Телефон зазвонил в полночь. Я расслабленно лежал на диване и смотрел телевизор, мысленно посылая молитвы в небеса, чтобы до завтра меня никто не беспокоил. Внезапно нахлынувшая ленивая хандра не позволяла мне даже сменить позу, разогнув затекшие ноги и выпрямив спину. Но преступность, к сожалению, держит статистику, предоставляя очередной глухарь в виде кражи велосипеда или наипротивнейшие пьяные разборки. И я, бурча под нос все известнейшие мне проклятия, закидываю в рот остатки холодной яичницы, закусываю коркой хлеба и с недовольной усталой гримасой семеню с четвертого этажа хрущевки вниз к старенькой Ниве.

Два служебных УАЗика уже стояли во дворе пятиэтажки, рядом с подъездом переминались с ноги на ногу двое сержантиков, то и дело теребя ствол автомата. Сонным "Здравья желаю!" они проводили меня в дом. Вид грязной лестничной клетки с обшарпанными стенами не прибавил во мне энтузиазму, а причитания соседей, обступивших вход в нужную мне квартиру, вызывали, мягко говоря, одно раздражение. Впрочем, все как всегда.

— Здорова, Петрович, — встретивший меня низенький и толстопузый Толик, мой товарищ по оружию, крепко пожал мне руку и провел в комнату, где, собственно, все и случилось. — Шалигина Таисия Степановна восемьдесят четвертого года рождения, проживающая на улице Ленина дом сто три, квартира восемнадцать... Короче, здесь, — он протянул мне паспорт женщины, — убита в ходе ограбления предположительно обычным кухонным ножом в область живота. Обнаружена соседкой, которая услышала крики и решила проверить.

Я провел рукой по волосам, осматривая разгромленную комнату. То, что здесь было ограбление, сомнений никаких: повсюду разбросанные вещи, настеж открытые шкафчики, перевернутые стулья. На полу лежало накрытое простыней тело убитой.

Я прошелся по всей квартире: Таисия по всей видимости жила одна, ведя скудное существование. На стенах в спальне висели ее фотографии из молодости и... на одной из них был и я.

Мы вместе учились в школе. Она – красавица, отличница, активистка. Я – разгильдяй и троешник. Все как полагается. Не трудно догадаться, что я был в нее влюблен примерно класса с восьмого. Обычная подростковая симпатия переросла в огромное чувство, что заглотило меня в глубокий омут, из которого я так и не смог выбраться. Конечно, для всех это осталось тайной за семью печатями даже по окончании школы. Я просто не смог ей признаться, опасаясь отказа.

Я вернулся к трупу, собираясь взглянуть на нее, но что-то остановило: то ли опасался увидеть ее чересчур постаревшей, то ли не хотел встретить страх в ее глазах. Да, какая разница?

Наработанный с годами иммунитет к подобным происшествиям и стрессоустойчивость не давали слишком сильно бунтовать чувствам. Хотя что-то до крайности гадкое все же плескалось в моей душе, мешая спокойно дышать. На прикроватной тумбочке я нашел старенький потрепанный годами синий блокнотик, который оказался ее дневником. Моя фотография, на которой мне было около семнадцати лет, лежала прямо между первыми страницами, где аккуратными буквами были написаны признания в любви. Для меня. А на последнем листе уже совершенно другим почерком, взрослым, надпись: "Сегодня мне исполнилось тридцать лет, а я до сих пор не могу забыть тебя".

С самыми скверными ощущениями я уезжал из этой квартиры. Никогда особо у меня не было мечты или заветной цели, но сегодня я пообещал себе, что обязательно отыщу этих тварей.