Той ночью я снова начал отвечать на звонки. После того, как я сексуально возбуждаюсь, я должен пойти в центр города и украсть что-нибудь. Не столько ради денег, сколько ради того, чтобы отвлечься. Это нормально. Соц.работница говорит, что это нормально. Это выход сексуальной энергии, говорит она мне. Это совершенно естественно. Ты находишь то, что хочешь. Ты следуешь за ним. Ты хватаешь его и делаешь своим собственным. После этого ты это выбрасываешь.

Тому, что я начал воровать, больше всего поспособствовала соц.работница.

Соц.работница называла меня классическим образцом клептомана. Она перечисляла научные труды. Мое воровство, сказала она, было для того, чтобы никто не украл мой член (Фенишель, 1945). Я воровал из-за внутреннего импульса, который я не мог контролировать (Гольдман, 1991). Я воровал из-за ухудшения настроения (МакЭлрой и др., 1991). Не имеет значения, что: ботинки, маскировочную ленту или теннисную ракетку.

Меня волнует лишь то, что теперь воровство не приносит мне прежнего чувства восторга.

Может, это из-за того, что я встретил Фертилити.

Или, может быть, я встретил Фертилити, потому что мне наскучила моя сексуально-преступная жизнь.

Кроме того, я не занимаюсь воровством в классическом, формальном смысле этого слова. Вместо кражи товаров с прилавка, я брожу по центру до тех пор, пока не найду чей-нибудь оброненный чек.

Ты приносишь чек в магазин, где он был выдан. Ты обследуешь магазин до тех пор, пока не находишь вешь, указанную в чеке. Ты носишь вещь по магазину какое-то время, а затем используешь чек, чтобы вернуть вещь и получить деньги. Конечно, это срабатывает только в больших магазинах. Лучше всего, если на чеке указано наименование товара. Не используй старые и грязные чеки. Не используй один и тот же чек дважды. Старайся не обманывать один и тот же магазин дважды.

Это так же похоже на настоящую кражу из магазинов, как мастурбация на секс.

Ну и конечно, в магазинах знают об этих проделках.

Другой вид жульничества — шоппинг с большим стаканом содовой, в который можно бросать маленькие вещи. Или еще способ: купить дешевую банку с краской, приподнять крышку и бросить внутрь что-нибудь дорогое. Металл не позволяет службе охраны просветить банку при помощи рентгеновских лучей.

Сегодня днем, вместо того, чтобы искать чек, я просто брожу и пытаюсь продумать следующую часть моего плана, как захватить Фертилити и сделать ее своей. Обладать ей. Может быть, выбросить ее. Мне нужно сыграть на ее ужасных снах. Для этого можно использовать наши танцы.

Фертилити и я танцевали почти до вечера. Когда музыка менялась, она учила меня основам Ча-Ча, перекрестному шагу Ча-Ча и женскому повороту под рукой Ча-Ча. Она показала мне основы Фокстрота.

Она сказала, что то, чем она зарабатывает на жизнь, отвратительно. Это хуже, чем что-либо, что я могу себе представить.

А когда я спросил, Что?

Она засмеялась.

Бродя по центру, я нашел товарный чек на цветной телевизор. Должно было быть ощущение выигрыша в лотерею, но я бросил чек в помойку.

Возможно, в танцах мне больше всего нравились правила. В мире, где все движется, есть твердые деспотичные правила. Фокстрот — это два медленных шага и два быстрых. Ча-Ча — это два медленных и три быстрых. Хореография, дисциплина, не предмет для обсуждений.

Это хорошие старомодные правила. То, как танцевать коробочным шагом, не будет меняться каждую неделю.

Для соц.работницы, когда мы начали общаться десять лет назад, я не был клептоманом. Первоначально у меня была маниакальная одержимость. Она только что получила диплом и все еще искала ответы в учебниках. Маниакально одержимые, сказала она мне, либо постоянно проверяют, в порядке ли их вещи, либо чистят их (Рахман amp; Годсон, 1980). По ее словам, я относился ко второму типу.

Правда, мне нравилось чистить, но всю жизнь меня учили повиноваться. И я лишь пытался сделать так, чтобы ее вшивые диагнозы выглядели правильными. Соц.работница говорила мне симптомы, а я прилагал все усилия, чтобы обнаружить эти симптомы в себе и позволить ей вылечить меня.

После маниакальной одержимости у меня был посттравматический стресс.

Затем агорафобия.

Затем панический страх.

Я иду по тротуару, делая один медленный и два быстрых вальсовых шага. Считаю про себя раз, два, три. Куда бы ты не посмотрел, среди голубей на тротуаре всегда валяются товарные чеки. Бродя по центру, я поднимаю другой чек. Он на товар стоимостью сто семьдесят три доллара. Я выбрасываю его.

Примерно через три месяца, после того как я впервые познакомился с соц.работницей, она обнаружила у меня раздвоение личности, потому что я не хотел рассказывать ей о своем детстве.

Затем у меня было шизотипическое расстройство личности, потому что я не хотел ходить в ее еженедельную лечебную группу.

Затем, поскольку она посчитала, что из этого может получиться хорошее исследование, у меня был Синдром Коро — это когда ты убежден, что твой член становится все меньше и меньше, и когда он исчезнет, ты умрешь (Фабиан, 1991; Ценг и др., 1992).

Затем она переключила меня на Синдром Дхат, при котором ты сходишь с ума из-за веры, что потеряешь всю свою сперму во время влажных снов и мочеиспускания (Чадда amp; Ахуджа, 1990). Это основано на старом индуистском веровании, что требуется сорок капель крови, чтобы создать каплю костного мозга, и сорок капель костного мозга, чтобы создать каплю спермы (Ахтар, 1988). Она сказала: не удивительно, что я был таким уставшим все время.

Сперма заставляет меня думать о сексе заставляет меня думать о наказании заставляет меня думать о смерти заставляет меня думать о Фертилити Холлис. У нас был, как бы сказала соц.работница, Свободный Союз.

На каждой нашей встрече она обнаруживала у меня новую проблему, которая у меня просто обязана была быть, и давала мне книжку, чтобы я мог выучить симптомы. Через неделю эта проблема у меня уже была.

Одну неделю — страсть к поджигательству. Одну неделю — нарушение половой самоидентификации.

Она сказала мне, что я эксгибиционист, поэтому через неделю я охотился за ней при свете луны.

Она сказала, что у меня расстройство внимания, поэтому я постоянно менял тему разговора. Я страдал клаустрофобией, поэтому нам приходилось встречаться во внутреннем дворике.

Бродя по центру, мои ноги делали два медленных, три быстрых, два медленных шага Ча-Ча. У меня в голове те же десять песен, которые мы слушали пол-дня. Я пропускаю еще один чек, можно сказать, пяти-долларовую банкноту на тротуаре, прохожу мимо нее шагом Ча-Ча.

Книга, которую соц.работница давала мне, называлась Диагностическое и Статистическое Пособие по Расстройствам Психики . Мы называли его ДСП для краткости. Она давала мне читать много своих старых учебников, и внутри были цветные фотографии моделей, которым платили, чтобы они выглядели счастливыми, держа голых младенцев или гуляя по пляжу в лучах заката, взявшись за руки. Для сцен страдания моделям платили за то, чтобы они вкалывали себе в руку запрещенные препараты или падали в одиночестве на стол, заваленный бутылками. В итоге соц.работница стала бросать ДСП на пол, и на какой странице он раскроется, такую болезнь я и попытаюсь изобразить через неделю.

И мы были вполне счастливы, занимаясь этим. Какое-то время. Она чувствовала, что делает успехи с каждой неделей. У меня был сценарий, говоривший, как мне играть. Это не было скучно, она придумывала мне очень много фальшивых предметов для беспокойства, и в итоге я не беспокоился ни о чем в реальности. Каждый вторник соц.работница ставила мне диагноз, и это было моим новым заданием.

В первый год нашего знакомства у меня не было достаточно свободного времени, чтобы думать о самоубийстве.

Мы проходили тест Стэнфорд-Байнет, чтобы вычислить степень старения моего мозга. Тест Векстера. Миннесотский Многофазный Вопросник. Многоосевой Клинический Вопросник Миллона. Вопросник Бека по Депрессиям.

Соц.работница выяснила обо мне все, кроме правды.

Я просто не хотел, чтобы меня исследовали.

В чем бы ни состояли мои настоящие проблемы, я не хотел, чтобы они были излечены. Ни один из маленьких секретов внутри меня не хотел быть обнаруженным и объясненным. О мифах. О моем детстве. О химии. Я думал: а что останется? Поэтому никакие из моих реальных недовольств и страхов никогда не появлялись на свет дня. Я не хотел избавляться ни от какой тоски. Я бы никогда не стал говорить о своей мертвой семье. Изливать свою печаль, как сказала бы она. Объяснять ее. Оставлять ее позади.

Соц.работница вылечила меня от сотни синдромов, из них ни одного настоящего, после чего объявила меня нормальным. Она была так рада и горда. Она выпустила меня на свет дня, вылеченным. Ты исцелен. Иди вперед. Иди. Чудо современной психологии.

Восстань.

Доктор Франкенштейн и ее монстр.

Это было достаточно опрометчиво для ее двадцати пяти лет.

Единственным побочным действием оказалась моя склонность к воровству. Чувствовать себя клептоманом было очень приятно, поэтому я не мог от этого отказаться. До сегодняшнего дня.

Гуляя по центру сегодня, десять лет спустя, я поднимаю еще один чек. Я выбрасываю его. После десяти лет избавления меня от недугов соц.работница не могла больше с ними возиться, поэтому я должен был танцевать Ча-Ча с какой-нибудь девушкой, чтобы даже моя хроническая склонность к воровству исчезла. Мой единственный настоящий психоз, в котором я так и не признался соц.работнице, вылечен незнакомкой.

А мы всего лишь танцевали. Фертилити говорила о своем брате и о том, как ФБР прослушивала его телефон, так что всякий раз, когда она говорила с ним, она слышала щелк… щелк… щелк… государственного магнитофона на заднем плане. Даже перед тем, как Тревор убил себя. Она знала, что он это сделает; это было в первом ее сне о будущем. Фертилити и я потанцевали еще немного. Затем ей надо было уходить. Затем она пообещала, что на следующей неделе, в следующую среду, в то же время, на том же месте, она будет там.

Сегодня, от фонаря к фонарю, я иду шагом фокстрот. В мозгу у меня звучит вальс. Память о Фертилити Холлис осталась у меня в руках и лежит на моей груди. Так я возвращаюсь домой. Наверху телефон уже трезвонит изо всех сил. Возможно, это шизики, параноики, педофилы.

Был там, хочу сказать я им. Делал это.

Может, это Фертилити Холлис хочет поговорить о том, как она танцевала со мной сегодня. Готова рассказать мне второе впечатление обо мне.

Может, она расскажет мне по секрету, чем же таким ужасным она зарабатывает деньги.

Весь путь от двери лестничной клетки я бегу, чтобы ответить на звонок.

Алё.

Дверь квартиры все еще открыта за моей спиной. Рыбку надо покормить. Шторы до сих пор открыты, а снаружи уже почти темно. Кто угодно может видеть, что у меня тут.

Мужчина на другом конце линии говорит: «Посвяти служению всю свою жизнь».

Я автоматически отвечаю: Возблагодарим и восславим Господа за день трудов наших.

Он говорит: «Пусть наши усилия помогут всем окружающим попасть в Рай».

Я спрашиваю: Кто это?

А он говорит: «Умри только тогда, когда закончишь всю свою работу».

И вешает трубку.