От автора.

О стекло разбилась кислотная капля. «Солнечные» дожди, как их называл местный народ, шли здесь довольно часто, хоть люди уже научились с ним бороться. Подобия огородов из остатков семян были под защитой особых металлических теплиц, а дома́ перед непогодой накрывались прочной плёнкой.

В лагере был как минимум один ребёнок, который очень любил такие дожди. Ему нравилось наблюдать, как быстро меняется окру́га с наступлением беды. Люди прячутся, прячут свои дома, свои вещи. Он видел в этом силу человечества — в умении приспосабливаться.

Сосчитав на окне пятьдесят капель дождя, мальчик вернулся к своему занятию.
— Мистер Метла, как Вам сегодняшняя погода? — болтая ногами, свисающими с высокого стула, спросил он у робота на столе.
Он собирал себе игрушки из старых запчастей. Мистер Метла, к примеру, ездил на гусенице от сломанного игрушечного танка и размахивал маленьким игрушечным веником из старого кукольного набора.

— О, Вы полностью правы. Сегодня Вам прибавится работы.
Мальчик засмеялся и поставил на стол второго робота — механизм с туловищем из консервной банки и колёсами от заводного Микки Мауса.
— Миссис Плотва и Сэр-Браконьер уже идут на помощь! Вж-у-у-у-у-у-х, — он нажал на кнопку под столом, и с шкафа прилетел третий механизм, когда-то игравший роль детского самолётика.
— Ой-ой. Опасное приземление! Кердык-башка вам, Сэр-Браконьер. Придётся найти нового пилота. Встречайте-е-е! Айден-летайден!

Он снова засмеялся. Так искренно и так по-детски. Пробежался по комнате, расставив руки в стороны и изображая из себя самолёт. На столе лежала стопка тетрадей, которые ему нужно было исписать от обложки до обложки. Такое уж домашнее задание у девятилетнего сына главаря дикарей.

Мальчик залез по лестнице у шкафа. Он сделал её сам из обломков старой мебели. По правде говоря, почти всё, что находилось в этой комнате, он сделал сам. Такое уж домашнее задание…

— Заходим на взлёт! — вновь расставил руки, готовясь к «полёту». Он считал очень важным побить свой личный рекорд и спрыгнуть с самой верхней ступеньки. Но откуда-то послышался треск.
— Ой-ой…
По ступеньке прошлась трещина, и нога провалилась до колена.
— Ой-ой-ой, кердык-башка, кердык-башка…
Мальчик упал с лестницы, вызвав сильный грохот. Но страшно то, что испугался он не боли, раздавшейся в левом плече и рёбрах, а того, что его, наверняка, услышали.

— Айден, что у тебя там? — грозный голос отца прозвучал недалеко от двери. Мальчик нервно вдохнул воздух, его взгляд стал бегать по комнате. Попытался подойти к столу, но нога застряла в ступеньке, не давая даже двинуться с места.
— Всё хорошо! Я… Просто…

Дверь открылась, высокий мужчина переступил порог и сердито поставил руки по бокам.
— Бездельничаешь. Я же попросил тебя починить светоиндикаторы возле ворот.
— Да-да, я помню. Я жду Лилит. Она хотела пойти со мной, — наконец он высвободился из лап свирепой лестницы.
— А это что такое? — мужчина указал на игрушки на столе и знатно рассердился. Следующие слова он говорил уже на повышенных тонах. — Опять твои бесполезные роботы!
— Нет, пап, они полезные! Мистер Метла умеет собирать пыль с полок, а Сэр-Браконьер ловит комаров.
— Просто трата времени, — отец успел только сделать несколько шагов в сторону стола, как мальчик умоляюще закричал.
— Стой-стой, я их разбираю! Я просто разбираю их, честно!
— Отлично, я тебе помогу.

В детстве иногда приходится задумываться о том, что — хорошо, а что — плохо. И Айден не понимал, что плохого было в том, что в коробке под кроватью лежат его игрушки. Не понимал, почему разговаривать с ними — глупо. И он не понимал, за что папа сейчас так жестоко ломает его труд, приводя почти все детальки в негодность.

Мальчик перестал кричать, когда на столе осталась только груда бесформенного хлама. Застыл на месте, как и когда-то забавно крехтящая миссис Плотва.
Отец подошёл к нему. Молчал какое-то время, будто бы давал прочувствовать все нотки детской боли.
— Хочешь заплакать?
Айден промолчал. Ответ «нет» будет ложью, а за «да» придётся поплатиться.
— Это просто роботы, сынок.
— Это мои друзья.
— Нет. Просто роботы. Друзей у тебя нет, и ты должен радоваться этому. Пойми одну простую вещь, Айден. Ты способен на очень многое. Не нужно растрачивать свои силы на поиски ненужного тебе общения. Друзей не бывает. Люди будут только тормозить твои таланты.
— Я не хочу быть талантливым! Я хочу быть… Обычным… — он начал с крика, а закончил болезненным шёпотом. Слёзы и в самом деле подступили к глазам, и мальчик зажмурился, думая, что сейчас, как обычно, получит «поучительную» пощечину, но вместо этого отец положил руку на его плечо.
— Но ты уже не обычный. Я не хочу тебе зла, Айден. Я хочу, чтобы ты научился быть сильным. Сегодня ты перестанешь играть в игрушки, завтра твои изобретения помогут людям, а послезавтра ты посмотришь в окно и скажешь: «Этот мир спас я». Как тебе идея, а?
Айден сдержал улыбку и закатил глаза, признавая поражение.
— Мне кажется, парочка маленьких жертв сто́ят того, чтобы однажды проснуться героем.
— Да… Стоят.

За десять лет много что изменилось. Мальчик повзрослел, игрушки изменили предназначение. За спиной уже гора «маленьких жертв», но за окном почему-то всё ещё мёртвая пустыня.

Он делает то же, что и десять лет назад, вот только теперь вместо консервных банок в его руках идеально ровные и прочные металлические корпусы с электронными панелями и даже искусственным интеллектом.
За окном дождь. Но в комнате светло от чистоты и включенной настольной лампы. Он один, и для него это самые приятные минуты. Стои́т запах только что съеденного рулета, по полу разбросано несколько отвёрток и проводов — творческий процесс в самом разгаре.

— Урлулу.
А в ответ тишина, прерываемая скрежетом металла об инструменты.
— Урлулулу.
— Нет, Эдди, я не буду с тобой разговаривать. С роботами я ещё не общался…
— Урлулулу!
— Тебе не может быть больно, не истери. Ты всё равно не пользуешься своими колёсами.

Робот «задумчиво» моргнул и начал возмущённо барабанить железными клешнями по его пальцам. Ему нравилось, когда создатель уделяет ему внимание, но не в этот раз.
— Мне кажется, ты напрашиваешься на отключение.
— Урлулулу.
— Пожалуйся потом на меня своей хозяйке. Пусть думает, что я тебя тут обижаю, и забирает тебя наконец.
Робот издал приглушённый скрежет, похожий на недовольное фырканье. Этот маленький механизм по-немногу учился понимать человеческую речь, но парню было проще думать, что это просто кусок металла. Привязываться к роботам он больше себе не позволял.
— Урлулу?
— Да откуда я знаю, Эдди? Сам у неё и спросишь.

В дверь требовательно постучали. Ад насторожился, прислушался. Распознавать «гостей» по звуку его намеренно учили года три назад. Отец часто говорил, что своё окружение нужно не только знать в лицо, но и слышать, чувствовать, ощущать. Поэтому он выждал, когда раздастся второй стук, и только тогда открыл дверь.

Она буквально сияла изнутри. Видно, очень хотела так же лучезарно улыбаться, но почему-то сдерживалась. Чёрный гольф, закрывающий шею, классические белые штаны в полоску, зачёсанные назад волосы… По сравнению с ней Ад в своих домашних спортивках и футболке, заляпанный зубной пастой, даже почувствовал себя второсортным.

Её взгляд моментально пал на его руки. Футболка. Он никогда не носил футболки. Но привычке своей не изменил — руки от запястий до локтей по-прежнему были закрыты. Он замотал их плотной повязкой, напоминающей чёрные бинты.

— Если ты хотела впечатлить Барта своим внешним видом, стоило идти голой.
Она заметно смутилась и поправила гольф, который явно не привыкла носить.
— Ужасно, да?..
Он промолчал. Да, ужасно. Ужасно ей идёт.
— Я просто посмотрела, как одеваются другие девочки. Они такие нежные и стильные. Мне просто хотелось… — умолкла. Нервно почесал локоть, опустила взгляд и даже немного покраснела. Она всегда краснела. А он всегда не говорил об этом вслух, чтобы не смущать её ещё больше.

«Такие нежные и стильные»… На мгновение дикарь почувствовал смесь жалости со злостью. Ниа была ярким примером того, как ужасна несправедливость. Было горько слышать эти слова от девушки, чьё лицо покрыто синяками после стычки с охранниками, а тело высушено от вынужденных голодовок. Было горько видеть тех самых «нежных и стильных», которые, в отличие от голубоглазой, палец о палец не ударили, чтобы заслужить своё здоровье и красоту. «Кто и заслужил быть ухоженной куклой, так это Ниана Твайстер». Но вслух он это не сказал. 

— Ты видела, который час?
— Одиннадцать.
— Девять, — он демонстративно показал ей время на экране мобильного.
— О… Я боялась опоздать.
— Твоя комната в шести метрах от моей.
— Урлулу!

POV: Ниа.

Сегодняшний день, в сравнении со вчерашним, обязан быть потрясающим. Я уже смутно помню тот вечер, но след от верёвки на моей шее, который я теперь вынуждена скрывать, уж точно не позволит мне забыть ЕГО взгляд. Джош обезумел. Я не знаю, что так сильно повлияло на него — несчастный случай с Элисон или что-то другое. Но теперь ничто не станет прежним.
Вчера я сумела сбежать. Дотянуться до железной трубы и ударить ею соседа было проще, когда он повернулся спиной. Я уже и не знаю, в чьей комнате я ночевала, но надеюсь, хозяйка этих штанов и гольфа, которые я нагло спёрла, не сильно расстроится, когда заметит их пропажу.

— Урлулу, — раздалось за спиной дикаря, и я чуть ли не захлопала в ладоши от радости. Больше всего мне хотелось увидеть именно этого маленького чудика.
Ад отступил в сторону, освобождая мне путь, и я еле сдержалась, чтобы не сорваться на бег.
— Привет, мелкий проказник! — сдержанно улыбнулась я. Под взглядом дикаря не хотелось показывать реальный уровень моего восторга. — Постой, что это у тебя?..

Робот тянул ко мне свои маленькие клешни, но стоял на месте, словно прикованный.
— Это же…
Мне стало всё понятно, когда я увидела стопку инструментов на краю стола и разбросанные повсюду металлические детальки. В меня вселилось древнее зло — никак по-другому. Иначе я не могу объяснить, почему вдруг меня накрыла волна ярости и обиды.

— Изверг! — закричала я, указав на Ада пальцем. — Как Вы посмели?! Верните Эдди колёсики!
— Они ему не нужны. А я не смогу нигде найти подходящую замену.
— Он же не может ходить! Вы отрезали ему ноги.
— Это робот. Он не понимает, что он может, а что нет.
— Урлулу.
— Зато я понимаю, что Вы чудовище! Верните колёсики! — я невольно сжала руки в кулаках и, наверное, ужасно покраснела. — Это нарушение ро́ботовских прав!
— Лучше угомонись.
— И не подумаю!

Для меня Эдди был живее всех живых. Возможно, он был очень похож на меня. Возможно, я чувствовала себя таким же неуклюжим чудиком. Возможно, когда я увидела его беспомощность, я невольно вспомнила о своей.

Когда Ад подошёл ближе, я потеряла контроль. Я даже сделала то, что раньше никогда себе не позволяла — подняла на него руку. Хотя вряд ли хилый удар в плечо можно считать насилием. Дикарь позволял себе и больше.

— Что ты из себя возомнила? — его разозлило моё поведение. Он сжал запястье моей руки, которой я к нему прикоснулась. — Мне казалось, я достаточно тебя отдрессировал, чтобы ты научилась меня уважать.
— Уважать — да. Понимать — точно нет, — дёргаю рукой, чтобы вырваться, но он держит её так крепко, что моей свободой даже не пахнет. — Я действительно не понимаю, как можно ломать то, что сам создал.
— У всего есть предназначение, Твистер. Кто знает, может, твоё — тоже быть однажды кем-то сломанной, — он выдержал паузу. Эти несколько секунд показались мне пыткой, потому что я отчётливо почувствовала его желание увидеть мои глаза сквозь линзы. — А может быть, даже мной.

Почему… Я не понимала, почему этот человек так любил играть со мной, словно я какой-то мяч, который можно бросить в стену, чтобы потом снова словить. Почему он то манит к себе, то отталкивает так больно, что даже перелом костей казался бы приятнее. Однажды я превращусь в сломанный бумеранг. Буду пытаться вернуться к «хозяину», но не смогу, потому что сломать меня и правда было им запланировано.

Мы молчим, смотрим друг другу в глаза, словно так всё и должно быть: мой дурацкий вид офисной крысы, его дурацкая дикарская привычка меня запугивать. У него всё тот же взгляд, что и в первую нашу встречу — расчётливый и холодный. Кажется, даже в глазу Эдди больше жизни, чем в глазах его создателя.

Я снова дёргаю рукой. В этой раз он не подавляет моё сопротивление. Гордо взмахнув волосами, я подхожу к столу и забираю своего робота, как рассерженная мамаша. Сажусь на чью-то кровать и бегаю взглядом по комнате в поисках чего-то, что может заменить Эдди прежние ноги. Специально игнорирую испытывающий взгляд Ада. Нечего обижать моего малыша.
— А где же эффектный уход и театральное хлопанье дверью? — издевается.
— А вот возьму и хлопну. Ещё и козявками вам дверную ручку залеплю, чтоб неповадно было. Но сначала мы сходим к Барту и узнаем правду о Кёрли и таких, как я. Для меня это важнее, чем Вы думаете.
Айден одобрительно хмыкает.

— Вы вообще знали, что сейчас происходит в G-27? Смотрели визор? Они запрещают людям выделяться. Мол это толкает остальных на нарушение нравственных порядков. Это же разрушит Полосу. Но что ещё хуже — они говорят, что ЭТОТ цвет глаз — болезнь, которую можно вылечить. Какой же бред… Наверное, они просто вкалывают препараты, которые убивают или вызывают слепоту.
— Я видел. Ты не за тех переживаешь. Полоса проживёт ещё лет сто, а вот нас эти изменения очень скоро подкосят. Сейчас в колледже такой период, что все пытаются заработать побольше Кастов и потратить их не на еду, а на всякие безделушки, потому что боятся заоблачных цен в будущем. Сейчас они тратятся, а потом закон о «равенстве» дойдёт до нас, и всё их имущество просто заберут. А на счёт болезни… — он замолчал. Мне не хватало сил посмотреть ему в глаза и понять его настрой. Тема моих глаз навсегда останется самой болезненной, и мне очень сложно осознать, что теперь я правда могу с кем-то об этом поговорить.

Энди не любил обсуждать мою особенность. Говорил, что для меня будет лучше, если я поменьше буду проговаривать вслух свои претензии к жизни. Наверное, ему просто было неприятно от того, что близкий ему человек такой… Дефектный. Аду тоже неловко. Я чувствую это. Он напряжён, держит долгую паузу.

— Сними линзы, — как гром среди ясного неба.
Я шокировано смотрю на него. Совсем что ли сдурел? Неужели ему было мало моего стресса в прошлый раз?
Не дожидаясь ответа, берёт небольшое зеркальце с тумбочки своей соседки и протягивает мне.
— Вы сейчас серьёзно?
Даже Эдди в моих руках затих. Он вертит головой то на меня, то на Ада, как напуганный ребёнок, который чувствует, что вот-вот его родители начнут ссориться.
— А похоже, что я шучу?
— Пятьдесят Кастов, — гордо поднимаю голову. Торгаш из меня так себе.
Дикарь как-то осуждающе изгибает бровь и достаёт из кармана свой мобильный. Видимо, чтобы сделать перевод. Заметив это, вдогонку выдаю:
— Нет, семьдесят!

На телефон приходит сообщение. Озорные огоньки в моих глазах моментально тухнут. Я начинаю ощущать себя мелкой попрошайкой. Он перевёл четыреста. Минус на моём счету вышел в ноль.
Я не знала, что сказать. «Спасибо» будет совсем не к месту, здесь этого мало.

— Я отработаю их, — совершенно без доли сомнений. Мне не нужны чужие деньги за просто так.
— Конечно, отработаешь.
Ад взглядом указывает на зеркало. Странно, но в этот раз его вечно приказной тон никак на меня не влияет. Я смотрю на его повязки на руках — прочные и туго-затянутые, словно парень пытается буквально задушить то, что приходится прятать. Он часто прикасается к ним, будто бы хочет натянуть рукава кофты поближе к пальцам. Ему так же непривычно носить футболки, как и мне видеть его в них.

Вздыхаю. Долго смотрю в зеркало и всё-таки решаюсь выполнить его просьбу. Надевать линзы для меня всегда проще, чем снимать. Руки дрожат каждый раз, когда я позволяю миру увидеть моё небо. Получив хороший урок от Элисон, я теперь всегда ношу коробочку с собой. Проморгалась. Ощутила, как мышцы от напряжения сдавили лёгкие. Нужно успокоиться…

— Посмотри на себя.
Сегодня ты жесток, Ад. Заставляешь меня делать то, чего сам избегаешь. Но я понимаю тебя. Принимать себя целиком и полностью — действительно великое искусство, а как говорил персонаж моей любимой книги: «Люди не умеют рисовать».

Перед тем, как увидеть себя настоящую, опускаю глаза на Эдди. Он как будто завис. Не открывает от меня «взгляд», даже не шевелился и не урчит.

— Болезнь это состояние, когда что-то или кто-то непрерывно доставляет дискомфорт или боль. Тебе больно?
Молчу. Смотрю в зеркало и испытываю что-то, сильно напоминающее мне какое-то далёкое чувство. Вспоминаю Лесли с её трепетной любовью к моим попыткам петь выдуманные песни. Вспоминаю Маркуса с его немногословными историями о настоящей дружбе. И Энди… Старого доброго и ранимого Энди. Ему бы не понравилось то, во что я превращаюсь, но он бы всё равно сказал, что я ему важнее всего на свете.
Эти люди любили меня даже с моими небесными глазами. Но почему же я не люблю?..

Улыбаюсь. Киваю головой, не скрывая своей слабости.
— Значит, болезнь, — подытоживаю я. — Смертельная.
— Нет. Вакцина в самом деле есть.
Моя горькая улыбка становится шире. Ад говорит как тот голос из видео. Даже он считает меня больной. Дефектной. Может, поэтому он и спас меня? Из жалости?
— Откуда Вам знать? — решаюсь всё-таки на него посмотреть.
Вижу всю ту же реакцию, что и в первый раз. Мои глаза снова вводят его в лёгкий ступор, и с этого момента он больше от них не отрывается. Молчит.
— У Вас глаза разных оттенков. Я давно это заметила. Может, Вы тоже такой? Может, «излечились»?

Моё настроение было испорчено, и я видела, как бесповоротно и отчаянно я портила его и дикарю. Я не хотела… Но меня уже было не остановить. Он не злился, даже не напрягал скулы, как делал это обычно. Лишь хмурил брови и смотрел на меня так, будто просил замолчать.

— А если нет, то зачем Вы даёте мне надежду?
— Я знаю, о чём говорю. Ниа, ты не единственная голубоглазая в моей жизни.
Эти слова были хуже пощёчины. Ну, а чего ты ожидала, Твайстер? Что кто-то действительно в здравом уме будет считать тебя особенной? Мне даже было плевать на то, что кто-то мог услышать его слова. В моей голове сейчас крутилось только имя его бывшей спутницы жизни, и я прикусила язык, чтобы случайно что-то не ляпнуть о Лилит.

Опускаю свои глаза на зеркало. Свои чёртовы голубые глаза… Эдди как будто успокаивающе обнимает мой большой палец, но я не могу успокоиться. Горько улыбаясь, отдаю дикарю зеркало и поднимаюсь с кровати.
— Просто болезнь.

*****

Обычно минута молчания идёт в память о погибшем человеке. Если посчитать, как долго молчание длилось между мной и дикарём, можно подумать, что мы оплакивали целую нацию. Одиннадцати мы ждать не стали. Я настояла на том, чтобы закончить всё побыстрее и быстрее разойтись. А он не возражал.

Колледж стал напоминать мне какой-то сплошной исторический кружок: в коридорах развешены десятки портретов неизвестных людей с небольшим текстом под каждым именем. С моими навыками чтения нельзя было на ходу прочитать и одного предложения, а возле наших комнат почему-то ничего не повесили.

— Кто все эти люди?
Ад лениво переводит взгляд на один из портретов.
— Небесные. Чем больше их руки испачканы кровью, тем больше бумаги администрация испачкала ради их отбеленной биографии.
— Отбеленной?
— Вылизанной, отстиранной — называй, как хочешь. Суть одна — там нет и доли того, что они делали на самом деле.
Я не удивилась. G-27 хочет убедить людей, что они под защитой надёжных и понимающих бойцов, и совсем неправильно будет марать репутацию рассказами о том, как эти «надёжные и понимающие» рушили целые поселения просто из-за того, что люди якобы не имею права жить вне стен города.

— Но ведь все в колледже знают правду. Почему от нас тогда не избавляются? Мы ведь представляем угрозу их отбеленному имени.
— Урлулулу, — подтвердил Эдди
— Колледж — не последнее испытание, — он говорил бодро, и с каждым словом его уверенная походка приобретала ещё большую уверенность. Похоже, ему давно хотелось высказаться. — Мне кажется, в Полосе прочищают мозги. Как твой дружок Энди раньше относился к Небесным?
— Ненавидел…
Ад хмыкнул, будто бы я только что подтвердила его какую-то очередную гениальную теорию.
— Я отдам тебе его записку, когда научишься писать. Может быть, половину ты не поймёшь, но суть в том, что сначала он убеждает, как ужасны методы G-27, как они создают «идеальное» высшее общество и как от этого страдают противники идеализма. Потом его почерк и даже паста ручки меняются. Он начинает писать о том, что всё это не так плохо, если смотреть под другим углом. К концу письма он уже рассуждает как истинный Небесный. Я к тому, что твоего парня больше нет. Как минимум, того, каким ты его помнишь. Можешь его не ждать, он больше не вернётся.

Я давно уже свыклась с этой мыслью, но когда Ад произнёс её вслух, у меня словно разошлись швы на старой ране. Что-то в его словах не сходилось. Ведь в последний раз я видела Энди в вполне здравом уме, без всяких Небесных заморочек и промытых мозгов. Или же эти изверги в формах — не только хорошие бойцы, но и актёры? Или же актёр тут только один?..

— Зачем тогда мне его записка, если Вы и сами всё рассказали?
— Не всё. Признай, что ты ждёшь её не ради баек о G-27. Тебе нужны розовые сопли, которые потешат твоё разбитое женское сердечко. Их там хоть вёдрами набирай. Прочитаешь это сама.
А в прошлый раз он говорил, что Энди в своём письме не выделил мне и пары строчек. Лжец…

Когда мы подошли к нужной комнате, Айден провёл мне целую лекцию о том, как я должна себя вести: молчи, по сторонам не оглядывайся, ничего не трогай, не отходи ни на шаг. Всё, как обычно. Но логово Барта и в самом деле одно из опаснейших мест колледжа — здесь больше ушей, чем где-либо ещё. Когда мы были здесь с Джошем, повсюду шныряли любопытные девушки в откровенных одеждах или вовсе без одежды. Я уверена, что пока мужчины отвлечены их телами, они прыскают в них каким-нибудь ядом и выкачивают мозг через уши.

— Как я выгляжу? — вырвалось у меня. Я не преследовала цель никого впечатлить, но на фоне вечно идеального образа Барта и его белоснежного кабинета не хотелось казаться грязным пятном.
Ад хлопнул дверью, которую уже успел приоткрыть перед нами. Почему-то мой вопрос вызвал у него не самую лучшую реакцию.
— Я надеюсь, ты осознаёшь, что мы тут не ради налаживания твоей личной жизни с наркоторговцами?
Мне показалось, вопрос риторический, но он смотрел на меня так, словно действительно ждал ответа.
— Я же просто спросила.
— А я просто напоминаю, что это не групповое свидание.
Взбесился на пустом месте… Мне никогда его не понять.

Всё повторилось в точности, как в прошлый раз: мы зашли в комнату, нас встретила незнакомка в одном только нижнем белье. Красные ароматические свечи кое-как сглаживали незнакомый мне тяжёлый запах, а запахнутые шторы позволяли им на время стать единственными источниками света. За дверью в левой стороне комнаты по обыкновению слышатся женские голоса и зловещее хихиканье. Каким бы мерзким ни было это место, оно одно из немногих, где жизнь кипит, а не увядает, как эти засохшие цветы в пустых кроваво-красных вазах. В плане нравственности здесь полный хаос, но визуально — идеальный порядок. На столах ничего лишнего — только ваза, электронный журнал и стильные часы, встроенные прямо в мебель. Даже перенасыщенность красным цветом не вызывает раздражения. Здесь всего в меру.

Меня всегда раздражало отсутствие тактичности у Ада. Я уже давно заметила, как просто его внимание переключается на девушек, которые надевают хоть немного откровенные блузки или слишком короткие юбки. Даже Миранда научилась этим пользоваться — теперь она не носила ничего, что закрывало бы плечи или прятало декольте. Пока белобрысый извращенец выкручивал себе шею, пытаясь взглядом остановить полуобнажённую работницу этого «заведения», я уже стучалась в дверь в правой части комнаты. Услышав оттуда приближающиеся шаги, рассерженно кинула в Ада маленькую подушку, чтобы наконец привлечь его внимание, и закрыла ладонями глаза. Помнится, в прошлый раз Барт встретил нас с Джошем не в самом приличном одеянии. Точнее, вообще без него.

— Я уже заждался. Отлично выглядите, Ниана.
— Заждался? Мы пришли на час раньше, — голос Ада не удивлённый. Значит, можно открыть глаза.
Барт, как всегда, выглядел принцем, сбежавшим прямиком с бала прошлых столетий. Белоснежный костюм, туфли с острыми носками… Его «испорченность» выдавали только тёмные гвоздики в ушах и пара наколок на предплечьях. Он улыбнулся, как только я открыла глаза.
— Ожидание визита столь прекрасного создания приносит мучения каждую минуту.
Он хотел взять меня за руку, но я тут же отдёрнула свою. Я прекрасно помню, о чём говорил мне Джош. Улыбка медленно сошла с его лица.

— Разве Вы не бьётесь током?
— Прошу прощения? — Барт вопросительно покосился на Ада.
— Джош сказал, что до Вас невозможно дотронуться. Что Вы парализуете одним касанием, — теперь была моя очередь вопросительно пялиться на дикаря. — Он сказал, что Ад создал Вам штуку, которая защищает Вас от внешнего мира.
— Твистер, что за сказки? Такое просто невозможно. Если бы я умел создавать это, все мои… люди и я были бы сейчас бессмертны.

Барт ухмыльнулся, всё же взял меня за руку и оставил на ней лёгкий поцелуй в знак приветствия. После — зашёл в комнату, наконец впуская нас к себе. Но я осталась стоять в проходе. Интеллектуальные дебаты тараканов в моей голове не давали сделать и шагу.

— Я не понимаю… Зачем ему врать?
— Затем, что он излишне ревнив, — Барт налил вина в один бокал и пафосно закатал рукава. — Сказать, что я ходячий оголённый провод — самый простой способ отгородить от меня юную леди, — он подмигнул мне и отпил из бокала. Нельзя было не заметить, как в этот момент его взгляд совершал марафон по моему телу вдоль и поперёк. Мои щеки тут же вспыхнули.
— Но Вы всё ещё живы. Почему?
Барт засмеялся как голливудский актёр перед постельной сценой. Не знаю, как смеются голливудские актёры, но уверена, что блондин их только что явно превзошёл.
— Потому что наш дружище мегамозг кое-что для меня всё-таки смастерил, — он повыше закатал рукав на левой руке, глядя на Айдена. Тот не особо интересовался нашим разговором — рассматривал полку с жидкими ядами и порошками.

Барт показал металлическую иголку, кончик которой торчал прямо из сгиба локтя. Кажется, она напрямую соединялась с веной. Мерзость.
— Вряд ли я объясню всё так же красочно, но… Это взрывчатка. Следит за моим сердцебиением, и, как только мой моторчик остановит работу, эта крошка разнесёт всё вокруг в приличном радиусе.
— Чтобы у Вашего убийцы не было шанса выжить самому…
— Умница. Меня она никак не спасёт, но для моих недругов она — отличная мотивация придумать план убийства получше.
— Но ведь Джош может подослать кого-то вместо себя, заказать вашу смерть.

Наркоторговец улыбнулся, задумчиво отвёл взгляд в сторону и налил второй бокал.
— Джош? Вы считаете, моя главная угроза это он?
— Конечно. Вы же убиваете его сестру. Зачем Вы делаете это?
— Ниа, — строго произнёс Айден, намекая на то, что мне стоит заткнуться.
Барт посмотрел на нас с каким-то ехидным подозрением и поставил напиток на столик возле меня.
— Людей убивают только их собственные желания. А я в этой цепочке могу назвать себя милосердным Джином.
— У Элисон нет сил думать над тем, что она правда желает. А Вы пользуетесь этим.
Он промолчал. За него всё сказал его взгляд, и в этот момент он жутко напомнил мне Джоша. Я невольно поправила воротник. Я словно снова почувствовала, как та злосчастная верёвка сдавливает моё горло.
— Все мы чем-то пользуемся, Ниана. Вы ведь тоже не просто так ко мне пришли, верно?

Барт вернулся к столу, чтобы принести маленькое одноместное кресло. Это дало Аду возможность в очередной раз напомнить мне о том, что я должна знать своё место. Я настолько глубоко ушла в свои воспоминания о вчерашнем кошмаре, что когда дикарь подошёл сзади и положил руку на мою шею, я еле сдержалась, чтобы не заскулить. Он слегка сжал кожу на затылке, шёпотом процедил: «Держи язык за зубами,» и отпустил за секунду до того, как Барт обернулся.

— Ведь не просто так?
— Мне нужно забрать взрывчатку буквально на пару часов. Я заметил лёгкую недоработку. Пока это не критично, но я не гарантирую, что она прослужит долго.
— Сломается, так сломается. Сделаешь новую. Разве это проблема?
— Для меня — нет. А вот для тебя будет, когда она перестанет считывать пульс, но сохранит функцию самовозгорания.
— Ладно, запугивать ты умеешь.

Барт поставил для меня кресло, и я в полном трансе плюхнулась в него, не отрывая руки от шеи. На этом мой лимит разговоров был исчерпан.

— Какие вообще слышно новости? — как бы между прочим спросил Ад. — До меня ничего, кроме слухов о том голубоглазом, не доходит.
— До меня тоже, дружище. Директор всех на уши поставил из-за него.
Они говорили о Кёрли… С каждым новым словом слушать их разговор хотелось всё меньше.
— Нашли его, нет?
— Да. Трупаком. Пожар знатно его поджарил. Только по пустым глазницам и опознали. Извините, миледи, — обратился ко мне Барт.
— Может, сам директор и позаботился о том, чтобы его не застали живым.
— Не думаю. Как это ни иронично, они берегут голубоглазых как зеницу ока.
— Бред, — фыркнул Ад. Прикидываться дурачком у него выходило мастерски. — Ради чего?
— Я владею только слухами и личными соображениями. Я думаю, их изучают. Научный факт: тёмные глаза это насыщенность специальным пигментом. Меланином. То есть, у голубоглазых этого пигмента нет. Что иронично, ведь именно меланин позволяет организму приспосабливаться к тому, что в атмосфере становится меньше кислорода. Так что все, кто болеют нарушением дыхания, раком лёгких, астмой, чаще всего голубоглазые.
— Ещё скажите, что солнце на них тоже по-особенному влияет, — добавила я.
— Именно! Это самая яркая особенность. Людям со светлыми глазами намного комфортнее жить там, где меньше света.

Лично для меня эта информация пока никакой пользы не представляла. Теперь мы знаем, что такие, как я, физически слабее. Но для чего это знать администрации?

— И каковы твои личные соображения по этому поводу?
Барт гордо поднял подбородок и улыбнулся краем губ.
— G-27 хочет ослабить нацию. Сделать так, чтобы люди ещё больше ненавидели солнце.
— Но для чего? — спросила я про себя, но парни меня услышали.
— Отличный вопрос, миледи.
Всё больше загадок, а ответов у нас по-прежнему с щепотку. Стоит признать, что я бы и до этого не дошла в одиночку.

— Барт, я хочу приобрести у тебя кое-что про запас. На случай, если с тобой всё-таки что-то случится. Мне нужно что-то мощное и в жидком виде. Буквально пара ампул.
Я посмотрела на Ада самым разочарованным взглядом из своего арсенала. Я догадываюсь, для чего это, но мне очень хотелось бы ошибаться. Он хочет иметь запасной рычаг давления на Элисон. Барт покосился на меня с недоверием. Из-за меня ему пришлось оставить свои вопросы при себе и молча уйти искать нужные препараты.

А тем временем я уже прокручивала в голове свои дальнейшие действия. Куда мне теперь идти? Где ночевать? Как избежать встречи с садистом? Как провести хотя бы одну ночь без кошмаров?
Джош стоял перед глазами в своих самых ужасных обликах. В носу стоит трупный запах, вся кожа покрывается мурашками, словно я снова стою в морге и задыхаюсь. Уже десятый раз за последние несколько минут прикасаюсь к горлу, дабы убедиться, что на нём нет затянутой петли. Горечь во рту кажется мне каменным кляпом, а влага, образовавшаяся на глазах — стеклянными осколками. Прочищаю горло неловким кашлем.

— Заболела? — спрашивает тихо, чтобы не привлечь внимание Барта.
Поднимаю на него взгляд и, вспомнив о заслезившихся глазах, тут же опускаю.
— Нет. Я в порядке.

Когда я в последний раз не врала, произнося эти слова? Когда я в последний раз действительно была в порядке? Моя голова забита сеном, а не учёбой. Сухим и ломким сеном, будто бы я огородное пугало, которое сожгут в следующем году на праздничном костре. А праздновать будут моё погребение. В гробу из стеклянных стенок. Чтобы перед тем, как погрузить меня в полную темноту, моё тело хорошенько потомилось на солнце. Чтобы черви проели в нём пару сквозных дыр. Чтобы была я такой же «красавицей», как трупы, стопкой сложенные в подвале. А головы их сеном забиты… А черви уже доедают сердца…

Айден не поверил мне. Наверное, он единственный, кто никогда не верил, когда я говорила, что всё хорошо. А может, я и сама хотела, чтобы меня раскрыли.
— Покажи.
Мне не нужно было видеть его взгляд, чтобы понять, о чём он говорит. Пальцы невольно вцепились в гольфик, я сжала губы, потому что от эмоций они начали дрожать. Когда он убрал мои руки и сам опустил мой воротник, я зажмурила глаза. Иначе бы заплакала.

— Мощная настолько, что может унести в трип?
— Нет, — ответил ему дикарь, проводя большим пальцем по моей шее и гематоме. — Настолько, что может убить с малейшей дозы.
Я почувствовала, что это край. Что если я пробуду тут ещё хоть минуту — сорвусь. Я хотела просто встать и уйти. Неважно, куда, и неважно, на сколько. Второй раз разрыдаться перед дикарём будет настоящим позором. Но он не дал мне даже подняться с кресла. Изучив дно бокала с вином на столике, он протянул его мне, чтобы успокоилась.

И тот, кто боролся со злом, однажды станет его предводителем… Лесли часто талдычила, что алкоголь это плохо. Я не осознавала это ни на «вечеринке», когда Элисон заставила меня попробовать, ни сейчас. Горький компот немного прогрел горло. Моё воображение заставило меня представить, как в желудке бурлят вулканы. Но легче мне пока не стало.

— Странные времена настали… Земля видит, странные. Раньше выживали сильные и старательные, а теперь — хитрые. Я думал, хитрость можно заменить властью. Нельзя.
— Неужели тебя собираются прикрыть?
— Людям еду не на что покупать. За наркотой придут только самые отчаянные. Или богатые, — Барт обернулся и многозначительно улыбнулся. — Поделись секретом, дикарь. С чьего кошелька тебе Касты на голову сыпятся?
— Ещё раз назовёшь меня дикарём…
— Понял, не дурак. И всё-таки?
Айден промолчал. Мне не хотелось тоже задумываться, на чём он зарабатывает. Не хотелось разочаровываться. Что бы это ни было, оно либо незаконно, либо нечеловечно.

Аккуратно дёргаю дикаря за край футболки, чтобы привлечь его внимание. Он наклоняется, и я спрашиваю почти умоляющим шёпотом:
— Можно я пойду?
— Посиди ещё пару минут, нам с ним нужно кое-что обсудить.
— Но я же вам для этого не нужна. Я хочу уйти, мне нехорошо.
Он напряг скулы и оглядел помещение, не зная, чем меня занять или как уговорить.
— Есть хочешь?
Я невольно округлила глаза, но кивнуть постеснялась. Он ведь только сегодня перевёл мне четыре сотни Кастов. Подумает, совсем обнаглела.
— Я тебе потом куплю что-нибудь за терпение, договорились?
— Не нужно, я…
— Договорились.

Они обсуждали что-то, что было мне даже непонятно. Иногда в их разговоре проскальзывали слова, которые жутко напоминали какой-то шифр. Я совсем потеряла надежду уловить суть разговора, когда Ад сказал что-то вроде: «Их система хуже матрёшки». Матрёшка… Мат… Рёшка… Шкатрёма.

— Это какая-то… ревущая шкатулка?
Парни тут же умолкли и оба обернулись в мою сторону.
— Нет, это… Как бы объяснить… Русская народная игрушка. Кукла в кукле, которая в кукле.
— Беременный младенец? — скривился Барт.
— И как ею играть? — подхватила я.
— Никак. Они просто стоят.
Мы с Бартом переглянулись, не зная, что ответить. Какая-то жуткая эта игрушка.
— Вот же сумасшедший народ эти русские. Тебе самому не жутко от того, что ты к ним относишься?
Я обомлела. Почему-то всё об Айдене я узнавала от кого угодно, кроме него самого.
— Вы русский?!
Парень закатил глаза и злобно уставился на наркоторговца. Тому явно не стоило этого говорить.
— На половину.
— Значит, у вас должно быть второе имя! Это же потрясающе. Скажите! Прошу, прошу, прошу!
— Дама просит, — Барт самодовольно улыбнулся и скрестил руки на груди.
Но Айден, как и всегда, остался на своём. В мире нет ни одного волшебного слова, которое могло бы заставить этого парня говорить то, что он не хочет. В этом и была его сила. В непокорности.

Обещанные «пара минут» растянулись в пару десятков, так что мы вышли из этого логова разврата ближе к обеду. Свечи у входа уже заменили на новые, аромат сменился на какие-то более нежные тона. Сказать честно, в этот момент я ощутила, что хотела бы остаться тут ещё ненадолго. Сначала мне показалось, что это из-за особой атмосферы, созданной и свечами, и даже вялыми цветами, но… Дело было в ощущении безопасности. Я понимала, что даже если сейчас нам на пути встретится Джош, я не буду трястись от страха, как это было вчера.

— Я уже исписала две тетрадки… — намекаю изо всех сил. — И стала читать на шесть секунд быстрее.
Но он молчал. Зачарованно смотрел в пол и хмурился так сильно, что в устье его морщин между бровями уже можно было бы пустить реки.
— Вы это из-за Барта? Я тоже не знала, что он так любит трепать языком. Но он ведь не сказал ничего непоправимого.
— Насколько тебе дорог Джош?
Вопрос, который никогда не будет закрыт даже для меня. Он дорог мне как человек, который всё ещё может быть спасён. Дорог как брат моей лучшей и единственной подруги. Дорог как тот, кто впервые показал мне, что такое звёзды. Дорог как друг. Хоть и жаждущий сковать меня цепями.

— Почему Вы спрашиваете?
— У нас с ним был уговор. Он оказывает мне кое-какую услугу, а я позволяю ему избавиться от Барта. Но есть второй вариант, — он выдержал паузу, давая мне время всё переварить. — Всё то же самое, но он «уйдёт» вместе с наркошей. Я просто не стану отключать взрывчатку и не скажу ему об этом.
Сердце тяжёлым камнем рухнуло в пятки. В голове пронеслись буквально все воспоминания, все улыбки и прикосновения. Вот мы босиком бегаем по траве, догоняя блохастого Баффи, вот я обнимаю пьяного соседа, забывшего о том, как застёгивается рубашка… А вот он душит меня. В морге. Потеряв себя, потеряв сестру, потеряв рассудок.

— Вы спрашиваете моё мнение?
— Это твой выбор. Лично мне без разницы, я могу за себя постоять. Ты — нет. Сегодня ты прячешь шею, а завтра валяешься под лестницей избитая и использованная. Я уже видел подобное.
— Джош не дойдёт до такого.
— Если тебе так хочется посмотреть, до чего он дойдёт, я не возражаю. Но это последний раз, когда я предлагаю помощь.
— Прекратите говорить так, будто осуждаете меня! Я просто не хочу, чтобы кто-то умирал, неужели это плохо?
— Не хуже, чем идти на поводу у чувств.

Тупик. Именно так выглядит тупик: когда так много хочется сказать, но нет ни слов, ни смысла, ни возможности. Я понимаю, что он прав, но ни одна клеточка моего тела не хочет признавать это. Джош жив. И это не изменится по моей прихоти. Только не по моей.

Вышагивая в полном молчании по наскучившим коридорам, я ещё больше захотела наконец достать беднягу Эдди из сумки. Ещё перед дверью Барта Ад заставил меня выключить его и спрятать. Видел бы кто-нибудь эту умоляющую мордашку за секунду до того, как потух его милый глазик… Моя б воля — вообще его никогда бы не выключала. Хоть одна стабильная причина жить.

— Вы зря скрываете свои русские корни. Мне кажется, этим стоит гордиться. Вы же как живой музейный экспонат. Ваша кровь лучше любого исторического учебника.
— Я не скрываю. Если бы я сказал русскую интерпретацию своего имени у Барта, он бы шутил над этим до конца жизни.
— До конца жизни? Но ему ведь недолго осталось.
Случилось невероятное. Не представляю, насколько глупо выглядело моё счастливое лицо, когда Айден отвернул от меня голову и проронил короткий смешок. Похоже, чёрный юмор и правда творит чудеса.
— Точно… Надо было побаловать его самолюбие напоследок.
— На самом деле, жаль. Барт мне нравится.
Дикарь промолчал. Думаю, ему тоже не особо хотелось отдавать белоснежного наркошу на растерзание поешавшему садисту. Но Барт сам виноват. Кто-то должен постоять за Элисон, пока она не в состоянии сделать это сама.

В моей голове мерзко и протяжно затрезвонили колокола. Всё больше в сердце тревоги, всё меньше расстояние до моей комнаты. Но сегодня я не пойду туда. Ни сегодня, ни завтра. Я знаю, куда направлюсь, и надеюсь, там мне позволят сделать небольшую передышку и подумать о том, что же делать дальше.

— И всё-таки как бы вас звали в России?
Он задумчиво посмотрел на меня. То ли оценивал все степени риска, то ли, как всегда, не знал, стоит ли мне это доверять. Может, и правда не стоит. Может, ему и в самом деле стоит поменьше говорить о себе.
— Не уверен. Но в раннем детстве мама в тайне от отца называла меня Андреем.

Если у меня спросят, можно ли получить два инфаркта за минуту, я смело отвечу, что могу показать, как это делается, потому что моё сердце только что научилось биться без стука. Своё лицо я сдерживать больше не могла. На нём растянулась такая широкая улыбка, что мне позавидовали бы все кинозвёзды и актёры из рекламы зубной пасты.
— Андрей… — шёпотом повторила я, желая распробовать это имя на вкус. Сладкое! Без комочков!

Разве возможно быть таким? Как ему удаётся? Если бы людей можно было разделить по цветам, Ад не нашёл бы свои краски. Так бы и остался на кончике кисточки, готовый отдать себя ради прекрасного портрета мира. Он как слепок из разноцветного пластилина. Его волосы светлые лишь наполовину. Его глаза карие, но разных оттенков. А теперь оказывается, что даже его национальность не цельная. Наверное, русской была именно мама, ведь он носит чисто американское имя, а значит, и такую же фамилию. А ведь я даже её не знаю…

Сколько человеку нужно времени, чтобы понять, что сейчас произойдёт что-то ужасное?
Три секунды.
Ровно за три секунды рухнули все мои планы и моя храбрость. Айден постучал в нашу с Джошем дверь. Сначала мне показалось, что он просто перепутал комнаты, но парень так уверенно ждал ответа, что я в очередной раз убедилась в его безбашенности. На мой немой вопрос о том, что он делает, Ад не ответил. Постучал чуть настойчивее и, выждав какое-то время, зашёл.

Темнота не приходит одна… Она идёт под руку со своими верными подружками и приплясывает, волоча подол платья по тернистым дорожкам. Собирает ссадины и занозы, уродует себя, как может, ведь именно в уродстве её истинная красота. Подружки ничем не лучше: Болезнь напялила на костлявые руки браслеты и противно звенит ими, привлекая внимание всех вокруг. И только Сумасшествие скромно идёт в сторонке. Оно знает, что для кого-то скоро всё кончится. Знает и уже готовит столовые приборы.

Джош любил рисовать закаты. Он всегда использовал только чёрный карандаш, ведь даже в солнце видел тёмную сторону. Это нельзя было сравнить ни с чем, что я когда-либо видела. Парень, отодрал в комнате все обои, голые стены разрисовал неразборчивыми набросками. То ли смерть косила нарисованных человечков, то ли люди убивали сами себя.
«Спасение не в стахе, но страх в спасении», — эта фраза повторялась несколько раз. Уменьшенная её копия даже красовалась на потолке.

В комнате больше не было света. Я бы сказала, его поглотила эта искусственная чернота, но дело было в другом. Джош заклеил окна обратной стороной обоев и на них изобразил самое своё грандиозное творение. Он любил рисовать закаты… И вместо того, чтобы каждый вечер открывать окно и любоваться тем, как меняется небо, он сделал его сам. Чёрным мелом. На всё стекло. Чёрное солнце пряталось за чёрными облаками, раскидывая чёрные лучи на чёрную комнату. Нарисованное небо… Нарисованный закат… В нарисованной жизни. Этот парень больше не видел смысла открывать окно. Этот парень вообще больше ни в чём не видел смысла.

Небеса закрыты на карантин. В раю передохли все ангелы. Из них выжил только один — и тот совсем перестал ухаживать за крыльями. Сидит на полу у окна, вытирает чёрные руки о белоснежные перья. Его пальцы измазаны углём, которым он всё тут изрисовал. Его зрачки побледнели, кожа высохла. Он нашёл новый способ питаться — собственной болью.

— Джошуа?.. — Ад подходит осторожно, озираясь по сторонам в поисках ловушек или оружия.
Брюнет не реагирует. Смотрит в пустоту и даже не моргает. И дело не бутылке коньяка, валяющейся у его ног. Джош и раньше употреблял, но сейчас его разрушают зависимости намного страшнее алкогольной.
— Я многое понял, златовласка. Чёрт возьми, я действительно многое понял, — он засмеялся и поднял глаза к потоку. Жгучая режущая боль раздалась по всему телу, словно бы мне воткнули отравленное лезвие прямо в лёгкие. Видеть Джоша таким было невыносимо. Мне хватило сил лишь выйти за дверь и сесть у стены, пока он не увидел меня. Слушать, но не видеть. Глаза мои и так уже слишком натерпелись. — Я раньше думал, что мне не придётся платить за то, чо я творил. Пара хороших знакомых, пара связей, пара услуг, и вот я уже властелин этого сраного гадюшника, а всё равно нищий. Понимаешь меня?
— Тебе пора завязывать с этим, — послышался звон бутылки, покатившейся по полу. — Только усугубляешь всё.
— Я не усуга… Усука… Не то, что ты сказал. Мне так проще быть никем. Мне и так жизнь дали нахаляву. А дальше всё. Дальше только платная версия. Знаешь, когда я это понял? — слышится неразборчивый шорох и короткий горький смешок. — Она любит всякие журналы, мрачные картинки и смазливых мальчиков из вырезок. Один раз она пришла с пар уставшая, замученная… Сказала, что весь день думала о новом впуске «Sweet boys». Ты бы видел её глупое выражение лица, когда она взяла в руки эту дрянь. Такая счастливая, такая… Чистая.

Он говорил о ней совсем другой интонацией. Каждое слово произносил с такой нежностью, словно она для него — целая жизнь. Наверное, так оно и есть. Наверное, она действительно слишком огромная цена, заплатив которую он станет… Бездомным?

— Она листала страницы с таким трепетом, что я захотел оказаться на месте этого чёртового журнала, представляешь? А потом случилось это. Просто так, из-за ничего. Её пальцы залились кровью, и я даже не знал, что мне делать. У Эл начали выпадать ногти. От одного неправильного движения. Она улыбнулась, сделала вид, будто ничего не происходит, и просто перевязала палец тряпкой. Сказала, это ерунда. Но я видел, как она напугана. В тот момент я понял, что это и есть моя плата.

Я закрыла рот рукой, сдерживая боль, рвущуюся наружу. Кажется, я чувствовала это вместе с ним, вместе с Элисон. Недалеко от карцера есть специальное помещение, где складируют посылки из  G-27. Я помню день, когда мы пробрались туда втроём, точно мыши-вредители, вскрыли одну из посылок и накинулись на самую, казалось бы, глупую вещь. Набор для вязания. Но как же мы тогда были счастливы… Оказалось, не я одна всегда мечтала о бабушкином вязанном свитере с дурацкими оленями на груди. По вечерам мы по очереди вязали. Пытались. Вышло что-то маленькое и уродское, но мы были счастливы.
Эл была счастлива.
Джош был. 
Теперь мы все разбиты и изуродованы в точности, как наш недовязанный свитер. И у нас нет ниток, чтобы всё это сшить, а единственные оставшиеся спицы превратились в иглу, убившую мою лучшую подругу. Нет нас больше. И как будто не было.

— Возьми себя в руки, парень. Элисон ещё жива. Не хорони её раньше времени, всё ещё можно изменить.
— А я и пытался. Но потом явился ты со своими чудо-прикольчиками и разрушил нахрен всё, что у меня было, — даже это он говорил тихо. Уверена, внутри него происходило что-то ужасное, но внешне он напоминал мне спокойную траву в знойные дни. Качается на лёгком ветру, шепчется с небом. Просто живёт. — Можешь оставить меня в покое или прикончить меня прямо сейчас, пока у меня связаны руки — мне плевать. Но я хочу, чтобы ты знал. Если Элисон не выкарабкается… Клянусь космосом, Айден, я убью тебя. Я убью тебя так жестоко, как никогда не убивал. Я никогда ещё не был так уверен в том, что говорю. Запомни мои слова.

Запахло жареным, но тишина, резко заполнившая собой буквально всё пространство, вызвала у меня кучу вопросов. Я насторожилась, поднялась с пола и аккуратно заглянула в дверь. Джош оставался на месте, только теперь устало держался за голову, мучая свои и без того измученные волосы. Ад сидел рядом — на полу, под окном с нарисованным солнцем.
— Договорились.
— Я бы показал тебе фак, но у меня, кажется, пальцы сломаны.
— Но язык то у тебя не сломан.
— Точно… Пошёл ты нахер, златовласка.
— Пошёл ты сам.
— Козёл…
Возможно, будь мы обычными подростками в обычном колледже, они смогли бы подружиться. Вечно прикалывались бы друг над другом, бегали за одной девчонкой, делали всякие глупости и, конечно же, дрались. Думаю, ни в одной вселенной эти двое не обошлись бы без драк и выяснений отношений. Такие уж они.
Я улыбнулась, хотя всё это давно перестало быть смешным. Ад заметил меня. Он молча дал мне знак рукой, чтобы я ушла и оставила их. Надеюсь, он знает, что делает… 

Все эти разговоры и мысли не смогли оставить меня равнодушной. Я захотела навестить Элисон, совершенно не зная, что говорить и делать. Решила, что разберусь на месте. Если у людей действительно в груди есть что-то, что умеет толкать на правильные решения и называется сердцем, то моё должно мне помочь.

Лазарет сильно напомнил мне аудитории, в которых проводятся испытания иллюзиями. Здесь всё такое же холодное и чистое, только в придачу к этому пахнет лекарствами и… Смертью. Говорят, тут долго не задерживаются. Какие-то особые технологии и лекарства позволяют пациентам излечиваться быстрее, чем это было до Нового времени. Но что же я вижу? Обычные койки, обычные тумбы с кнопками для экстренных вызовов, обычные больничные формы. 

В сами палаты пускают только если ты являешься родственником (что в колледже редкость), либо живёшь с больным в одной комнате. Когда я зашла к Эл, моим первым опросом было:
— Миранда, что ты тут делаешь?
Она сидела на кресле рядом с койкой. Надо сказать, условия здесь и правда неплохие: вдоль стены расставлены шкафы для личных вещей. Хоть они и пустуют, придают некое чувство комфорта. Возле кровати — большой экран с тремя надписями: «Завтрак», «Обед», «Ужин». Надеюсь, хотя бы здесь еду предоставляют бесплатно. На кровати лежит пульт управления буквально всем, что здесь находится. Даже шторы, если захотите, спляшут вам чечётку — только нажмите нужную кнопку.

— О, здравствуй. Я лишь приглядеть за ней хотела. Да и побалакать потянуло. Но гляжу и диву даюсь. Кое-кто справляется с этим лучше меня, — она улыбнулась и кивнула в сторону кровати.
Подхожу ближе. Замираю в изумлении. Помнится мне, Эл говорила, что для неё стать матерью — огромная трагедия, и что даже смотреть она не может на «этих кожаных личинок». 

Элисон спит мирным сном. Сказать честно, выглядит она ужасно: грязные волосы, уже наполовину смывшие свой зелёный цвет, мешки и синяки под глазами, исхудалые руки, но… Блаженная улыбка. Она заснула в сидячем положении, держа в руках дочку Миранды как свою собственную. Девочка тоже спит, и я не знаю, есть ли что-нибудь милее этой картины.
— Я никогда не видела её такой, — шепчу я, боясь спугнуть идиллию. — Она всегда такая…
— Воинственная, — закончила за меня Миранда.
— Да. Но вообще-то ей очень идет слабость.
— Истина.
— Давно она пришла в себя?
— Как знать. Когда я пришла, она швыряла в докторшу вазы.
Сдерживаю смех, не в силах оторвать глаз от девушки.
— Да, она может.

— Дуже скорбно мне об этом толковать, но… Кто знает, сколько ей часу отведено, Ниа… Кто знает. Правильным будет успеть сказать нужные слова.
Молчу. Мне не хочется об этом думать, но каждый её неровный вздох, каждый её выпавший с головы волосок так и кричат мне: «Скоро может стать поздно». А вот Элисон молчит… Она всегда молчит, когда плохо. 
— Прекрати, Миранда. Всё будет хорошо. Она сильная.
— Все, кто погиб тогда, в лагере, тоже были сильными людьми, — она переходит на шепот. Мы обе смотрим на Элисон. Хорошо, что она этого не слышит. — Все, кто ещё умрёт, тоже сильные. Не это помогает нам выживать. Давно уже не это…
— И что же тогда помогает?
— Вера.
На мгновение её слова показались мне смешными, но девушка не остановилась на них.
— Я верю, что человек ещё имеет шанс на спасение. Ад верит, что в мире ещё можно восстановить мир. Это и не даёт нам рухнуть замертво, Ниа. Это даёт нам надежду. А во что веришь ты?

Молчу. Я не знаю… Я больше не знаю, во что верить.