Четвертый. Вот уже четвертый день эта поражающая меня одноглазоручка выдавала свои совершенно ненормальные и совсем небезопасные трюки, и я уже не представляла, что может быть безумнее предыдущего. Я имею ввиду... ее признание. Пришла нежданно-негаданно, заявилась как ни в чем не бывало, да ещё и в чувствах призналась платонических... А мне-то что прикажете делать?

Давно я так не лежала в кровати и думала про свои вдруг встрепенувшиеся от волнительной судороги внутренности. Обычно мой день пролетал как-то незаметно и не очень-то интересно — только пустота внутри время от времени заявляла о себе урчащими завываниями маленьких пожирающих рыбок в кипящем супе желудка, и я старалась наполнить её чем-нибудь — едой, например. Огурцом, морковью, баклажаном... А мой метаболизм только и поддразнивал меня — именно по его вине я не толстела так сильно, чтобы следить за каждой съеденной калорией.

Но как теперь убрать это волнующее меня нечто, вызванное Иеремией? Оно не в животе и даже не во мне самой, но странным образом ведёт меня к совершенно недопустимым мыслям — постыдным, нелепым, глупым, подобно поступкам сестры, но с одной лишь поправкой «своеобразным» (если ее действия вообще таковыми можно назвать). Хоть она и повзрослела, а ее странности или, по-другому, особенности характера так и не ушли. Раньше она стояла на недосягаемом расстоянии от меня, но сейчас я чувствую, как могу попробовать дотянуться, пока есть эта малейшая возможность.

— И что же у тебя в голове творится? — сказала я, произнося мысли вслух.

Но самое главное, что теперь у меня? Обжигающие, но такие восхитительные эмоции как рукой сняло после хорошего сна, однако приятное послевкусие на кончике языка осталось. Плохое, к сожалению, тоже.

Вдруг я услышала тихий стук в дверь, и мне пришла весьма нелогичная и трусливая мысль притвориться спящей. Как же это так — прячусь в собственном же доме! А что поделать, когда одни только думы о ней вызывают болезненную дрожь по всему телу после вчерашнего?

Итак, дверь открылась, вошли. Шаги, шаги... хмыкание? Шуршания становились всё отчётливее, каждая произведенная небрежными шагами нотка. Я нутро чуяла ее присутствие — близкое, даже интимное. Мне жуть как захотелось рассмеяться со всей этой дурацкой ситуации. Я терпела, сдерживалась, старалась и…

— Ох, доброе утро, — вздрогнула сестра. — Ты чего так пугаешь?

— Доброе, — сказала я, не прекращая посмеиваться и улыбаться.

— Смешно тебе... — ни капли не обижаясь мягко улыбнулась в ответ Иеремия, покачав головой.

Видок у нее был... необычный. Вроде также безвкусно одетая, но... ее железная рука почему-то отсутствовала. В животе странным образом закрутило воронкой, отнюдь не вихрем бабочек. Я очень резко и брезгливо реагирую на такие вещи — всякие хронические болезни, дефекты и прочее, чуждое здоровому человеку. Вместе с непонятным чувством меня огрел стыд. Как же так получается, что сестра принимает мою чудовищную сущность, а я в ответ и посмотреть на нее не могу, чтобы не скривиться?

И я нервно вскричала, как бы изображая радость.

— Случилось что-то хорошее? Ты сегодня навеселе.

— Хорошее? — задумалась я, сгустив брови. — Может быть. А что-то не так?

— Наоборот. Радость на твоём лице видеть приятнее всего, — тепло посмотрела Иеремия и села на кровать рядом. — Ну как спалось, Лилит?

— Хорошо. Отвар, к слову, немного помог, — вспомнила я, отводя взгляд.

Сестра была особенно заботлива сегодня и уже с самого начала дня уделяла мне внимание, которого я сначала сторонилась. Не то, чтобы я сейчас была против, но ее присутствие в любом случае не давало мне покоя. Она же, напротив: сидит такая, купается в солнечном, совсем не согревающем лучике, и довольствуется одной лишь узородованной на лице радостью, невиданной песнью отзывающейся изнутри. Теперь не появляется и мысли о том, чтобы выгнать ее поскорее, а только интерес, вдруг воплощённый в действие:

— А где твой протез, кстати? — спросила я.

Иеремия замерла, глянув на то место, где должен был быть механизм, да так, словно очки свои на лбу нашла.

— Точно, надо бы поставить, а то я тебя пугаю. Подожди, — она попыталась встать, а я её остановила, схватившись за подол ее юбки. — Что такое?

— Мне просто интересно, — начала я неуверенно и от волнения быстро села перед ней в недоделанной, распущенной я бы сказала, позе лотоса, — как выглядит твоя рука без протеза.

Иеремия показалась мне в этот момент растерянной, но не смеясь, а пугаясь, смотрел ее единственный глаз на меня.

— И зачем же... тебе туда смотреть, Лилит?

Я и сама себя спрашивала это.

— А вот просто хочу. Так ты дашь или?..

Голова ее повернулась в неловком молчании, прежде чем она, задернув рукав, оголила свою конечность с такой скованностью, будто это для нее что-то интимное. Но я понимала ее — видеть такое не каждому приятно, и сестра думала также. Ее конец был несуразно обтянут кожей, образую некрасивую и неизящную палку с парой отверстий для игл протеза. Так все это было небрежно, оторвано, что-ли…

— Я могу дотронуться? — прошептала я и почувствовала, как в горле пересохло и заперчило.

— Конечно. Только аккуратно, — разрешила она, кинув беглый взгляд в мою сторону.

Я аккуратно приблизилась к её надплечью. Руку её так обожгло, что пришлось прибегнуть к ампутации — клетки просто отмерли, белок выгорел. И всё это ради безуспешной попытки спасти, ради великой любви. Такая уж она великая, если причиняет такие страдания? Вечные страдания.

Я попыталась дотронуться до её конечности, потом гладила её шершавую кожу и, дойдя до конца, попыталась изобразить, что мой палец скользит по целой руке. Я только хотела попытаться принять ее изъян, желала не бояться ее несуразности, непохожести, жаждала быть благодарной ей, в конце концов. Но, похоже, что-то внутри все равно требовало завершенности, нормальности и трепещало, беспокоилось, лишь бы поскорее закрыть глаза, спрятать это безобразие! Иеремия внезапно вскрикнула, пронзительно, оглушающе, как кричат больные вороны или скулят раненые псы.

— Ч-что случилось? — забеспокоилось моё сердце, и я отстранилась. — Я что-то сделала не так?

— Ну... не совсем, — пищала сдавленно она, кривясь от боли. — Всё дело в моей голове, это больше психологическая реакция организма, чем физическая. К-когда я или кто-то даёт мне иллюзию, что рука цела, мозг посылает нервные сигналы мне... Грубо говоря, можно считать, что моя рука даже существует, т-только её очень больно трогать...

Я аккуратно положила свою ладонь ей на другое плечо и погладила, пытаясь успокоить.

— Да, я что-то слышала об этом. И я... не хотела…

— Ничего-ничего, ты ведь не знала. К тому же, — выпрямилась она, выпрямила свое лицо от морщин, — от этого нет лекарства. Я долго лечилась, и ощущения даже уходили на некоторое время, но всегда возвращались. Мне проще свыкнуться, нежели продолжать тщетные попытки.

Поразительно. Насколько же это правильно и честно просто так испытывать боль? Я никогда и не думала по-настоящему о том, что чувствует моя сестра от этой травмы. Не знала о ней многого. Мы... были словно чужие люди друг другу. Злые и чужие.

— Когда ты чувствуешь боль? — спросила я.

— Периодически. Я стараюсь скрыть это от других, чтобы не пугать их.

— Надо было сказать мне! — возмутилась я.

— Да тебе скажешь, Лилит, — улыбнулась она сквозь боль. — Тебе и слова-то прошептать нельщя, как ты злишься или ворчишь на меня. Ты приучена всегда всё делать поперек или по-своему, глупо ожидать от тебя попытки выслушать мое нытье.

Что-то стыдящее и вязкое сидело в горле, желая вырваться в самой неожиданной форме. Я напряглась и сглотнула.

— Насколько это больно? — продолжала спрашивать я.

— Как если бы тебе забивали иглы в руку. Тысячи игл. Признаюсь, иногда это... — Иеремия остановилась и её лицо оказалось вдумчивым, страшно вдумчивым, страшным... нет, пугливым! — Иногда это невыносимо даже для меня, — выдохнула она облегчённо. — В любом случае, мне остаётся только терпеть.

Разве я могла сказать ей что-то в поддержку? Я просто трусливый ребенок, наблюдающий за избиением матери отцом. Электрическим разрядом подлое чувство вины парализовывало меня в такие моменты.

Я не понимала тебя, даже не пыталась. Только свое личное на уме, а о других я и не думала. Даже сейчас, когда есть событие и возможность, я не могу. Что-то останавливает меня, и мне остаётся только крикнуть внутри себя от безысходности, наказать себя за собственную никчемность.

— А... глаз твой тоже болит? — спросила я, спрятав руки за спину.

— Ну...

— Не ври! — внезапно цыкнула я и тут же заткнулась встревоженно.

Иеремия, впечатленная моим номером, спокойно и доброжелательно принялась разъяснять мой вопрос. Было похоже, что ей это не очень понравилось. Хотя погодите...

— Он болит не так часто как рука, — сказала сестра, а потом необычайно подмигнула мне и загадочно произнесла. — Но я, бывает, вижу призраков.

По моему телу пробежались мурашки. Я попыталась взглянуть на неё серьёзно. Она серьезно?

— Ты серьёзно?

— Я серьёзно, — продолжала она, играя в таинственного рассказчика, перебирая пальцами. — Мне иногда мерещится всякое — несуществующие предметы, картинки, образы, даже люди. Это так забавно...

— Вот уж развлечение, — фыркнула я нервно. — Я бы уже давно глаза себе выколола. Это ведь пугает!

— Мне тоже поначалу так казалось, а потом я привыкла. Это как встретить страшную фею во снах, а потом даже радоваться тому, как она создаёт милых уродцев, с любовью трущихся о твою ногу. Дело привычки.

В животе предательски что-то очень громко и неприлично пробурчало. Сестра посмотрела на меня, умиляясь с моей нелепой рожи, и сказала:

— Ты тут голодная, а я тебя мучаю своими страшилками. Пойдем, я тебя покормлю.

Она вышла, и я со скрытой внутри радостью поспешила за ней, напялив поверх немного одежды, а то сегодня было как-то холодновато. Мы кушали вместе, вернее, я ела в ее компании. Похлёбка была сегодня особенно вкусной, что тарелку хотелось вылизать. Может, эта фирменная чистичка души Иеремии помогала?

Она посматривала на меня, сидя напротив, и это немного льстило. Словно я известный критик, снизошедший до тарелки обычной хозяйки... И уронивший вилку, только лишь попробовав тот самый первый кусочек рататуя на том самом корпоративе...

— С тобой все в порядке? — забеспокоилась сестра.

— Да-да, — быстро помотала головой я и подобрала прибор. — Не переживай, все в порядке. Просто задумалась.

А ведь она умеет обращаться с одной рукой по хозяйству. Я то и со своими двумя так не смогу. А будь у нее две руки? Страшно представить этот блеск по всей моей комнате... Но такого никогда не будет. Сестра — стопроцентный инвалид, и ей всегда будет трудно, даже смирись она со своей судьбой.

— Слушай, — сказала я, облизав губы. — Ты ведь хлопочешь по дому много.

— Не сказала бы, что много, но больше, чем у себя, — призналась Иеремия. Чтож, это звучало немного упрекающе...

Я только хотела предложить ей свою помощь, как меня тут же словно огрело ледяной водой. Так неприятно было, холодно. Неужели я хотела снова испытать это неблагодарное ощущение, добровольно наказать себя? И ваза почти упала, и вот-вот разобьётся вдребезги моя надежда. И сестра... вдруг, внезапно и как невзначай ловит ее со своим утешительным: "фу-ух".

— А ты что, хочешь помочь мне? — спросила Иеремия, прищурившись.

— Я... думаю над этим.

— Удивительно, — с восторженной напыщенностью произнесла она, прислонившись своей рукой к улыбке.  — Даже такая лентяйка вдруг проявляет энтузиазм в отношении чистоты. Мне и правда приятно такое слышать от тебя.

Внутри меня разлилось приятное чувство сладчайшего коктейля, но мне совсем не хватало смелости и наглости, чтобы поделиться им с кем-либо.

— Интересно, что сподвигло тебя на такое?

Да, я знаю. Лилит и уборка — ну что это, если не комедия? Вчерашний день это ярко показывает. Однако желание стать не только полезной, но и благодарной не оставляло меня. Совесть бывает надоедлива.

— Неважно, — отвернулась я, ковыряясь ложкой в своей уже пустой тарелке. — Просто захотела помочь.

— Твоя доброта льстит мне. Но я не могу принять твою помощь. И дело даже не в том, что это уборка для тебя дело... травмоопасное, — довольно усмехнулась она, состряпав вытянутую лисью морду — ни стыда, ни совести. — Просто ты ведь сегодня занята. По расписанию у тебя уже совсем скоро начнется...

— А ты откуда знаешь? — быстро спросила я.

Сегодня и правда тот день, когда мне надо снова работать.

— А, точно, — вспомнила я. — Ты же моя... фанатка.

— Громко сказано, — возразила сестра. — Скорее, это просто интерес к увлечениям моей сестры и последующее восхищение ее таланту.

Официально сказано.

— Когда ты говоришь обо мне в третьем лице, то это жутко... — промолвила я и, встав из-за стола, принялась мыть свою тарелку. — Но я действительно хотела помочь.

Я сказала это тихо, чтобы шум воды смыл все звуки с моего языка. Не стоило и произносить таких слов вслух, однако мне хотелось, жуть как хотелось.

— Ты можешь мне помочь.

Я досадно усмехнулась и в то же время обрадовалась ее непревзойденному слуху. Во мне кипело такое противоречивое ощущение разрывало четвертованием, словно ангел и демон с моих плеч не то, что пытались победить, соблазняя меня на добро и зло, но уже сами дрались между собой, устав ждать моей решительности. Брат с братом.

— Но потом, — тут же добавила сестра. — У меня есть к тебе дело.

— И... что это за дело?

Она подозвала пальцем меня и направилась в ванную комнату. Я вошла за ней и увидела тазик, наполненный мутноватой жижей, рядом стояла бутылочная химия, синие губки и лежали пара капель расплесканной воды. Но самое интересное, что в этой воде плавало мое белье...

— Отстирывать вручную, признаюсь, проблематично, с моим-то протезом. Обычно я использую пятновыводитель для этого, но у тебя в этом плане шаром покати, — сказала представительно сестра.

Это какой-то… позор.

Я опустила руку в воду и, выжав свое тряпье, скомкала его и положила себе в руку, краснея.

— Тебе не стоит... — говорила я сдержанно, — заходить так далеко в уборке. Я все понимаю, но это слишком.

Я терпеливо направилась на выход.

— Эй, куда ты их понесла? Они ещё не отстираны, — возразила сестра.

— Я сама позабочусь о своих трусах... — проговорила я медленно и предупреждающе, когда она потянула свои ручонки ко мне. — Лучше скажи, зачем мы сюда пришли. На белье мое посмотреть?

— Зачем мне на такие пошлости смотреть? — фыркнула Иеремия. — Ниточки, да верёвочки.

— Иеремия, вот не надо мне тут...

— Я лишь хочу сказать, что у тебя нет элементарной бытовой химии! — сказала быстро она, оправдываясь. — Уж молчу о том, что холодильник практически пуст...

Но все ещё волновал тот вопрос. А что она ещё такого трогала у меня, находила?.. Я начала понимать, что не держала свою сестру под контролем, вернее, не позаботилась о тех вещах, который должны были быть неприкосновенны в буквальном и переносном смыслах. Сложно представить, чего эта Иеремия ещё видела или делала...

— Ты меня слышишь?

— Да-да, — очнулась я и быстро вышла из комнаты.

Нет, не смогла. Сестра остановила меня, схватив за руку, а потом обошла меня и предстала передо мной как муза, решившая вдруг сыграть на моих струнах души своим... жалостливым взглядом.

— Ты обиделась на меня, да? Ну конечно обиделась! Но я не хотела доставить тебе неудобства, правда. Признаюсь, всё-таки прикасаться к твоему белью было лишним, — тяжело вздохнула она, сожалеючи. — Я желала помочь, но, видимо, перестаралась.

— Это все не так.

— Ну как же не так? Тогда скажи мне настоящую причину.

Я молчала. Не нашлось не единой выдумки из моей головы, которая показалась бы мне достойной отмазкой.

— Лилит, — сестра подошла ко мне ближе. — Прости меня. Я и правда ошиблась. Мне совсем не хочется ссориться с моей любимой сестрой, только не сейчас. Когда ты вдруг перестала отвергать меня...

Дотронувшись до моего плеча, Иеремия наклонила меня к себе и легонько прижала. Совсем ненавязчиво, даже по-дружески как-то. Недолго. В этот момент она не могла найти и слова, а я стала не в состоянии оторвать от нее взгляда. Что-то… очень хорошее произошло между нами. То, что заставило забыть недавно произошедшее совсем на мгновение.

— Ладно… — сказала я тихо. — Пойду я тогда.

Иеремия кивнула и всю дорогу сопровождала меня своим всевидящим оком до самой двери. Я и сама на нее косилась как-то странно и даже ненормально. Она не вызывала во мне подбитого чувства гордости или... стыда? Какого другого ощущения? Однако  вся эта ситуация вдруг стала такой неоднозначной и необъяснимой. Некомфортной для меня.

Поворачивая ручку двери, я в последний раз вспомнила ее, а потом с минуту завороженно смотрела на старательно подкупающее лицо — своей мягкостью, нежностью, любовью. Да, я начала видеть в нем любовь, незаметную для меня раньше. Наверное, потому, что никто так на меня и не смотрел, как ты.

— Зови, если что понадобится, — крикнула я напоследок так тихо, что, возможно, сестра и не услышала. — Я из своей комнаты никуда не уйду.

— Замётано, — улыбнулась сестра мне в спину, и дверь скрыла все, что извне.

Итак, музыка... С нею я забывала, порой, что все вокруг шевелится, а за окном взрывы, крики... на большом билборде. Вот уж событие, так событие! Что самое интересное, я даже не ходила на перерывы, мой организм как-то приспособился отодвигать и естественные потребности в угоду этому непростому хобби. Но это не страсть, как можно подумать, а лишь слепая рутина. Я привыкла к музыке, мозг привык к музыке, да и зрители мои, похоже, судя по недовольствам в комментариях по поводу моего отсутствия в день приезда сестры. Хотя это ведь я разрушила их ожидания? А что, если и мне запретить играть? Сойду с ума или нет?

Глупость какая. У меня нет такой зависимости. Я это поняла по мыслям столь навязчивым — от внезапной симпатии сестры до того извечного вопроса о смысле жизни — что мне пришлось ошибаться и фальшивить, чего у меня обычно не бывает. Хорошо, что Иеремия не видела этого позора... Всего-то лишь слышала с вероятностью на процентов так на восемьдесят. Люди, конечно, все ошибаются, но совсем не такой игры хотят слышать мои слушатели. Им плевать, что я могу часами хорошо и даже отлично играть. Они будут гоготать, улюлюкать, возмущаться только одной секундой "не такого уж и хорошего" исполнения. Потребители, что с них взять. Суровая реальность. Жизнь вообще такая сложная штука, вот в детстве было просто, когда родители ещё были живы, разумеется. А сейчас? Убирайся, готовь, ещё попробуй не умри от ментального опустошения и деградации. Я так это всё не люблю...

В дверь постучали. Я сразу же как с цепи сорвалась, прямиком к двери. То ли от скуки, то ли желания большого, чем "это". Из-за проема мне сразу показалась Иеремия и шепотом спросила:

— Слушай, я тут...

Но не успела она договорить, как я сразу вытолкала ее наружу и вышла вместе с ней, громко захлопнув дверь.

— Я же тебя не потревожила? — спросила сестра с надеждой. — Хотя потревожила ведь...

— Все нормально, — уверяла я. — Лучше расскажи о своей проблеме. Зачем меня побеспокоила?

Она мне сразу поведала о том дне, когда мы убирались в комнате. Не очень приятно вспоминать, конечно, наделала я там делов знатных. Но суть была не в этом. Какая-то важная для ее уборки вещь оказалась забыта у меня там, за дверью. Я могла бы, конечно, принести ей то, чего она хочет, но как бы это выглядело? Тем более, у меня совсем нет времени ее выискивать. И тогда ко мне пришла в голову мысль невероятная, чего я сама от себя не ожидала. Я могла впустить Иеремию внутрь, чтобы ей... не было скучно. Или что-то вроде этого. Её же так восхищает моя игра, как она говорит... Ничего же страшного не будет, если сестра просто посидит, а я перед ней немного повыделываюсь?

— А может ты просто зайдешь со мной? Я имею ввиду, что ты могла бы посидеть и послушать.

Будет ли хорошей идеей вот так просто взять, впустить ее к себе? Но, по крайней мере, я смогу избавить ее от работы, к которой она так крепко прилипла. Нечего сидеть и чахнуть за этой хозяйственной рутиной.

— Ты хочешь пригласить меня к себе в гости? Это было бы мило с твоей стороны, — обрадовалась она.

Сработало. И ведь нужно было всего-то перевернуть ситуацию вверх ногами — если не я буду работать, то пусть и не она!

— Ну тогда чего ты ждёшь? Приходи, — весьма гостеприимно распахнула дверь я и вернулась на сцену.

Иеремия неуверенно вошла вместе со мной. Рука моя так торжественно поднялась, словно рядом стояла королева.

— Вот, друзья, моя сестра, — провозгласила я, наблюдая за абсолютно тупыми шуточками в адрес моей гостьи. — И никакая не мать, не девушка и не транс-бойфренд! Вы что, совсем из ума выжили? А за шутки про вилку буду применять санкции — перманентный бан!

Но пока я тыкалась в экран, то краем глаза заметила Иеремию, еле сдерживающуюся, чтобы не рассмеяться.

— Чего смешного-то? — смутилась я.

— Да так… — она сделала финальный смешок, прикрыв рот рукой и с выдохом немного успокоилась. — Просто ты такая забавная, когда злишься. В тебе прям экспрессия, игра. Я думаю, ты стала бы хорошей актрисой.

— Да ладно тебе, — смутилась я ещё больше, махнув неосознанно рукой. — С чего ты взяла?

— У тебя талант в музыке. А талантливый человек талантлив во всем.

Получается, что человека без таланта тогда ждёт крах во всех начинаниях? И только сила и великое упорство поможет ему в этом нелёгком пути? Разве это справедливо? Я не верю всем этим сказкам.

Иеремия подошла ко мне и поприветствовала всех. В чате воцарился полнейший хаос — кто во что горазд. Мне совсем не хотелось, чтобы ей грубили или как-то оскорбляли. Почему-то я от этого неимоверно злилась, да что там, и на острые словечки в свой адрес реагировала. Это моя слабость. Я пока ещё не научилась быть твердой, как камень, впитывать в себя всю темную сторону Интернета. У каждого творения, у каждой личности найдутся противники, недоброжелатели. Нужно просто не зацикливаться на пустой критике и стараться слушать только тех, кто вместе с плохим может сказать и хорошее. Это ведь так просто, не так ли? Для меня — нет. Мне проще выдавить себе глаза, чтобы не видеть этих быстробегущих строчек, запрограммированных вызывать во мне один только вирус злого робота. Быть равнодушной невозможно.

"Интересно, передается ли талант по наследству? Не хотите проверить? Тогда на сцену, сестры!" — высветился заголовок сообщения, осыпав меня невероятным испанским стыдом.

И тут я присела. Это была... импровизация. Иеремия внимательно посмотрела сначала на высветившееся сообщение и, кажется, поняла все без инструкций. Да не сможет она этого ни за что!

— Вздор. Ещё бы кота заставили танцевать. Это возможно, и в то же время трудновозможно. Не надо такое присылать... — распиналась я перед слушателями и обратилась к сестре. — Правильно я говорю?

Но я не нашла в словах поддержки.

— Лилит, я была бы польщена тем, что имею честь выступить с такой звездой как ты, — ответила она, подмигнув мне.

Я быстро повела ее в угол, подальше от лишних микрофонов. Нам нужно поговорит с глазу на глаз!

— То есть ты реально хочешь принять вызов? Ты же представляешь, что это значит, — приглушённо и при этом отнюдь не спокойно говорила я, пытаясь убедить ее.

— Да, конечно. И все же мне хочется это сделать. Я не хочу разочаровывать ни тебя, ни твою аудиторию. Тем более, я думаю, что это будет интересно.

И снова жертвует собой... Да что ты будешь делать!

— Иеремия, — сглаженным тоном начала я, глядя на ее загоревшиеся щеки, на играющий с огне зрачок. — Мне тоже не хочется, чтобы ты была целью для насмешек. Я понимаю твой энтузиазм, но давай ты... подумаешь хорошенько?

— Я уже все решила, — сказала она уверенно и решительно, положив мне руку на плечо вместе с той ответственностью, что мне придется нести.

Я тяжело вздохнула и с нервными подёргиваниями своей правой ноги уселась на кресло. Я все думала, как устроить так, чтобы все получилось? У сестры неплохой голос. Значит используем это. Будет петь вместе со мной. Правда... микрофона у меня второго нет. И нет, за инструменты я ее не поставлю! Иных вариантов я не представляю...

Итак, все готово к представлению. Неплохо было бы не перегружать свою музыку сильно — быстро накидать ведущие аккорды вместе с ударными, слова к ним, а там уже и басы, и подкладки и прочее, прочее подтянется. Главное, не выпендриваться, чтобы Иеремия вообще могла разобраться и понять меня. Кстати, неплохо было бы подозвать ее к себе и обсудить план.

— Ты мне будешь подыгрывать и подпевать, — прошептала я ей, вдали Большого монитора. — Будем выступать дуэтом. Просто пой вместе со мной. Слова будут несложные. Обещать ничего не обещаю, это импровизация, тем более, ты сама согласилась.

— Я понимаю, — кивнула она уверенно. — Постараюсь на все сто.

— Да уж, ты постарайся.

— Если что, ты можешь довериться мне в плане вокала. Я тоже могу придумать что-нибудь.

Я взглянула на нее не то, что удивленно, несерьёзно скорее.

— Чего-чего? Вот самоотверженности лишней мне тут не надо.

— Ты так недооцениваешь меня? — вдумчиво проговорила сестра и посмотрела в пол. — Лилит...

— Так, всё, ты меня услышала.

Она хотела мне что-то добавить, но тут уже угомонилась. Ох, ну и морока же... Как я могу вообще довериться ей, какой-то незнайке? А вдруг что-то пойдет не так? Нет-нет-нет, это будет позором не только для меня, но и для сестры. Мне не очень-то хотелось, чтобы потом трансляция разошлась на тупые приколы и мемы. Серьезно, что за идиотское общество, выставляющее людские ошибки на посмешище?

Я спокойно выдохнула и подошла к своей клавиатуре. Лучше всего было начинать с лёгкого интро, поставить его на репит и развивать в полноценную песню. Вообще композиционная часть не сказать, что сложна, как кажется, на восемь секунд насочинять основной мотив, думаю, каждый сможет. Гораздо труднее сделать качественную оранжировку, растянув эти восемь секунд в три-четыре минуты, да ещё и текст связный написать. Ну да ладно, я же собаку на этом съела, чего переживать? И правда, зачем?

Я, поглядев на Иеремию, крепко сжимающую микрофон, решительно подняла пальцы вверх и ударила ими по клавишам, задавая первый мотив. Я выбрала необычный синт — что-то космическое и классическое одновременно, прошлое и будущее, напоминавшее своим слиянием игрушечный орган.

Сразу же предстал образ — моя роль капитана корабля, плывущего на своем судне по бескрайним просторам одинокого космоса. Казалось, что я давно сбилась с пути в бесконечной пучине темного ничего, только звёзды за тысячи световых лет блекло светили мне из окна иллюминатора... Я, окруженная черным, начала не то, чтобы петь, но больше говорить. Мое внимание было сосредоточено на управлении кораблем, переключениями и нажатиями всяких клавиш и приборов. Чем громче и сильнее я изливала песнь, тем быстрее летел мой победоносный фрегат — таковы правила и чувства этого мира.

И тут я услышала ее... Ах да, мою помощницу, стоящую рядом, которую я взяла с собой совсем без опыта и знаний на чистом авансе. Или глупости. Но ей удавалось быть полезной, помогая мне петь и вести корабль. Совсем невзрачная и практически беспомощная...

Но каково было мое удивление, когда она не повторяла, не помогала, но начинала петь сама, в своем непревзойденном стиле, своими словами! Это совсем не тот путь, который я построила, не та сторона! И несмотря на мое, казалось бы, возмущение, я была в замешательстве... исступлении. Ее голос лился как парное молоко, нежное, теплое и вкусное, разливалось по всей нашей галактике белой дымкой. Я вдруг поняла, как сложно оторваться от искренних чувств и отдать жёсткий, но справедливый приказ.

Времени на рассуждения не оставалось, ведь перед нами вдали, прямо из красной пыли появилось нечто огромное и могучее, похожее на русалку и кита одновременно. Оно было таким... космическим, сияло своими каменными чешуйками. Большой хвост ярко блестел на прожекторах множества звёзд, махался из стороны в сторону, как роскошный веер. Это ее голос приманил такое чудо?

Я испугалась. Ужасно и прекрасно это, но уж точно небезопасно. Мой голос начал ломаться и дрожать немного, и только самый чуткий слушатель мог услышать это дребезжание как в поломанном двигателе. Однако моя помощница не повела и бровью, только посмотрела на меня заискивающе, уверенно приподнялась в короткой улыбке, и слова ее приобрели такую твердость и уверенность, что уже и непонятно стало, кто тут капитан. Она не прикасалась к панели управления ни одним пальцем — послушно и понимающе — но при этом как-то оказалась очень значимой для нашей небольшой команды.

Я показала себя совсем не так, как надо перед своей новой ученицей. Со временем тревожность ушла — я начала передвигать рычажки на панели, переходить на новые передачи и, что самое главное, приняла ее красивые и сложные маршруты, написанные мечтающим поэтом. Во мне просыпалось чувство высокого и трогательного, которым я начала наслаждаться. С каждым таким мгновением нарастающих секунд мой голос неустанно поднимался все выше.

Мы летели через метеоритные дожди, планеты, звёзды, вселенные, и не было у нас никаких проблем, кроме одной — не успевали мы полюбоваться этим невероятным видом вокруг, но все же чувствовали и пытались эти самые чувства превратить в движение, стремление к важному. Я поняла, что наше приключение это есть путь к чему-то такому, о чем, наверное, нельзя жалеть. По крайней мере, так, скорее, думала моя поющая спутница, а я ее вдруг начала поддерживать.

Навигационный сканер замигал, отметив на панели управления пару точек. Они неожиданно начали разрастаться как холера. Через несколько минут мы были окружены целой флотилией врага, пытающейся убить нас без права на помилование. Огромное существо взревело гулким воем через сотни радиусов Хаббла и, засветив свой большой хвост, рвануло вперёд.

Я повернулась к моей помощнице-пилоту, и она кивнула, извещая о готовности. Деваться некуда, мы, переглянувшись, ринулись в бой, в погоню и побег одновременно. Свистящие и светящие лазерные стрелы тут и там летали под низом и вверху, царапали борт корабля, кружились вокруг злобным роем. Вся эта космическая эпопея была сродни эпическим битвам самой Одиссеи, и вместе с этим было здесь что-то свое, человеческое и личное среди двух таких крошечных людей.

Я изо всех сил надрывалась, но она... она со всей что у нее есть благодатью заливалась растроганными строчками, но все же теряла напор в своем голосе. И когда силы начали покидать ее, я начала петь заново, уберегая ее уже готовые сорваться связки. Мы меняли друг друга часто, и каждая из нас делала это по-своему, но так похоже на друг друга, органично. Наши голоса тянулись изо всех сил к огромной яркой звезде, так быстро убегающей от нас, словно за несбыточной или призрачной мечтой, и наши тела оказались готовы сами взорваться от тех эмоций, что давало нам это невероятное приключение. Вокруг нас сворачивались черные дыры, вспыхивали сверхновые, рождались планеты. Шла настоящая война против нас, желающих просто быть честными с друг другом. Мы обе готовы сейчас вложить свои души ради этого, лишь бы не затеряться среди всего того космического мусора в бесконечной черной пустыне. И когда мы в последнюю секунду настигли той самой цели, о которой можно было только мечтать, я, наконец, увидела.

Иеремия стояла неподалеку, сжимая в руки микрофон, с интересом и волнением наблюдала за мной. Она ничего не говорила, совсем не двигалась, ожидая первого слова с моей стороны. А я ничего и не ответила, только проморгала быстро глазами, отвернувшись, и пару раз шмыгнула носом.

— Ну как? — спросила сестра меня наконец.

— Это было... неплохо. Ты постаралась на славу, — признала я, продолжая утирать нос.

Иеремия посмотрела на меня пристально, заволновалась, приложила ладонь ко лбу.

— Лилит, с тобой всё в порядке? У тебя какой то вид...

— Да неважно, все хорошо, — отвернулась снова я и встала, пытаясь успокоиться. — Главное, что ты показала себя отлично.

— Это всё твоя заслуга. Тебе, я погляжу, столько людей пишет здесь, — указала она на бегущую вниз строчку чата, которая сейчас была подобна сложной компьютерной программе. — Ты выросла той, кто зажигает в сердцах ребяческий восторг и безудержную радость. Это благодетель, достойная уважения. Я искренне горжусь тобой, Лилит.

Её рука потянулась к моей голове и ласково дотронулась до волос, а после слегка сжимала их, медленно перебирала и закручивала между пальцев. И я вот так позволю ей обращаться с моей головой? До чего мы дожили, сестрица...

— Угх... — тихо буркнула я, стараясь, чтобы наши неприкаянные взгляды не встретились, и никак не могла привыкнуть к этим прикосновениям, чтобы не робеть, заливаясь краской. И ей плевать! Вот плевать, что нас смотрят люди, а мне совсем нет! Я уже представляю этот фуррор после выступления, эти комментарии! Нет уж, на сегодня хватит внимания...

Когда мы остались вдвоем совершенно одни, то я стала смелее, чтобы спросить:

— Довольна?

— Чем?

— Всем. Что у нас получилось.

— Конечно. Это было невероятно. Я бы с удовольствием повторила.

— Нет уж! По крайней мере, не в этом месяце. Мне нужно передохнуть…

— А я думала, что мы поедем в магазин — расстроилась сестра. — Я же тебе говорила, что у нас все кончается.

Ну уж на шопинг у меня силы найдутся всегда! Пакуй вещички, Иеремия!

— А мы и так поедем, — заявила я и махнула ей рукой. — Собирайся.

— Отлично, — обрадовалась она. — Дай пару минут, и я буду готова.

— Пару минут? — усмехнулась я. — Это на полчаса, Иеремия, не глупи. Я не собираюсь выходить на улицу без хорошего макияжа.

Пара минут... Она бы могла преобразить себя использованием тонального крема и скрыть все эти шрамы, шероховатости, правда, ей это не очень-то и нужно. Но если так поглядеть на лицо или фигуру, то вполне себе красотка. И простушка, чего не отнять. Своим неприметным стилем она больше напоминала мамочку, тем самым уменьшая шансы найти своего принца. Чтобы все получилось, нужно сделать из мамы милфу!

Сестра ждала меня в прихожей. С облегчением она посмотрела на меня, когда я вышла. Не очень-то и долго я собиралась, чтобы видеть такую реакцию! Даже обещанноого получаса не прошло!

Мы направились к моей машине, сели в нее, я по привычке достала пачку и хотела было закурить, но вспомнила про Иеремию, осторожно так повернулась…

— О, тебе хочется курить? Я выйду тогда, — учтивый ответ не заставил себя ждать.

— Нет, зачем? Это не то, что ты подумала, — оправдывалась я. — Просто считала остатки, чтобы потом прикупить себе, если что.

— Ах вот оно что. Это рационально, — кивнула головой сестра, задумавшись.

Всё-же я убрала пачку обратно. Потом как-нибудь, наверное.

Мы немного подумали и решили, что поедем в торговый центр. А куда ещё? Место, где собрано все и сразу — разве не удобная вещь? К тому же, там сейчас не должно ползать много народу, а это, по сути, единственный минус таких мест. В остальном же эти места всегда увлекательны. Вот хожу я мимо витрин, и даже разглядывать их мне вполне хватит. Тут украшения, одежда, бижутерия, игрушки, еда, книги, которые так любопытно разглядывала сестра...

— Так, и что тут у нас? — выскочила я прямо перед сосредоточенной делом сестрой.

Иеремия стояла около книжных полок и разглядывала один экземпляр в очень красивой обложке. Черт возьми, я бы такую взяла, поставила бы на полочку, чтобы красиво было, да и позабыла бы. А моя сестра вот их ещё и открывает зачем-то. Там же совсем скучно! У меня только от одного вида всех этих многочисленных букв начинает непроизвольно открываться рот в неприличном для многих зевке.

— Ты что-то хочешь прикупить?

— Нет, нет, — торопливо ответила она, встрепенувшись. — Я просто смотрю. Мы тут только за самым нужным.

— Да брось ты, — махнула я рукой и тут же выхватила у нее книжонку. А сейчас будет эстафета до кассы!

— Эй, погоди! — крикнула она вслед.

— Ты меня не остановишь!

Нет, я не побежала, помчалась, наблюдая за унылым видом и суровой физиономией продавца, а через пару секунд, даже взяв пакетик, выбралась в зал и победно вскинула свой приз.

— Ну ты... даёшь... — запыхалась сзади сестра.

— Теперь будешь читать, наслаждаться. Все то, чем ты так любишь заниматься, — с гордостью произнесла я и протянула ей книгу.

— Лилит, ну я же сказала, что она мне не нужна... — вместе с выдохами изнуряющей одышки я, похоже, услышала и некоторое подобие вздоха — вот как она замаскировала свое разочарование! — Я ее просто разглядывала, ради интереса, потому что многие писали, как эта книга плоха... Вот и стало любопытно. Всего-то лишь.

Опустившиеся ресницы смягчают уставшее выражение, а улыбка разбивается звонким смехом. Звонким, как мои деньги, вылетевшие из кармана прямиком на ветер.

— Ты иногда меня поражаешь, — продолжала она заливаться, не обращая внимания на окружающих.

— Да я и сама себе поражаюсь, — пробормотала я себе под нос.

Иеремия подошла и взяла у меня из рук подарок, благодарно взглянув.

— И все же спасибо тебе. Видимо, придется читать, чтобы зря деньги не пропадали.

— Да деньги-то пустяки... — протянула с досадой я. — Ладно, проехали.

Что могло исправить мое настроение? Конечно же афиша фильма, выглядывающая с верхнего этажа. Та самая кинолента, которую мне хотелось посмотреть ещё с самого тизера. Я тут же ринулась вперёд, чуть ли не сшибая людей с лестницы, добежала до заветной кассы и оглянула свою сестру, что плелась устало и запыхавшись недалеко.

— Мы хотели пойти за покупками, а в итоге ты ведешь меня развлекаться. Ты знала, что ты поразительный человек? Конечно знала, — развела руками Иеремия, как будто ожидала от меня чего-то подобного, и откашлялась.

— И что? Мы куда-то торопимся? Я, может, так и хотела, сначала кино, а потом покупки, — невозмутимо ответила я, сделав кислую мину.

— Ты имеешь ввиду, что хотела сходить в кино со мной?

— Нет, — помотала головой я и хитро ухмыльнулась. — Не хотела. Но сейчас хочу.

Сестра добровольно сдалась, и мы пошли покупать билеты. Выбрала я, как ни странно, самые первые места. Не хочу, чтобы сзади мне мешали всякие влюблённые пары, вот как вижу каких-нибудь счастливчиков, так завидую им. Хочется превратиться в это сидение как-нибудь и раздавить креслом-бутербродом их несчастно-влюбленные тельца!

Мы подготовились хорошо. Одни ограничиваются стаканом попкорна, но я же умнее, правильно? Этот стакан только на трейлеры и рекламу, а дальше всё, чувствуешь только картонный стаканчик, оставшийся тебе разве что для слез. Конечно, унести несколько стаканчиков будет трудновато, но у меня ведь есть Иеремия!

— Вот за этим ты меня взяла, Лилит? — вздохнула она и разложила всю вкуснятину по местам, стараясь усеться поудобнее. — И не стыдно тебе эксплуатировать собственную сестру?

Я развалилась в кресле и сквозь темноту принялась уверять сестру в ее необоснованном нытье:

— Брось эту нелепую игру. Эти стаканчики и пакеты весят не больше двух килограмм. К тому же, все напитки, которые действительно много весят, находятся у меня. Я же как-то носила всё это одна?

— Одна? — слегка удивившись спросила Иеремия. — Не думала, что у такой популярной личности такое бывает.

— Ну да, друзей-то у меня нет, да и парня тоже, — пожала плечами и задумалась я. — Разве что носильщика нанимать или охранника, но я далека от этой буржуйской болезни. Я беспомощна бываю, однако разруливать свои проблемы привыкла сама. Это... с детства пошло.

— Понятно, — сказала сестра с ощутимой тяжестью. Что-то я не туда повернула...

Но вот в зале стало тихо, а по ушам проехался дребезжащий шум и музыка со здоровых колонок. Я сказала Иеремии, что фильм снят по мотивам книги и, видимо, заинтересовала ее. Она приободрилась и сделала такой серьезный вид, будто клялась себе во что бы то ни стало угадать мотивы произведения. Я рада, что зажгла в ней хоть какое-то любопытство — все-таки тащить ее сюда насильно тоже не хотелось.

— Ты съела уже четвёртый стакан попкорна. Куда в тебя лезет? — покосилась на меня Иеремия, разглядывая во мне дикаря. — Как не в себя...

Я же глядела на нее как на туристку, не знающую обычаев племени. А обычай таков — шесть стаканов попкорна — не меньше — и два литра любой отрыжковой. У меня была слабость — смотрю кино, сериал или листаю ленту новостей на экране мобильного и обязательно толкаю в себя всякую вредную пищу (использовать-то свой метаболизм надо. Подарки судьбы не должны лежать мертвым грузом, я не права?).

— Это ты ещё газировку не считала, — похвасталась я громко.

— Да уж. Страшно представить, что будет, когда все это из тебя выйдет…

— А зачем представлять? — спросила я и отрыгнула на весь зал.

Получилось даже громче, чем я предполагала. Меня это знатно развеселило. Что естественно, то не безобразно, хоть и неэтично и не очень-то приятно пахнет. Может, поэтому сестра закрыла лицо руками?

— Господи…

Когда мы вышли из зала, меня не покидала мысль, что время было потрачено впустую. Хлеб был как всегда хорош, а вот зрелище не очень... Я так ждала, так хотела, надеялась, а в итоге разочаровалась. И режиссёр вроде был один из лучших, а такое снял. Фильмы уже не те просто, не те...

— Ну и чушь! — буркнула я с досадой.

— Тебе не понравилось? — покосилась на меня Иеремия, оторвавшись на мгновение от многочисленных вывесок, сияющего золота высоких люстр и занятых своими рассуждениями и зарплатах посетителей.

— А что мне там должно понравиться?

— Повествование, персонажи, главный герой?

— Пф, он трахнул мать, а потом пил пиво оставшееся время. Достойно сюжета года, — с сарказмом произнесла я развела руки, как возводя из к небу. — А я просто быдло и не могу в артхаус...

Иеремия начала посмеиваться. Что, опять?

— Чего? Не так что-ли? Я не права? — возмутилась я понарошку и показательно подняла бровь.

— Я не спорю, не спорю. Просто ты так… своеобразно рассказываешь, — продолжала она смеяться.

— Ну уж извини, по-другому сказать об этом безобразии не могу.

— И мне это нравится в тебе. Нравится вот так гулять с тобой.

Она перестала смеяться, но улыбку свою не отпустила. Такую теплую, согревающую до мурашек, самых неожиданных.

— Рада стараться... — ответила я, отвернувшись, лишь бы она не видела моей глупой физиономии, состряпанной самым неловким кулинаром.

Развлечения развлечениями, а сестра настояла всё-таки на важном — продуктах. Ну мы и пошли по гипермаркетам. Я взяла тележку побольше и, как следует разогнавшись, покатилась мимо полок самых различных упакованных вещиц. Моим глазам не за что было и зацепиться — я просто брала всё, что считала мне нужным. Малиновое варенье, например, или палка колбасы, сырки тоже неплохие, а также яблоки... ну как без них? Я даже чуть не налетела на свою сестру — она так внезапно появилась из за поворота, что мне еле как удалось затормозить, вцепившись ногами в землю. В отличие от меня, у неё была не тележка, а корзинка. Там были какие-то скучные продукты — овощи, мясо, приправы, химия... но если это нужно ей, то пускай покупает.

— Не многовато ли ты взяла с собой? Давай-ка поубавим твой аппетит, — сказала Иеремия, заглядываясь на мои покупки.

— И ничего подобного, — возразила я, защищая рукой свою тележку. — Это всё самое необходимое для меня.

— Тогда объясни мне, зачем тебе, допустим, чернила каракатицы?

— Ну звучит интересно, я и взяла.

— Вот и я о том же.

И тут сестра своими черными профессорскими бровями начала прям за каждый продукт мне пояснять — это нельзя, это бесполезно, вредно, невкусно, в общем, половину тележки мы скинули, лишь бы избавиться от её нотаций, которые я терпеть не могла.

— Я бы и рада взять всё это добро, но кто понесет? К тому же, разве ты не собиралась в магазины одежды? — подмигнула она и приободряюще подтолкнула.

Этот лёгкий укол подействовал на меня мгновенно, я сразу вспомнила все прелести шопинга, эстетику одежд, тканей, цветов, начала придумывать у себя в голове самые живые образы. Скинув ещё пару «бесполезных» вещей, я направилась вместе с сестрой к кассе, оплатила всё и с пакетом наперевес пошла побыстрее вперёд, навстречу стилю.

Я потом ещё долго таращилась на витрины электроники, мебели, наручных часов, да чего угодно, снова забыв о том, куда шла. Мне всегда интересно это делать — оценивать работу всех этих маркетологов, выставляющих свои лучшие и красивейшие товары вперёд — не зря ведь стараются, нужно оценить их... провинциальные скиллы.

— Скажи мне, Лилит, кое-что.

Я повернулась к сестре и качнула головой с интересом, позволяя ей спросить.

— Почему ты так сильно стремишься набрать здесь побольше всего?

— Хочется.

— Но почему? Тебе же половина тех продуктов даже не нужна толком.

Я задумалась. Вокруг стояло не так немного людей, но некоторые из них вели себя немного вызывающе. В частности, один мальчик, выпрашивающий игрушку с полки магазина у своей невзрачной матери.

— Не знаю… Дело привычки. Мне просто хочется... наверное, попробовать больше? У меня внутри возникает ощущение, что я что-то упускаю. Вот случится страшное со мной, и не успею я прочувствовать ту самую молодость, о которой так все твердят — лучшее время во всей нашей жизни. Это... пугает меня, эта упущенная возможность.

Всё-таки мать силком оттащила своего ребенка от магазина и они с громкими воплями отдалялись от нас все дальше и дальше, пока остальные раздраженно косились на них. Я уж точно.

— А ты не боишься, что все твои деньги вдруг исчезнут от таких растрат? — спросила сестра еще.

— Деньги лежат в банке, но для подстраховки у меня и дома валяется кругленькая сумма.

— Что-то я не находила у тебя их.

— Правильно, — заявила я нахально. — В чем тогда смысл заначки? Да и если все мои деньги хоть сейчас исчезнут, то и сбережений хватит, чтобы жить на полную катушку ещё с год.

Мне показалось, что Иеремия взглянула на меня укоризненно, как на буржуя какого-то, а потом направилась вперёд, топая по гладкому кафелю, как ни в чем не бывало. Ну уж нет! Я, преградив ей дорогу выпадом, попыталась вновь забрать всё внимание на себя.

— Ты думаешь, что я зажралась, да? А что ты бы сделала на моём месте тогда? — назойливо спросила я, попячиваясь от нее назад.

— Осторожно, — сказала она с совершенно каменным лицом и дёрнула меня в свою сторону за одежды.

Смотрю испуганно, оглядываюсь, действительно — каменная стена. Я чуть не врезалась в нее затылком. Возможно, я бы получила сотрясение, меня бы парализовало, а потом мне бы пришлось до конца своей жизни лежать прикованной к кровати без возможности на освобождение! Что за мысли вообще?!

— Так ты не ответила на мой вопрос! — крикнула я сестре вслед, которая уже ушла вперёд, пока я мешкалась.

Я догнала ее и остановилась прямо перед ней. Надеюсь, стены тут не водятся…

— Лилит, — сестра остановилась и кинула на меня утешающий кивок, — это твои деньги, и только ты в праве распоряжаться ими. Хочешь, пируй, хочешь, помогай нуждающимся, хочешь, сожги их. Я не хочу упрекать тебя в честном труде, ты ведь их заслужила всё-таки.

Что-то в ее мыслях мне явно нравилось. Признание меня, наверное. Сестра впервые сама говорит о предоставлении моих поступков мне, да и вообще практически не пытается препятствовать, а если и делает так, то только от тех беспокойных ощущений, навязанных мною, моими же поступками. Или же она просто... оставила эти попытки достучаться до меня, переубедить? Не понимаю.

— Но ты так и не ответила на... — хотела сказать я.

— Я не хочу об этом говорить, — резко перебила Иеремия. Как отрезала.

После этого я тихо шла перед ней и не разговаривала, задумчиво всматривалась только в отражения стекол или на людей, толпящихся на экскалаторе, куда-то спешащих... А куда они едут? Я подняла голову и узрела красные выглядывающие макушки игровых автоматов — они так и пробудили во мне желание поскорее сорваться вперёд, навстречу к новому игровому опыту… сорваться с цепи, которую Иеремия вдруг образовала своей рукой.

— Теперь тебе от меня не убежать, — медленно проговорила сзади сестра. От нее прямо коварством повеяло, явно что-то неладное задумала. Она подошла ближе, все ещё сдерживая мое запястье и произнесла довольная:

— Ты же к тому магазину одежды, который стоит вон там, верно?

Уж не знаю, чего в ней было больше — самодовольства или злого умысла — но одно я могла хотела сделать точно: ни в коем случае не признаваться ей. Почему? А я и не знала. Слово само как-то вылетело.

— Ну да, — замешкавшись, ответила я.

— Тогда пошли, — сказала она, потянув меня за собой.

Иеремия настойчиво так вела по ступенькам даже поднималась по ним вопреки технике безопасности. Я еле поспевала за ней, шурша пакетами, размахивая ими в стороны, попадая себе по ногам. И когда мы очутились на нужном нам этаже, то... ничего не произошло. Я все также бежала скоростным шагом, а мимо меня пролетали мои любимые автоматики. И последняя отчаянная надежда вырвалась из меня.

— П-постой, — неуверенно окликнула я сестру, и она остановилась, чтобы развернуться ко мне.

— Что такое?

— Я...

— Ты?

Напряжением в моих висках можно было гнуть жесть.

— Ничего.

Сестра стёрла с лица все свои эмоции, оставив только замятость и, кажется, смирение с... чем? С какой-то моей очень неприятной стороной, от которой она становилась такой сдержанной и неискренной. Мне это не нравилось, пугало в ней и, в конце концов, вводило меня в необъяснимое ощущение потерянности вместе с разгоняющим его громким ритмом моего сердца. Я чувствовала себя неправильным человеком.

— Лилит, ты же могла сказать мне правду, — сказала она и глянула на игровую комнату. — Но ты этого не сделала. Почему?

На фоне нашей беседы визжали дети весело шумели, а радостные от этого родители разговаривали с ними и совсем не ругали. Только у меня одной не было совершено никакой радости прямо сейчас.

— Я... соврала, но не знаю почему, — призналась я и покосилась в сторону. — Наверное... не стоило так делать? Думаю...

Ее так сложно обмануть. Я даже и не замечаю, как она ловко выцепляет мою ложь и... разочаровывается, может? Несмотря на то, что обещала быть со мной. Не смотря на меня.

— Не расстраивайся, — мягко и безукоризненно произнесла Иеремия и попыталась поднять мою голову.

Так тяжело смотреть. Пускай только голос ее упрекает меня, пока я закрываю глаза.

— Спряталась от меня, значит? А я думала, что ты охотно примешь предложение поиграть с тобой.

Эта фраза вызывала у меня неконтролируемую улыбку на лице. Не из-за предвкушения игры, но ее... невозмутимости. Моя сестра просто старается быть ближе по мной, и никакие, кажется, препятствия не станут ей настоящей помехой! Это и правда забавно. И мило.

— Хочу... — открыла я глаза с удовольствием.

— Ну так пойдем, — Иеремия протянула мне руку, приглашая меня окунуться в этот удивительный детский мир вместе.

И я схватила ее. Теперь в нашем маленьком замочке совсем не было напряжения или принужденности — наши пальчики-штифты уже только при небольшом толчке могли разойтись и выпустить что-то, принадлежавшее нам обеим, потерять его навсегда. Но разве мне захочется убежать? Иеремия тоже не стала бы. Хотя ведь и нельзя знать наверняка. Наверное, в этом и есть суть — я ей начала доверять.

— Так... и как?.. Этим пользоваться? — с интересом спросила Иеремия, рассматривая двухметровую красную коробку.

— Я сейчас покажу, — важно сказала я и с энтузиазмом шагнула вперёд. — Это как по терминалу платить.

— Ну раз все так просто, — встала она вперёд передо мной. — То я сама попытаюсь.

И сестра принялась трогать все, что не попадая — и каркас гладить, и контроллер-пистолет, прикованный шнуром, тыкать, и кнопки управления нажимать, и выпуклый экран, вдавленный чуть выше середины, протезом истязать. И делала она все это с дичайшим интересом первооткрывателя. Ох уж эта первая игровая зависимость…

Меня вот эти игры сильно привлекали, даже сильнее, чем современные. Последние не дают такого эффекта присутствия, когда от каждого твоего движения телом зависел конечный результат. Я пробовала очки виртуальной реальности, но от них у меня быстро кружилась голова. Тир меня тоже не слишком привлекал, хотя и мог быть неплохой заменой, если бы я была в фильме: "Когда все игровые автоматы вокруг исчезли". Но всё-таки стрелять по мишеням это не то же самое, что убивать тварей, которые в отместку и тебя могли убить, между прочим.

— Спасибо, — наигранно улыбнулась я, когда Иеремия, наконец, оплатила первый сеанс, и чуть толкнула ее с места, чтобы занять воинствующую позу, принялась стрелять во всех направо-налево, изредка отводя взгляд на сестру, тоже увлеченную моей игрой. Я убивала всех без проблем, пока у меня не зачесался нос на важном моменте. А у меня ведь оставалось немного здоровья! Итог в итоге один — замочили меня...

— «Вы умерли», — прочитала я с экрана, раздосадованная своей смертью. — Хотя очков я набила много.

Пришла очередь сестры. Я встала за ней и нервно наблюдала, болела и... поражалась ее мастерству! Она неожиданно завелась и устроила самую настоящую мясорубку на экране. Металлорубку. Каждый второй выстрел в голову, каждый попадал в цель, и все это одной рукой! Мне всегда говорили, что держать оружие одной рукой это понты, неэффективно, однако моя сестра, похоже, разносила это правило в пух и прах, каждым своим метким выстрелом. Настолько ли она крута, что даже и пятью пальцами без проблем выносит всю нечисть с экрана одним только нажатием? Думаю, тут и думать не надо.

— Невероятно! Ты просто... крошишь их всех! Как у тебя получается? — восторженно хлопала в ладоши я.

Она выстрелила в последнего противника и зрелищно положила пистолет обратно в чехол, прямо как ковбой какой-то.

— Я просто сегодня в хорошей форме

А я что, в плохой, по твоему? Нельзя же так хорошо играть! Это либо нужно днями тут тренироваться, либо иметь за плечами десятилетнюю историю снайпера-убийцы...

— Не переживай, в следущий раз у тебя будет лучше результат, — утешала меня она, победно улыбаясь.

— Да у тебя просто преимущество — глаз один, прищуриваться не надо, — фыркнула я недовольно и отвернулась.

— И во всем ты находишь плюсы...

Дети неподалеку перестали визжать и, кажется, собирались домой вместе с родителями... и освободили при этом поле для аэрохоккея. Не надо говорить, что ко мне пришла мысль — слишком очевидно. Она прилетела, ворвалась, навела беспорядок и хаос, заставив меня с нетерпением содрогнуться и мысленно потереть лапки.

— Иеремия, а не хочешь разок в аэрохоккей? — спросила я ее и заговорщицки схохотнула.

— Почему бы и нет.

И это ее ошибка! Разочек это значит, что отыграться не получится. А я на все сто была уверена, что выиграю, ведь у меня теперь было явное преимущество в виде двух целых рук. Не только же ей мухлевать, правильно?

С тех пор, как мы начали пари, прошло уже минут пятнадцать. Наша битва подходила к логическому концу, когда я сравняла ее счёт с моим в девять-девять очков и с облегчением выдохнула. Иеремия оказалась достойным соперником, но могла ли я ей проиграть, имея теперь преимущество? Да какое там преимущество! Я уже вся вспотела, а эта нахалка будто и не замечает своего теплого пальто на плечах, своих энергозатрат на каждое быстрое движение? Может, у нее под одеждой пожарный костюм? А что, от огня же защищает...

— Ты уже вся горишь. Не перетрудись, Лилит, — подмигнула сестра мне, доставая новую шайбу и кидая мне своими обнаглевшими облизанными губами вызов.

— Я просто... разогреваюсь... — сквозь тяжелое дыхание ответила я.

Иеремия начала раунд. Никто не хотел уступать победу — шайба летала пинбольным мячиком по полю как бешеная, и человеку, не увлеченному делом, было бы сложно с первого раза понять, что вообще происходит. Я видела в сестре соперника и только соперника, злилась невероятно, ненавидела и раздражалась от каждого ее отраженного удара. В конце концов, я не вытерпела и со всей мощи ударила своей битой по шайбе. Так сильно, что мои пальцы выскользнули и оказались между молотом и наковальней. Меня пронзила жутчайшая боль.

— Лилит, — обеспокоенно вскочила Иеремия и мигом ринулась ко мне, дурочка такая. А могла бы выиграть, забив мне финальную десятку.

Она с тревогой в движениях схватила мою кисть и внимательно рассматривала место ушиба. Болело жутко, несмотря даже на то, что сестра выхватила из пакета большую курицу и приложила к моим пальцам. Холодно и больно. Но определенно лучше.

— Пожалуй, на сегодня хватит, травмоопасная ты наша, — вздохнула она, наконец, и с какой-то дикой радостью скривилась. Это ее рука вдруг потянулась в мою сторону. — Будем считать, что ничья.

Да какая тут ничья? Я разбита, вдребезги и всухую! Наверное, так чувствуют себя корабли, так страстно желающие покорять бескрайние моря... А теперь их судьба гнить на дне морском.

— Хорошо, — кивнула я и пожала руку. Ее страшную руку победителя...

Казалось, что никакое событие в мире не исправит того настроения проигравшего, которое впилось мне в грудь и беспощадно высасывало всю кровь. Я думала, что игры принесут мне счастья. Немного. Я надеялась, что кино сможет порадовать, удивить или хотя бы заинтересовать, но точно не расстроить несбыточными ожиданиями. И что у нас дальше в списке спонсоров плохого настроения?

Шоппинг. Разве может покупка всякого шмотья вообще как-то негативно сказываться, если у тебя есть деньги? Это чревато, конечно, лишними покупками и ненормальными растратами... Да и потом, ненужную одежду можно порвать на тряпки хотя бы... Точно. Мне же не нужны тряпки.

Не то, чтобы нравилось мне наряжать себя как куклу Дуру, просто как-то эстетично, красиво, увлекательно казалось. Я представляла себя дизайнером в какой-то степени, когда примеряла на себе различные образы. И скажу так — если что и покупать в бутиках, то это красивые ремешки. Нет серьезно, они могут подчёркивать твое настроение не хуже выделяющегося цветного платья — и кожаные, когда ты чувствуешь себя властной, и тонкие, будучи элегантной, и с блястяшками, и из золота даже, чтобы уже совершенно точно показать всем, что ты здесь богатенькая стерва.

— Кошмар какой-то, — изумленные возгласы сестры со стороны оповестили меня о кое-чем тревожном. — Разве такое кто-то носит?

Повернувшись я в ее сторону, все встало на своим места.

— Ты не понимаешь моды... — ответила я, со спокойствием и даже умилением выдохнув.

Она разглядывала, оказывается, довольно интересный эротический бюстгальтер... для сосков. Да, чашечки у него были настолько малы, что складывалось именно такое впечатление. К тому же, грудь Иеремии была столь велика, что вряд-ли эти ниточки высоченного ценника выдержали бы ее размерчик. А она у нее была и правда впечатляющей, великой и входила именно в ту категорию, где обычно обычно говорят: "Бедная ее спина!". А я все равно завидую. Пусть лучше спина ноет, чем гордость...

— Может, ты хочешь себе что-нибудь прикупить? Можно вон эту курточку, — предложила я ей, указывая на аккуратно сшитую ветровку джинсового цвета от дождей и дурновкусия. Ну от куртки-то сестра не откажется? — Вон эта, в холодные ливни тебя такая точно согреет.

— Спасибо, но, пожауй, откажусь, Лилит. Я со здешних цен уже согрелась...

— А что цены? Неважно это, когда спонсор я. Ну моё дело предложить, уговаривать не стану, — пожала я плечами и направилась в примерочную. — Пошла я одену во что-нибудь. Будь добра, принеси мне что-то на свой вкус.

— А почему я? — спросила сестра и, так и не услышав ответа, тихо выдохнула — это тебе за автоматы, ха!

Я спряталась за шторкой и начала применять на себя разные фокусы с превращением. Здесь я бизнес вумен: смокинг, брюки, ремешок блестящий, моя любимая вещица. А тут я на прогулке: теплое платье и шарф вязаный с какими-нибудь невысокими туфлями из велюра. Было и то, что принесла сестра — даже комментировать не буду.

— Не понравилось, да? — заметила она. — Уж извини, я не в курсе последних писков моды. И визгов тоже, — тыкнула она меня в бок, и я взвизгнула.

— Ничего страшного, переживешь, старушка, — потирая бок, прокряхтела я, сжавшись в защитной стойке. — Лучше принеси мне красивого нижнего белья, да побольше!

— Ты хочешь... купить себе белье?

— Ну да, а что? Тебя удивляет белье?

— Не оно само, но пристройка «красивое». Ты действительно считаешь...

Я аж шторку задела, взмахнув руками от возбуждения:

— Вот именно! Ты даже не представляешь, сколько в нем можно изобразить красоты, грации, сексуальности. Кружева, ниточки, стразы — да на любой вкус и цвет! Белье делает женщину загадочной, сродни подарку, распаковав который, ты можешь вызывать самые разные эмоции. Это тебе не задницу прикрыть, тут свой смысл есть!

— Ну тогда... — не договорила она и загадкой скрылась за ширмой.

Эта противная сестра принесла мне тот самый лифчик, который с презрением рассматривала недавно! Да ещё и сказала так лихо:

— Давай-ка примерим вот эту вещицу.

Я недовольно зыркнула на нее.

— Не нравится? — безобидным тоном спросила она, хлопая глазком. — И совсем ты не понимаешь моды, Лилит. Стареешь...

— Да кому вообще такое откровение может понравится?  К тому же, ты хоть представляешь, каково это будет смотреться на моей маленькой груди? Смехотворно!

— Маленькая грудь не приговор, — возразила она.

— Эй, вот не надо мне тут этих утешительных клише! — пригрозила я.

— Ладно, ладно, — сдалась сестра, подняв руки, только бы я её не зашибла от таких словечек. — Давай подберём другой, если ты так хочешь.

— Это непростая задача. У тебя то не детское телосложение, как у меня... — расстроенно прошептала я и посмотрела на себя в зеркале. — Меня вот до сих пор паспорт просят, паспорт! Идиоты!

— Не в фигуре дело, — Иеремия подошла и указала пальцем на мою грудную клетку. — Главное то, что у тебя внутри, не забывай.

— Так просто говорить такие мудрые вещи, когда имеешь огромные сисяндры наперевес, и тебя не кличут полторашкой из-за роста... — пробубнила я себе под нос и сорвала с плечиков трусы.

После любования одежд казалось, что ходить и глазеть более не на что, а значит и домой уже пора. Тут же мой желудок жалобно заурчал, и как по счастливой случайности рядом оказалась аппетитная картинка самой убогой забегаловки. Даже людей на кассе нет — слишком заманчивое предложение!

— Ты куда, Лилит?

— Как куда? После изматывающего шопинга нужно хорошенько подкрепиться, — с удовольствием облизнулась я и похлопала себя по бокам.

Я заказала себе огромную лепешку со свининой и много ещё с чем, а потом сидела перед своей скучающей сестрой за круглым столиком, попивала молочный коктейль и с набитым ртом спрашивала:

— Неплохо прогулялись. А почему не заказала себе ничего?

— Я не голодна.

— Не надо было объедаться попкорном.

— Мне ли такое говорить…

— Вот так ты оправдываешь свою любовь к соленому, да? — усмехнулась я, вяло покосившись на нее.

— Все мы не без греха, — любезно ответила она, а потом мечтательно глянула за стеклянной перегородкой на проходящего мужчину и идущую вместе с ним за руку девочку. — Но ты права. Мы действительно неплохо прогулялись. Я бы повторила.

Приятное чувство прогрело меня изнутри, и я непроизвольно охнула. Это такое необычное ощущение, сотканное из заботы и добродетели, что я и не могла понять то навязчивое и милое нечто, бродившее по всему моему телу. Иеремия была довольна. Казалось, что это единственная вещь, которая мне была важна — ее маленькая радость, которую я непременно хочу возвысить.

В голове шли одни только мысли о ней. Я действительно этого хочу? Ещё немного, и нельзя будет повернуть вспять. Я слишком много ей теперь должна.

Вместе с последней пойманной мыслью я сделала финальный укус... Вдруг что-то тяжёлое упало мне в желудок. Я почувствовала себя такой слабой, неуверенной и жалкой, что это проклятое ощущение в горле не оставляло мне ни единой секунды, чтобы в очередной раз ударить, чтобы очередной мой вдох оказался испытанием. Я схватила себя за голову и попыталась сжать ее, но пальцы предательски дрожали. Мне казалось, что я уже никогда не выберусь из этой ловушки собственного разума, никогда не увижу света и сверкающего на нем человека, спасительным ангелом пришедшего мне с небес на землю...

— С вами все в порядке?

Я вздрогнула и резко обратила свой взор кверху. Это была сотрудница этого маленького заведения, своей головой загораживающая свет люстры и со скрещенными руками стоящая надо мной, самой обычной психованой посетительницей.

— Да-да, — промямлила я и оглянулась. Сестры рядом нет. Я быстро встала и, задев эту работницу плечом, поспешила на выход. Ходящие тут и там люди не давали мне сосредоточиться на поиске, мельтешили передо мной, раздражающе вставали рядом или толкали в проходе. Каждый из них казался мне тем самым червяком, коих я давила тысячами. Мне хотелось прямо сейчас взорваться, чтобы, наконец, прекратить эти уродливые и суетливые жизни, прожитые ни о чем и никак! Убить, уничтожить всех этих бездарей, клянчивших у начальника, у гадалки, у бога жизнь, недалеко лучшую, чем их прежняя, лишь бы только поедать все на своем пути до конца своей жизни прожорливой саранчой до тех пор, пока на нашей планете не останется только песок пустыни!

И тут я заметила ее. Мое беспокойство сжалилось надо мной и отпустило, а утешающая благодать  наполнила мою грудь уверенностью. Моя сестра оказалась тем стержнем, который ведёт в будущее. С ней же я впервые за долгое время начала думать хоть о каком-то будущем, потому что внезапно появился какой-то глубинный смысл во всем этом.

Иеремия стояла у перегородки в вальяжной позе и налегала на нее своим телом, положив руки и образовав зеброй три полосы — одна живущая, а две цельнометаллические. Ее голова показалась мне из-за плеча, показав загадку в чертах всего ее лица, оно изгибалось, лилось густыми волнами, карандашом по лекальной линейке вырисовывалась кривая. Черная такая, кудрявая. И вся эта красота, изящество этого места не сравнилась бы с ее безумным великолепием в этот буквально застывший во времени момент. Эти сияющие фонари позади были только прожекторами для нее, а прохожие прислугой. И непонятно, от чего я так зажмурилась — может, от такой яркой вспышки света позади или от нее самой… Если бы только мне можно было хотя бы подойти к такому гениальному изобретению, взглянуть поближе… Мне, подобно художнику, захотелось навсегда запечатлеть это состояние, но… я не умела рисовать. И тогда я нашла ее фотогеничной, чтобы сделать фотографию. Щёлк, и память о тебе останется навеки… Я ещё долго разглядывала получившееся фото, пока за экраном моего телефона не заметила сестру, стремительно приближающуюся ко мне.

— Ты поела? — спросила она.

— Да, — ответила я и мигом убрала смартфон себе в карман.

— Тогда поедем домой? Я... — хлопнула она тяжело ресницами, — немного утомилась.

— Конечно. Пошли, — кивнула я ей в сторону, и мы направились на выход. Хоть она ничего и не увидела, мне стало жутко стыдно, что я вот так сталкерю за ней. Иеремия шла медленно и молча, а я разделяла вместе с ней эти неловкие, неторопливые моменты, пока с облегчением не плюхнулась на свое водительское место и с трудом выкинула назад все свои покупки. Моя сестра зашла позже и скромно присела рядом.

— Пристёгивайся, и поедем, — сказала я.

Она будто и не услышала. Только смотрела через лобовое стекло куда-то в застывшей позе.

— Ты чего? Пристёгивайся, говорю, — сказала я настойчивее и громче и потрясла ее за плечо.

Сестра сразу очнулась и с ужасом поглядела на меня буквально с секунду, но в тот же момент смягчилась и виновато отвела взгляд.

— Прости, задумалась, — сказала она и щёлкнула штифтом на замке, удерживая натянутую лямку ремня.

— О чем? — с опаской спросила я и попыталась угадать. — О чем-то, связанном... со мной?

— Можно сказать и так. Я не могу выкинуть из головы сегодняшнюю ночь.

Я понимающе промычала. И облегчённо. А потом напряжённо. А потом...

— Так тебе интересно, что произошло? — спросила я. — Почему ты так хочешь узнать правду?

Я и правда подвела к этой теме. Сама.

— Я... всего лишь беспокоюсь за тебя. И хочу помочь. Хотя бы иметь на это попытку.

Она осторожно поглядывала на меня и просила. Этими маленькими морщинками, появившимися на ее серьезном и чем-то отрешенном лице. Она все ещё боялась своими пугливыми губами сказать мне что-либо, но уже просвечивала маленькую надежду меж коротких строчек.

— Я и впрямь многого от тебя прошу, Лилит…

Могла ли я доверять ей такую информацию? Даже несмотря на... нашу вдруг появившуюся близость? На ее любовь? Мне не хотелось показаться какой-то циничной по отношению к ней или гордой, но меня все же терзали сомнения, тонкими наконечниками покалывая мою кожу. И все же... она моя сестра. Не самая лучшая, не самая и сестра. И все же...

— Знаешь ведь, что человек таит в себе только плохое...

— Не сомневаюсь. Но плохое есть неотъемлемая часть человеческой души. Она раскрывается только тогда, когда показывает степень своей черноты. Без этого душа это просто красивая и наивная сказка. Разве я прошу от тебя только хороших или добрых дел?

Из багажника я принесла в салон сумку с теми вещами, которые мне дали в отеле. Я протянула ее сестре, чтобы та сама удовлетворила все свои хотелки, без каких-либо ограничений. Или же мне так стыдно, что и смотреть уже…

— Одно тряпье...  — недоумевая, бормотала сестра и копалась в сумке. — Не похоже на твои вещи.

— Да. И это ещё не все.

Я засунула руку глубоко в сумку и, нащупав правильный карман, вытащила тот самый флакон, ещё вчера навевавший мне боль. Я хотела поддаться тому самому непреодолиму желанию открыть его, но, увидев чернющую руку сестры, быстро сообразила, где я нахожусь, и отдала их сестре

— Это были ее духи, — говорила я.

Иеремия отложила сумку назад  и принялась с интересом разглядывать формочку.

— Её, значит... Любопытно, — поглаживая их, говорила Иеремия. — Кто же это — она?

— Моя... бывшая... — проговорила я, выдавливая из себя слова, — игрушка... Ее звали Мэлори.

Как много в этом имени. Я проговариваю его про себя, и мне становится не по себе от тех образов, что ассоциативно всплывают у меня в голове. Принуждение, вожделение. Привязанность, преданность. Ненависть, любовь. Те самые враждующие чувства.

— И что же произошло между вами? — спросила Иеремия и заранее приготовилась слушать.

Я, набравшись воздуха и храбрости, начала:

— Она хотела покончить с собой. Из-за меня, — и воздух сотрясся от настолько гробовой тишины, что сами сердца внутри нас потеряли всякую жизнь — на пару щелчков. — Но я не дала ей умереть. Это, наверное, единственное, что мне удалось сделать хорошего для нее. Не представляю, как бы мне пришлось смотреть в глаза ее родным на похоронах... Да и сумела бы я вообще найти силы для этого?

— Она жива, — чуть более живо проговорила сестра. — Это... обнадёживает. Эта девушка сейчас в больнице?

— Да. Состояние уже стабильное. Как сказал врач.

Сестра закрыла глаза и начала шептать что-то еле слышно. Я не прерывала ее, терпеливо ждала и пыталась разобрать слова в ее скромном бормотании, смысл в ее сложенных вместе ладонях.

— Я помолилась за её выздоровление, — сказала Иеремия, наконец, и снова повернулась ко мне. Почему-то мне казалось, что это сильно помогло. Я ощутила таинственное присутствие неизведанного. — Ты навещала её?

— Нет, я...

— Не хочешь?

— Хочу! Мне очень жаль, что так случилось! — гноем в горле пролилась моя речь. — Я ведь...  правда и не п-предполагала, что... всё так кончится...

Я закрыла рукой рот, чтобы унять дрожь в губах. Они… они хотели, чтобы я заикалась, была выставлена полной дурой перед моей сестрой! Я отвела глаза, чтобы не видеть того сокрытого презрения в ее глазах. Сестра принимает меня, но... одобряет ли? Это совершенно разные вещи. Я не хочу разочаровывать ее... Лишь бы не слышать от неё эти слова вновь!

— Но что же такого произошло, что заставило её совершить этот поступок? — спросила Иеремия.

Я взяла себя в руки и постаралась не нервничать, но ещё не находила уверенности, чтобы не отводить глаза.

— Это... сложный вопрос, —  сказала я и с трудом сжала свою кисть. — Мои отношения с людьми всегда приводили к одному — удовлетворению моих нужд ценой страданий других. Мэлори не была исключением и тоже страдала. Дело в том, что мне... нравится причинять людям зло. Я не знаю, почему так происходит, но ничего с этим поделать не могу...

— А я теперь понимаю... — вдумчиво произнесла она. — Так ты выливала ненависть, что я зародила в тебе на других все эти годы? Я боялась этого больше всего. За мои ошибки приходится расплачиваться другим...

Она говорила это очень откровенно, как мне казалось, и очень сожалеюще. Возможно, что у нее будет на уме какая-то мысль. Я начала искать в ней спасение. Если не она, то никто.

— Тогда почему эта девушка не ушла от тебя? — спросила вновь сестра. — Даже наоборот.

— Потому что любила... А я нет. Знаешь же, как это часто бывает. Один бьёт, другой любит... Такие отношения, порой, крепче десятилетней любви в счастливом браке. Потому что люди не ценят счастье.

Я посмотрела на свою сжимающую посиневшую кость руку и ослабила хватку. Эти пальцы точно также стискивали шейки людей. Это было ужасно. Ужасно приятно. Даже вспоминая это, мне становится...

— Ты ведь не собираешься продолжать?

Я молчала. Может ли наркоман отказаться от наркотика? Пьяница от бутылки? Могу ли...

— Не знаю.

— Что ты хочешь сказать?

Я чувствовала, как мой ответ разочаровывал. Я падала в её глазах, проваливалась на самое дно глубокой ямы, и только ее макушка виднелась в конце этого сырого и холодного туннеля. Кто теперь из нас хуже?

— Сложно от этого отказаться, понимаешь? — взглянула я на неё в поисках одобрения. — То, что между нами было, длилось где-то около года. Это много. Но если всего на одну ночь? То...

— Лилит, ты слышишь себя? — возмущенно перебила меня Иеремия и повысила свой голос. — Ты только что сидела и рассказывала мне все это с сожалением и виной на лице, а сейчас хочешь просто взять и выкинуть свои слова на ветер? У тебя же есть какие-то принципы? Самоуважение...

— Ну знаешь, я вообще не хотела этого. И насчёт корня — как можно убрать себя? Это ведь по твоей вине я так поступаю!

Её лицо на момент скосилось неприятной гримасой — губы сжались, во взгляде появились неприязнь и отчцждение. Где-то щёлкнул механизм протеза. Глубокие раны были готовы снова вскрыться. Оставалось только сорвать этот уже всем надоевший струп и заявить о себе с болью, гордо так, кровоточаще.

— Я не отрицаю, Лилит. Я нескончаемо виновата перед тобой, мне приходилось говорить это и себе, и тебе, и не по одному разу, — выдыхала она с диким нежеланием, теребя свой бегунок на молнии. — Но ты же взрослая девочка. Нужно понимать, что это эгоистично — выкладывать свои эмоции на других, чтобы они страдали вместе с тобой. Почему эти люди заслужили такой участи как ты? Это жестоко.

— И что? Взрослая девочка, тоже мне... — буркнула я. — Тем более, что я наказываю достойных этого. Стараюсь. Знала бы ты, чем занимаются мои так называемые "жертвы"

И тогда Иеремия сказала мне те слова, которые разбили меня:

— Это не оправдывает тебя, Лилит.

Почему-то мне казалось, что оно прозвучало упрекающе, уничтожающе. Может, все потому, что на меня легло досадное, обидное чувство никчемности, которое и привило мне опустошенное ощущение. Ветер противно щекотал мои внутренности, солнце сушило кровь, а паразиты разъедали тело гноем. Жалкая, ни на что не годная. Даже инвалида не может выиграть в простейшую игру, что уж говорить про что-то более серьезное? Тупая, неудачница, грязная потаскуха — вот, в принципе, тот небольшой список моих скромных достижений. И на нее точно также смотришь ты.

— Вот всегда ты так! — закричала я как можно сильнее, чтобы не сорваться в плач. — Всегда лезешь не в свое дело! Я уже жалею, что рассказала тебе это! Только недавно я помнила полных радости нас, а сейчас ты лишь та самая напыщенная дура, которая только и знает, что речи свои мутные толкать! Почему ты такая, объясни?! Да я... не хочу тебя видеть даже после такого! Предатель!

Иеремия замерла напряжённо после моего леденящего ужасом крика и горько усмехнулась. Она открыла дверь и вышла из машины, а потом, задержав ненадолго дверь, произнесла слабым и ломающимся голосом:

— Я лишь напыщенная дура, которая хочет счастья для дорогого мне человека. Может, поэтому всё произошло именно так, Лилит? Подумай об этом.

Я слышала, как дверь захлопнулась. За окном пошел снег, дурацкий и надоедливый снег! Все казалось мне слишком чувствительным — каждое событие, каждое воспоминание настигало меня эмоциональной волной и заставляло мое сердце биться, сражаться и страдать. Внутри что-то прорвалось с громким треском — это разрывали изнутри мои ребра, стискивали и давили мою поджелудочную.

Это ощущение. Этот навязчивый вопрос. Мои чувства были ребячеством? Если и так, то по какой причине я чувствую себя покинутой, шепчу истошно, проронив слезу на колено:

— Куда... ты? Не оставляй меня... Ты же… говорила…

То была сокрушающая правда. Разве не справедлив такой конец? Разве я сама не пожелала себе такого финала? Это... так типично для меня — быть обиженной, закомплексованной, раздражительной. И, что самое главное, в порядке вещей стало причинять людям боль. Я даже ни на секунду не задумывалась, что говорю, поддаваясь приступу чернящей меня злости. Я только хочу быть хотя бы немного добрее. Хочу перестать страдать из-за упущенного счастья. Хочу... увидеть свою сестру.

Я выскочила из машины и оглянулась. Столько людей вокруг... Я ходила вокруг, да около, спрашивала судорожно людей, а они таращились на меня, как на выжившего из ума торчка. Тогда мне пришла мысль поездить на машине по округе. Все без толку. Ее мелькающая в моем воображении фигура давно затерялась в переулках города, и только черту известно, куда она направилась. А я ведь даже номера ее не попросила...

Я вернулась в машину, тронулась с места. Рукой я переключала скорости, разгонялась всё быстрее и быстрее. Встречные автомобили сигналили мне, мешая мне набирать необходимую мне скорость. Девяносто, сто, сто десять...  Кажется, это немного больше, чем обычно...

За горизонтом появилась синяя крыша тягача. Она стремительно росла из-под земли, раскрываясь во что-то массивное, большое, способное смести меня за считанные секунды прямо сейчас. Оно завораживало меня, вцеплялось в руль крепкой хваткой, не давая сделать ни одного рывка в сторону. Расстояние между нами все меньше. Не остаётся времени, чтобы вдохнуть и выдохнуть…

Мэлори. Она стояла между нами на дороге. Между малым и великим. Смотрела на меня с каким-то ужасом, непониманием. И ужас этот перерастал в абсолют, когда ее кожа растягивалась в экспрессивном перформансе самой лучше на свете игры, щеки разрывались от напряжения, глазные яблоки засыхали, а прекрасные яркие волосы становились засохшими, слабыми, седыми ниточками. Мэлори явилась мне голым скелетом и тут же распалась в костяную муку.

У страха глаза велики. А у безумия глаз нет. Как и у лунатизма. В твоей голове просыпается тот самый маленький ты, который всегда честен с собой. Он выполняет за тебя всю работу, которую твоя трусливая натура никогда и не решилась бы сделать, даже если это выходит за рамки общей морали. Однако почему-то между безумием и лунатизмом присутствует небольшая разница. За первое тебя обязательно осудят, а за последнее попытаются оправдать. И этот самый маленький безумец во мне решается на те отважные поступки, для которых я всегда была слаба. Храбрый и сильный, он совладает со всеми соблазнами, будет добр, справедлив и честен в своих решениях, никогда не пойдет против своих принципов и будет любить так, как никто и никогда.