Зима всегда приходит внезапно. Не успеваешь убрать в шкафчик солнцезащитный крем, как твои пальцы замерзают до непробиваемых ледышек. Не успеваешь закрыть глаза, чтобы подставить лицо под лучи летнего солнца, как уже пора ампутировать руки из-за жуткого обморожения. Так и в жизни. Если с самого твоего рождения неприятности ходят с тобой под ручку, а потом вдруг счастье стучится к тебе в дом, будь готов к молнии, которая ударит тебя, как только откроешь дверь.

Я только успела поближе подружиться с Бартом. Только успела порадоваться тому, что дикарь наконец вспомнил про нас, как мне снова приходится избегать встречи с обоими. Один слишком пристрастился задавать ненужные вопросы, а второй... А второй впустил в мой дом зиму. И кажется, мне пора ампутировать сердце.

Это была странная боль. Не такая, как обычно. Эл говорила, ей редко доводилось получать отказы, и каждый раз она выдерживала с гордо поднятой головой. А вот я не выдержала.

Я просидела два дня в закрытой изнутри комнате. Есть совсем не хотелось, а потому и не было поводов выходить в общую комнату, видеть Барта и объяснять ему, почему наш с ним общий белобрысый знакомый так резко ушёл в тот раз. Ведь наверняка, ему Ад тоже ничего не объяснил.

Я чувствовала себя мёртвой. Полностью опустошённой, вымотанной и очень усталой. Дни тянулись медленно, что-то внутри так же медленно гнило. Я ощущала запах. Запах этого гниения - такой едкий, противный, сырой. Тела бабочек разлагались прямо в моём животе.

Меня оживило его сообщение. В плохом смысле. В присущей себе манере он попросил (приказал?) прийти сегодня в 17:20 к сарайчику, в котором я когда-то прятала от администрации голубоглазого Кёрли. Причину объяснять он бы не стал, а потому я и не спрашивала. Раз сам Айден, который так настаивал на том, чтобы мы с Бартом сидели в бункере безвылазно, говорит, что я должна выйти наружу, значит, причина есть.

Ближе к пяти часам он прислал ещё одно. «Оденься теплее».

Зима приходит неожиданно... На видео снежинки выглядели намного приятнее, хоть и не так красиво. Холодные, мокрые, бьющие по коже, словно сотни маленьких лезвий. В пределах купола всё было в белом цвете - земля, крыши, подоконники. Я сильнее закуталась в пуховик Барта, попыталась посмотреть на серое небо, но они моментально облепили мои ресницы.

Всё же это было прекрасно. Мне так нравилось смотреть на пар и представлять себя маленьким дракончиком, что я дышала часто-часто, пока воздух в моих лёгких не стал таким же холодным, как снаружи. Сугробы я видела как наземные облачка, а потому больше прыгала, чем шла. Ох, этот хруст... Даже хруст бизе, которое Барт готовит по четвергам, не сравнится со звучанием снега. Видя всё это, мне даже удавалось не думать о том, почему я вышла на улицу. Не думать о том, к кому я вышла.

Издалека склад выглядел серым камешком, упавшим в миску молока. Несуразный, портящий всякий вид, лишний. Когда я подошла чуть ближе, постройка стала приобретать нормальный вид. Зрение сконцентрировалось, я увидела на фоне «серого камушка» такую же лишнюю и портящую всё фигуру.

Снег был такой белый, что даже его белоснежные волосы на его фоне оказались не такими уж светлыми. Его лицо было таким мрачным, что даже серость неба, оказалось, не такая уж угнетающая.

Он посмотрел на меня. Взгляд его задержался на мне каких-то пару секунд и тут же опустился обратно. Айден сидел снаружи на каких-то подстеленных тряпках. В руках он держал дымящуюся сигарету и, увидев меня, подносил её к губам чаще, вдыхал дым глубже.

Я не знаю, что я испытала, увидев его. Это уже была не радость - это точно. Мне как будто было стыдно, желание провалиться под землю или убежать, пока не поздно, одолевало любое желание подойти ближе и поздороваться первой. Но я всё же подошла.

Он больше на меня не смотрел. Не поднимал глаза даже на мгновение. Не здоровался и не предлагал присесть. Дура... Какая же дура... И что тебя так тянуло сюда? Он бы не расстроился, если бы ты не пришла. Он бы и бровью не повёл, если бы завтра Джош пришёл по твою душу снова.

Холодно. И речь уже совсем не о сугробах.

- Что Вам нужно?
Я не узнавала свой голос. Как будто это он, а не я, всё это время был назойливой выскочкой. Как будто это он, а не я, ждал неделями нашей встречи. Как будто это он, а не я, нагло полез целоваться, не осознавая, к чьим холодным губам посмел прикоснуться.

Он промолчал, рукой махнул в сторону второй горки тряпок недалеко от себя. В руке этой он держал ингалятор на случай того, что сигарета начнёт убивать его, а у его ног лежал дневник Джеймса Ривза.

- Можем зайти внутрь, если ты замёрзла, - сказал он без единой эмоции в голосе.
Если зайдём внутрь, гадкая неловкая тишина по чайной ложечке выколупает мои мозги. Снаружи хотя бы шумит ветер.

Я всё-таки села рядом, справа от него, облокотилась спиной о стену сарая и прижала к себе колени. Это место мне не нравилось и нравилось одновременно. В прошлый раз мы были здесь из-за того, что я потеряла линзы. Тогда дикарь показал, что умеет быть заботливым. А ещё - жестоким. Он спас меня от администрации, но убил Кёрли.

Чем чаще я поглядывала в его сторону, тем быстрее моё нетерпение и обида сменялись сочувствием. Его пустой взгляд был мне знаком. Дикарь явно был не в настроении, если не в отчаянии. Да ещё и курил. Я до последнего сдерживала в себе желание отобрать у него сигарету, подорваться с места, начать орать во всё горло и кидаться камнями. Хотелось злиться, хотелось вылить на него все свои чувства бесконечным потоком, хотелось бить стены кулаками, бить посуду, бить его, калечить свои руки, калечить его руки. Хотелось, чтобы он злился и кричал в ответ, дрался, как и всегда, ставил меня на место. Но мы оба молчали и делали вид, что сидим здесь не вдвоём, а по отдельности.

Наконец он затушил сигарету, сделал вдох через ингалятор и снова замолчал. Теперь я понимала. Он позвал меня, чтобы поговорить. Вот только о чём? О том, что произошло? О Ривзе? О Джоше? О всём сразу?

А он всё так же не смотрел на меня.

- Скажите уже что-нибудь.
Он сразу же достал вторую сигарету. В этот раз не поджёг.
- Дай мне минуту, ладно? Это... Не так просто.
Видимо, разговор не о произошедшем. Для того, чтобы сказать «ты поступила как идиотка», ему бы не нужно было долго готовиться.

Теперь мне стало страшно. Айден всегда находил слова, какой бы ужасной ни была ситуация. А сейчас он вёл себя очень странно - прерывисто дышал, иногда вытирал ладони о джинсы, не смотрел в глаза. Он словно... Нервничал, как совершенно обычный человек. Ад? Обычный человек?
- Чёрт... - тихо ругнулся он, закрыл глаза и старательно потёр переносицу.

Я не знаю, как долго мы молчали, но я отчётливо почувствовала момент, когда пальцы моих ног стали замерзать, а уши - гореть. И наконец он глубоко и решительно вздохнул и посмотрел куда-то вдаль. Снова не на меня.

- Раз уж ты уже знаешь, что я - сын Джеймса Ривза, должна узнать и ещё кое-что. Ты как-то спрашивала, почему я тяну с тем, чтобы прочесть его дневник, - на этих словах он раскрыл кулак, в котором держал только что взятую из кармана сигарету. - Тебе знакомо слово «гетерохромия?»

Я нахмурилась, отрицательно покачала головой. Но из-за того, что он до сих пор не соизволил поднять на меня взгляд, мне пришлось сказать вслух. «Нет».

- Дети обычно рождаются с голубыми глазами. А через пару месяцев цвет меняется. Или нет. Одно из двух. Но бывают редкие исключения. Гетерохромия это когда глаза разного цвета. Один - карий, другой - зелёный. Или голубой. Или ещё какой-нибудь.
Эти слова давались ему проще предыдущих, но голос его до сих пор меня пугал. Он говорил как-то понуро, тихо. Так, что мне пришлось вслушиваться.

Он отдал мне сигарету, которую держал в руке. Я сразу узнала её.
- Её Вам дал Джош?
На ней был рисунок. Наконец я смогла его рассмотреть, вот только радости от этого достижения было мало. Теперь мне было ясно, почему лицо Ривза так изменилось, когда эта сигарета впервые оказалась у него в руках. Теперь мне было понятно, как Джош им манипулировал. Здесь были нарисованы два кружка. Один из них закрашен коричневым карандашом. Второй - голубым.

- У Вас гетерохромия...

Что-то больно кольнуло в груди. Если я права, то ему так же больно. Не только сейчас, а всегда было. С рождения. Если я права, он тоже всю свою жизнь прятался от людей, от себя, от своих страхов и от чёртового неба. Если я права... Ох, если я права, как же ему хватило сил стать тем, кем он стал?

Айден вдруг отрицательно покачал головой и закусил губы. Мне казалось, я поняла, почему его глаза были разных оттенков, но он в очередной раз остался для меня большой неразгаданной тайной.

Мальчик с ледяным сердцем. Мальчик, который всё ещё не научился доверять. Мне было больно даже просто сидеть рядом. Даже просто смотреть на то, как он терзает себя, как в десятый раз отводит глаза куда-то в сторону, лишь бы не смотреть на меня, как сжимает кулаки и нервно подносит руку к губам, словно всё ещё курит.

Когда ветер сильнее стал бить в окна, когда снежинки быстрее стали врезаться в крышу, он наконец решился. И посмотрел на меня.

То, что я увидела, не поддавалось объяснениям. Ни одному из существующих слов, ни одному из существующих жестов. Могу поклясться, в этот момент я в изумлении открыла рот, и всё, что я хотела спросить, вылетело из головы как ненужный мусор. То, что я увидела... О Небо, что я увидела! Эти глаза... В этот момент я была готова поверить в любого Бога, в любое волшебство и любое проклятье. Глаза, глаза, глаза.! Ничто в этом мире сейчас не смогло бы меня оторвать от них.

Они были совершенно разные. Не похожие ни на что в этом мире, но и не похожие друг на друга. Правый - почти весь карий, но я сумела рассмотреть в нём несколько маленьких кусочков неба, застывших где-то между зрачком и ободком. Левый - почти весь голубой, но карий цвет пробивается как распускающийся цветок, заполняя только участок вокруг зрачка, словно выходит из темноты. Небо, застывшее в коре земли. Земля, парящая в небе. Его глаза были словно голубые далматинцы в карие пятна. Словно плодородная почва вся в огромных лужах, в которых отражается небосвод. Словно самое прекрасное и ужасное из всего, что что я когда-либо видела.

Я бы написала о них книгу. Я бы посвятила им татуировку, которой забила бы всё своё тело. Я бы сделала это, если бы он не отвернулся от меня через несколько секунд. И я понимаю его. Я знаю, как это сложно. Открыть миру глаза, открыть глаза перед миром. Я видела, как сложно ему было смотреть на меня даже эти несколько секунд. Как сложно ему было и после этого. И так же больно, и так же стыдно. Но Ад был не из тех, кто забивается в угол. Он был из тех, кто меняет положение вещей так, как ему удобно. А потому вместо того, чтобы молча ждать, пока утихнет буря, он начал её сам:

- Я до этого дня думал, что это гетерохромия. Мне казалось, она проходит, - он взял в руку дневник Ривза и бросил его на землю между нами. - Но оказалось, в это он тоже вмешался. Я родился голубоглазым. И был им до пяти лет. Я как-то говорил, что силён не во всём. А вот Джеймс - гений. Он смог создать вещество, которое меняет гены, кровь и цвет глаз.

Он сделал паузу, чтобы отдышаться и дать мне время переварить услышанное. Или время самому себе, чтобы поверить, что он действительно смог это сказать.

- С пяти лет он делал мне уколы. Потом у меня появилась астма. Я думал, она была с самого рождения, но оказалось, она - побочный эффект вакцины. Потом изменился цвет волос, - он поправил шапку на голове, высвободив белоснежную чёлку, и закатал рукава куртки, вновь показав шрамы и белые родимые пятна по всему предплечью. - Потом кожа. Когда я понял, что отличаюсь от других, и начал задавать вопросы, Джеймс придумал ещё кое-что. Он поместил вещество в мои ингаляторы, - тут он показал баллончик, через который только что дышал. - Короче... Я всю жизнь верил, что болею, но чудом исцеляюсь. Я ошибался.

Я не понимала, что можно ответить на такое. И не понимала, как бы уместить внутри мир, перевернувшийся с ног на голову. Айден! Человек, правивший целым лагерем выживших, ненавидящих небо. Бывший голубоглазый!

- Он хотел защитить Вас, - наконец вернулся ко мне дар речи. - Он хотел, чтобы Вам не пришлось бояться. Так поступил бы любой любящий отец.
Он ответил что-то неразборчивое, забрал у меня сигарету с рисунком, поджог её. Судя по тому, как ловко он подносил её к губам, курит он уже давно. И часто.
- Что будет, когда закончатся ингаляторы? Ваши... Глаза останутся такими?
Он пожал плечами, посмотрел куда-то вдаль.
- Какая разница?

Ветер громко задувал под черепицу крыши, заполняя печальным рёвом все неловкие паузы. Но чем дольше мы молчали, тем громче вопросы вопили в голове.

- Кто ещё знает?
Он выдержал паузу, словно действительно вспоминал имена.
- Джеймс, Маркус.
Я выдержала паузу, словно действительно вспоминала её имя.
- И Лилит?
Он нахмурился. Я насчитала ровно три секунды перед тем, как он снова посмотрел на меня. Серьёзно, испытывающе. И тут же отвёл взгляд, видимо, вспомнив, что на его глазах нет линз.
- И Лилит. Если помнит.
- Наверняка. Такое не забыть, если она сама такая же. Но почему её...
- Если бы я хотел говорить с тобой об этом, ты бы услышала её имя от меня, а не от Миранды.

И снова эта сталь в голосе, снова этот безжизненный холодный взгляд. Он не хотел даже слышать о ней. Либо так яро её ненавидел, либо так старательно скрывал ещё свежие раны или... Чувства. Какой же нужно быть, чтобы так сильно засесть в его голове?

- Почему Вы рассказали мне обо всём именно сейчас?
В голове вспыхнули воспоминания о том, что я сделала в ванной. О том, что попыталась сделать. Вряд ли Ад стал бы открываться мне просто из жалости к моим чувствам. Вряд ли вообще придал им значения, но мне до безумия хотелось тихонько мечтать об этом. Хотя бы просто мечтать.
Я рискнула вторгнуться в его личное пространство и доверие. А он рискнул меня впустить.

- Джош как-то обо всём узнал. Мы договорились, что он держит это в тайне, а я выполняю его поручения. Но в последнее время его просьбы переходят все рамки. В какой-то момент мне придётся ему отказать, и он доложит обо мне куда следует. И тогда меня ждёт судьба того голубоглазого, а вас с Бартом - голодная смерть. Так что если я не появляюсь и не выхожу на связь дольше двух месяцев - свяжитесь с Мирандой или кем-то из моих людей. На случай моего убийства мы разработали план побега. Можете уйти с ними, вернуться в наш лагерь. Там вас примут. Можете остаться, но тогда никто не сможет помочь.
- Если у Вас есть план, почему бы не уйти сейчас?
- Эбби нужно пройти курс лечения. Осталось недолго. Ты, вроде как, должна меня понять, поэтому я рассказываю это тебе, а не Барту. Я не уверен, что знаю, чего от него ожидать.

Мне было жутко от того, как просто он говорит о своей смерти. Он рассматривает это не как конец всего, а лишь как очередной нолик в матрице. Как лишь маленький кирпичик в лестнице к свету. Долг важнее жизни. С этим девизом он родился, с этом девизом и...

- Почему бы Джошу не поставить ультиматум? «Говори, где Барт и Ниа, иначе все узнают секрет»?
- Понимает, что я не пойду на это. Принципы - превыше всего. Я не даю обещания, от которых могу отречься. Сохранить вам и моим людям жизнь - моя обязанность. Джошу удобнее манипулировать по мелочам.

Мы помолчали с минуту, дикарь докурил, достал из кармана очень знакомую мне белую коробочку. Я не стала его отговаривать. Смотреть на мир без линз даже рядом с человеком, которому доверяешь, это жуткая каторга. Это чувство незащищённости. Словно в любую секунду может прибежать толпа людей и начать забивать тебя камнями. Ладно я, а вот Ад - совсем другое дело. Ему сложнее.

- Если ты хочешь ещё что-то обсудить - говори сейчас. Это последний раз, когда я веду себя как бесхребетный слюнтяй, - сказал он, явно злясь на себя. И хоть у меня была ещё одна тема, которую я очень хотела бы обсудить, я решила поговорить о другом. Про кое-что более важное.

- Я видела огонь, - мои слова прозвучали тихо, но он всё равно услышал. И хоть его глаза снова были безупречно карими, я всё ещё видела в них небо. А ещё -тоску. И непонимание. - Когда Вас погрузили в иллюзию, Вы были заточены в своём давнем воспоминании. И когда меня отправили вслед за Вами, я тоже оказалась в нём. И я видела огонь.

Дышать становилось тяжелее. Холод пробирался в лёгкие, замораживал их, замораживал душу и губы, не позволяя мне говорить. Но сердце билось так громко, так пылко, что растопило весь лёд. И я продолжила.

- Ещё я видела мальчика с белоснежными волосами. В горящем доме. Возле двери, за которой кричал женский голос.
Он молчал. Возможно, ничего не чувствовал, а возможно, каждое моё слово отдавалось невыносимой болью в его груди. Но мне всё равно этого не узнать. Если ему хватило сил открыть мне одну из самых страшных тайн своей жизни, то показать свою боль для него ещё страшнее. Такого он не позволит даже сам себе.
- И знаете, что я поняла? Это был самый бесстрашный мальчик из всех, кого я знала. Самый бесстрашный и самый несчастный, - я выдержала паузу. - Может, мир и не очень любит голубоглазых, но... Лично мне и не нужен целый мир. А Вам?

Я знаю этот взгляд. Он смотрел на меня так каждый раз, когда не был уверен в том, что именно мне ответить. Метался между «да» и «нет», между «довериться» и «оттолкнуть». И в этот раз выбрал второе.

- Я понятия не имею, о чём ты говоришь.
- Значит, я несу бред, и так или иначе, Вам придётся его выслушать, потому что я не заткнусь! Да, я не такая, как Вы. Я не управляла лагерем выживших, мне не приходилось делать выборы, от которых зависят жизни десятков людей. Я глупая, наивная и доверчивая. Но меня бы тут не было, если бы не моя доверчивость. Я поверила Джошу, Элисон, Вам, Миранде, Барту... Я была бы мертва, если бы билась в одиночку. Я знаю, Вам сложно. Но вы не один. Теперь так уж точно. Ничто в этом мире не заставит меня предать Вас. Даже не смейте считать себя трусом или слабаком за то, что нуждаетесь в поддержке, как и все нормальные люди. Бесхребетные слюнтяи не пытаются спасти мир.

Уверена, мои щёки покрылись румянцем от того, как долго он смотрел прямо мне в глаза, пока я говорила и после того, как закончила. Но погода была на моей стороне, так что я была в любой момент готова соврать, что виной всему холод. Впрочем, не пришлось.

- Долго речь готовила?
- Пару месяцев.
- Слабенько. Четверочка с минусом. Знаешь, как-то суховато. Мне не хватило... Экспрессии. Не чувствуется конфликт сторон. Не верю.
Он сдерживал улыбку, а я сдерживала желание обозвать его заносчивыми козлом, который постоянно портит чувственные моменты.

- Вы знаете, ещё немного и моя угроза измазать козявками Вашу дверную ручку станет не просто угрозой.
- А вот это уже более менее тянет на Оскар.

Дикарь зацепил пальцами высокий воротник моей кофты и натянул его мне по самую макушку головы, не давая мне даже возможности отбиться руками. Судя по хрусту снега, он поднялся с земли. Единственное, что я успела сделать - освободить лицо от воротника, как вдруг он уже тянул меня за локоть, поднимая на ноги.

- Я пообещал Барту достать посуду для его наркотической бодяги, так что я проведу тебя и отойду минут на двадцать.
- Можно мне пока почитать дневник Вашего отца? - я взяла в руки плотную книжечку с ветхой кожаной обложкой. Не нужно было подносить её к носу, чтобы почувствовать запах десятка бессонных ночей, посвящённых труду и формулам. И не нужно было быть великим психологом, чтобы не заметить особую реакцию Айдена на слово «отец».
- Как хочешь. Ты всё равно ничего не поймёшь. Мы много лет назад придумали шифр только для нас двоих, так что там половина написана лично для...

Он не договорил. Меж бровей вдруг залегла строгая морщинка, глаза задумчиво сощурились. Парень смотрел на что-то конкретное, но я до последнего не понимала, на что именно, пока он требовательно не попросил показать ему мою руку. Его заинтересовали только мои пальцы. А если быть точнее - мой маникюр.

- Что это за цвет? Я не покупал тебе такой лак. Откуда он у тебя?

Чёртов параноик. Но он прав, этот лак мне действительно покупал не он. Его принесла девушка, которая время от времени гостила у нас с Бартом в тайне от дикаря. Быть может, если бы я сказала Аду правду, он бы поверил, что я видела Джоша. Быть может, засуетился бы, нашёл ту девушку и выбил из неё истину. А ещё выбил бы из Барта все его остатки самолюбия и втоптал бы в грязь за бездумность. Впускать в дом чужого человека при том, что весь колледж считает нас мёртвыми - действительно глупо.

- Это мой. Мне его ещё Элисон подарила, - соврала я, надеясь, что не буду об этом жалеть.
Он посмотрел на меня хмуро и отпустил мою руку со случайной грубостью. Явно не поверил.

Арты авторские

Этот и многие другие комиксы, а также видео к книгам можно увидеть в телеграмм канале "Тая Монс" - https://t.me/monster_2112 
________________________________________

Когда я снова сидела в тепле и тишине бункера, в голову опять начали лезть мысли. Ад поступил умно, решив не обсуждать со мной наш неудавшийся поцелуй. Если быть точнее - мою неудавшуюся попытку держать себя в руках. Он слишком хорошо меня знал. Знал, что я не найду оправданий и что буду только сильнее загоняться и краснеть. Ну либо для него эта тема была такой же дикой и... Неправильной.

Эти два дня даже Барт вёл себя иначе. Общался со мной холоднее обычного, реже звал на совместные обеды, не приглашал на танец, не предлагал выпить. Я объяснила ему всё как есть, но почему-то он не захотел выгонять из своей головы истину, которую сам же себе придумал. С того дня он чётко определил для себя, что больше не претендует на моё внимание. На моё сердце и тело - тем более. Это меня ни радовало, ни расстраивало. Было грустно, что наши темы для разговора сократились ещё вдвое, но было радостно, что наконец прекратились его попытки как бы «невзначай» прикоснуться ко мне, как бы «случайно» задеть рукой мою юбку или лямку бюстгальтера.

Раньше Ад часто спрашивал, чем мы занимаемся в бункере. И этот вопрос всплывал в моей голове каждый раз, когда я бездумно пялилась в потолок, как сейчас. Рано или поздно все занятия наскучивают, все разговоры становятся пресными и безжизненными. В такие моменты мы с Бартом расходимся по своим комнатам и просто убиваем время в ожидании чего-то.

В этот раз я пялилась в нарисованное окно. И когда железная входная дверь с грохотом распахнулась, я попыталась сделать вид, что мне нет до этого дела. Попыталась пообещать себе, что в этот раз четыре холодные стены вокруг не заставят мой больной разум и моё почти здоровое тело идти на всякие глупые поступки. В этот раз я буду держать себя в узде.

- Как бы по-гейски это ни звучало, но если бы ты всегда приходил к нам каждые два дня, это сделало бы мою жизнь чуточку ярче, - послышался голос Барта. Он всегда придумывал к приходу дикаря какие-то новые глупые приветствия.
- Да убери ты нахрен свои руки! - послышался в ответ голос Ривза младшего.

Каждый его визит всегда начинался одинаково. Они здоровались, дикарь осматривал комнаты на наличие любых изменений, а потом они обсуждали новый список нужд. Так же было и сегодня.

Пока мужчины были заняты мужскими разговорами, я всё же попыталась выудить из дневника Джеймса Ривза хоть что-то полезное. Половина страниц действительно была исписана странными незнакомыми для меня символами. Уверенна, отец блондина тоже был тем ещё параноиком, но придумать новый язык для членов своей семьи и правда гениальная идея.

Кстати о семье... Ад с отцом были похожи не только внешне. Читая рукописи дикаря старшего, я чувствовала что-то родное, домашнее. От того, как сильно его почерк был похож на почерк Айдена, я вспоминала дни, когда он учил меня писать.

Я достала листок с записанной последовательностью цифр, хоть и знала их назубок.
12. 1-24. 2-13. 3-11. 4-34. 5-32.
Очередная загадка Джеймса Ривза. Если Ад прав, и эти числа не означают даты и месяцы, то это могли бы быть страницы. Я начала с самого простого. 12. И, как мне показалось, сразу попала в яблочко. Во всём дневнике только на двенадцатой странице был не текст, а стихотворение.

Туда, где тело выло громко,
На земли мёртвые вернись.
Где хвост у дьявола был сломан,
Где ангелам их крылья не сдались.

Рыдали те на головы людей.
Там пахло злобой, ядовитой гарью.
Под звон цепи, под свист плете́й
Давилось небо кровью - сталью.

Два узника, два сердца, две души
Пронзят грудь твою копьём и словом:
«Мы тоже жить хотели. Виноват лишь ты.
Отдай свой ум. Ведь он не нужен мёртвым».

Я знаю, ты боролся. Знаю. Мало.
И бой твой не закончится вовек.
Назад не делая ни шага,
Борись. Не дьявол ты, не ангел. Человек.

Где хвост у дьявола был сломан,
Где ангелам их крылья не сдались.
Гляди вперёд. Слезами каждый первый полон.
А ты второй. Бери копьё. Ломай. Борись.

12. 1-24. 2-13. 3-11. 4-34. 5-32...
Двенадцатая страница.
1-24. Первое четверостишие, вторая строка, четвёртое слово.
2-14. Второе четверостишие, первая строчка, третье слово.
3-11. Первое слово первой строки.
И так далее...
Полученный результат плохо укладывался в моей голове. Это звучало вполне как нормальное предложение, вот только оно не имело никакого смысла.

В дверь постучали, и я в испуге чуть не выронила дневник.
- Да?
Они оба зашли в мою комнату. Дикарь не отрывал взгляда от массивного блокнота, в котором мы с Бартом уже успели написать целый список «жизненно необходимых» вещей. Сам Барт остановился у дверного проёма и важно скрестил руки на груди.

- Итак, - начал Ад. - Ты написала, что тебе нужен гель, ацетон, тёплые носки, бла-бла-бла, фен и... Осьминог для массажа?
После прочтения последнего пункта он непонятливо посмотрел на меня.
- Да. Пластмассовый такой. Берёте его за голову, крутите и...
- Зачем тебе осьминог для массажа?
- Ну... У Барта спина часто затекает. Я делаю ему массаж время от времени, чтобы отработать деньги, которые он на меня тратит.

Парень удивлённо поднял брови, а Барт на заднем плане неловко покашлял и медленно собрался уходить. Ему стоило поторопиться, потому что буквально через секунду Айден развернулся и ударил его по лицу тем же огромным и тяжёлым блокнотом. А потом - пинками прогнал из комнаты.

- Твистер, а тебе не приходило в голову, почему мы список нужд делим на две колонки?
- Чтобы бумагу экономить...
- Чтобы отделять его хотелки от твоих. Барт не тратил на тебя ни копейки. Он платит только за то, что просит для себя, и половину за продукты. Всё, что вписываешь ты, покупаю я. Поверь, если бы ты должна была ему денег, он бы тебя не массаж делать заставлял.
Он снова открыл блокнот, присел на край моей кровати и задумчиво почесал карандашом висок.
- Я вычеркиваю осьминога.

Мне вдруг стало до безумия стыдно. Всё это время я жила здесь на его деньги и даже не знала об этом, даже никак не благодарила. А вдруг всё это время, пока он не появлялся у нас, ему приходилось тяжело работать? Обеспечивать себя, меня, иногда Эйприл и помогать Миранде?

- Фен, ацетон и гель тоже можете вычеркнуть.
Вряд ли это сильно поможет его финансам, но с чего-то стоит начать. Волосы можно посушить и полотенцем, лак на ногтях сгрызть, а гель для душа разбавить водой в незаконченной банке.

Я не поняла, услышал ли он меня, потому что его взгляд так и не оторвался от блокнота, а карандаш не написал в нём ни одной пометки.
- Я сделал карманное оружие для одной девчонки, и она оставила мне аванс. Когда отдаст остальное - куплю тебе фен. Или сделаю. Не знаю, посмотрим, - сказал и поставил галочку где-то в моей колонке списка.
- Да не стоит, я обойдусь. Так даже лучше - перхоти меньше будет. Носки тоже не обязательно. Я ночью подушку нагреваю и на ноги кладу.

Он посмотрел на меня как-то соболезнующе, а потом обратил внимание на дневник его отца в моих руках.
- Нашла что-то?
В голосе его не было ни нотки заинтересованности. Скорее всего, он уже вылизал до основания каждую страницу, обнюхал каждую букву и пылинку. Вряд ли я скажу ему что-то новое.

- Да. Стихотворение на двенадцатой странице. Если последовательность цифр, которую мы увидели на видео, относится к нему, то получается предложение. «Вернись на два шага вперёд». Но что бы это могло значить?
- Нужно пролистать две страницы вперёд и две - назад. На четырнадцатую и десятую, - ответил он спокойно. Очевидно, загадку со стишком разгадала не я одна.
- И что дальше?
- Если просветить весь дневник через ультрафиолет, то на каждой странице будет написано какое-то слово или фраза. На десятой и четырнадцатой написано «солнце, ложь».

Если бы я была поэтом, каждое своё стихотворение я начинала бы именно с этой фразы. Но я обычный человек, который вздрагивает от слова «солнце» и злится от слова «ложь». А как реагировать на них обоих в одном контексте, я понятия не имела.
- Глупость какая-то... Есть идеи?
- У меня всегда есть идеи.
Но озвучивать их он, конечно же, не стал. Захлопнул блокнот с напиши списками нужд и поднялся с кровати, собираясь уходить.

- Могу я что-то сделать для Вас? Я не хочу быть Вам должна. Если бы я знала, что живу тут на Ваши деньги, я...
- Для начала будет достаточно, если ты перестанешь писать слово ацетон через «и». Я буду просто в восторге.
Я скрестила руки на груди и нахмурилась.
- Вы не учили меня правилам. В моих книгах очень сложные слова, а Барт считает работу учителя унизительной. Вообще-то Вы мне обещали провести урок месяц назад.
- Да, но в тот день вместо этого ты выбрала свидание с Бартом.
- Я не выбирала. Он просто предложил раньше.

Вдруг я вспомнила тот день в таких ярких деталях, что от них стало плохо. Именно в тот день я узнала о смерти Элисон.

От мысли о ней мне всегда становилось грустно. А я даже не задумывалась о том, что же делало грустной её. Джош говорил, перед тем, как нарядить себя в латексные откровенные костюмы, она носила депрессивные чёрные мешковатые вещи. Вены она не резала, на высотки не засматривались и смерть не воспевала, но её лицо вечно было таким мрачным и холодным, что улыбка её была сродни дождю в пещере. Колледж изменил её. Колледж всех изменил.

Когда я вернулась из мира воспоминаний в реальность, обратила внимание на руки дикаря. Раньше он любил носить кожаные чёрные браслеты, а в этот раз на его запястье оказались электронные часы. Он чуть закатал рукав, посмотрел на них и на секунду задумался.

- У меня минут двадцать. Если тебе этого хватит, доставай тетрадь. Либо я зайду вечером.
Он расстегнул верхнюю пуговицу своей чёрной рубашки, всё это время душившую его горло. Я бы ответила на его слова быстрее, если бы не отвлекалась на каждый его жест, глупая идиотка.
- Не зайдёте. Вы никогда не заходите.
И я подвинула стул к тумбочке, что заменяла мне письменный стол.

Это был уже совсем не такой урок, как раньше. На меня давил огромный груз неловкости, из-за чего я сидела сгорбленная и не могла сосредоточиться. Это не впервые, когда мне в тягость даже просто находиться с ним в одной комнате, но если раньше мною руководил страх, то теперь к нему прибавилось что-то ещё. Джош называл это смущением. Элисон называла это «как курица в петушиной бане».

Он диктовал мне несложные предложения, терпеливо выдерживал паузы, когда я застревала на каких-то словах, а сам рассматривал мои книги на полке прямо возле тумбы. Иногда давал время проверить написанный текст, а сам выходил из комнаты и возвращался с кружкой воды или успевал поругать Барта за разлитое на полу вино, сломанную ручку крана или разбросанные безымянные таблетки. Айден был уверен, что я из тех, кто тащит любую каку с пола в рот, так что заставлял наркоторговца делать свои наркоторговские дела только в своей комнате.

- Закончила?
Я положительно кивнула и он подошёл проверить текст. Я быстро бегала глазами по строчкам, зная, с какой скоростью читает дикарь и пытаясь проследить, на каком моменте он остановится, чтобы сделать замечание.

Он молча читал, а потом в какой-то момент вдруг дал мне подзатыльник.
- Что это за каракули? Я двести раз учил тебя писать букву «ф».
- Это «ф»!
- Я вижу тут член, а не «ф».
- Кому чего не хватает, тот то и видит!
Я замолчала, боясь поднять голову и посмотреть на его реакцию, а он выдержал паузу, обдумав мои слова, и сделал поистине гениальное. Дал мне ещё один подзатыльник.

- Ну хватит! И как я могу рисовать член, если я не знаю, как он выглядит?
- Вот именно так, как твоя «ф»!
Он отошёл от моей письменной тумбы, дав наконец мне спокойно вздохнуть и переварить услышанное.
- ...Правда?

Я обернулась и наткнулась на его испытывающий взгляд. Молчание продлилось буквально несколько секунд. И когда парень понял, что его злобный взгляд недостаточно убедителен, он вдруг начал угрожающе расстёгивать ремень своих брюк, очевидно, чтобы показать, на что похожа моя «ф».
- Ладно, ладно! - закричала я и отвернулась. - Ф так ф... Господи Боже мой...

Вдох - выдох. Я взяла ручку и застряла на этой треклятой букве, не зная, что с ней делать. А потом зачеркнула её от греха подальше, и теперь слово «фантазия» стало «хантазией».

Очень быстро он убедился, что навык письма за прошедшее время у меня снова упал до уровня дошкольной группы. Но если Барт, которого я недавно просила меня потренировать, быстро начинал нервничать и бросал всяческие попытки, то Ад бы сидел со мной до победного. Конечно, если бы время позволяло. Однажды я у него спросила, как ему хватает на меня нервов. Я не самая способная ученица, но как бы сильно я ни тупила, он не повышал на меня голос. Айден ответил, что в своё время его тоже пичкали правилами и учебниками и что не у всех его учителей хватало терпения, и те срывались, кричали, а иногда даже били кулаками по столу. Он сказал, что именно такие учителя ничего в него так и не вложили. Потом он сказал какое-то страшное слово. «Деструктивно». Что бы оно ни значило, я с ним согласилась.

После долгого и трудоёмкого занятия моим последним заданием было переписать абзац из учебника. Чёртов Айден Ривз. Голубоглазый сын чёртового Джеймса Ривза. А ведь самым сложным заданием для меня было бы выкинуть мысль о том, что ты находишься со мной в одном помещении. Самым сложным заданием было бы перестать после каждого слова отвлекаться на твой силуэт, мелькающий в разных частях моей комнаты. Оказалось, схожестей у нас больше, чем ошибок в моей писанине. Оказалось, ты тоже пожизненно играешь в прятки с Небом, тоже пожизненно нуждался в чужом одобрении и чувствуешь себя «не достаточно». У нас так много схожестей, но ты продолжаешь отвергать меня раз за разом. А я продолжаю идти за тобой раз за разом...

- Ты видела Джоша с того дня? - спросил он, когда наконец успокоился, перестав изучать каждый сантиметр моей комнаты, и сел на кровать.
Я усмехнулась. Ещё и издевается...
- Разве я спросил что-то смешное?
- Какая разница, если Вы всё равно считаете меня сумасшедшей?
- Я считаю тебя сумасшедшей?

Оборачиваюсь. Натыкаюсь на самое серьёзное на свете выражение лица. И мысленно умоляю дикаря застегнуть обратно верхнюю пуговицу рубашки.

- Вы не поверили мне.
- Я этого не говорил, - пауза. - Я верю, что ты видела его. Но сомневаюсь, что он был здесь. Ты боишься, что он найдёт тебя. Твой мозг просто спроектировал твои страхи, и во сне ты вышла из комнаты.
- Ну раз так, меня лучше держать на привязи. А то мало ли я во сне перепутаю Барта с Джошем и дам ему чем-нибудь по голове, - сказала я с сарказмом, но ответ на это последовал совершенно серьёзный.
- Именно поэтому отныне Барт будет закрываться на ночь изнутри. И я хочу, чтобы ты делала то же самое.

Эти слова обидели меня до глубины души. Хотя где-то в той же глубине я понимала, что он может оказаться прав, и что Хейз, недавно гостивший в моей комнате - не более, чем фантом. Просто жестокая шутка моего мозга. Призрак. Но ещё я понимала, что вместо того, чтобы брать на себя роль моего психолога-дилетанта, лучше бы он верил в призраков вместе со мной.

- Я закончила. И двадцать минут прошли. Вам нужно было куда-то идти, - сказала я то, что говорил мне мозг, и отложила ручку в сторону. И к счастью, в этот раз сердце было с ним солидарно.
Он промолчал. А потом проверил время на своих часах, тем самым воткнув в мою грудь ещё один осиновый кол. Уже третий за эти четыре дня.

- В последние несколько недель Джош держит у себя в комнате двух молодых девушек-пленниц. Из одной он сделал копию Элисон. Из второй - тебя. И поверь мне, тебе лучше не знать, что он с ними делает, - он выдержал паузу, давая мне время вникнуть в эти страшные слова. - Мы с тобой оба понимаем, с каким человеком имеем дело. И оба не хотим, чтобы он добрался до тебя. Если ты хочешь, чтобы я тебе поверил, то поверь мне тоже. Его здесь не было. И не будет. Тебе ничто не угрожает. Во всяком случае, пока я жив и пока ручаюсь за тебя.

Он говорил с такой уверенностью, что мне и самой хотелось в это верить. И теперь я металась между тем, что я увидела, и тем, что слышу. Ад ещё не заставлял усомниться в нём, но неужели это повод усомниться в самой себе? Я ведь знаю, что я видела той ночью. И я помню, какой лютый ужас испытывала. Но если бы мозг хотел спроектировать мои реальные страхи, он бы вернул меня в день похорон Элисон. Или день убийства Элисон... Или день убийства моей семьи. Но Небо, как же уверенно он говорит...

- У меня для тебя кое-что есть. Может, это поможет тебе отвлечься, - сказал он и вышел из комнаты.

То ли его слова, то ли его долгое отсутствие заставили меня заволноваться. Я отошла к нарисованному окну, безразлично улыбнулась своему отражению в зеркале, чтобы успокоиться. Не помогло.

Он вернулся довольно быстро, хоть ожидание и показалось мне целой вечностью. В руках его была небольшая коробочка зелёного цвета. Было бы мило, если бы упаковка была сделана его руками, но судя по белому идеально нарисованному горошку на крышке и стенках, коробочка покупная. Я понятия не имела, что могло бы поместиться в ней. Четыре кубика Рубика, не больше, не меньше.

- Мне ещё не дарили подарков в коробке... - стоило бы сказать это с менее явным восторгом в голосе, но я не удержалась.
- Как сказал Барт, я у тебя первый, получается.
И я засмеялась.
- Можно я закрою глаза?
- Нет, Твистер, я не настолько сентиментален. Просто открой.

Мне хотелось верить, что он стоит так близко только для того, чтобы лучше рассмотреть мои эмоции. Только для этого. Но не для того, чтобы повысить и так уже запредельный уровень моего смущения.

Улыбка не спадала с лица, глаза не могли оторваться от внезапного презента, а сердце не могло успокоиться. То, что он открылся мне сегодня уже было величайшим подарком, но коварный дикарь решил добить меня окончательно.

Я глубоко вздохнула, зажмурилась лишь на одну секунду. И открыла коробку.

До слез меня обычно доводила только боль. В этот раз я даже не успела понять, что чувствую, а солёные капли уже угрожали покатиться по щекам. Я посмотрела на Айдена, умоляя его сказать, что это не шутка. Что это действительно происходит. Что я не сплю.
- Вы...
Руки дрожали с такой невероятной силой, что я боялась уронить это маленькое чудо. Мне пришлось облокотиться о тумбу, чтобы не упасть самой.

Я достала его из коробки, чтобы ощутить его на своих пальцах, впитать всю энергию собственными руками, а потом вернуть всё тепло в троекратном размере.

- О Небо, Вы... Вы смогли...
- Ты не хотела ничего нового, так что я оставил всё как есть.
Он, как обычно, прикоснулся к его спине. И уже через мгновение я услышала самое родное, самое прекрасное, самое любимое и восторженно-радостное...
- Урлулу!

И я заревела. Прижала его к груди и отпустила только после того, как Эдди недовольно закряхтел. Он выглядел точно так же, как и в последний раз. Металлические корпус в виде цилиндра, ножки на колёсиках, огромный серый глазик на половину круглой головы. Единственное, что в нём изменилось - появилась небольшая антенна на голове. Ощутив свою обновку, Эдди замотылял ею, играя с антенной как с бубоном на шапке.

- Но... Вы сказали, его нельзя починить.
- Я и не чинил. Я сделал нового и. «переместил» в него карту памяти. Это всё тот же Эдди, но он помнит немногое. Может быть, только тебя, - сказал он немного грустно. Робот не обращал на него никакого внимания.

Железный человечек прижимался к моей руке так, словно он прекрасно помнил и свой «уход», и долгие недели в забвения, долгие недели разлуки и тоски. А я не прекращала плакать и обнимать его, отдавая тепло, что копилось во мне хоть медленно, но его достаточно, чтобы снова оживить маленькое железное сердце.

В эмоциях я даже не сразу заметила, как Ад отошёл к двери, зачем-то закрыв её изнутри на замок. Наверное, не хотел показывать мои слёзы Барту, хотя мне было плевать на это. Я была готова кричать в эмоциях хоть на всю округу, на весь мир и все галактики. Наконец я снова была не одна. И наконец снова по-настоящему счастлива.

Я поставила Эдди на тумбу. Так уж ему хотелось размять новые металлические ножки. От нахлынувших чувств я еле сдерживала себя - желание броситься в ЕГО объятия второй раз было столь же сильным, сколько запретным и невозможным.

- Спасибо... О Небо, спасибо! Я... Это лучшее, что Вы могли для меня сделать. Я... Не знаю, могу ли я как-то отблагодарить Вас.
- Можешь, - сказал он серьёзно.

Дрожали не только мои руки. Я вся. Пытаясь остановить слёзы, я глупо хлопала ресницами. Желание внутри росло слишком быстро, и я не успевала его сдерживать - делала непонятные рывки в ЕГО сторону и тут же возвращалась обратно, ругая себя за эмоциональность.

- Конечно! Что угодно.

Обними же меня, чёрт возьми, иначе я сгорю до тла и унесу тебя в ад вместе с собой. Прикоснись ко мне хотя бы мизинцем, хотя бы через одежду, иначе я рухну на пол. Ноги меня уже не держат. И ты не держишь. И не отпускаешь. Так и парю в невесомости, что даже голова кружится.

Я не знаю, что Айден пытался мне сказать. Взгляд его был мне не знаком, а потому так долго смотреть в его глаза, в его Небо, спрятанное за линзами, было сложнее обычного. Он как будто снова изучал меня. Как будто крутил в голове старую загадку - сложную и так и не разгаданную. Даже Эдди перестал урчать. Он замер вместе с нами.

И я почувствовала... Что-то горькое, острое, застрявшее в горле комком из иголок. Слёзы покатились по щекам новым потоком, и я поняла, что это уже не из-за подарка. Из-за него. Из-за его безразличного взгляда, холодно наблюдающего за моими слезинками. Из-за его мёртвого сердца, не издающего ни звука, ни шороха, глядя на меня. Из-за его губ, с которых вечно срывается что-то острое, колкое, болючее. Из-за его глаз, его прямого идеального носа, его белоснежных волос - жертв экспериментов и отцовской жестокости. Из-за его рук, когда-то оставлявших на мне синяки и ушибы.

Из-за его руки... Внезапно прикоснувшейся к моей щеке. Из-за его пальцев... С непростительной и несвойственной ему нежностью стеревших мои слёзы с покрасневшей от чувств кожи.

Я затаила дыхание. Аккуратно и нерешительно вцепилась в кисть его руки, чтобы он даже не смел, даже не думал убирать её от моего лица. А он и не собирался.
Смотреть ему в глаза сил больше не было. И я опустила взгляд, осознавая, что сегодня всё изменится. Он выйдет из этой комнаты не таким, как был, когда в неё заходил. Я останусь здесь уже не такой, как двадцать или даже пять минут назад.

Айден как-то подозрительно вздохнул. Подошёл ещё ближе (хотя куда уже), а рука его переместилась с моей щеки на подбородок, аккуратно приподнимая моё лицо на уровень своего.

И небо снова упало на головы. И снова полилась кровь. Не у человечества. Только у меня. Где-то в области груди, где-то на уровне сердца. Будто кто-то разрезал ножом толстый деревянный кокон, высвободив этот глупый непокорный орган, гоняющий кровь по венам.

Глупый непокорный орган... Моё сердце совершенно точно остановилось. В тот момент, когда его губы коснулись моих. В тот момент, когда его руки уже абсолютно решительно подняли меня над землёй и усадили на тумбу. В тот самый момент...

Лишь лёгкое касание, нежное и тёплое, как первые капли дождя перед грядущим ливнем. Как дегустация дорогого вина, как задувание первой свечи из десятка на праздничном торте. Он поцеловал меня нежно, без напора, без намёка на грубость. И тут же остановился на несколько мгновений, будто уверенный, что его снова отвергнут. Будто ожидая либо отказа, либо дозволения.

Я ощутила ещё один его прерывистый вздох на своих губах перед тем, как секунду выждав, он снова прильнул к ним. В этот раз настойчивее.

Страх ушёл, его место заняло сильное, неизведанное мною чувство. Желание насытиться им сполна, желание получить и отдать как можно больше. Я опускаю руку на его шею, запускаю пальцы в его волосы на затылке, зная его слабое место. Провожу по коже ногтями и чувствую, как его ладонь на моей талии сжимает ткань моей одежды и теснее прижимает к нему. Я чувствую, как его губы становятся горячими, нетерпеливыми, а моё тело - мягким и безвольным. Но мне хватает сил и решительности, чтобы обвить ногами его бёдра и притянуть к себе ещё ближе.

Дышать всё тяжелее. В голове нет ни единой лишней мысли, зато в душе - настоящий пожар. Хочется зарыдать ещё сильнее то ли от счастья, то ли от наслаждения. Хочется верить, что всё это по-настоящему. Что мальчик с ледяным сердцем наконец и правда что-то чувствует. Что всё это с его стороны - искренно, а не из жалости ко мне.

Джош - последнее, о чём сейчас хотелось думать, но я не могла не заметить, как сильно этот чувственный и переменчивый поцелуй отличался от того неосознанного и неоправданного порыва эмоций. Если Джош привык получать всё силой, то и целовал он так же - ненасытно, властно, требовательно. А сейчас было не важно, кто доминирует. Это было столько волнительно и прекрасно, сколько гармонично и... Правильно. Если я не могла оторваться от него, то Айден иногда отстранялся, давая время просто отдышаться и посмотреть друг другу в глаза, чтобы понять, что мы оба действительно этого хотим.

Как и в объятиях, я остановилась первая. Не потому, что захотела. А потому, что поняла - если не сбавить обороты, он не остановится. Об этом говорили его руки, уже успевшие нырнуть под мою майку, напряжение на уровне его ширинки и его дыхание, которое в какой-то момент стало более прерывистым.

Он снова посмотрел на часы. Циферблат показывал «19:24», и одному дикарю известно, о чём могут говорить эти числа.
- Мне правда нужно идти, - сказал он почти шёпотом.

Ад посмотрел куда-то вправо, на тумбу, и я последовала его примеру. Эдди сидел словно бы на корточках, втянув колёсики внутрь корпуса и зачарованно смотрел на нас без единого звука. Кто-то говорил мне, что целоваться при ребёнке - неправильно. И увидев, как заинтересованно Эдди смотрел в нашу сторону, мне вдруг стало перед ним стыдно.

Я ощутила неприятный холод, когда перестала чувствовать прикосновения рук дикаря к своему телу. Он отошёл всего на шаг, а я, поддавшись второму наплыву чувств, соскочила с тумбы вслед за ним. Руки сами вцепились в его рубашку. Я настойчиво притянула его обратно к себе. То ли это было моё желание «закрепить материал», то ли мне просто оказалось мало одного раза. В этот раз, чтобы дотянуться до его губ мне пришлось встать на носочки, а ему - наклониться. И в этот раз он наконец был не против.

Уходя, он сказал что-то про Эдди. Про то, чтобы я держала его как можно ближе к себе. Мол его антенна - что-то вроде тревожной кнопки на случай чего-то сверх срочного. Вникнуть в его слова я не успела. Не смогла. Пока он говорил, я зачарованно смотрела на него, и единственное, что сейчас вмещалось в мою голову - мысль о том, что только что произошло. Но чтобы не выглядеть идиоткой, я молча кивала головой и закусывала губы.

Что мне нравилось в Айдене - непробиваемое спокойствие. Он в любой ситуации вёл себя так, будто ничего не произошло. Будто это не он только что еле сдерживался, чтобы не повалить меня на кровать. Будто это не он только что дышал мне в губы так, словно я и есть его воздух.

Хотя я всё равно видела в его действиях и во взгляде отголоски неловкости. Если Лилит и правда единственная, кого он любил за всю свою жизнь, и если она действительно ни разу не подпустила его к себе, то получать взаимность в ответ на чувства для него тоже непривычно.

Когда он всё-таки ушёл, только звонкое «урлулу» смогло вернуть меня в реальность. И теперь в голове появилось место для ещё одной мысли.

«Когда мы сможем повторить?»

__________________________________
Арт авторский