К предыдущей главе добавлен комикс.
_________________________

Сегодня в колледже была особенно напряжённая атмосфера. Студенты ходили с хмурыми лицами и словно косились друг на друга. В коридоре западного крыла с утра начали красить пол и стены, так что можно было бы подумать, что запах краски, разносящийся по всему зданию, как-то влияет на людей, но… Причина была в другом. Среди нас голубоглазый.

Эти мерзкие стереотипы вряд ли искоренятся в ближайшие годы. Либо вымрут они, либо сами голубоглазые. Миранда рассказывала о том, какие порядки установили у них в лагере. Как оказалось, многие дети с рождения имеют голубые глаза, и только спустя пару лет их цвет глаз может измениться даже на тёмно-карий. Так что детей никто не «трогает» до десяти лет, а уж если малец и после этого возраста остаётся хозяином глаз цвета неба, то… Родителям приходится несладко.

— Какой-то напряжный сегодня день, да? — спросила я у Миранды, когда мы все собрались в столовой.
Сидеть с дикарями за одним столом вошло в привычку с тех пор, как Элисон с Джошем стали опаздывать на обед.
— Да, — коротко ответила Миранда, от скуки ковыряясь вилкой в своей тарелке. К еде она так и не притронулась.
Рыжая очень странно ведёт себя со вчерашнего дня. Обычно она чаще улыбается, смотрит по сторонам, много-много рассказывает про Айдена и расспрашивает о новостях. В этот раз — полное молчание. Как будто что-то случилось. Я не стала расспрашивать её, ведь захочет — расскажет.

— Зато еда всех объединяет. В столовку заходишь, и плохое настроение как ведром сдуло.
Миранда нахмурилась и как будто зависла, а потом странно покосилась на меня.
— Ведром?
— Да, поговорка такая, не слышала?
— Ветром, а не ведром, чучелко ты наше необразованное, — голос раздался за моей спиной так же неожиданно, как и чья-то рука проснулась к моему плечу.

Элисон. Она, улыбаясь, развалилась рядом с опечаленной Мирандой и закинула руки за спинку скамейки, выпятив грудь. Настроение у неё явно было отличное. Разлохмаченные зелёные волосы как будто сегодня были короче, как и её юбка, еле скрывающая то, что нужно скрывать. Впрочем, девушку это не заботило. Как говорил Джош, было время, когда Эл спокойно могла раздеться догола и прийти на пару, а потом ещё доказывать, что она имеет право на такой вид. Говорят, после этого на какое-то время даже была введена форма одежды.

— Чё скисла, мандарина? — она потягала девушку за щёку, а та недовольно сморщилась и отстранилась.
— Я Миранда.
— Да брось. Меня когда-то лавровым листом называли, а я не обижалась. А ты знаешь, как он воняет? Я тоже не знаю, но у него даже название вонючее, так что…
— Эл, оставь её.

Она скучающе перевела на меня взгляд, тяжело вздохнула и, взмахнув волосами, грациозно ушла к другому столу, где расположились такие же фрики, как и она. У одного — красные волосы, у другого — зататуированное тело, третий просто обкуренный.

Я снова осталась одна среди дикарей. Давно уже заметила эту закономерность — в присутствии Айдена мало кто из его людей вообще смотрел в мою сторону, а уж тем более разговаривал со мной. Сейчас, когда его не было, они могли позволить себе посмеяться надо мной или бросить пару колких комментариев, когда я как-то не так на них посмотрю или не так возьму в руки вилку. Я спросила об этом Миранду, а она объяснила это так: Ад ещё давно попытался убедить своих в том, что я больше не предоставляю для них угрозу, но ему как будто не поверили. Тогда ему пришлось действовать радикальнее, так что фраза «отвяжитесь от Нии» теперь была приказом. Вот только соблюдали его лишь в его присутствии. Как бы там ни было, вряд ли он что-то предпримет, если я пожалуюсь ему на его людей. Я и так стараюсь обходить компанию дикарей стороной, а когда с ними нет Айдена, я не обхожу. Я оббегаю.

Сам же Ад явился в столовую намного позже обычного, и то не с целью поесть. Он у входа быстро обежал помещение взглядом и стремительно направился в сторону нашего столика. Заметив его, Миранда как-то особенно резво стала сражаться вилкой с овсяной кашей в тарелке. Как будто делала занятой вид, чтобы её не заметили. Всё-таки дело в нём…

— У вас всё нормально? — спросил он у всех и у каждого одновременно как бы для галочки. Похоже, он тоже заметил странную атмосферу в колледже. Смотрел исключительно на своих людей, не обращая на меня ни малейшего внимания. Мои дела его ни капли не интересовали.
Дикари послушно закивали головами, не роняя ни звука, и только Миранда так и не подняла глаза, абсолютно игнорируя настойчивый взгляд Айдена. Понятия не имею, что между ними произошло, но это «что-то» сильно изменило ситуацию.

— У вас всё нормально? — он повторил в разы грубее и громче, делая угрожающую паузу между каждым словом, при этом просверливая девушку взглядом. Этот вопрос уже был конкретно ей. И только тогда Миранда, вздрогнув, посмотрела на него и робко кивнула головой.

— Ад, можно прекращать всё это, — вмешался кто-то из его людей. — Это не наш дом, здесь у тебя нет власти. Да и нам уже ничто не угрожает. Мы в безопасности.
Это был довольно крепкий на вид парень лет двадцати двух. Грубые черты лица, пара родинок на лбу, нос с горбинкой, узкие глаза… Узкие и хитрые глаза, которые я уже очень хорошо запомнила. Именно этот крепыш собирал людей для сегодняшней драки с ребятами из колледжа.
— Что ты сказал? — Ад спросил настолько спокойно, что нельзя было понять, разозлили ли его те слова или шокировали.
— Ничего… — парень опустил голову.
— Я правда не расслышал. Повтори, что ты сказал.
Врёт. Всё он прекрасно расслышал.
— Овсянка, говорю, говняная сегодня. Желудки посадим.

Айден безразлично поднял брови, одним своим видом говоря: «Молодец. А теперь заткни рот своей овсянкой и не возникай больше».
Не самую лучшую отговорку придумал парнишка. Я не уверена, что в своём лагере они ели что-то получше. Нам с Энди иногда приходилось охотиться на жуков в гнилой коре — жаль было, ведь они тоже только начинали восстанавливать популяцию и редко попадались, но жить хотелось больше, чем наблюдать, как процветает жизнь кого-то другого.

Иногда неясно, что хуже — ужасная ситуация или то, что её прерывает. Жуткая атмосфера в колледже дала о себе знать — в столовой была почти гробовая тишина перед тем, как двери с грохотом распахнулись, впустив трёх человек, чьи тела полностью были покрыты тёмной бронёй, а руки заняты огнестрельным. Они ворвались громко и точно знали, для чего. Для кого…

Это был парень. Русые, слегка рыжеватые волосы, закрученные в тонкие кудри. Он был напуган, но словно знал, что пришли именно за ним. По столовой моментально пробежал вопрос: «Так это был он»?
Люди в броне грубо сняли с него большой чёрный капюшон, схватили за волосы и приставили к его лицу замудрённые прибор с, как ни странно, голубым свечением. Давно я не видела этот цвет. Даже в зеркале стараюсь не обращать внимание на свои глаза, когда меняю линзы, а тут он такой яркий…

Свечение сканирует лицо парня от лба до подбородка. Возвращается обратно и останавливается на глазах. Всё это происходит с такой скоростью, что я не успеваю сделать вдох. Дальше происходит то, от чего все мои мышцы невольно сжимаются, ощущая убийственную опасность. Из прибора «военных» исходит то ли газ, то ли дым, от которого парень начинает болезненно кричать как в предсмертной агонии. А свечение всё ещё направлено на его глаза…
Они просто сожгли их.
Расплавили.

Их не заботило то, что прямо сейчас за всем этим наблюдали десятки подростков, многие из которых раньше не видели насилие в таком виде. Их не заботило, что парень мучился. А ведь он думал, что нашёл спасение… Успел ли он порадоваться воздуху в этом проклятом месте? Успел ли насладиться видом зелёной травы? Это уже неважно. Больше он не увидит даже собственные руки.

Его подняли за локти, поволокли к выходу, игнорируя крики и визги напуганных ребят. Когда я перевела взгляд на Миранду, она уже сидела с зажмуренными глазами и закрывала лицо ладонями. После ухода тех людей на какое-то время в столовой настала гробовая тишина, а потом — резкий всплеск шума. Все стали переговариваться, кто-то даже пошёл вслед за «военными», а кто-то в ужасе застыл у дверей, глядя вслед уходящим извергам.

— В безопасности, говоришь? — спросил Айден у парня, который заикался об этом. Казалось, дикаря даже не удивило произошедшее.
— За что его так?.. — какая-то девушка из его людей всё ещё не могла прийти в себя, а я заметила за собой, что за всё время ни разу не дёрнулась. Лишь глаза заслезились. Мои голубые глаза… Их ждёт та же учесть, а я словно ожидаю этого. Мне даже не страшно. Мне противно от мира, в котором я живу. Я ненавижу его. Я ненавижу этот грёбаный мир.
— Он — Грязь, — сама удивляюсь тому, с каким хладнокровием говорю это. Смирилась? Вряд ли.

Дикари смотрят на меня. Даже Ад — ему особенно интересно, что я имею ввиду, а потому следующие слова я говорю, глядя на него.
— Голубоглазый. Со вчерашнего дня слухи ходили, что он среди новеньких.
— Жуть… Они сожгли ему почти всё лицо, — сказал кто-то.

— Поделом, — как же мерзко мне было осознавать, что это сказал именно Ад. Он ещё хуже, чем мне казалось. — С ними только так и нужно.
— За что? За то, что родились не такими, как требует общество? — я насмешливо фыркнула. Шутка смешная, а ситуация страшная. — Раньше тоже были стандарты. Но раньше людей ведь не убивали за лишние килограммы, религию или…
— Во-первых, его не убили. Пока. Во-вторых, «раньше» не было грёбаной солнечной вспышки.
— Солнечной вспышки? Вы так это называете?
— А как по-другому? Новое время? — он сказал это другим голосом, показывая всё своё отвращение к этому словосочетанию. — Время, может, и новое, но люди остались такими же недалёкими и наивными. Ты — тому подтверждение, раз думаешь, что раньше не убивали за религию.

Среди дикарей раздался мерзкий смешок, подтверждающий моё очередное поражение, а со стороны Миранды послышался глубокий вздох — она ревнует, даже когда он разговаривает со мной в таком тоне.
Смотрю на него, даже не моргаю. Очевидно, я слишком плохо скрыла свои навернувшиеся слезы — всё ещё чувствую влагу на глазах и не знаю, заметил ли дикарь это.

— Голубоглазые не виноваты в конце света. Но они — напоминание людям о том, что те беспомощны и ничего не смогли сделать. Построили себе домик под землёй и спрятались как крысы. А теперь ещё и голову к небу боятся поднять, — он говорил уверенно и убедительно, так что даже я усомнилась в своей правоте. — Что бы ты чувствовала, если бы кто-то постоянно ходил рядом и напоминал о том, как ты не смогла спасти родителей? — это он говорил тихо, даже чуть наклонившись ко мне, чтобы никто, кроме меня, этого не слышал. — Ты бы заткнула напоминалочку, ведь так?

Мои эмоции на пределе. Гнев, смешанный с диким желанием зарыдать. Зарыдать, ведь эта напоминалочка — я. Взорваться от гнева, ведь я не виновата в этом. Ведь если человека раздражает какая-то вещь, то в этом виновата не она, а сам человек. Виноват в том, что такой впечатлительный и нежный. Разве нет?..
Теперь я знала одно. Главарь дикарей — самый последний человек в списке тех, кому бы я доверила свою тайну. Он бы убил меня, как напоминание о людской беспомощности. Айден ненавидит беспомощность.

Какое-то время он ждал ответа, не отводя от меня глаза и не отстраняясь, а потом тяжело вздохнул, проронив разочарованное «я так и думал» и ушёл из столовой, попутно доставая телефон. Через минуту на мой мобильный от него пришло сообщение.

«В 3».

Миранда вряд ли заметила это, но её настроение вмиг испортилось ещё больше. Кажется, она была готова в любой момент просто взорваться и выплеснуть на окружающих свои непонятные эмоции. Такой я её не видела никогда.

— Ты в порядке? — спрашиваю тихо и аккуратно, чтобы не стать острой иглой для этого надутого шарика, наполненного гадкой слизью.
— Нет, — на удивление честно отвечает она и ещё агрессивнее казнит овсяные хлопья. — Всё отвратительно. Просто ужасно. Сама же видела.
— Могу я чем-то помочь?
Она поднимает на меня взгляд, полный то ли злости, то ли отвращения, то ли беспомощной скорби. И мне словно становится тесно в собственном теле от такого взгляда. Миранда опускает голову, оставив мою психику целой и почти невредимой.
— Что произошло между вами?
Долгая пауза.
Застывший на одной точке взгляд.
Девушка долго думает перед ответом, а потом произносит слова, которые напрочь уничтожают моё хорошее мнение об Айдене.
— Мы переспали.

Разбито в дребезги. Моё представление идеального лидера в лице Ада разбито в дребезги. Миранда поднимает на меня такой взгляд, мол: «Вот так сюрприз, да? Как тебе такое?»
Омерзительно. Вот как мне. Судя по тому, что рассказал Джош в дополнение к этой истории, дикарь воспользовался её чувствами. Она выбежала в слезах — такого не бывает при обоюдном согласии. Чёртов ублюдок…

*****

До трёх времени было ещё достаточно, а вот терпение кончалось с каждой минутой всё быстрее. Я отсиживала последнюю пару и, каждый раз поглядывая на часы, умоляла их поскорее показать мне нужное время. У меня был просто бешеный азарт к обучению. Надеюсь, сегодня Ад покажет что-то поинтереснее крючков и странных закорючек. Если бы Элисон умела читать мои мысли, то обязательно нашла бы в этой фразе пошлый подтекст и прикольнулась. Но она всего лишь человек, который ненавидит лекции, а потому прямо сейчас её здесь нет.

На самом деле, всё это — полный бред. Я не жду трёх часов. Я не хочу его видеть. У меня пропал всякий азарт, и даже записка Энди давно перестала меня мотивировать. Я не хочу слышать его голос и представлять, как он своим вечно холодным тоном приказывал Миранде раздеваться. Наверняка, так всё и было. Не хочу смотреть в его глаза — только вчера они бегали по её телу. Мерзость. Мне настолько противно, что даже тошнит.
Я достаю телефон и, зайдя в переписку с дикарём, быстро набираю текст: «я не прибу». Отправляю, но потом понимаю, что прозвучало как-то слишком резко, и вслед за первым сообщением отправляю второе: «сегобня».

Джош подошёл к середине занятия. Первой же фразой преподавателя было:
— Что ж, Джошуа, сегодня без терактов?
Все уже знали, что натворил парень. Многие возмущались, почему его не посадили за решётку, а кто-то до сих пор уверен, что всё это хорошо отыгранное представление с фальшивым пистолетом. Как бы там ни было, Джош здесь. Как всегда, бодрый, как всегда, неотразимый.
— Без. Какое-то не то настроение с утра, — он скривил лицо и махнул рукой.

Проходя мимо рядов, он дал подзатыльник какому-то парню в знак приветствия и подмигнул компании, сидящей в самом конце аудитории. Джоша знали все. Правда не все любили. Сегодня этот пожиратель чужих сердец будет стоять на стороне ублюдков, которые изнасиловали дикарку. И это до сих пор не укладывается у меня в голове.

— Миледи, Вы сегодня как-то особенно загадочны. Есть новости? — спрашивает у меня и уже по привычке садится радом, явно радуясь, что поблизости нет дикарей.
— Какой-то жуткий день. Ты видел того голубоглазого парня?
После моих слов Джош перестал улыбаться, его голос обрёл серьёзный тон. Эта тема для него тоже была не из приятных.
— Да, видел. Его волокли к карцеру. Вряд ли выпустят оттуда живым. Немыслимо…
— Я начинаю ненавидеть это место. Как думаешь, ему можно как-то помочь?

Брюнет долго смотрит в мои глаза, словно думает, стоит ли мне что-то говорить.
— Я могу достать ключи в карцер, ты только скажи. Если это действительно важно для тебя, я сделаю это.

Улыбка растягивается на моём лице, а потом — на его. И я вижу, что он говорит абсолютно искренно
И я вижу, что он правда готов пойти на риск. На какое-то мгновение я даже задумываюсь о том, а не совершает ли он ошибку, обещая такие вещи именно мне.

А ты окончательно свихнулся, мой милый Джош…

Смотришь на меня так, словно я стала тебе дорога. Говоришь со мной так, словно боишься ранить. В мире, где свет даёт не солнце, а кучка проводов с глупой лампочкой, ты — единственный аргумент во фразе «не всё потеряно». Ты один из немногих поводов просыпаться по утрам. Ты единственный человек, который действительно боится сделать мне больно. И я жутко ценю тебя за это.

— Поможем «преступнику» сбежать? Станем на его место?
Парень фыркнул с ухмылкой и закатил глаза.
— Почему нет? Я делал очень плохие вещи. И делал их хорошо. Сделать ещё одну — раз плюнуть. Или боишься, что я тебя подставлю?
— Это последнее, чего я боюсь.

И надеюсь, что не зря.

*****

«Сегодня что-то произойдёт. Сегодня точно случится что-то плохое», — кричал мой разум. Забавно, что в это время я как раз направлялась к человеку, который мог бы всё остановить. Хотя… А что Ад сделает? Ведь теперь не факт, что он сможет приструнить своих сорвавшихся с цепи собак — иначе их не назвать. Плохо, когда человек борется не за правду, а просто так. Ещё хуже, когда эта правда у него есть, но он отстаивает её так неразумно и мерзко. Дикари уже не помнят, за что пойдут сегодня на драку. И вряд ли придали бы этому значение, если б вспомнили.

На мой телефон уже давно пришёл ответ от дикаря.

«В обратную сторону, Твистер. “Д“ пишется в обратную сторону».

Это он повторяет не впервые, а я всё ещё не могу вдолбить в голову простые правила. А ведь это даже не прописные буквы. Минутой позже от него пришло другое сообщение: «Твой выбор. Но больше не проси меня ни о чём».

Стою у двери в двадцать первую комнату. Чувства смешанные. Противные. Никак не могу привести мысли в порядок — они разрывают голову в предвкушении моей очередной ошибки. Сказала ведь, что не приду. Идиотка. Ну и зачем я здесь? Как будто всё ещё не верю в произошедшее. Не верю двум дорогим мне людям, которые твердят одно и то же. Словно хочется спросить напрямую, но вряд ли язык повернётся.

Я стучу в дверь. Всё-таки сто́ит это сделать. Просто спрошу и уйду. Это ведь легко, правда?

Угнетающая тишина заканчивается — слышу шаги и морально готовлюсь к нотациям и правде. К ней — особенно. Но чем громче шаги, тем меньше уверенности в том, что я смогу задать хотя бы один вопрос.
Дверь открывается, на пороге — именно тот, кого я ожидала увидеть. Он недовольно сжимает уголки губ, напрягает скулы и выгибает брови. На нём чёрная кофта с длинными рукавами, джинсы. Он, как и всегда, скрывает «что-то» под рукавами и злость под маской безразличия. Второе у него выходит хреново.

Он смотрит на меня, ожидая оправданий, и под этим взглядом я ощущаю себя настолько ничтожной, будто не имею право что-то спрашивать. Он всегда так на меня смотрит. С недавних пор это стало не пугающим, а оскорбительным.

— Три, — всё, что я умудряюсь из себя выдавить.
— И что?

Молчание. Искра, буря, безумие.
Он одним своим видом заставляет меня испытывать отвращение, так что пора бы просто задать вопрос и прекратить свои глупые догадки и додумки. Чтобы точно знать: да, было. Да, мудак.
Но вместо этого я молчу и наивно хлопаю ресницами. Страшно.

Он первый прерывает неловкость — закатывает глаза, показательно отпускает дверь и возвращается в комнату, как бы разрешая войти.
— Ты невыносима, Ниана Твайстер. Ты просто невыносима, — он для меня выдвигает стул возле письменного стола, а сам продолжает возмущаться. — То не хочу, то передумала. Показывай свой бабский характер Джошу, ему это будет интереснее. Это последний раз, когда я позволяю тебе такое.
— Ладно.
— Ладно? — он удивлённо переспрашивает и наблюдает за тем, как я сажусь и достаю тетрадь.
— Ладно.

Ад в ступоре, даже не знает, что ответить. Он хмурится, про себя добавляет окончательное «ладно» и тяжело вздыхает.

Судя по всему, мой план окончательно проваливается. Я не знаю, как спросить о настолько личных вещах, но и перестать думать об этом не могу. Так же не могу смотреть в сторону кровать, ведь если всё это правда…

— Тебе места хватит? — спрашивает парень, намекая на кучу вещей на столе. Здесь и его бумаги, и тот маленький робот, которого в свой прошлый визит я попросила назвать Эдди. Кажется, он даже собран. Здесь и перчатки без пальцев, на ладони у которых встроена металлическая пластина. Неясно, для чего. Здесь и… наушники? Проще говоря, хлама на столе хватает.

На его вопрос я не отвечаю, а молча отдаю ему свою тетрадь, чтобы проверил всё, что я написала без его помощи. А это около двух листов тех закорючек.
Моё поведение и желание поскорее приступить к работе его удивляют. Он всё больше хмурится, смотрит на меня, как на поехавшую и тоже молчит. Без особого интереса пролистывает мою «работу» и берёт со стола ручку. На другой странице дописывает новое задание. Это уже не закорючки — это самые настоящие прописные буквы, многие из которых даже не знаю, как произносятся.

Отдаёт мне тетрадь, облокачивается о стол и скрещивает руки на груди. Видимо, собирается наблюдать за мной. Он смотрит так, словно ждёт каких-то комментариев или хотя бы вопросы, но я настойчиво продолжаю молчать.
Может, не стоит? Это ведь действительно не моё дело. Миранда врать не умеет, здесь всё ясно. И от того, что дикарь только подтвердит всё это, легче мне не станет. Они переспали. На этом всё, Ниа. Угомонись уже.

— Ты какая-то тихая сегодня. У тебя всё нормально? — спрашивает о том, что мне самой неясно. У меня-то всё нормально, но от этого мне не проще.

Молчу.

Ждёт ответа секунд десять, а потом зовёт меня по имени, чтобы привлечь моё внимание.
— Всё нормально.
Это самый странный наш разговор за всё время. Никаких издёвок, никакого язвления и желания заткнуть собеседника. Никаких грубых прикосновений и косых взглядов. Ему как будто действительно интересно моё состояние. Сто́ит только повести себя не так, как обычно, сразу меняется и отношение к тебе.

Дикарь продолжает смотреть на меня, хотя я полностью его игнорирую. Пододвигает второй стул ко столу и садится спиной к стене. Это предвещает серьёзный разговор.

— Я чем-то обидел тебя?
Он спрашивает это всерьёз, и это ещё больше удивляет меня. Я невольно перевожу взгляд на его руку с разбитым кулаком. Ранки уж заживают — он ведь не Джош, он не ставит перед собой цель каждый раз обновлять свои ссадины, чтобы казаться агрессивнее. Обидел… Нет, это другое слово.
— Нет.
— Тогда что, блин, с твоим лицом? Ты как будто ненавидишь меня. Опять.

В его комнате сегодня поразительно душно. Окна закрыты, дверь тоже. Голова кружится то ли от тяжёлого воздуха, то ли от негативных эмоций. Я сдержанно кладу ручку на стол, облокачиваюсь о спинку стула и серьёзно смотрю ему в глаза. Сейчас это проще, чем обычно.

— Вы никогда ещё не поступали так низко. Я знаю, что Вы сделали.
Он даже не изменился в лице. Лишь постучал пальцами по столу, как бы показывая, что всё ещё меня слушает. Перед своей следующей фразой мне пришлось сделать паузу, чтобы поглубже вдохнуть воздуха:
— Вы вынудили Миранду переспать с Вами.
— Что?! — у него была такая же реакция, как и у меня, когда я узнала об этом. Он сильно нахмурился, даже лучше сказать — брезгливо скривился.
— Было бы это обоюдно, она бы не захлебывалась слезами, выходя из Вашей комнаты вчера утром.
— Да было бы это вообще, Твистер! Какого… — он подрывается с места, ходит по комнате кругами, нервно запуская руку в волосы. — Ты бы подумала головой своей. Разве стал бы я из-за этого рисковать своим статусом? Да и если уж начистоту, я не идиот — я бы позаботился о том, чтобы об этом никто не узнал.
— Но Миранда не стала бы врать… — тихо говорю себе под нос, зачем-то пытаясь убедить себя, что это действительно так. Ведь не стала бы она…
— Неужели? Однажды она уже подставила тебя, а ты до сих пор веришь, что все твои друзья — ангелочки.
— Хватит.
— Святых нет, Ниа. Солнце сожгло всех.

Лесли рассказывала сказку про другой мир. Говорила, что в Нарнии живут чудеса и доброта. Что нет там злобы и лживых людей. Я смотрю на приоткрытый шкаф, из которого уже буквально вываливаются вещи соседок Айдена, и понимаю, что проход в мир добра точно так же завален камнями, как и этот шкаф бесполезными шмотками.
— Значит, она не была у Вас вчера?
Он как-то даже задумался перед ответом.
— Это важно для тебя?
— Не знаю. Нет. Давайте закроем тему.

Мне стало всё ясно. Не думала, что Миранда станет наговаривать на любимого человека, только чтобы позлить того, к кому его ревнует. И можно ли теперь назвать её лицемерной? Возможно, она уже ненавидит меня. Возможно, терпеть не может, но улыбается в лицо просто потому, что так правильно. Когда я появляюсь на лекциях, она словно всегда рада меня видеть. Когда захожу в столовую, она зовёт к себе. Всегда.

— Что это такое? — указываю на наушники. Я знаю, что это, но мне интересно, как назовёт это Ад. Вдруг после его доработок эти штуки теперь служат для чего-то другого.
— Есть варианты? — он достаёт что-то с полки у кровати, а потом возвращается на своё место и садится на стул.
— Они не будут работать без музыки. Но откуда ей здесь взяться?
На этих словах он кладёт на стол пластмассовую штуковину, похожую на телефон, но в разы меньше. Здесь всего три кнопки и маленький экран.

— Плеер. Таскал его с собой лет с семнадцати. Создавал такие сложные механизмы, а его починить так и не смог, пока сюда не попали.
— С семнадцати? Говорите так, будто это было очень давно.
Он молчит какое-то время, а потом произносит:
— Ну давай уже, спрашивай. Вижу, тебе это интересно. Иронично, что Миранда сказала обо мне всё, кроме моего возраста.
— Ну так сколько?
Он вздыхает и наклоняет на бок голову.
— Без трёх месяцев двадцать.
— Так говорят только люди, которым не нравится их возраст.
— Да, мне не нравится мой возраст! — восклицает он и разводит руки в стороны. — Когда приходится управлять людьми, которые тебе в дедушки годятся, это очень… мешает. Знаешь, сколько человек мне пришлось убить голыми руками, чтобы перестать быть малолетним обглодышем в их глазах?
От слова «убить» у меня мурашки по коже прошлись. Я опять вспомнила, как мы с ним стояли на арене в мой самый первый день в лагере. А ведь он действительно был готов убить меня. И в тот день, и в следующий.

— Тем не менее… Я сомневаюсь, что хотя бы один из них способен на то, на что способны вы в свои девятнадцать, — я говорю искренне и в это время смотрю на маленького робота.
Его черты мне хорошо знакомы — в нём ничего не изменилось. Разве что теперь он не валяется на столе, а крепко стоит на своих двух ножках. Его глазик всё ещё закрыт.
— Подлизываешься?
— Нет, я серьёзно. Это же потрясающе.
Не вижу его реакции, но точно знаю, что ему чертовски приятно. Помню, как изменился его взгляд, когда я впервые похвалила то, что он создаёт.

Я тяну руку к роботу и нежно провожу пальцами по его корпусу. К сожалению, тот никак не реагирует. Он совсем холодный, но явно не выглядит как труп. Почему-то я уверена, что он работает. Еле успеваю убрать свою руку до того, как Ад тоже касается этого маленького металлического чуда. Он средним пальцем нажимает что-то на его спине, и механизм запускается. Робот забавно жужжит и открывает глаз. Абсолютно чёрный…

— Привет, Эдди, — парень здоровается со своим творением, и я не могу смотреть на это без умиления.
— Вы назвали его так для меня? — на мои слова Ад непонятливо хмурится. — Это я просила Вас дать ему такое имя. Эдди означает «живой».
— Точно… А я думал, откуда у меня это имя в голове вертелось.

Наш разговор прерывает странный звук. Робот издаёт что-то похожее на «урлулулу» и подъезжает к руке Айдена. По размеру он небольшой — с половину ладошки. У него две ноги, обе на колёсиках, а руки у него в виде клешни с тремя пальцами. Настолько миловидный, что я не могу не смеяться от каждого его движения. Даже большой чёрный глаз теперь кажется очень забавным, а не пугающе пустым.

Ад поднимает со стола один только указательный палец, и Эдди обнимает его как игрушку. Я улыбаюсь так широко, как уже давно не делала. Слышу выразительный смешок и тороплюсь поднять взгляд, чтобы наконец увидеть долгожданную улыбку дикаря. Но не успеваю. Он уже закусил губы и подавил в себе какие-либо положительные эмоции. Но я ведь слышала… Я слышала, что ты умеешь смеяться, Айден. Что же ты делаешь с собой.

— Вы создали искусственный интеллект?
— Не я. Мой отец. Я только сделал корпус.
— Но разве Вам не нужны были какие-то очень важные детали из него? Поэтому ведь и разбирали.
— Мелочь. Найду, чем заменить.
Фраза «он починил его для меня» остаётся только моей догадкой. Я не могу спросить об этом вслух. И не могу не улыбаться от этой мысли.

Очередное «урлулулу» раздалось особенно громко, когда я попыталась потрогать Эдди. Он изо всех сил постарался поднять ручку со стола, чтобы, наверное, сразиться со мной, но силёнок ему не хватило. Он упал.

Ад наблюдал за мной каждый раз, когда я заливалась смехом. При чём так внимательно, что порой мне становилось неловко, и я сдерживала себя.
— Нравится?
— Ещё бы! Он просто прелесть, — улыбаюсь и продолжаю рукой гоняться за роботом, который катается по всему столу, иногда спотыкаясь об мою тетрадь.
—  Эдди, перезапись.

Робот застывает на месте, его глаз становится чисто белым. Ад шёпотом говорит мне:
— Скажи что-нибудь.
— Ну… Хиромантия.
Пронзительный звук раздаётся от застывшего кусочка металла. Всего пара мгновений проходит перед тем, как он снова оживает и даже позволяет себя потрогать. Больше не убегает, не урлулукает. Внимательно смотрит на меня своим большим чёрным глазом. Иногда забавно моргает и оборачивается по сторонам.

— Что он делает?
— Привыкает к новому хозяину.
И весь мой мир переворачивается с ног на голову. Всю свою жизнь я делала то, что мне говорят. Поступала так, как советуют. Все семнадцать лет я шагала по своему жизненному пути именно в той обуви, которую мне дали. Я никогда не принимала важных решений и уж тем более не управляла чужими жизнями. Пускай у этого существа нет сердца и, наверное, нет души, но оно смотрит на меня и ждёт указаний. Ждёт, когда я решу его судьбу.

Ад, игнорируя мою реакцию, снова возвращается к полке с книгами и ищет там что-то. Всё это время я ошарашенно смотрю ему вслед и пытаюсь понять, в какой именно момент он тоже свихнулся. И в какой именно момент мне стоит ждать подвоха или окончания этого спектакля щедрости. Может, в будущем он потребует что-то взамен?

Как ни странно, парень достаёт словарь. Пролистывает почти половину и, водя по странице пальцем, ищет конкретное слово. Он сосредоточен, его брови нахмурены, а пальцы левой руки, которой он держит книгу, хаотично постукивают по обложке. Я перевожу взгляд на его волосы. Теперь я понимаю, что они не белые, а обесцвеченные.
— Это ведь родимое пятно, да? — спрашиваю и корю себя за превышений лимит вопросов на сегодня.
Парень незаинтересованно произносит скупое «угу» и продолжает искать какое-то слово.
— Хиромантия это наука, которая изучает линии на ладони, — не знаю, зачем говорю это. Вдруг угадала.
И да, так и есть. Дикарь показательно громко захлопывает словарь и возвращает его на место.
— Спасибо, я бы сам справился.
Его язвительный тон — признак моей победы. Но кое-что меня расстраивает — он настолько привык делать всё сам, что даже не позволил себе такую мелочь, как просто задать мне вопрос. Его бы уничтожил тот факт, что он чего-то не знает и не может справиться с этим без помощи. Наверное, я только что неосознанно его оскорбила.
— Интересная штука, кстати. Показать? — теперь я пытаюсь сменить тему хоть на какую-нибудь глупость.

И каким бы серьёзным взглядом он на меня ни смотрел, сегодня я намерена переходить напрочь все границы. Он садится на кровать, я приземлюсь рядом и широко раскрываю ладонь. Когда Лесли рассказывала о законах хиромантии, она говорила, что судьба преподнесла для меня много подарков. Вот только она не сказала, что в подарочной упаковке может сидеть не только моё заветное счастье, но и ядовитая скользкая змея. И смерть вместе с ней.

— Вот. Линия возле большого пальца отвечает за продолжительность жизни или здоровье.
— Или? Ты и сама не уверена.
Перевожу на него строгий взгляд. Он смотрит на меня так же, когда я что-то говорю ему под руку, пока он пишет на лекции.
— А ну тишина в классе, — на это он удивлённо поднимает брови. — Так вот. Чем длиннее и чётче эта линия, тем здоровее Вы по жизни.
— Правда? Как неожиданно.

Он игнорирует мой очередной серьёзный взгляд и, еле раскрыв свою ладонь, смотрит на линию жизни.
— Какой кошмар, её нет. Ниа, кажется, я не родился, что мне теперь делать? — наигранно-печальным голосом говорит он и протягивает мне руку.
— Ну хватит уже. Давайте серьёзнее.
— Я живу в мире, где ладошки знают о людях больше них самих. Как я могу быть несерьёзным? Давай включай свой третий глаз и расскажи, как я умру.
Я закатываю глаза и скрещиваю руки на груди.
— Хиромантия не предсказывает обстоятельства смерти.
— Тогда она скучна и бессмысленна, — он разводит руки в стороны и пожимает плечами.

Пауза затягивается, и молчание превращается в тяжёлый груз, повисший на ушах. Это тот самый момент, когда понятия не имеешь, что делать дальше и куда пристроить свой взгляд. Потому я просто начинаю рассматривать Эдди, оставшегося на столе. Видимо, он так хотел пойти за мной, что застыл на самом краю стола и просто замер, глядя точно на меня.
«Урлулу, » — произнёс он, когда понял, что я на него смотрю, и стал кататься на месте кругами.

— Ладно, всё. Продолжай, я молчу.
Похоже, он посчитал, что я обиделась.
Вздыхаю, поворачиваю голову к дикарю. Он протягивает мне руку, чтобы следующие «предсказания» я называла по его линиям на ладони.

И тут в моей голове начинает звенеть тревожный звоночек. Чтобы гадать по его руке, к ней нужно, как минимум, прикасаться. Чтобы прикасаться к его руке, нужно сдерживать в себе эмоции и не давать щекам вспыхнуть от смущения. Миссия невыполнима. Кошмар, Ниа, такая мелочь, а сколько борьбы с собой. Вот поэтому тебе и не выжить в этом мире.

— Можно? — перед тем, как дотронуться до его руки, спрашиваю разрешения. Ага, а сделать это перед тем, как в тайне пробраться в его комнату, ума не хватило.
И он отвечает. Нет, не словами. Чуть вытянув руку, намеренно прикасается ко мне, буквально вложив свою ладонь в мою. Так он даёт разрешение.

Вздрагиваю.

В голове проносятся не самые приятные моменты моей жизни. Сейчас его рука намного мягче чем тогда, когда он ею же схватил меня за волосы и ударил об железные прутья в карцере. Сейчас его руки намного теплее, чем когда я снимала с них наручники, после чего сильно пожалела. Сейчас они намного приятнее, чем тогда, когда хватали меня за запястья. Когда больно прижимали к шкафу или заставляли задыхаться, надавливая на точку между ключицами. Сейчас по-другому.

Случайно касаюсь пальцами его костяшек на кулаке и ощущаю шершавые ранки. А ведь этим кулаком он разбил кому-то лицо. Джошу? Нет, тот цел и невредим.

— Есть у вас линия жизни. Просто она близко к другим и почти сливается с ними.
Как и обещал, он не комментирует. Следит за всем внимательно. Как бы ни скрывал, ему интересно. Ему действительно интересно то, чего он не знал.
— Линия ума чёткая и длинная, — провожу пальцем по его ладони. — Кто бы сомневался… — это произношу еле слышно. — Вас как будто с самого рождения чему-то учили. Дальше…
— Ты называешь на «Вы» всех или только меня? — неожиданно прерывает меня Ад, и я понятия не имею, как ответить, чтобы не выглядеть идиоткой.
— Всех незнакомцев. А среди знакомых — только Вас.
— Мне начинает это нравиться. Завтра обращайся на «Ты». Хочу сравнить, как будет лучше.

Моя пустая голова заполнилась одним единственным словом, будто из всего, что он сказал, я услышала только его.

«Завтра».

Значит, завтра мы увидимся? Прозвучало как обещание о встрече.
На его слова пожимаю плечами и только сейчас осознаю, что до сих пор держу его руку в своей. Взглядом впиваюсь в его линию сердца. Как ни странно, она говорит, что дикарь умеет любить. И умеет — мягко сказано.

— У вас будет двое детей, — от этой информации почему-то улыбаюсь. Сама не могу разобрать, от скептицизма или от того, что рада за него. Как бы там ни было, его будущей жене во многом повезло, но во многом за неё также стоит помолиться. Бедолага. — У меня тоже двое, — смотрю на свою ладонь, сравниваю и только спустя секунд десять до меня доходит, что мои слова звучали как намёк.
— Мне прокомментировать это?
— Не надо.
— Хорошо.

Это был второй раз в жизни, когда рядом с дикарём я не чувствовала себя его жертвой. Не было той напряжённой атмосферы, как обычно. Мы просто сидели и разговаривали. Иногда он подкладывал меня, а я обижалась — всё, как всегда. Иногда я говорила какую-нибудь глупость, а он, как обычно, сдерживал улыбку, но даже его сжатые в уголках губы я уже воспринимала как похвалу самой себе.
Мне позвонила Элисон, попросила по пути назад зайти в столовую и купить ей жизненно необходимую шоколадку, а Ад в это время, не мешая мне, написал на листке бумаги весь алфавит, где каждая буква написана по два раза. Одина — печатная, вторая — прописная. Удобно.

— Если хиромантия — не бред, и у меня правда будет двое детей, то я бы хотела мальчика и девочку. Чтобы у дочки был старший брат, который будет её защищать. А Вы?
Он пожал плечами. Не сказать, что это та тема, на которую ему бы хотелось поговорить, но и менять её он не стал.
— Обеих девочек. Брат им не понадобится — я сам в состоянии их защитить.
— Почему не мальчика?
— Я не знаю, как его воспитывать. У нас в роду всегда была проблема с сыновьями, — на этих словах на его лице появилась грустная полуулыбка. Неужели больная тема?
— Тем не менее, Вы…
— Заткнись. Даже не продолжай.

С тех пор, как я сюда попала, очень многое изменилось. В частности — в моём мировоззрении. Раньше мне казалось, что все люди добрые, ведь Лесли с Маркусом были добры. Раньше мне казалось, что все парни заботливы, ведь Энди всегда отдавал мне самое лучшее и заботился о моём самочувствии. Казалось, что насилия просто нет, если не считать того, что творят Небесные.
Но вот я здесь. Мне несколько раз чуть не скрутили шею. Я знаю о том, что далеко не все парни такие хорошие, как мне казалось — есть те, кто бьют и насилуют девушек. Я знаю, что лицо страха омерзительно, ведь от него люди перестают быть людьми. Я знаю, что самооценка не зависит от твоего тела или характера, она зависит от того, с кем ты себя сравниваешь. Я знаю, что мир не делится на добро и зло. Есть причины зла и последствия добра.
Я знаю вещи, которых боялась в детстве.

Я разочарована в мире.

Раньше было выражение о том, что небо забирает лучших. Враньё. Небо забрало всех. Всех без исключения. Выйди в коридор и посмотри на этих несчастных подростков, которых не убили просто из-за того, что им нет двадцати пяти. Посмотри на них внимательно. Они мертвы. У каждого внутри всепоглощающая пустота и дело не в том, что в столовой опять урезали порции. Их внутренний мир разрушен, в горящие глаза пустили пыль, не давая видеть свет во тьме.
Каждый из нас пережил столько боли, сколько смог вынести, но добавьте в этот стакан хоть одну каплю крови, и он треснет и потопит оставшиеся надежды.

Мы мертвы. Все мы.

Каждый делает то, что его спасет, как он думает. Но есть и те, кто спасает других, наплевав на себя. Таким был Айден. Полное самопожертвование, абсолютная отдача. И это не только из-за того, что он тратит своё здоровье на попытку спасти чужого ребёнка. Не только из-за того, что печётся о своих людях. Я замечала это в мелочах. Все знают Айдена не только как предводителя дикарей, но и, как его иногда называют, ботана. До того, как ввели Кастовую систему, я пару раз слышала, как в его сторону могли кинуть какую-нибудь глупую остроту, а он никак не реагировал — не лез разбираться, не отстаивал своё имя. Плевать ему было на мнение учеников колледжа. Они ему никто. А вот о своей репутации среди его же людей он заботился. Дикарям уж он не позволял такого.

Печально было лишь то, что он никак не запрещал своим людям издеваться над учащимися. Я видела, как дикари приставали к парнишке и выбивали из него какую-то информацию. А Айден проходил мимо. А вот если кто-то так же нападал на его людей, он не игнорировал.
Я знаю.
Я видела.
Там уже в дело вступали и колючки под языком и даже кулаки.

Я уже давно отпустила его руку, рассказав всё, что сама узнала от Лесли. Я снова сидела за столом, снова рукой играла с Эдди и снова внимательно слушала парня. Сейчас он объяснял мне, что я должна знать и учить к нашей следующей встрече. Говорил он много и подробно, а я только улавливала общую суть. Моё внимание было слишком приковано к его лицу, чтобы ещё и концентрироваться на его голосе.

Глаза разных оттенков, родимое пятно на голове, странный шрам на запястье… Всё его тело такое же непростое, как и разум. Всё в нём не такое, как у обычных людей.
Длинные пальцы.
Говорят, такие только у творческих людей. Если это так, то единственное искусство, в котором ты, Ад, преуспел, так это искусство саморазрушения.
Тёмные густые брови и тёмно-русые виски.
А ведь тебе бы пошёл твой родной цвет, если б не пятно. А ведь тебе пошла бы обычность.
Скулы.
Ярко выраженные, но бледные. Недосып очень плохо влияет на кожу лица, Айден. Ты знал? А девушки вроде меня плохо влияют на нервную систему. Ты в курсе? На твоей левой щеке порез. Скорее всего, от бритвы. Знаешь, когда я последний раз видела лёгкую щетину на твоём лице, ты был очень странным. Говорил о сложных философских вещах и смотрел на меня с такой пустотой во взгляде, что можно удавиться. Что-то произошло?
Кадык.
Подрагивает от каждого произнесённого тобой слова.

Я замечаю, что Ад перестал говорить только когда тот замирает. Резко поднимаю взгляд на его глаза. И да, дикарь в упор смотрит на меня, а потом приподнимает брови, как бы ожидая чего-то.
— Что?
— Я задал вопрос. Но как я понял, рассматривать меня тебе интереснее, чем слушать, так что…
— Просто задумалась, — оправдываюсь и ощущаю, как горят щёки. Видимо, краснею.
— Можешь быть свободна.
— Пускай Эдди пока у вас побудет. Джош разозлится, если узнает.
Я шустро собираю свои вещи. Засиделась я… Обычно не провожу здесь столько времени, придётся придумывать новую отговорку, чтобы не доставлять никому проблем.
— С чего бы?
— Ревнует к Вам.
Зря я это сказала. Судя по его реакции, эта информация почему-то его заинтересовала. Ему как будто в голову пришла какая-то идея.
— Вы не подумайте, я не специально. Мы не вместе, так что…
— Хватит болтать, Твистер, иди уже отсюда, — он устало морщится и рукой подталкивает меня в спину в сторону двери.
— Сегодня в семь, Вы же помните?
— Да-да-да, — на этих словах выставляет меня за дверь.

Тяжело вздыхая, я смотрю на часы и понимаю, что никакие отговорки не смогут объяснить такого длительного отсутствия. Была в библиотеке? И что я могла делать там полтора часа? Джош знает, что меня хватает на чтение буквально на минут тридцать, а дальше я либо начинаю надоедать разговорами всем, кто находится рядом, либо сплю. Сказать, что уснула, пока читала? Третий раз это отмазка не прокатит. Была у Миранды? С другой стороны, отчитываться я не обязана. В колледже нет правила «Докладывай о каждом шаге соседям по комнате». Хотя Джош такой человек, что легко может навязать такую идею директору. Он по-любому спросит, где меня черти носили. Надеюсь, мне хватит ума не ответить: «В аду».

Собираюсь с мыслями. Прохожу несколько метров и открываю дверь в свою комнату. Прощайте, мои милые барабанные перепонки. Но сегодня удача на моей стороне. Художника-философа нет дома. Элисон, обняв одеяло, спит в своей пушистой тёплой пижаме, а окно, как всегда, раскрыто нараспашку. Любовь моих соседей к подоконникам приводит к тому, что в нашей комнате вечный холод. Как и в душе одного из нас.

Джош стал курить чаще, и вряд ли это из-за желания согреться внутри. Он тот человек, который умеет наслаждаться своей постоянной глубокой депрессией, скрытой за широкой улыбкой. Эл говорит, таким он был не всегда. Странно, потому что я не могу представить Джошуа в другом образе. Вечно он в своих расстёгнутых рубашках эстетично покуривает сигарету, нанося на холст новые и новые линии. Чаще в его руках карандаш. Тогда он рисует что-то действительно красивое. Когда в его руках кисточка, он изображает свои мысли: полный хаос, много тёмных цветов и непонятных силуэтов. Его стиль — нечто.

Он потрясающий. И сейчас я не о стиле.

Я не помню, чем я занималась следующие два с половиной часа. Сидела и дрожала, предвкушая грядущую бойню?

В семь часов на назначенном месте собралось в разы больше людей, чем я ожидала. Пришли не только дикари и их противники, но и те, кто просто захотел поглазеть. Как я.
Меня радовало, что далеко не все дикари сошли с ума и буквально предали Айдена. Из пятнадцати человек четверо сидели в стороне. Среди них две девушки, она из которых — Миранда, и два парня. Народу — тьма. Страха — не меньше.

Территория большая, напоминает заброшенный стадион. Рядом — старое здание, в котором дикари, видимо, и собирались брать оружие. Не знаю, почему это место считают бывшей тренировочной площадкой. Здесь всего пара турниров и где-то вдалеке видно парочку мишеней для стрельбы.
«Погодка — прелесть», — сказал бы Джош, если бы садился рисовать. Ему нравилось такое освещение, ведь небо покрыто дождевыми тучами, так что всё вокруг окрашено в голубоватые тона.
Но Джош не рисовал. Он стоял в толпе из человек пятнадцати. Их явно немного больше, чем дикарей. В его руках оружие. Это цепь, на конце которой металлический шар с шипами. Один удар — один проломленный череп. Всё слишком серьёзно… Зачем вообще в колледже такие вещи?

— Кто-нибудь доложил об этом администрации? — спрашиваю у девушки, которая, как и я, смотрела на всё с ужасом.
— Нет. Я сама не понимаю, почему никто не заметил такого движения.
— Всё они заметили, — вмешался белокурый парень.
Судя по виду, таких как он, раньше называли бездомными. Сальные волосы, достающие до плеч, растянутая кофта какого-то грязно-болотного цвета, джинсы, порванные явно не намеренно и худое телосложение. Он поступил мудро, что не стал участвовать в… драке? Как это назвать?
— Откуда такие выводы?
— Директор не управляет колледжем, а те, кто стоят выше, не против того, что происходит. Они ведь постоянно нас проверяют. То эти иллюзии, то внедрение денежной системы… Они вгоняют нас в рамки жизни, какой она была до Нового времени. Войны и сражения — не новость. Что сейчас здесь и происходит. Знаете, мне терять нечего. Мне двадцать пять. Скоро я свалю отсюда. А вот эти идиоты, — он указал на две банды, готовящиеся убивать друг друга, — обрекают себя. Неосознанно делают то, что администрация уже давно предвидела.
— Разве есть хоть что-то, что она не предвидела?
— Есть. Послушание.

Этот парень явно поладил бы с Айденом. У него похожий взгляд на вещи, а если сводить его в душ и подстричь, то и внешне схож. Кстати о взглядах… Я смотрю по сторонам и делаю печальный вывод.
Ад не пришёл.

Миранда, как и всегда, машет мне рукой и зовёт к себе. После сегодняшнего мне не верится в искренность её улыбки и не хочется с ней находиться, но кроме неё и Элисон здесь моих знакомых нет. Эл, кстати, в отличном настроении. Ей нравится всё, что здесь происходит, она активно обсуждает это с друзьями.
Я подхожу к Миранде. Она сидит прямо на траве, как и многие. Ждёт «представления», как и многие.

— Ты тоже не против всего этого?
— А чего ж мне быть против? Ребята за благое дело стоят. Бедняга Эйприл уже сколько дней оправиться не может, — похоже, речь о девушке, над которой надругались дружки Джоша.
— Благое дело это позаботиться о том, чтобы такие вещи не происходили, а не быть примером вещей ещё пострашнее. Они же сейчас убьют друг друга.
— Может и так.

Я смотрю на Джоша, и он, почувствовав это, переводит на меня взгляд. Наматывает цепь на кулак, улыбается и подмигивает мне. Что же ты делаешь… Не должно быть в твоих руках оружия, не для того они тебе даны. Что движет тобой? Желание стоять за свою лживую правду или желание стоять против кого-то конкретного? Я надеюсь, что он участвует в этом не из-за личной неприязни к главарю тех, кого сегодня хочет убить. Главарю, который даже не пришёл никого спасать.

Всё было как в тумане. Они встали друг напротив друга, перекинулись парой мерзких слов. А дальше стало происходить что-то ужасное.
Говорят, сегодня по прогнозу погоды кровавый дождь. Под ним я промокла до нитки.
Говорят, сегодня кто-то умрёт. Можно я первая?

Теперь я знаю, что ответить, когда меня спросят о самом ужасном дне в моей жизни. День, когда я увидела ненависть людей в наихудшем её проявлении. Чёртова война, где неизвестно, кто за что борется.
Они дрались как монстры. Даже не как голодные собаки, а как… люди… И нет в мире существа страшнее человека, ведь ему дана власть. Незаслуженно.

У кого-то в руках была металлическая дубина. Встретившись с чужими костями, она поломала их пополам, как тонкие зубочистки. Человек с «чужими» поломанными костями рухнул на землю. Второй удар дубиной пришёлся по его телу с новой силой, и в этот раз пострадали рёбра. Потом правая рука. А потом уже крика было не слышно.

У кого-то в руках была тяжёлая цепь. Она обвила чужую шею и, пережав сонную артерию, заставила человека задыхаться и краснеть от прилива крови. А потом синеть. А потом извиваться в судорогах. А потом пришёл человек с дубиной, и цепь упала, как и тот бедолага с «чужими» поломанными костями. Задыхающийся был спасён.

У кого-то в руках был топор. Уже испачканный в крови, но такой же ненасытный и бесчеловечный, как и человек, который его держал. И вот уже не дышит ни герой с дубиной, ни тот неудачник, который был им спасён. Мертвы.

Там, где есть капли крови, нет ни капли сочувствия. Там, где люди предали вожака, нет ни людей, ни их человечности. Дикари были сильнее физически, а потому их маленькое количество было не так заметное.
И потому их маленькое количество сокращалось медленнее.

Вокруг крики и кровавые потёки. Визги и треск костей с открытыми переломами. Вокруг столько жестокости, что бросает в дрожь. И будто это нормально. Будто нет ничего необычного в том, что прямо сейчас люди убивают друг друга в мире, где и людей то осталось совсем ничего. Забавно то, что воздух, за который мы все так боремся, рано или поздно станет не нужен. Некому будет им дышать.

У кого-то была тяжёлая цепь. Он мёртв.
У кого-то была металлическая дубина. Он мёртв.
У кого-то был топор. Мёртв.
У кого-то был пистолет. Но только у кого-то одного.

Этот человек подошёл ко мне из-за спины и стал рядом. Наблюдал за всем вместе со мной и десятками людей, собравшихся здесь просто поглазеть. Мой взгляд приковывают чёрные ботинки со шнуровкой. Поднимаю голову и вижу человека, который очень любит растянутые кофты, но сегодня решил надеть старую добрую кожаную куртку.

— Вы опоздали.

Мои слова пожирает тишина. Аду плевать на моё мнение — он здесь не за ним. Постукивая пальцем по корпусу пистолета, молча наблюдает за бойней. Он прекрасно видит, что его ребята справляются намного лучше, но что-то я не вижу гордости в его глазах. Он смотрит на всё с разочарованием и какой-то маленькой долей насмешки. Я замечаю на его правой руке ту перчатку, что видела сегодня на его столе. Я помню, что на ладони у неё металлическая пластина, но понятия не имею, зачем.

Девчонка, что сидела чуть дальше нас, подрывается с места и, спотыкаясь о неровную землю, мчится в нашу сторону. Она дикарка. Единственная девушка среди них, которая не стала участвовать в этом безумии.

— Ад, мне так жаль… — она плачет навзрыд, её голос срывается так сильно, что даже у меня в горле начинает першить. Я видела, как эта девчушка вытирала влагу под глазами всё это время, но при виде Ада она взорвалась от эмоций. — Прости… Прошу, прости меня, — она в истерике падает перед ним на колени и чуть ли не целует его в ноги. — Это всё из-за меня. Это всё моя вина. Прости меня…
— С ума что ли сошла, Эйприл?

Эйприл… Девочка, которую изнасиловали и за честь которой сейчас дерётся часть её народа.

Дикарь берет её под локоть, поднимает с земли и обнимает её одной рукой в попытке хоть как-то успокоить.
— В чём тут твоя вина? За что тебя прощать?
Ей четырнадцать. Она низкая, худая и бледная, так что от невозможности уткнуться в его плечо, она оставляет слёзы на его груди. Картина настолько же милая, насколько печальная и болезненная. Какой же нужно быть мразью, чтобы поднять руку (и не только) на такую девочку. Она же ребёнок.

Слышу тяжёлый вздох со стороны Миранды. Её ревность в этой ситуации вызывает у меня дикое желание избить её до полусмерти и задушить голыми руками.

А до нас всё ещё доносятся крики… Всё ещё страдают и умирают глупые подростки.
Айден отпускает девочку и, подняв руку, делает выстрел в небо, оглушив всех вокруг. Похоже, оружие сделано им самим, потому что ни один пистолет не издаёт такие звуки.

Парень поднимает вверх голову. Увидев что-то над собой, хмурится так, будто заметил что-то паранормальное.
— Вы видели это? — спрашивает у нас с Мирандой, но когда мы смотрим вверх, там уже нет ничего, кроме серого неба.

От выстрела все замирают. Даже те изверги, что не могли оставить друг друга без увечий, вдруг отпускают своих жертв. Все уставились на Ада.
Он выходит в этот круг насилия и беспредела, жестом руки приказывает своим людям отойти в сторону. И только когда на поле две банды снова стоят в разных сторонах, кто-то прерывает тишину.

— Правила не позволяли наличие огнестрела, — говорит самый устрашающий на вид парень из банды колледжа. Раньше я его не видела.
Он выглядит как мясник. Полноватое лицо напоминает грушу. Тёмно-рыжие волосы с редкой чёлкой выбриты на висках. На его левом ухе висит золотое кольцо, а на правом глазу — шрам. Лёгкая щетина, чёрная кожаная куртка, красная футболка под ней и ещё несколько деталей — всё это создавало ему подходящий образ. Видимо, он здесь главный бандюган. Не сказала бы, что он вызывает отвращение. Взгляд вполне серьёзный, но не из разряда «убью всё, что движется».

— Да, конечно. Твоя песочница — твои правила. Но я не собираюсь с тобой играть.
Ад бросает пистолет на землю и поднимает руки в знак безоружности. Мясник сбит с толку. Он смотрит на дикаря как на безумца, и в чем-то он тут прав.
— Где же ты был, когда твои люди соглашались на это?
Айдену явно не понравился этот вопрос. Он обернулся к своим и тихо сказал: «Мне тоже это интересно».

То, что происходило дальше, стремительно меняло моё мнение и о дикарях, и об их главаре. Блондин жестом руки попросил банду колледжа подождать какое-то время и сосредоточил всё внимание на своих людях. Он пробежался взглядом по их небольшой толпе (несколько человек из которой лежали на земле замертво) и остановился на одном парне. Я много раз видела его лицо. Как в реальности, так и в памяти. Это тот самый парнишка, который всё это начал. Который собрал людей, который подговорил их скрывать всё от главного. Зря.

Ад подошёл к нему не спеша. Впрочем, ему не нужно было торопиться, чтобы напугать парня.
— Я не знаю, что тобой руководило, но логику я исключаю.
Сказать, что тот боялся? Нет. Нервничал и не понимал, что его ждёт? Да, это он и испытывал.
Понятия не имею, откуда Ад узнал, что именно этот балбес устроил заговор. Но узнал. Это же Ад. Видимо, давно подозревал его.

— Мной руководила справедливость. Разве не за неё столько лет боролся твой отец и ты сам?
Зря… Очень зря.
— Справедливость, это когда живы те, кто этого заслужил. То, что ты до сих пор стоишь здесь — край несправедливости.
На этих словах Ад положил руку на его плечо. Это могло показаться безобидным жестом, но кто так подумал, был неправ.

Прошло всего несколько мгновений перед тем, как люди в ужасе стали выпучивать глаза, не веря им. С телом предателя стало происходить что-то необьяснимое. Его рука от плеча до локтя стала покрываться синими пятнами. Вены почернели и выступили на коже, точно желая лопнуть. Парень в испуге стал оборачиваться по сторонам, будто кто-то мог ему помочь, но никто даже не понимал, что происходит. Только Ад стоял спокойно и наблюдал с интересом и явным чувством превосходства. Ему нравилось ощущение власти над чьей-то жизнью, и таким я видела его впервые. Завораживает.

— Что… Что со мной? — паническим голосом спрашивал парень, вены на руке которого уже дошли до кисти. — Я-я не чувствую руку. Что ты сделал? — закричал он.
— То, что ты бы не смог.

Бедолага опускает руку и больше не может её поднять. Он задирает футболку и видит, как его кожа начинает синеть дальше, пуская чёрные вены по всему торсу и ко второму плечу.
— Хватит, пожалуйста! Я всё понял! Я больше не буду.
— Конечно, не будешь. Не сможешь.
— Ад, пожалуйста…
Он смотрим умоляющими щенячьими глазами. Кто-то из дикарей попытался выйти в центр и помочь, но его остановили остальные. В этот раз они явно поступили разумнее.

Парень взвыл от боли, а потом, полный гнева и эмоций, замахнулся кулаком на Ада. То ли его тело настолько перестало его слушать, то ли у блондина была хорошая реакция… Он перехватил его руку и вывернул её так, что заставил парня повторно закричать и встать на колени. Вся соль в том, что тот с колен больше и не поднялся. Его ноги онемели, покрылись чёрными венами. Неужели это всё из-за одной несчастной перчатки? В пластину был встроен яд?

Парень упал на спину. Всё его тело больше не было ему подвластно, и только лицо оставалось ему верно — выражало боль и злость.

— Теперь-то ты не такой самостоятельный, да? — издевательским голосом спросил Ад. Это уже был явный перебор… — Чувствуешь это? Ощущаешь, как беспомощность растекается по венам?
Он ногой толкнул обездвиженное тело, так что теперь парень лежал лицом в землю, дышал и давился пылью.

Дикари отреагировали шоком и даже паникой. Они понимали, что это может настичь и их за непокорность и самовольничество. Дружки Джоша наблюдали с открытыми ртами. Либо не ожидали такого от Ада, либо в принципе не думали, что такое возможно. Я тоже не думала. Я тоже не ожидала.

Блондин поднял взгляд на остальных. В его глазах отчётливо читалось разочарование. Даже его люди подкосили его доверие, и я не представляю, что теперь произойдёт с его уровнем паранойи. Напрасно он так поступил. Дикари не стали уважать его, они просто стали его ещё больше бояться, так что этот «урок» впустую.

Между двумя бандами лежит несколько обездвиженных тел, и словно никому нет до них дела. Просто пара кусочков мяса в разорванных тряпках. Просто пара человечков, которые не смогли изменить мир, и больше не смогут. Жизнь обесценилась. Даже я теперь смотрю на это по-другому. От этого становится страшно.

— Толку от того, что вы тут устроили? — Ад обратился к главарю «соперников». — Кровавое месиво это, конечно, эпично. А дальше что? У вас связи на сотню человек, и что изменится от того, что я и мои люди убьём вашу шайку из парочки дюжин калек? А поверь, мы бы это сделали. Но смысл?
— Охрипший голос толпы… — рыжий засмеялся. — Ты говоришь всё это как облажавшийся лидер.
— Я говорю этот как человек, который немножечко разбирается в спасении человечества. Вы — конченые эгоисты, которые сначала не прочь девок полапать, а потом морды бить за то, что вас наказали. Прости, Эйприл, — он кинул быстрый взгляд в сторону уже успокоившейся девчушки. — И при этом дикарями остаёмся мы, — Ад развёл руки в стороны, закончив последние слова тихим голосом.

Рыжий нахмурился. По его лицу было видно, что он задумался, но его люди пока не особо были впечатлены.
— Продолжай.
— Да, я облажался. Да, я до последнего не знал, что происходит, и мои придурки ещё получат своё за это. Но теперь я здесь и готов предложить сделку.
— Да хватит уже, вы серьёзно? — голос раздался из толпы. Громкий мелодичный голос… Я бы удивилась, если бы Джош не вмешался во всё это. Он вышел вперёд к лидеру и продолжил. — Они же убили одного из нас. Вы же знаете, каким образом они это сделали. Да вы, блин, посмотрите на него, — он указал рукой на Ада. — Он же сегодня-завтра может из своих железяк сделать смертоносную хреновину и уничтожить к чёрту весь колледж, если ему что-то не понравится. Конечно. Удобно быть самым умным, но самым хитрым тебе не стать. Сделка? Правда? Откуда гарантии, что за малейшую оплошность ты не вызовешь… не знаю… восстание роботов?
— Джош, угомонись, — его попытались утихомирить ребята из толпы.
— К чёрту! Не успокаивайте меня!

С одной стороны он был прав. Ад действительно может запросто с помощью технологий убить всех, кто ему мешает. И ему действительно легко будет заключить сделку с удобными условиями и показать свои возможности в случае чего. Но с другой стороны… Аду это не выгодно.

— Нас меньше, — блондин махнул рукой за спину, намекая на дикарей. — Вы можете перебить нас быстрее, чем я успею «вызвать восстание роботов». Поэтому я и хочу заключить сделку, чтобы…
— Чтобы потянуть время, — перебил его Джош. — Знаешь, что, ублюдок? Я из тех людей, что мечтали бы насрать тебе в душу и в тапки. Но даже я признаю́, что ты долбаный гений, который может направить это против нас.
— Учитывая, что ты мечтаешь насрать мне в тапки, я лучше создам какой-нибудь мега крутой сдерживающий ошейник для тебя.

Среди толпы послышались смешки, и Джош рассерженно оглянулся на тех, кто поддержал Ада. Даже рыжий перестал быть серьёзным.
— Сделай лучше ошейники для своих подручников. Твои пламенные речи, видимо, переставили их сдерживать. Уже не слушаются.
А вот это было сильно. По лицу дикаря было видно, что эти слова его немного задели. Не каждый день твой народ оборачивается к тебе спиной.

Голоса умолкли, шум прекратился, и гул превратился в гробовую тишину. Где-то издалека раздался выстрел, и кто-то из людей Айдена рухнул наземь. Всё произошло так быстро и расплывчато, что я даже перестала слышать крики резко запаниковавшей толпы. Стреляли не отсюда. Люди падали на землю. То ли умирали, то ли засыпали — неясно. Элисон, непонятно, откуда взявшаяся, резко дёрнула меня за руку и потащила прочь. Через пару мгновений к нам присоединился Джош, который бежал сзади нас, чтобы прикрывать наши спины. Мы неслись со всех ног. Спотыкались и продолжали бежать, наблюдая за тем, как ребята прямо возле нас падали без сознания. Дикари, дружки Джоша — все вперемешку. Стреляли во всех без разбора. Айдена и рыжего парня с серёжкой в ухе застрелили одними из первых, и я понятия не имею, что с ними.

Дождь пошёл очень вовремя. Как будто пытался скрыть нас от «охотников», пряча в густой пелене из воды. Мы забежали в здание колледжа через чёрный вход. Из пятидесяти человек с поля боя сбежало около тридцати.
Но кто стрелял?...