Был февраль. Или декабрь, или январь — я точно не знаю. Вдали от цивилизации сложно понять, какой сейчас месяц или хотя бы год. Помню лишь то, что Энди тогда был ещё совсем молодым. Уж точно не тем уставшим и грозным дядькой, каким я видела его в последний раз. Тогда я вечно дразнила его прозвищем поросёнок, потому что он часто замазывал веснушки на лице обычной сырой грязью. Я ругала его за этом. Лесли ругала его за это. Все ругали его. Мне очень нравилось считать эти его рыжие пятнышки, когда он спал. А он не любил себя за эту особенность. Говорил, что так он выглядит смазливым.
Энди прятал веснушки за грязью… Я прячу глаза за линзами. Это всё, что у нас осталось общего. Прятки.

Когда я проснулась, первой моей мыслью было: «Хоть бы они не увидели глаза». Второй: «Хоть бы выбраться отсюда, где бы мы ни были».

Я не чувствовала ни холода, ни своего тела. Только боль в голове смогла привести меня в чувство. Я сидела на стуле. Самом обычном, деревянном, без всяких пыточных приборов, которые себе уже нафантазировала. Рядом с собой, на похожем стуле, увидела Ада — он ещё не пришёл в сознание, так что я тут же почувствовала ответственность за его жизнь. Хрена с два они что-то сделают с тобой, Айден. Хрена с два что-то выведают у меня.

Он был скован наручниками так, что те не позволили бы даже подняться. А вот я… Я не была даже связана.

— Никто не собирался брать вас в заложники, — басистый голос директора знатно меня напугал. Похоже, мужчина заметил, как я осматривала свои запястья в поисках следов от веревок. — Просто кое-кто не очень любит со мной общаться, — он многозначительно перевёл взгляд на парня. — Приходится вести диалог насильно.
— Что Вы ему вкололи? — почти выкрикиваю это, прервав его безумно интересный монолог.
— Просто снотворное.

Я нервно сжимаю кулаки и смотрю по сторонам в поисках какого-нибудь предмета, которым можно будет обороняться в случае чего. И просто не могу поверить своим глазам. Здесь стоит несколько книжных шкафов, доверху забитых книгами и пергаментами. Конечно, здесь их намного меньше, чем в сгоревшей библиотеке, но мне показалось это очень странным. Они стояли тут всегда, или кто-то специально вынес их перед пожаром?

Судя по запаху сырости и лёгкому холоду, мы находимся где-то на уровне подвала. Кому взбрело в голову хранить книги в подвале?

Помимо шкафов здесь был большой металлический стол, по одну сторону которого сидел директор, а по другую — мы, его «гости». У серой каменной стены я заметила два рюкзака и парочку безделушек. Это наши вещи. Видимо, их принесли сюда для обыска. Остальное мне было сложно разглядеть. Помещение освещала одна несчастная лампа, висящая прямо над столом, точно в пыточной камере.

— Я знаю, что он начнёт рассказывать мне байки, так что спрошу сначала у тебя. И очень советую ответить мне правдой, — директор неискренно улыбнулся и сложил руки на столе. — Я знаю, во что вы вдвоём вляпались. Водиться с голубоглазыми… Это против закона, вы же знали об этом?
Непонятливо хмурюсь. Сердце начинает набирать ритм. Теперь уже становится страшно.
— Зачем вы освободили его? И где он сейчас?

Молчу. Стараюсь даже ни о чём не думать, потому что иллюзии научили меня сдерживать свои мысли. Сама не замечаю, как моё лицо становится серьёзным, даже злым.

— Играете в доброго полицейского и преступницу? Без меня? — полусонным голосом отзывается Ад, и я облегчённо выдыхаю. Очнулся.
— Нет времени на игры. Вы сделали кое-что, что сильно испортило мои планы.
— Что? Украли вашу кухонную кастрюльку? Вы же этим постоянно занимаетесь — готовите лапшу, чтобы повесить её на уши людям.
— Или испачкали ваш гардероб? — подключилась я. — Ведь наряжать каждого второго в форму Небесного — тоже ваше любимое занятие.

— Голубоглазый, — грубо сказал директор, прервав нас. Это слово прозвучало для меня как «расстрелять». Я часто заморгала, стала снова сжимать кулаки. Нервы…
— Мне донесли, что вы вдвоём навещали его в ангаре с оснащением для тренировок.
— Джошуа Хейз? — спросил дикарь. — Он доносчик? А он не рассказал вам, как сам лично открыл его камеру, до этого вырубив охранника и своровав ключи?
— Для него это обычное поведение. А вот тебя я в последнее время не узнаю.
— О, заметили? Я просто начал пользоваться новым шампунем.

Директор громко стукнул по столу и встал с кресла, направив грозный взгляд на блондина. Ад вёл себя так, словно ему ничто не угрожает. Впрочем, так оно и было — директор уже не раз показывал, что самым ценным учеником этого колледжа был именно дикарь.
Они говорили про Джоша… Но откуда он мог знать обо всём? Во время пожара он находился там, где положено быть виновнику пожара. А к Кёрли я ходила исключительно во время любимой пары Джоша, которую он никогда не прогуливал.

— Не шути со мной, парень. Не скажешь ты, так скажет она. Или её подсознание.
Покосился на меня, как-то оценивающе оглядел меня с ног до головы. То ли хотел понять, как можно на меня надавить, то ли пытался увидеть во мне что-то, чем можно надавить на Ада.
— Она для вас бесполезна. Только потратите моё и своё время.
Мужчина проигнорировал. Лишь почесал свой необъятный живот, шмыгнул носом и скрылся за одним из шкафов, стуча выдвижными ящиками и шелестя какими-то бумагами.

Я перестала расчёсывать свои руки только когда ощутила неприятную боль и обнаружила кровь под своими ногтями. Ад не стал ничего говорить, когда заметил это. Сейчас вообще было не самое лучшее время для разговоров — повсюду уши. Но он посмотрел на меня так, будто пытался сказать: «Успокойся». Тут моё внимание привлекли его руки, сцепленные за спиной. Наручники так натёрли ему кожу, что та уже стала немного кровоточить. Он в намного худшем положении, чем я. Я вообще не имею права жаловаться.

Мужчина вернулся к нам не с пустыми руками. Он держал прибор, который я точно запомнила на всю жизнь. Именно им Кёрли выжгли глаза. Именно им определяют цвет радужки.

В этот момент я почувствовала, словно мне в горло затолкали булыжник. Словно я задыхаюсь. Воспоминание того, как крик голубоглазого парня раздался по столовой, порезало мне уши и глаза. Я в мгновение забыла о том, где я нахожусь и кто эти люди со мной. Я больше не видела ничего, кроме аппарата, который уже подносили к моему лицу.

Я успела рассмотреть его в деталях, ведь время замедлилось, продлевая мгновения моей предсмертной паники. Ни единого винтика, ни единого стыка металлических пластин не было на приборе. Его как будто создало само небо, чтобы он убивал его детей. Он похож на пистолет, только вместо дула — два отверстия с электронной пластиной и искуственным интеллектом. Моё лицо осветило голубое свечение. На секунду я ослепла. Или на вечность?..

Я не почувствовала боли. Не закричала. Только медленно подняла веки, увидев сплошную темноту. Первой моей мыслью было: «Может, так оно и лучше. Теперь не нужно скрываться. Теперь всё станет проще».
Первой и последней… Ведь через несколько секунд глаза привыкли к былой темноте и снова видели перед собой силуэты.

Директор убрал от моего лица прибор, задумчиво посмотрел на панель с результатом и то же самое повторил с Адом — просканировал его глаза и расстроенно убрал чудо-пистолет в ящик ближайшего комода. Аппарат не выявил цвет моих глаз?.. Неужели Ад создал настолько крутые линзы?

— Была б она бесполезна, ты бы сидел тут один.
— Я просто исследователь, — снова встреваю в их разговор, чтобы хоть как-то отвести от себя подозрения. — По его поручению шастаю по колледжу, собираю информацию о том, что и где расположено. В ан…гаре много всякой мелочёвки, которая может пригодиться в изобретениях, вот я и… искала что-то полезно. А вместе с тем узнавала всё у того парня. Но я не знала, что он голубоглазый.
— Так всё и есть, — тут же подтверждает Ад, притянув внимание директора к себе. — Могу доказать. В левом кармане её рюкзака лежит Мемориас. Аппарат, который записывает изображение того, что она находит для меня.

Мужчина нахмурился, покосился в сторону наших вещей и медленно подошёл к ним. Для меня это стало сигналом. Я поднялась со стула, покрепче взяла спинку в руки, пока директор стоял к нам спиной. Я собиралась хорошенько ударить его по затылку, но Ад шикнул на меня и покачал головой. Видимо, я неправильно поняла его план. Пришлось сесть на место.

— Это такой металлический шарик с кнопкой, — продолжал он вешать ему лапшу на уши.
Но потом директор в самом деле достал что-то похожее из моего кармана. Что-то настолько маленькое, что я бы точно не заметила. Мне еле удалось сдержать себя в руках, чтобы не открыть рот от возмущения. Всё это время в моём рюкзаке лежала какая-то АДская штуковина? И когда он успел её мне подбросить? А самое главное — для чего она предназначена?
— И что, мне просто нажать на кнопку? — спросил директор.
— Да.

Директор… Звучит грозно. Но если посмотреть на этого человека, может показаться, что перед вами стоит большой пузатый ребёнок, которому ткни пальцем в костер, и он пойдёт в него, думая, что это особый вид сладкой ваты. Глядя на него, я чувствую, как повышается моя самооценка. Либо я не так наивна, как он, либо знаю Ада лучше, чем он, потому что я бы в жизни не нажала на эту кнопку.

Мужчина застыл на месте. Наверное он что-то почувствовал или задумался. Мои догадки развеялись всего через несколько мгновений, когда дикарь восторженно произнёс:
— Получилось… — забыв о своих наручниках, он попытался подняться, но тут же разочарованно уселся обратно на стул. — Ключи у него в кармане. Снимай с меня эту дрянь. Нужно уходить.

Я аккуратно подошла к мужчине, который до сих пор не вышел из транса. Он так и застыл с этим металлическим шариком в руке, а его пальцы покрылись синеватой плёнкой. Глаза стеклянные, точно у мертвеца. Казалось, даже одежда окаменела вместе с ним. Мне не хватило смелости дотронуться до него.
— Это… Должно было случиться… со мной? — спрашиваю почти шёпотом и указываю на директора. Не просто же так Ад подкинул мне в рюкзак эту замораживающую вещицу.
— С ним всё в порядке. Очнётся через минут десять и просто забудет последние несколько часов.
— Мне всё равно, что с ним! Что бы это ни было, Вы хотели направить это против меня.
— Твистер, нет времени на разборки. Я тебе потом всё объясню.
— Время есть. Десять минут, — демонстративно скрещиваю руки на груди. Где-то глубоко внутри горжусь собой, ведь впервые ощущаю маленькую капельку власти в своих руках. Невероятное чувство.
Парень глубоко вздыхает и закатывает глаза. Ему не нравится, когда приходится раскрывать свои планы, а уж тем более — перед кем-то оправдываться.

— Это чип. Я пытался перепрограммировать тот, что у тебя под кожей, но не получилось. Он просто отслеживает местоположение. Это не камера и не прослушка. Кнопка нужна на случай того, если ты его найдёшь. Десять минут ты стоишь в ступоре, пока я не приду и не заберу у тебя чип, память о котором у тебя благополучно стирается.
— И как давно Вы следите за мной?
— Давно.

«Если ты не видишь клетки, это не значит, что ты свободен». Так говорил Джош. Похоже, он был прав. Почему-то я была уверена, что человек, который так любит свободу, не станет отнимать её у других. Что-то горькое застряло в горле. Это даже не разочарование, не злость. То ли обида, то ли тотальное непонимание душило меня прямо сейчас.
Зачем?
Зачем, зачем, зачем…

— Ты проводишь со мной много времени. Я должен был знать, что ты не ходишь к администрации и не докладываешь им всё, — добавил он, когда молчание стало невыносимым.
— Узнали?
— Не надо пытаться пробудить мою совесть, Твистер. Она не входит в топ качеств лидера. Я не жалею. Если тебе так будет легче — ты не единственная, кто носит мой чип.

Больше объяснений мне не нужно было. Обидно? Обидно. Но я всё понимаю. Он действительно не в том положении, когда можно просто поверить людям за красивые глазки. Он просто перестраховался. Хотя внутри всё равно что-то гложет. Нелегко принять то, что за тобой уже не первый месяц наблюдают. Камеры в аудиториях — одно, чип — совсем другое. Уверена, парень следит за всеми дикарями, поэтому так просто позволил им стать независимыми.

— Теперь мы можем закончить этот «семейный скандал» и наконец спасти свои шкуры?
Я покачала головой и обернулась в сторону книжных шкафов. Мы не можем так просто уйти отсюда.

— Вам не кажется странным, что эти книги не хранились в библиотеке со всеми остальными?
Мне хватило лишь дотронуться до одной из книг, чтобы подтвердить свои догадки. Это помещение сырое и явно не предназначено для таких вещей. Если бы книги стояли здесь давно, они бы уже потеряли свою форму, буквы на страницах поплыли, а корешки расклеились бы. Но эти прекрасные создания стоят тут как ни в чём ни бывало. Ещё и пыли на полках нет. Это значит, что их перенесли сюда недавно. Значит, их специально спасли от пожара.
— Мне кажется странным только то, что ты не слышишь меня. Достань ключ и отстегни мои наручники, пока сюда никто не пришёл. Сейчас же.
— Джош! — чуть ли не крикнула я и обернулась в сторону дикаря. — Джош сегодня сказал, что это он сжёг библиотеку. Но я видела эти книги там до пожара. Их для чего-то перенесли сюда.
— Ниа, тебя ударили головой. Ты бредишь. Книги — это последнее, что стали бы спасать от пожара. Директору выгоднее уничтожить всё, что даёт знания, чем беречь это.
— Нет… Нужно просто поискать.
— Хорошо, освободи меня, и я тебе помогу с этим.
Врёт. Он не станет помогать, он даже не хочет вникнуть в то, что я говорю.

— Простите.
Я достаю из кармана директора изоленту, которой он, видимо, собирался связать меня. Она не похожа на обычный рулон, который я встречала до колледжа. Эта прямоугольная фигура слишком тёмная для скотча и слишком тонкая для изоленты. Это какой-то незнакомый мне очень прочный материал. Я отрываю внушительный кусок и, игнорируя сопротивления Ада, заклеиваю ему рот, потому что знаю, что очень скоро он разозлится и будет повышать голос. А нам не нужно, чтобы кто-то услышал.

Пока он пытается подняться или сломать наручники, я ношусь между книжными шкафами, бегая взглядом по корешкам. Читаю я медленно, но бо́льшую часть этих книг я уже видела, так что процесс проходит быстрее. Почти все книги здесь посвящены физике и химии. Оно и не странно. Какой смысл администрации спасать любовные истории несуществующих людей? Я изредка поглядываю на дикаря, когда перестаю слышать разозлённый грохот его наручников и стула. Я осознаю, что отчасти мною руководит желание доказать ему, что я тоже чего-то стою. Что тоже хочу добиться истины, что тоже могу это сделать.

Сердце пропускает удар каждый раз, когда я слышу, как Айден кашляет. Не только сейчас, а вообще. Я всё ещё помню, что он болеет астмой. Вероятно, она не проявляется у него из-за того, что в колледже больше воздуха. Но здесь, в подвале, я не уверена, что купол сохраняет кислород. Так что это ещё один повод волноваться. Нужно быстрее заканчивать с этим.

Книга за книгой, название за названием. Когда под моей рукой оказывается уже пятидесятая обложка книги, я забываю, что искала. Может, какие-то документы? Записи? Записи!

Среди громоздких учебников я нахожу тетрадь с названием, написанным от руки. Её сложно назвать книгой, хоть внешне она очень старается быть на неё похожей. Я заприметила её ещё очень давно. Записи того самого Джеймса Ривза, про которого говорили парни на вечеринке и тайну которого я не смогу разгадать, пока не научусь писать.

— Может, это что-то важное, — говорю расстроенным голосом и кладу записи на стол перед парнем, который уже потерял надежду на моё здравомыслие. Он уже сидит смирно, потупив взгляд. Десять минут давно прошли, так что директор может очнуться в любую секунду.

Ад незаинтересованно переводит взгляд, но потом его лицо меняется. Он хмурит брови, его глаза застывают на одном месте — на названии или на авторе. Судя по всему, ему эта книга тоже знакома.

— Там много всяких формул. Мне их не понять, но может, Вам пригодится, — отклеиваю изоленту от его лица и иду за ключом. — Вы были правы. Я не нашла, из-за чего сожгли библиотеку.
Снимаю с него наручники и отбегаю в сторону — вдруг он сейчас решит поднять на меня руку из-за непослушания. Но Айден даже не встаёт. Лишь открывает записи окровавленными на запястьях руками и оббегает глазами первую страницу.
— Ты нашла.

Я замечаю мелкую дрожь в его пальцах. От холода ли?
— Вы что-то вспомнили?
— Джеймс Ривз. Он был в нашем лагере.
— Значит, эти записи у него отняли силой. Так?
— Либо он просто предатель.
Ад положил книгу в свой рюкзак и ещё раз обернулся по сторонам, словно искал тут «своё».
— Вас послушать, так кругом одни предатели.
— Может, поэтому ты и жива, что иногда меня всё-таки слушаешь.

Меня поразило то, с каким спокойствием он покинул это помещение. А ведь нас могли ждать у входа охранники или Небесные. Дикарь объяснил это тем, что директор — редкостный идиот, который вечно его недооценивает. Мол это и не странно, что мужчина не додумался взять с собой хотя бы одного головореза. Но почему-то мне казалось, что причина была в другом.

Я была права — этот склад действительно находился на минус первом этаже. Наверное, где-то там даже была спрятана дверь, выводящая в карцер. Как только мы вышли, Ад тут же достал с рюкзака салфетки и стал яростно стирать с себя засохшую кровь у виска. Чудом он смог заставить меня тоже привести себя в порядок — я долго не могла набраться смелости даже прикоснуться к крови того бедолаги, которого дикарь застрелил прямо у моего лица.

— Рано или поздно нас всё равно вызовут на допрос. Как мы будем выкручиваться в следующий раз?
— Директор не помнит ничего почти с самого утра. Ни про то, что ему докладывал Джош, ни про то, что он давал приказ словить нас. Если всё повторится, значит, Хейз всерьёз заточил на нас обоих зуб. Есть два варианта. Либо на него повлияешь ты, либо я. Во втором случае для него всё кончится плачевно. Мне уже надоели его выходки.
Я промолчала. Он прекрасно знает, что ничего я с этим не сделаю. Он просто поставил меня в известность, что скоро его терпение лопнет.

Неловкая пауза резала уши. Если бы тишину можно было сравнить с рулоном туалетной бумаги, то я бы сказала, что сейчас замотана в ней по самую макушку и здорово смахиваю на сгнивающую мумию. Меня убивает это молчание и вопросы, вьющие в моей голове осиное гнездо. Уже всё тело в укусах. Мне всё не даёт покоя то, что дикарь сказал своим людям. «Отныне вы сами по себе»… Как у него язык повернулся? Парень выглядит спокойным, но это не показатель. Он спокоен всегда. Но мне жутко интересно узнать, что творится у него в голове.

«Вы похудели», — хотела сказать я, когда дикарь чуть ускорил шаг, обогнав меня. Глупая привычка рассматривать его каждый раз, когда он не видит, помогает мне замечать то, как его тело меняется вместе с ним. Вряд ли он бы воспринял мои слова за комплимент. У него так мало времени на то, чтобы спасти чужую жизнь, что он отрывает куски от своей собственной. У него нет времени на сон, на еду… У него просто нет времени. Я чувствую себя преступницей, когда пытаюсь своровать хотя бы минутку его внимания.

Задумавшись об этом, я замедлила шаг, чтобы отстать от парня, а потом и вовсе остановилась, наблюдая, как его фигура теряется среди толпы в коридоре. Потрать своё время на что-нибудь важнее, чем девчонка-неуч, Айден. Потрать своё время на что-нибудь важнее, чем я.

Говорят, чтобы заинтересовать человека, нужно просто сказать то, что ему хочется услышать. Но что нужно сделать, чтобы заинтересовать людей, которые втолкали в свои уши пробки? Что нужно сказать тем, кто уже давно оглох? В этом колледже много потрясающих людей. И добрые, и злые, и задумчивые, и совершенно свободные от мыслей… Но все такие нищие. У них нет ничего. Они не хотят ничего видеть, ничего слышать, ничего знать. Устали.

Я не знаю, что такого должно произойти, что собрало бы такую толпу народа в одном узком коридорчике. Эти ребята не удивились бы даже второму концу света, а тут вдруг стоят, раззинув рот. Ещё больше вопросов стало появляться в моей голове, когда я поняла, что эта толпа стоит не просто в коридоре. Они собрались у двери в мою комнату и бурно обсуждали что-то, глядя в настежь раскрытую дверь.

Я ускоряю шаг. Когда в последний раз я проводила день спокойно?

Я стараюсь не слушать чужих разговоров, чтобы не упасть в обморок от ужаса раньше времени — я уверена, что ничего хорошего там не происходит. Но моё волнение выхватывает из общего гула даже самый тихий шёпотом. «Что с ней?» — говорит почти каждый второй, и мне уже не нужно догадываться, что там происходит.
Элисон…

Она всегда была сумасшедшей. Чокнутой на всю голову. Это придавало ей изюминку, пока она не нашла способ превратить свою лёгкую безбашенность в тотальное безумие. Наркотики убивали её. Её мозг, её тело… Я поняла, что всё стало хуже, когда девушка стояла перед зеркалом с минут десять и просто смотрела на себя. Она тоже видела, как умирает. Видела, как бледнеет её кожа, как начинают выделяться рёбра, как её вечно хвалёный размер груди становится всё меньше. Я поняла, что всё стало хуже, когда стала находить на её подушке клоки волос и обломки ногтей.

Когда я зашла в комнату, моей первой мыслью было: «Всё давно к этому шло». И только страх в глазах Джоша заставил меня вернуться в реальность.

Он сидел на полу, прижимал Эл к себе, пока она нервно дёргалась в конвульсиях. На полу была размазана лужа какой-то белой жидкости, похожей на пену. Девушка издавала неразборчивые звуки — стоны, смешанные с болезненным кашлем. Она вся в поту, а кожу покрыли странные покраснения. Передоз. Всё давно к этому шло…

— Ничего… С этим тоже справимся. Всё хорошо, — нашёптывал Джош, качая её, как ребёнка. Казалось, он успокаивал сам себя. — И не такое проходили, Эл. Всё будет хорошо.

Ребята говорили, что врача уже позвали. Мол те настоятельно не рекомендуют самим что-то предпринимать или переносить девушку. Ад и парочка ребят, которые переняли его взгляды, сказали бы, что это полная чушь — врачам и всей администрации выгодно, чтобы в колледж поступало как можно больше людей, а выходило из него — как можно меньше. Может быть, Эл можно спасти. Может быть, нет. Далеко не у всех зависимых всё заканчивается после первого передоза. А Эл смелая. Она входит в мир эйфории как в свой собственный дом. А на его пороге грязно… А на его окнах запотели стёкла…

— Джош, они не придут.
Но он не слушал меня. Не слышал. Парень умел уходить в себя так глубоко, что оттуда его не вытащить даже физической болью.
— Нельзя тратить время. Нужно отнести её в лазарет.
— Всё хорошо… Мы справимся.

Спасибо парочке парней — они помогли мне успокоить Джоша и заставить его отпустить уже еле дышущую Эл. Они пообещали мне немедленно отнести её в медцентр. Я осталась с парнем. Он был подозрительно спокоен, хоть его лицо и перекосило от паники, но я всё равно не могла оставить его наедине с собой. Закрыла дверь от любопытных взглядов, отмыла пол, проветрила комнату. Но всё это не могло помочь Джошу выйти из ступора. Обычно от нервов он курил. Сейчас ему не хватало сил даже подняться с пола.

— Я не могу убить его, — вдруг хриплый голос прервал тишину. — Я пытался. Я не могу его убить.

Я накрыла его плечи одеялом, нашла сигарету и запалила одну специально для него. Села рядом. Мне не хотелось знать ничего, что связано с убийством, но сейчас парню явно нужно было выговориться. А мне нужно было выслушать.

— О чём ты?
— Барт уже третий раз даёт ей больше максимума. У меня больше нет выбора. Я думал… лучше я убью его раньше, чем он убьёт мою сестру. Но когда я прикоснулся к нему… — парень схватился за волосы и покачал головой. — Я раньше слышал о таких штуках, но не думал, что когда-нибудь это увижу. Он носит на себе что-то, что не даёт к нему притронуться. Что-то, что моментально бьёт током или вызывает головокружение. Что-то типа браслета или кулона, я не знаю! Его даже застрелить нельзя.
Я хотела сказать, что проще будет удерживать Элисон, чем убрать человека, к которому она рвётся, но это не для нашего случая. Джош говорил, что Барт настолько мерзкий тип, что может сам найти её и лично загнать ей в вену чудо-сиропчик.

— А знаешь, что самое интересное? — он вдруг нервно засмеялся и перевёл на меня взгляд. — Такие технологии никто из администрации ему бы не достал. Понимаешь, что это значит?
— Ты бредишь, Джош. Даже не думай об этом. Этого не может быть.
— Значит, понимаешь. Твой белобрысый дружок защищает урода, который травит Элисон.
— Мы просто чего-то не знаем. Всё не может быть так… просто.
— Мы? — он ухмыльнулся и, взяв мою руку в свою, поднял на уровень глаз. Парень чуть сильнее сжал моё запястье, когда указал взглядом на два браслета: тот, который подарил сам Джош, и тот, который Ад сделал, чтобы сломать мой чип. — Хочешь сделать вид, что ты на моей стороне? Я уже вижу, что не будешь и никогда не была. Ты представить не можешь, как это меня мучает.

Всё давно к этому шло…

— «Счастлив»… Последнее, что сказал Рафаэль Санти перед смертью. Я тоже умираю. И знаешь, я понял, что моей предсмертной речью станет твоё имя. Оно добивает меня, потому что я каждый раз произношу его с нежностью, но не слышу её в ответ. Может, я правда оглох, Ниа?.. Может… своим притворством я накаркал себе судьбу? Эл не умрёт, я на её счёт уверен. А вот на свой — не очень.
Джош смотрел на мой синяк на пол лица. Он уже не удивлялся и не задавал вопросов — он сразу списывал всё на один счёт. Его больше не переубедить.

Сегодня больно было всем. Всем, кого я знаю. В колледже закат. Все стены измазаны в крови солнца, весь пол залит ею. Я пытаюсь избавиться от неё, набирая густую жидкость в дырявые вёдра, и поливаю ею свою голову. Погибаю от ожогов.

— Я всегда была на твоей стороне. Но ты сделал свой выбор, Джош. Тебе проще оттолкнуть всех от себя, чтобы потом обвинить мир в своём одиночестве. Я хочу тебе помочь. Правда. Но ты устроил внутри себя такую жестокую войну, что не замечаешь, как от неё гибнут те, кто вокруг. Я больше не хочу на это смотреть. Не заставляй меня на это смотреть, Джош. Пожалуйста.

Он даже не задумался. Когда он посмотрел на меня, я поняла, что слова больше ничего не значат. Я впервые видела его таким. Этот взгляд… Меньше всего я ожидала, что так на меня будет смотреть Джошуа. Он словно от всей души вдруг пожелал меня задушить. Перевёл секундный взгляд на выход из-за шума в коридоре и снова впился в меня какими-то звериными глазами. Если бы не ребята за дверью, он бы что-то со мной сделал.

В голове осталась одна мысль. Бежать. И я покорно её послушала — забрала свой рюкзак и поспешила уйти, но остановилась у двери, чтобы сказать:

— Я перееду в другую комнату. Думаю, так всем будет лучше. Я больше не буду мучать тебя. Извини.

*****

Наверное, каждому хоть раз казалось, что он лишний. В комнате, в доме, в компании, в мире — это чувство может настигнуть в любой момент. Я никогда не умела бороться с ним. Оно приходило ко мне в облике прожорливого монстра и каждый раз перегрызало мне горло, чтобы я не смела привлекать к себе внимание своим тихим умоляющим голосом.

Это было больше месяца назад. Тогда Джош ещё не был помешанным психопатом, Элисон не убивала себя наркотиками, Айден не убивал себя бессонницей, а Барт не охотился за нашими страданиями.
Это было больше месяца назад. Когда я боялась чуть ли не собственной тени.

Я сидела возле окна столовой со стороны улицы. Сильно жарило солнце, слепило в глаза и мучало кожу, но в тот момент мне казалось, что именно этого я заслужила. В тот день всех новеньких, а точнее — дикарей, пригласили на своеобразное представление. Из Полосы приехали историки, они должны были рассказать много интересного о жизни до Нового времени, о людях двадцать первого века, их привычках, традициях и даже праздниках. Хоть я и не была частью адского народа, но я ведь тоже была «новенькой». Однако меня не пустили.

Многие дикари — жуткие эгоисты. Парочка из них просто грубо вытолкнули меня из аудитории с тонной оскорблений. Они ясно дали мне понять, что я не достойна даже находиться с ними в одном помещении.

Элисон… Если кто и знал её настоящую, то это Джош и я. Она часто вела себя отвратительно, пару раз даже затыкала мне рот или оскорбляла, но при других людях она перевоплощалась в рыцаря в латексных доспехах. Она всегда была моим героем. В тот день — тоже. Может быть, она нашла меня по запаху пота, который уже ручьём лился с меня из-за палящего солнца. Может, у неё просто был какой-то карманный радар, который ищет сгустки депрессивной активности. Но она нашла меня.

— На тебе скоро мох прорастёт. Слишком дохрена влажности тут разводишь. Нам уже хватает одного вонючего сорняка в комнате. Он, кстати, уже обыскался тебя.
— Разве это честно Элисон? Почему одни мечтают получить или хотя бы увидеть что-то прекрасное, а другие получают, но при этом забирают всё у первых? Почему им можно, а мне нельзя?

Она вздохнула. Сейчас-то я понимаю, почему ей не нравились длинные серьёзные разговоры — она так часто слушала душевные крики Джоша, что уже не могла вместить в голове ещё чьи-то.

— Это жизнь, зануда. Одни роют яму руками, а другие расхреначивают лопатой их головы, чтобы в этой же яме и зарыть. Сечёшь?
— Сечу.
Она ухмыльнулась и села рядом. Мы нечасто могли вот так сесть и поговорить, но каждый раз это было искренно. По-настоящему.
— Послушай старушку Элисон. Весь мир это сраный огород, в котором так много всякой дряни, что нужно с каждым восходом солнца брызгать землю отравой. Просрёшь хоть один день — эти твари сожрут весь твой урожай. Ты у нас пока не самый опытный огородник, так что… Закончится отрава — приходи ко мне. У меня на всех этих уродов хватит, — она улыбнулась и в шутку ударила меня кулаком в плечо.

Кто бы мог подумать, что на этом её поддержка не закончится. На следующий день она пришла в столовую с двумя задачами — набить желудок чем-то вкусным и набить чьи-то морды. Изобразив невинный дружелюбный облик, она подсела к дикарям. Поговорила с ними буквально пару минут, а потом ушла в разнос. Сначала она со всей дури окунула какого-то парня лицом в недоеденный суп, а потом, когда сидящие рядом с ним дикари поднялись с мест, стала размахивать кулаками. Как оказалось, драться Элисон умела… Ударила одного в глаз, второго — пнула в живот. Дальше я уже разобрать не могла, потому что началась жуткая суматоха: все дикари подорвались с мест и окружили девушку. Из этой толпы её за шкирку вывел Ад. Судя по красному следу на его щеке, ему от неё тоже досталось.

Это был настоящий скандал. До этого Айден никогда не ссорился с Элисон, но не странно, что эта её выходка вывела его из себя. Дикарь никогда не остаётся в стороне, когда кто-то посягается на жизнь его людей. Эл не боялась ему отвечать. Она повышала голос, жестикулировала руками и не единожды указывала точно в мою сторону. Мне захотелось провалиться под землю, когда его тяжёлый взгляд пал на меня, трусливо сидевшую за самым дальним столиком. Он как-то угрожающе поманил меня пальцем, будто меня ждёт какое-то жестокое наказание.

— Покажи этих уродов, — скрестив руки на груди, сказала Элисон. — Кто тебя обидел?
— Никто. Всё в порядке Эл, я ни на кого не в обиде. Я всё понимаю.
— Не мямли, Твистер. И не трать моё время.
У него был такой взгляд, словно я опять доставляю ему кучу хлопот.
— Не дави на неё. Если бы твои люди не были такими мерзавцами, не пришлось бы тратить твоё драгоценное время.
— Они мои люди именно потому, что мерзавцы. Только такие и умеют выживать.

Когда я всё-таки указала на ту компашку, Элисон ещё больше разозлилась. Она собиралась «побеседовать» с ними отдельно, но Ад пообещал, что сам проведёт для них поучительный урок. Конечно же, обещание он не сдержал, зато Эл успокоилась.

Она воинственная. Сильнее, смелее и хитрее других девушек. Она ненавидит давать слабину, но пару раз я умудрялась не вовремя зайти в комнату и застать то, как она слезливо изливала Джошу душу.

Сейчас, когда я смотрела на неё, одетую в белоснежную больничную рубашку не по размеру и окутанную сотней непонятных проводов и трубочек, я видела её настоящую. Измученную и слабую девушку, которая перестала видеть поддержку в брате, но увидела её в наркотиках. Она смотрела в пустоту. С самого момента, как я зашла в палату, она смотрела в никуда. Врачи сказали, это особая форма комы. Когда находишься в сознании, но не понимаешь этого.

Зелёный цвет уже почти смылся с её волос, на шее остались следы от цепей и повязок, которые она носила, не снимая. Оказывается, Элисон русая. Оказывается, красивая даже без тонны косметики.

— Жизнь и правда как сраный огород, Эл… — я кладу ладонь на её руку. Она не реагирует. — Зачем же ты засадила его шипами?

Ты расстелила на тропе скорби длинную белоснежную скатерть. Идёшь по ней босыми ногами, не боясь, что под тканью тебя ждут острые лезвия. Чтобы не заблудиться, оставляешь за собой дорожку из порошка, который раньше делал тебя счастливой. Оборачиваешься и всё-таки теряешь дорогу домой. Всё давно к этому шло… То ли ветер сдул дорогу, то ли изначально не было верного пути.
Где ты?
Кто ты?
Роняешь последнюю белую песчинку.
Где ты?
С кем ты?
Только луна тихонько смеётся над твоим одиночеством.
Ты ли это?
Где?..

— Я ещё зайду к тебе. Пообещай не умереть.

От автора.

В комнате стоит запах сырости. Зеркало запотело, шторка возле душевой покрылась плесенью, а гвозди, вбитые в стену ещё много лет назад, скоро спокойно позволят пустой полке разбиться о пол. В колледже становится всё больше людей и всё меньше комнат, где можно принять душ. Этот парень всегда любил чистоту и порядок. Порой его перфекционизм доводил до того, что ему приходилось заставлять собственную сестру получше чистить ногти. Сейчас, когда в его голове был жуткий бардак, он забыл и о внешней чистоте. Волосы так сильно отросли, что теперь он мог спокойно завязать хвост на затылке. Подошва на кроссовках так сильно износилась, что он мог спокойно чувствовать холод кафеля под ногами.

Умылся. Отстранённо посмотрел в зеркало. На мгновение его испугала его собственная пустота в глазах.

Джош вышел из ванной и из-за жуткой усталости не сразу заметил, что был здесь не один. В общей комнате, где до сих пор никого не поселили, его ждал бывший глава дикарей. Закинув ногу на ногу, он сидел в стареньком потрёпанном кресле и нервно стучал пальцами по бортику. Видимо, ждал долго. В этот раз блондин раздражал его не так сильно, как обычно. Может, из-за того, что тот тоже был одет во всё тёмное, как бы подыгрывая в сегодняшнем траурном спектакле, либо у парня уже просто не было сил злиться.

Джош не знал, что сказать. Ему уже давно хотелось убить этого «мерзавца», но сейчас в этой пустой и пыльной комнате больше всего хотелось убиться самому. Слишком больно внутри, чтобы дарить это другим.

— Сука... — тихо ругнулся он. Это единственное, что пришло на ум.
— «Златовласка» нравилось мне больше.
— Тебе-то от меня что, блин, нужно?
— Я видел, что случилось с Эл. Всё это очень сыграет мне на руку, хотя мне правда жаль.
— Твою мать, ты что, бессмертный? — Джош повысил голос и сильно нахмурился.
— Нет. Как и твоя сестра.
Это вывело его из себя. Брюнет в считанные секунды преодолел расстояние между ними и, обеими руками схватив дикаря за воротник, потянул на себя, даже заставив юношу приподняться с кресла.

— Скажи ещё хоть слово, гад, я тебя прямо здесь по полу размажу.
— Успокойся. Я хочу помочь.
— Помочь?! — он нервно засмеялся и расслабил руки. — Ты уже помог. Барту. Сколько он тебе заплатил за защиту? Ты знал, что так всё будет. Элисон доверяла тебе, а ты позволил этому наркоше её добить. Продажная ты шлюха…
Джош тяжело вздохнул и сел на край кровати, пачкая своей болью незастеленный матрац. Клубы пыли поднялись в воздух, забивая собой прокуренные лёгкие, но парень и так уже привык задыхаться.

— Я не собираюсь перед тобой оправдываться. Я дал ему эту идею потому, что угомонить тебя можно было только сделав тебе больно. А самое твоё больное место это Эл и Ниа. Если тебе не интересно, как избавиться от Барта, закончим этот разговор прямо сейчас.
Джош подавил в себе желание съязвить и отвёл взгляд на стену у двери. Это была единственная комната, которую не заклеили этими уродскими обоями. Здесь стены были девственно-белоснежные, но с необычными узорами, похожими на народные росписи. Иногда парень приходил сюда, чтобы дорисовать пару деталей или сделать маленький эскиз из своего блокнота. За спинкой кресла, на котором сейчас сидел Ад, даже был небольшой портрет Нии.

— Ну давай. Сколько ты сто́ишь на этот раз?
— Продаются мои идеи, а не принципы. Не пытайся меня задеть. Я планировал манипулировать тобой через Эл, но сейчас мне нужно кое-что другое. И срочно.
Когда Джош поднял глаза, дикарь уже стоял перед ним.
— Доступ и записи с видеокамер. Со всех. И за всё время. Я знаю, что ты можешь это устроить.
— Всего-то? Для такой фигни не обязательно было мучить мою сестру, козёл.

Брюнет достал из кармана пачку сигарет. Медленно закурил и, выдержав длинную паузу, протянул одну Айдену в знак временного перемирия. Тот брезгливо нахмурился.
— Не курю.
— Куришь. Все курят. Только не сигареты и не каждый день. Попробуй.
— У меня другие методы расслабления.
— Ой, да хватит, — парень недовольно поморщился и закатил глаза. — Рассказывай о своих «методах» своему венерологу. Попробуй, тебе же хочется. Не переживай, я не настучу твоим родителям.

Айден невольно вспомнил слова, сказанные каким-то стариком в лагере. Он был ещё ребёнком, когда эта фраза впервые окутала его мысли. «Держи разум в холоде, сердце — в тепле, глаза — в красоте, а лёгкие — в чистоте». Кроме этого, астма продолжала ходить по пятам, так что парень неоднократно с завистью поглядывал на компании ребят, над которыми тёмным облаком зависал дым.

— Давай же. Ломаешься, как Ниа.
— Ты и её заставил курить?
— Не. Кое-что похуже, — Джош подмигнул и закусил губу, улыбнувшись. — Не жалею. Мне за это достался бонус.
Ад подавил в себе желание задать ещё один вопрос. По правде, он и вовсе не поверил в слова брюнета. Посчитал, что Ниа хоть и наивная, зато чрезмерно правильная. Посчитал, что не стала бы она идти на поводу у человека, чей образ жизни слышно за милю — от её соседа вечно несёт дешёвым куревом и не менее дешёвым алкоголем.

Проигнорировав гадкую ухмылку Джоша, Ад всё-таки взял сигарету.

— Я назначу Барту встречу на завтра. Твистер пойдёт со мной.
— Твайстер.
— Когда она вернётся, это будет означать, что его защита отключена.
— всё это очень здорово и интересно, но ты пойдёшь один.
— Нет. Она будет моей гарантией того, что ты не отправишь своих дружков убить меня вместе с Бартом одним хлопком.
— Да ты, блин, помешанный…

Айден в ответ изогнул брови. Мысленно прошептал: «Это у нас общее», кивнул, прощаясь, и направился к выходу. Уходя, он заметил, с каким трудом ему даётся не оборачиваться. Ему всё казалось, что сейчас в спину прилетит что-то острое или в голову — что-то тяжёлое. От Джоша можно ожидать чего угодно.

Может, он переживал не зря. Может, дикарю действительно стоило бы отрастить глаза на затылке. Брюнет смотрел на него, не отрываясь. Как только Ад коснулся дверной ручки, парень почувствовал, как ненависть возвращается к нему на хромом коне, точно избитый воин после изнурительного сражения. Ещё более злой и измученный, «всадник» скидывает с себя тяжёлые доспехи, падает на окровавленную землю, ломая пальцы от сжатых в перчатках кулаков. Скоро настанет ночь. Скоро пытаться рассмотреть врага будет напрасно. Но бой будет длиться даже под освещением звёзд. Но в итоге всё равно останется кто-то один.

— Стой, — в порыве непонятным ему эмоций, вскрикивает Джош и подрывается с места.
Айден оборачивается.

«А дальше-то что?» — спрашивает «рыцарь», лёжа в грязи и стыдливо пряча за пазухой мешочек неуверенности и полный карман страхов. Ночь настала. Звёзды готовятся нарисовать в пустыне поле боя, но биться уже некому. Ненависть погибает от увечий. Армия её покорно встёат на колени и молится выдуманным бога́м, чтобы они воскресили их лидера. Но не сегодня.

Промолчав какое-то время, Джош так и не находит слов. В последний момент вспоминает их с дикарём давнюю традицию — показывает ему средний палец. На это Ад сдержанно ухмыляется. И уходит.

Бой окончен.

POV: Ниа.

Этот колледж — место, где буквально каждый день ты чувствуешь, словно находишься в полной заднице. Но потом приходит новый день, и твои мысли забиты словами: «Нет, вот теперь точно задница. Хуже быть не может». На следующий день ты говоришь то же самое. И так по кругу.

Хуже всего мне было, когда я потеряла линзы. Нет ничего ужаснее мысли о том, что сейчас мир ненавидит тебя ещё больше, чем обычно. Сегодня на моих плечах тоже огромные проблемы, но в этот раз никакой белокурый чёрт с параноидальным желанием выжить мне не поможет. В этот раз всё намного безвыходнее.

Эл в коме, на дворе ночь, а в моей комнате меня ждёт обезумевший псих, готовый уничтожить всё и всех за то, чтобы я была рядом. Я не вернусь туда — это точно. Если раньше Эл была моим спасательным кругом, то теперь я бесповоротно лечу в бездонное озеро с высоты моей неуверенности прямо в пасть голодных пираний.

Мне жаль Джоша. Я не уверена, что завтра на занятии нам не назовут его имя в списке трагически самоубитых студентов или не покажут его фото как фото местного маньяка-убийцы. Я не знаю, какие ужасные картины, развешанные в рамках, я увижу на стенах, если вернусь. Этот человек сорвал с себя все оковы. Единственное, что его сдерживает — тонкая трубочка на запястье. Именно та трубочка, через которую Элисон получает кислород.

Я долго сидела на полу в коридоре второго этажа, где у нас обычно проходят занятия. Там всегда нет людей по ночам. Если меня заметят — оштрафуют на двести Кастов за нарушение комендантского часа. Была мысль переночевать у Миранды, но мне не хотелось мешать. Её дочка и так плохо спит по ночам.

— Ты хотела, чтобы меня затравили на собрании? — напрямую спросила я у неё, когда мы встретились в столовой на ужине.
— О чём ты? — как-то особенно холодно спросила она.
В последнее время она выглядит жутко измученной. Эбби становится всё хуже, и это прослеживается по состоянию её мамы.
— Ад ясно дал мне понять, что я была там лишняя. Зачем ты подставляешь меня?
— Но Ниа… — девушка нахмурилась, взяла свою порцию и повела нас к столику, где собрались дикари, которые ещё не готовы переставать быть дикарями. — Ад сам приказал мне позвать тебя. Неужто не заметила? Будь это не запланировано, он бы прогнал тебя, чуть твоя ножка за порог ступила. Как есть молвлю.

Удивилась ли я? Едва ли. Мне стало ясно, зачем он перевёл стрелки. Всё-таки его задели слова о том, что он не справился со своим народом.

Как только в коридоре послышались шаги, я спряталась в ближайшей аудитории. В ночное время они выглядят особенно устрашающе. Даже хуже, чем когда пару ведёт директор. Иронично, что именно он преподает нам основы безопасности жизнедеятельности. Безопасности… Человек, который заковал всех нас в цепи своей псевдо-образовательной системы, говорит нам о безопасности. Интересно, отошёл ли он от ступора…

Вспоминаю об этом и тут же начинаю выворачивать свой рюкзак наизнанку, вываливать оттуда все вещи. Не удивлюсь, если Айден подкинул мне ещё парочку своих навороченных безделушек. Теперь буду почаще проверять это.

Его браслет сработал. Чип на моём запястье сдох. Я поняла это, когда мне на телефон пришло сообщение о том, что с моего счёта сняли пятьсот Кастов. Те самые пятьсот Кастов, которые заплатили за вживление чипа. Теперь на моём счету минус двести… Теперь я смогу банально поесть, только когда заработаю пять отличных отметок.

Видимо, меня доконает именно голод. Или паника. Потому что прямо сейчас мой телефон вибрирует от звонка. Никогда ещё мне не приходилось говорить с кем-то по телефону, но главная проблема была не в этом. На экране висела надпись. «Неизвестно».

— Да-да? Это… Это Ниана. Ниа. Твистер. Ну… Вы и так знаете. Алло? — от неловкости бью себя по лбу. По ту сторону провода слышится недоумённое молчание.
— Какие у тебя планы на завтра?
Я замираю и подставляю руки под лицо, готовясь ловить отпавшую челюсть или выкатившиеся глаза, потому что я в полном шоке. В телефонном разговоре его голос звучит совершенно иначе. Более мелодично, более нежно и монотонно. Я жду, когда он скажет ещё хоть что-нибудь, но потом вспоминаю, что он задал вопрос.
— Твистер?
— А, да. Я пока не знаю.
— Я тебе расскажу. Завтра ты просыпаешься, делаешь все свои девчачие дела и идёшь ко мне. Барт будет ждать нас где-то к одиннадцати.

На моём лице растягивается глупая улыбка. А ведь раньше говорил, что сам всё узнает.
— Ты слушаешь меня?
— Да-да, я слушаю. Просто… Непривычно. Обычно Вы пишете, а не звоните.
— Потому что я состарюсь, если буду ждать, пока ты напечатаешь ответ. Смотри, не ляпни ничего лишнего. Мой голос уже не прослушивают, а вот твой — да.
— Ложь и провокация! Я уже гораздо быстрее печатаю.
— Я знаю.
Я расплылась… Эти два несчастных слова были для меня высшей похвалой. Дикарь редко говорит что-то подобное.

— Что у тебя за эхо? Если ты в ду́ше, могла бы перезвонить.
— Нет, я в аудитории.
В ответ на это он долго молчал. Уверена, только что он нахмурился.
— Почему?
— Пустые комнаты ночью проверяют. А в аудиториях в шкафах иногда хранят старые одеяла.
Он снова выдержал паузу, обрабатывая информацию. Судя по его следующему ответу, Ад всё понял.
— Если тебе негде переночевать, можешь остановиться в одиннадцатой. Там сейчас только Эйприл. Или у Миранды. Но она вряд ли будет тебе рада.
— Спасибо, всё в порядке. Тут почти не холодно. Да и бумаги с ручками много. Может, потренеруюсь писать, — намекаю, как могу. Он давно не давал мне уроков, а мне уже есть, чем удивить.
— Как хочешь.

Я услышала лёгкий шум — признак того, что он собирается бросить трубку.
— Приятных Вам снов, — почти выкрикнула, чтобы остановить его, и нервно закусила губы в ожидании ответа. Долгое молчание только сильнее усиливало моё сердцебиение. Какая же дура… Да куда ему до таких милостей, как пожелания приятных сновидений. Не его уровень. Совсем не его уровень.
— Спокойной ночи, Ниа.

*****

Чудовища приходят с наступлением тьмы. Закрывай глаза, открывай рот и лови последние глотки воздуха. Закрывай дверь, открывай окна. Прыгай.

Кажется, я спала самым спокойным и мирным сном за последнее время. Я не боялась очнуться на хирургическом столе, не чувствовала на себе пристальный взгляд карих глаз. Проще говоря, я не чувствовала Джоша. Он считал нормальным прикасаться ко мне ночью, когда я якобы сплю. Это было его любимым занятием: гладить мои волосы, проводить ладонью по моей спине, играть пальцами с лямками моей ночнушки. Я ни разу так и не призналась, что всё чувствовала и понимала. Мне было страшно. Тогда бы он посчитал, что я «не прочь».

Чудовища приходят с наступлением тьмы… То ли моя больная фантазия научилась издавать звуки, то ли я действительно слышала скрип от когтей, царапающих доску.

Спросони я не сразу заметила тёмный силуэт у выхода. Протёрла глаза и ещё больше ужаснулись. Звуки не были сном. Возле доски стоял высокий парень и что-то буквально выцарапывал мелом на доске. Мне хватило пары мгновений, чтобы узнать в силуэте своего соседа. Его чёрные волосы, его тёмно-серую рваную джинсовку, его зауженные брюки… Я рассмотрела каждую мелочь, ведь любой человек внимательно изучает цвет глаз смерти.

Он рисовал. Меланхолично и нервно — точно так же он выводил линии на своих рисунках в блокноте. Джош изобразил окно, а за ним — поле, в котором одиноко и угрожающе стоит нечто ужасное, нечто бесформенное. Над рисунком он написал всего одну фразу: «Не подкармливай волков».

— Отрезанный от мира будет зарезан миром. И тот, кто привык к костям, однажды подавится мясом.
Он говорил это с одной интонацией, точно молитву перед вечным сном. Иногда казалось, Джош и правда давно уже спит, а его тело просто двигается от лунатизма.
Я нервно сглотнула и на всякий случай вцепилась рукой в свой рюкзак, готовая в любой момент сорваться с места и выбежать из кабинета с благим криком.

— Ты расстраиваешь меня, мышонок. Очень сильно расстраиваешь, — он обернулся в мою сторону с абсолютно серьёзным видом. Покрутил в руках мел, а потом вдруг резко улыбнулся, напоминая безумный оскал. — Но я не в обиде. Я знаю, что ты делаешь это специально. Ты просто хочешь, чтобы я волновался, да? Считаешь это забавным.

Даже луны не видно. Ночной свет освещает его лицо, что в полумраке кажется мне совсем незнакомым. Джош манит к себе пальцем. И я словно оказываюсь перед целым залом зрителей — все парты будто бы заняты богатыми зеваками, все стены украшены дорогими свечами и золотыми картинками. И только я стою в обносках, пачкая окровавленное платье о свои омерзительные нищие кости. Однажды подавится мясом… Я подхожу к нему.

Джош берёт мою руку, нежно целует её, боясь сделать мне больно или неприятно. Заставляет прокрутиться на месте, как бы изображая часть какого-то танца, и жадно рассматривает меня со всех сторон.
— Какая же ты красивая, Ниана Твайстер… Я хотел показать тебе одно место.

Мой телефон издаёт вибрирующий звук. От паники мои глаза расширяются. Реакция Джоша вполне предсказуемая — он щурится от недовольства и чуть сильнее сжимает мою руку. Подождав второе уведомление, без спроса забирает мобильный. Читает.

Хоть бы не он, хоть бы не он…

— Бунтарка, — ухмыляется.
Первым уведомлением оказалось сообщение от администрации, где в сотый раз перечисляются основные правила обучения и проживания здесь. Вторым — письмо о том, что с моего счёта сняты те самые двести Кастов за нарушение. Вот теперь уж точно нет смысла прятаться. Я уже прекрасно представляю себе холодные и голодные ночи с бесконечно долгой тратой времени за конспектами. Говорят, у преподавателей есть по нескольку экземпляров нужных учебников, но за них нужно заплатить около пятиста. Забавно… Чтобы получить оценку, нужно прочесть книгу, которую можно купить за оценки.

Парень вывел меня из кабинета и повёл по дороге, которую я уже знала наизусть. Хожу в карцер как к себе домой, вот только «коврик у входа» каждый раз нового цвета.

— Джош, мне не нравится эта идея.
Молчит.
Почему-то все здесь привыкли меня игнорировать.
— Джош, я устала и хочу спать, — только сказала это, как мне на глаза попалась клетка, в которой сидело три человека. Три! Раньше никогда не садили больше одного. Я оглядываюсь по сторонам и теряю дар речи. Их везде по несколько. И где директор раздобыл столько нарушителей? Кто все эти подростки?
Они смотрят на меня голодным уставшим взглядом. Моё нытье теперь мне кажется противными капризами. Да что ж тут происходит…

— Их больше не кормят, — Джошуа нажимает комбинацию каких-то чисел на панели управления. Дверь, возле которой он стоит, никогда не открывалась на моей памяти.
— В смысле? Совсем? Но они же умрут.
— Еда теперь платная, так что студенты могли специально нарушать правила, чтобы их посадили в карцер, где кормят бесплатно. Вот эти умники так и рассуждали, поэтому теперь их тут так много. Директор вычислил это, так что теперь… Отбудут наказание и выживут — молодцы. Нет — так нет.

Жестоко. Но в этом есть зерно здравомыслия.

Дверь открылась. И первое, что встретило нас там — жуткая вонь и могильный холод. Джош зашёл туда без капли сомнения, будто бы уже много раз видел все ужасы этого места. Лестница вела вниз. Если карцер находился на минус первом этаже, то помещение, в которое привёл нас Джош, было ещё ниже.

— Такая вонь… Мне это напоминает…
— Морг, — продолжил он за меня.

Тётя Лесли рассказывала про морги. Это место, в котором держат тела людей перед тем, как их похоронить. Но когда я спустилась, я поняла, что о захоронении тут даже нет речи. Здесь было так много накрытых кушеток, что сразу стало ясно — их тут для чего-то складируют.

Я еле сдерживала тошноту. Лишь оголённые руки и ноги, выглядывающие из-под ткани, доказывали, что здесь в самом деле лежат люди, а не куски гниющего мяса. Я смотрю на накрытое тело и так и вижу, как оно встаёт и истошно вопит от боли. Все здесь молча вопят… Такой гул стоит, что вот-вот из ушей польётся кровь. Холод сводит ноги. Меня не спасают ни ботинки, ни толстая подошва на них — всё равно чувствую под ногами прожорливых жуков, уже почти доевших пару детских тел.

— Ты не думай, что директор такой изверг. Половина здесь лежащих — самоубийцы. Вторая половина — поплатились за руки по локоть в крови, — он снимает ткань с одного из трупов. — И парочка голубоглазых…

Лицо покойного парня точно так же сожжено, как у покойного Кёрли. На его щеках всё ещё видно ниточки от тканевой повязки на глаза. Кожа его высохла, покрылась ранами и дырами. Меня уже не так сильно пугают трупы. С Энди мы часто натыкались на мёртвых во время вылазок. Но почему-то сейчас я словно видела своих мёртвых друзей.

— Почему их не хоронят?
— Так делали только до Нового времени. Теперь тела собирают и раз в несколько месяцев увозят в G-27. Чёрт их знает, что происходит дальше. Может, сжигают. А может, именно так они и выращивают деревья. Перерабатывают трупы в удобрение.
— Ужасно…

В горле всё ещё стоит ком. Раньше Джош водил меня считать звёзды, а теперь мы вместе считаем трупные язвы на мёртвых подростках.

— Ты знаешь… Чаще всего самоубийц останавливает именно страх. Инстинкт самосохранения. Когда я оказался в этом треклятом месте, я был несказанно рад. Подумал, что хотя бы здесь я начну бояться.
Я посмотрела на него, но его взгляд, такой измотанный и потерянный, всё ещё был опущен.
— Я поднимался на крышу и смотрел вниз, я подносил лезвие к горлу и давил, я набирал ванную и переставал дышать. А всё равно не боялся. Для меня насыпать в кружку гость таблеток — всё равно, что приготовить себе ужин. Так и не убил себя потому, что скучно.

Он спустил ткань с тела по пояс. Похоже, Джош подготовился заранее, потому как точно знал, что там спрятана толстая верёвка. Сделав несколько оборотов рукой, он намотал верёвку на кулаки.

— Тогда я подумал… А разве мне нужен именно свой страх? Я ведь могу помочь другим. Я ведь могу показать им, что их жизнь ценнее, чем они думают, просто заставив их бояться.
Я отступила на шаг назад. Мне уже стало понятно, к чему он клонит, но на выходе снова замкнута дверь и снова нужно ввести пароль, который знает только он.
— Недавно я попрактиковал это, — он посмотрел в сторону самой дальней кушетки. — Перестарался.

Наверное, я поступила глупо. Наверное, лучше бы спокойно стояла на месте и слушала молча. Но страх так сильно сдавил моё сердце, что я не могла даже спокойно дышать. Рванула с места, вцепившись взглядом в железную трубу у входа. Вырубить Джоша казалось мне самой здравой мыслью, но не одним из самых лёгких заданий.

Я успела добежать до стены, но не успела обернуться. Джош придавил меня к ней и накинул на мою шею верёвку. Сделав пару оборотов, затянул в полсилы. Дышать я больше не могла.

— Тише, всё хорошо… Это полезно. Тебе стоит мне верить.

Словно руки связаны. Словно сейчас начиная каторга, а ты даже не можешь сказать: «Помилуйте». Словно самый ужасный день в твоей жизни начался с этой секунды. Голова закружилась почти сразу же. Сначала я почувствовала резкий прилив силы, но не смогла выпустить его в нужное русло, потому сдёрла ногти о стену. А потом настала слабость… Руки забыли о своём предназначении, обессиленно вцепились в верёвку, но в этом уже не было смысла.

— Тебе страшно? — прошептал он мне на ухо, и я поняла, что сейчас больше всего мне захотелось, чтобы всё прекратилось. Поняла, что хочется попросить его сильнее затянуть петлю. Да, мне страшно…
— Хорошо, — сказал и отпустил меня.

Я даже не почувствовала боль от удара головой о землю. Закашляла так сильно, что чуть ли не вывернула лёгкие. Глаза заслезились, нос заложило. Я зарыдала, но невольно.

— Ты поймёшь меня. Нескоро, но обязательно поймёшь.
Он сел передо мной на одно колено, всё так же нежно взял мою руку в свою и трепетно поцеловал мои окровавленные пальцы, словно извиняясь.
— Это всё во благо. Я никогда не сделаю тебе по-настоящему больно. Правда.
Провёл рукой по моим волосам. Я хотела бы ударить его, но не было сил даже подняться. Хотела бы плюнуть ему прямо в лицо, но слишком страшно даже поднять глаза.

— Если ты не сделаешь мне.

____________________________
Арты к главе