, не снимая с себя шлема. Его слова задели намного больше. Разочарование ребёнка. Возможно, первое в его жизни. И им стала я.
— Я не хотела…
— Убить меня? А его хотела? — мальчик снял шлем и взглядом указал на Тейлора, который теперь с улыбкой смотрел на меня. — Ты мерзкая.
Блондин слез с мотоцикла, как и Тейлор, а потом молча пошёл пешком по тротуару прочь от наших домов.
— Неплохо, Эшли, — парень всё ещё улыбался, искривляя свой шрам. Наверное, он потрепал бы меня по голове, если бы стоял ближе. Глаза его блестели, но радости в них не было. Что-то другое. Совсем другое… — Я даже зачту это. Порадовала.
Слова его были бессмысленны. Он странный и пугающий, я не хочу продолжать тонуть в его болоте.

*****

День не закончился, но продолжение его было скучнее начала. Естественно. Не каждый день осознаёшь, что только что ты чуть не убила двоих людей, один из которых — ребёнок, а второй — убийца твоего кота. Сюжет запутаннее Санта Барбары.
— Эшли Фрай, Вы знаете ответ? — спросил учитель, заменяющий мистера Камски. Он говорил что-то о музыканте, чьё имя прославилось благодаря превосходной игре на скрипке.
— Нет, — коротко, но ясно. Я действительно не знала.
— А что Вы вообще знаете? Вы появляетесь на уроках раз в полгода и каждый раз получаете ужасные оценки. Что Вы собираетесь с этим делать?
Я продолжаю щёлкать ручкой и смотреть только на тетрадь. Я знаю о своих проблемах, знаю, что мне хана. Наблюдать за собственным падением порой бывает даже увлекательно.
— Безобразие! — кричит кто-то в коридоре, и крик его становится всё громче.
В кабинет музыки вламывается мужчина с длинными седыми волосами. Это мистер Камский. Странно, что он так рано вернулся с больничного. Его кличка — Эйнштейн, ведь он ужасно похож на него внешне.
— Я оставил свои ключи в учительской, а теперь кто-то снова украл их. Неужели мне нельзя спокойно отдохнуть от этого? Где они?!
Вдруг я вспомнила, что эти ключи были у меня. Точнее их мне дал тот странный пианист в рубашке в клеточку. Украл? Выходит, он соврал мне?
— А Вы спросите у Эшли. Может быть, хоть это она знает, — раздался голос с предпоследнего ряда. Там сидел тот самый парень, но теперь одет был по-другому: чёрная лёгкая куртка, расстёгнутая и открывающая вид на бледно-голубую футболку, джинсы и потрёпанные кроссовки. Никакой шапки, так что теперь его кучерявые волосы торчали в разные стороны, а улыбка, растянувшаяся на лице, делала из него психа, ведь сейчас он что-то быстро записывал в свой альбом.
— Эшли Фрай, покажите свою сумку.
Я вышла к первым рядам и громко поставила свой рюкзак на железный стул. Ребята, что сидели рядом, подскочили от неожиданности, а в этот момент из переднего кармана выпали те самые ключи. Учитель протянул зловещее «угу» и грозно посмотрел на меня.
— Вам придётся остаться после уроков.
Я сжала челюсть и посмотрела в сторону кучерявого парня. Он вновь улыбнулся и помахал мне рукой. Я заслужила это. Помню его выражение лица, когда я упомянула то, что его избивают некоторые парни. Я ухмыльнулась в ответ и мысленно поставила галочку напротив пункта «запомнить».

Спустя половину урока прозвенел звонок. Подростки поспешили выйти из кабинета, а я тут же побежала за тем странным парнем с сумкой на одно плечо.
— Эй. Ты всё-таки украл их.
— Да. Все знают, что я фортепианный маньяк, поэтому никто не дал бы мне их добровольно, — говорил он всё это на ходу, не оборачиваясь ко мне.
— Очень мстительный маньяк, — наконец я догнала его и теперь шла с ним наравне. Парень оказался не очень высоким, но не ниже меня. Его размеренные шаги говорили о том, что никуда он не торопится. Вот только шёл он к выходу из школы.
— В моих глазах так много пыли, что не видать мне ничего, кроме гнили и пустоши вселенской. Ты гниль, я пустошь, но мы далеки. Увы.
— Что это? Стихи?
— Нет-с, строки из книги, — он говорил таким громким и выразительным голосом, что ему стоило бы выступать на концертах или вести передачи. — Трудно жить в этом мире и притворяться непогибшим. Трудно быть писателем и притворяться музыкантом.
— Притворяться у тебя не очень выходит. Ты постоянно ходишь с тетрадью и записываешь туда что-то.
Он резко остановился и ткнул мне в щёку пальцем, словно хотел указать на меня рукой, но перестарался.
— Тш-ш-ш… — протянул он, двигая пальцем и будто что-то размазывая по моей щеке. — Оно тебя услышит.
— Что?
— Моё желание выпить. О нет… Оно уже здесь.
Он схватил меня за запястье и резко потянул за собой в сторону выхода. Самые сумасшедшие приключение всегда застают тебя врасплох. И сегодняшнее не стало исключением. На улице стоял ярко-зелёный джип. Видно, что старенький и дряхлый, но этим он был прекрасен. В моей жизни слишком много нового. Приятно видеть то, что проверено временем и всё ещё остаётся собой.

Поездка со странным парнем закончилась возле бара Dark Horse Bar & Eatery. Мы вышли из авто и зашли внутрь. Колокольчик над дверью зазвенел, предупреждая работников заведения о нашем приходе. В нос ударил приятный запах бургеров и каких-то непонятных салатов.
— Привет, большой Джек. Как жизнь? — громко заявил кучерявый, чьё имя я до сих пор не знала.
— Дерзаем. Тебе как обычно?
— Нет, чего-то послабее и на двоих, — он указал рукой через плечо, намекая на меня. — Я плачу́.

Бар был в стиле какой-то сауны и вызывал приятное чувство домашнего уюта, вот только всё портили светодиоды, превращающие милое заведение в какой-то клуб. Здесь очень много алкоголя и уже подвыпивших посетителей. На некоторых столах — кальяны, дымящие на всё помещение не такого уж большого размера. Мы сели за барную стойку: я — лицом к парню, а он — боком ко мне.
— Как тебя зовут? — спросила я, а он печально улыбнулся.
— Забавно. А ведь мы учимся в одном классе музыки уже не первый год.
— Ты мог заметить, что я не очень часто бываю в том ужасном месте. В школе в смысле.
— Заметил.
Клубная музыка разрывала барабанные перепонки, но это не убивало тёплую атмосферу. На часах всего около двенадцати дня, но здесь темно. Окна закрыты деревянными шторами, если это так называется.
— Так ты писатель?
Парень слегка улыбнулся, взял свой стакан и, легонько ударив им о мой, выпил содержимое. Так он представился.
— Как думаешь, что нужно для того, чтобы ручка впервые коснулась листа? — спросил он.
— Одиночество, думаю. Желание выговориться хотя бы бумаге, — я слегка засмеялась, но тут же заставила себя заткнуться, ведь, возможно, я была права.
— Почти угадала. Хотя, почему почти… — он нахмурился. — Так и есть. Боль. Она такая простая, но вместе с тем сложная, да? Откуда взялась — непонятно, когда уйдёт — да хрен его знает.
— Нет. Она простая, — я повернулась к барной стойке и взяла в руку свой стакан.

Она простая… Сначала винишь во всём себя, а потом весь мир. И уйдёт она тогда, когда тебе надоест быть собой, а миру надоест быть миром. И вот ты сидишь в хаосе. Ты — не ты, а скала, мир — не мир, а театр. Вот тебе и начало книги.
— Какая-то свинина смотрит на тебя, — хриплым голосом сказал кучерявый парень, указывая за спину. А указывал он на парочку тупоголовых качков с длинными бородами и грязными руками. Грязными не из-за пыли или земли с огорода, а из-за девушек, чьи юбки они лапали только что в туалете.
— Плевать, — это слово я запила алкоголем и поморщилась. С прошедшим Днём рождения, Эшли. Тебе семнадцать, ты прогуливаешь школу, отсиживая задницу в каком-то баре с каким-то парнем. А что, если он только что подсыпал в стакан снотворное?
— Плевать? А если я? Если я прямо сейчас захочу насильно потянуть тебя в туалет и трахнуть там, тебе тоже будет плевать?
— Не захочешь, — я засмеялась, опустив взгляд на свою руку. — Ты же… писатель, — наверное, последнее слово я сказал слишком грубо и громко, но парень никак это не воспринял. — Тебе слишком больно, чтобы причинять боль другим, разве нет?
— Так и рождаются монстры, — сказал он тихо и загадочно. Я сразу вспомнила про маньяка, что терроризирует Сент-Пол. Жнец был монстром, и, скорее всего, что-то повлияло на это.
— Но как морально убить того, кто убивает других? — этот вопрос я задала, думая совсем не про Жнеца. Про Тейлора. Только про него. Только про месть.
— Уничтожить то, во что он вкладывает свою душу. Или то, что от неё осталось. Уничтожь кто-то мои книги и записи — я точно пойду убивать, — он улыбнулся и дал знак бармену для второго захода.
— Книги…
В голове стали всплывать картинки того, как я сжигаю гитару и текста к её звучаниям. Это и есть его душа? Онговорил, что никогда не стал бы уничтожать мои рисунки, ведь это мой внутренний мир и уничтожить его было бы слишком просто. Действительно ли так просто?
— И завтра сломается тот, кто так привык ломать всех… — почти шёпотом произнёс русоволосый и выпил всё до дна.

*****

Я вернулась домой через несколько часов, застав интересную картину. Сосед сидел на бордюре возле дороги вместе с мальчиком и что-то там чинил в мотоцикле, но точно не возле того колеса, где я перерезала шланг. Тем временем белокурый ангелочек хлопал себя ладошками по коленкам и рассматривал небо, иногда интересуясь тем, что же там делает Тейлор. Я нахмурилась и тут же задалась вопросом. А как сильно к мальчику привязался взрослый парень, жаждущий впиться в чужую глотку руками? Как сильно он должен разозлиться, чтобы с таким же желанием смотреть на этого ребёнка? Хочет ли он причинить ему боль, как и мне, или действительно рад его компании? Билли, кажется.

Мальчик поднялся с бордюра. Похоже, ему надоело сидеть на одном месте и ждать странного темноволосого друга.
— Подай, — сказал ему Мёрфи и вытянул руку.
Мальчик оглянулся, поднял белую тряпку с земли и кинул её в парня. Я уверена на сто процентов, что он специально целился ему в лицо, куда и попал. Я засмеялась, но даже на секунду испугалась за Билли. Кто знает, на что способно настроение моего неуравновешенного соседа. Клянусь, если бы он поднял на него руку или накричал, я бы подошла к ним и влепила парню хорошую пощёчину. Но этого не произошло. Мёрфи замер, пока тряпка с его лица не спала на колени, а мальчик тем временем уже успел залиться смехом и несколько раз подпрыгнуть на месте.

Парень резко поднялся с бордюра, а Билли стал со смехом убегать. Похоже, Тейлор хотел дать мальчику хорошего пинка, но промазал и сам чуть не свалился на траву.
— Ах ты сопляк…
— Сам сопляк! Ха!
Дальше началось что-то, что обычно называют игрой в салочки. Помню, отец так же играл со мной, но постоянно проигрывал. Тогда я радовалась победе и считала себя самой лучшей, а теперь понимаю, что самым лучшим был мой отец. Лучше проиграть ради любимого человека и играть в эту игру снова и снова, чем отбить желание вообще чего-то добиваться. А вот игра у Тейлора и «сопляка» была совсем другая. Мёрфи не собирался поддаваться, вот только проигрывал по-настоящему. Дети очень шустрые. А я стою и удивляюсь, как парень ещё не запутался в своих длинных ногах.
Всё же он схватил мальчика за ногу и заставил того упасть на руки. Потом взял другую его ногу, и теперь блондин заливался смехом вниз головой, изображая газонокосилку.

Тем временем я уже дошла до своего дома и открывала дверь ключом. Всё хорошее кончается, так что теперь пора вернуться в дом, где навеки застыла мёртвая тишина. Никакого мяуканья, никакой шерсти. Ничего. Я выглянула в окно, ещё раз посмотрела на парня, чьё лицо было украшено действительно искренней улыбкой.

Ты заставил меня ненавидеть тебя, Мёрфи, а теперь заставляешь засомневаться в этом. Твой внутренний мир разрушен и без меня, но так хочется увидеть взрыв. Так хочется увидеть то, что видел ты, когда сидел на окне и наблюдал за мной. Интересно было смотреть, как погибла частичка меня? Каково было вонзать нож в тело моего питомца, а потом привязывать его к дереву? Каково теперь тебе касаться этими же окровавленными руками тела невинного чистого ребёнка, который даже не подозревает о том, какое ты чудовище? Чудовище… Твоё клеймо с рождения или со шрамом?

*****

Настала ночь, и всё утихло. Утихла злость, утихли фонари. Всё погрузилось во мрак и было заточено. Во мрак погрузилась и я, вот только заточение моё было не в клетке и даже не от кольца на безымянном пальце. Душа моя заточена одиночеством, а теперь — гневом. Ярость всегда считалась самыми тяжёлыми кандалами.

Я подхожу к окну пустого дома, оборачиваюсь по сторонам. Парень уехал вместе с мальчиком ещё несколько часов назад и не вернулся, так что настало время «сломать того, кто так привык ломать других». Я разбила окно большим камнем и залезла внутрь, поправляя одежду, чтобы не попали осколки. У Тейлора не так много денег, чтобы обзавестись сигнализацией, но откуда-то были деньги на такой дорогой мотоцикл. Откуда?

В темноте я вижу лестницу на второй этаж и, освещая путь фонарём, поднимаюсь по ней. Даже не хочу осматривать его дом и искать что-то кроме записей и гитары. До этого я заглянула в маленькую комнату, где в прошлый раз видела библиотеку, но стол, на котором тогда лежали текста песен, был пуст. Итак, я вышла в коридор на втором этаже. Отсюда идут две комнаты, одна из которых принадлежит Мёрфи. Это первая дверь справа. Я захожу внутрь, и тут же мне открывается вид на довольно узкую, но вместе с тем вместительную комнату с одним окном, широким шкафом и кроватью, заправленной в синее бельё. Здесь вообще очень много синего цвета и пахнет мужским одеколоном. Дешёвым, конечно, но приятным. И вот тут во мне проснулся Шерлок. Внизу не было так много личных вещей, как здесь. И первое, что мне захотелось увидеть — шкаф. Почему парень всегда носит всё чёрное?
Я открыла дверцу и увидела всё то, что и ожидала. Очень много чёрного. Чёрного, серого, иногда белого и синего. Даже одну красную клетчатую рубашку заметила и вспомнила про кучерявого.

Дальше моей жертвой стал комод. Там же должны быть фотографии, какие-нибудь блокноты, разный хлам и, может быть, школьные тетради. Сначала я хотела изучить кровать, но потом поняла, что, скорее всего, не увижу под ней ничего, кроме салфеток и каких-нибудь порно-журналов. У каждого холостого парня возле кровати есть эти богатства. Почему холостого? Потому, что я ни разу за месяц не видела, чтобы к нему приходила девушка.
Как ни странно, комод был пуст. Абсолютно ничего… Последнее, что меня привлекло — записи. Песни, песни, песни… Мне хотелось просить ещё и ещё. Это больной интерес, но будь у кого-то возможность прочесть мысли другого человека, он бы непременно это попробовал. Тут та же ситуация.

Красиво жить не запретишь.
Постой, что-что?
А ты живёшь?

Своим огнём не удивишь.
Ты не живёшь.
Ты тонешь. Спишь.

Проснись и пой.
Заткнись и спи.
На ключик свой
Ты дверь запри.
Приходит ночь,
Ты взаперти.
Давай, кричи,
Ведь я в пути.

Под тёплым ливнем и огнём
Мы ждём и верим, но умрём.
Мы ждём и верим и поём.
Настанет ночь, и мы поймём.
Настанет ночь, и мы умрём.
Под тёплым ливнем и огнём.
Мы умрём.
Мы умрём.

Глаза бегали по строкам, я пыталась остановиться, но тут же хватала в руки другой лист бумаги и читала до тех пор, пока не нашла какой-то текст, который даже разобрать не смогла. Он явно был написан на сильных эмоциях, либо в каких-то судорогах…

Ты не боишься, ты пугаешь.
Ты тьма.
Ты пепел.
Ты потерян.

Ты не ломаешься — ломаешь.
Ты гасишь свет
И закрываешь двери.
Верю.

Ты не болеешь, но страдаешь.
Ты парадокс.
Ты яд.
Ты погибаешь.

Ты не спасён и не спасаешь.
Ты тьма.
Ты пепел.
Ты пугаешь.

«Этот текст уже не мой, если ты успела его прочитать». Прости, Мёрфи, я лишила тебя всех слов, что были изложены тобой на бумаге. Я лишила тебя авторства у всего, что ты создал. Уже можно считать, что я стала такой, как ты?
Считывая всё с листа, я тут же рвала его на кусочки и раскидывала по комнате, чтобы сразу можно было увидеть следы преступления. И так снова и снова. А потом я взяла гитару… Она издала последний свой вздох и разбилась о стену благодаря моей злости. Она ударялась снова и снова, пока не превратилась в груду бесформенных деревяшек. Я оставила только один комментарий. И слова его были: «3:3» на обратной стороне последней песни:

И не простить, и не понять.
Гитары струны не унять.
И ни бежать,
Ни спать,
Ни верить.
И ни кричать,
Ни ждать,
Ни петь.

Хочу кричать, но мне не верят.
Хочу тонуть, но не дадут.
И жить хочу, но глупо верить,
От сигарет что раны заживут.

Счёт потерян был однажды.
Скоро сдохнет каждый
Дважды.
Умираю я от жажды
Видеть, как умрёте дважды.
Каждый
Каждый
Сдохнет дважды

Дважды.дважды.дважды.дважды.

________________________
В видео представлена песня Тейлора «Под тёплым ливнем и огнём» в моём исполнении. Не судите строго. Я не певица.