От автора.

Хорошо было до Нового времени: не было ни вранья, ни предателей, ни человеческой беспечности. Не было этого навязчивого чувства, словно ты находишься в змеином логове, где каждая вторая тварь жаждет укусить за руку, тянущуюся к свету. Почему-то так думал Айден. Почему-то ему казалось, что старшее поколение стало злым и корыстным именно после солнечной вспышки. И вот он мечется между желанием «вернуть мир в прежнее состояние» и «создать свой».

В очередной раз он убедился в том, что второй вариант лучше, когда оказался в кабинете директора. Этот странный подозрительный мужик буквально пару часов назад лично попросил его явиться к десяти утра. Зачем? Снова задавать вопросы? Снова пытаться что-то выяснить? Неужели так сложно понять, что Ад — не тот человек, который болтает языком?

Он пришёл в 10:20. Чтобы не казаться послушным учеником и чтобы не помереть на месте, если вдруг там была установлена бомба ровно на десять.

Сжав челюсть и двести раз обернувшись по сторонам, он всё-таки опустил холодную металлическую ручку двери и вошёл в светлый кабинет, обставленный личными делами учеников и старой деревянной мебелью. Старой… Откуда она? Доставляется из G-27 или была тут с самого начала? Но с начала чего?

За широким столом сидел такой же широкий мужчина со своей уже привычно мерзкой улыбкой и в своём уже привычно мерзком чёрном пиджаке, испачканном собачьей шерстью. Директор особенно любил уютные посиделки в компании кружки горячего кофе и милого пса по имени Баффи. Иногда ему даже приходилось жертвовать тишиной и обедать в столовой вместе со студентами.

— На фоне всех твоих качеств, Айден, твоя пунктуальность заставляет желать лучшего, — насмешливо произнёс он и сложил какие-то бумаги на углу стола.
— Я Ад, — на автомате поправил тот и сосредоточил взгляд на втором человеке.
— Впрочем, в этом ты весь в отца, — проигнорировал его слова мужчина и продолжил.

Второй человек молча сидел в углу кабинета и наблюдал. Наблюдал, улыбаясь. Казалось, ни ссадины на лице, ни сломанная рука ни капли не мешали ему сохранять вид наигранного превосходства. Джош улыбался. Так, как обычно делают люди, готовые сотворить какую-то пакость. Опять же, как казалось Айдену. Он уже несколько раз пожалел о том, что сорвался. Прав был отец — гнев сильнее любого другого чувства и сильнее самого человека.

— Наверное, ты догадываешься, почему я позвал тебя, — вздохнул директор и перевёл взгляд на Джоша. Не сказать, что тот сильно страдал от телесных увечий. Не сказать, что он вообще страдал.
Айден промолчал. Последовал примеру мужчины и с наигранным безразличием посмотрел на парня, который медленно, но верно пробивался в его список «особо опасные крысы». Или «просто мудаки». В этом Ад ещё не определился.

— Не знаю, учили ли тебя этому в детстве, но бить людей — плохо, — мужчина пожал плечами, но никто из парней не обратил на него внимания.

Как говорили раньше, держи друзей близко, а врагов — ещё ближе, но люди перестали слушаться этого правила и теперь держали около себя только стены из комплексов и страхов быть «неудобными». Вот только ничего из этого Ад в Джоше не видел. Тут и речи нет о низком самолюбии или желании перестать быть эгоистом.

Дикарь заметил на лице парня странную царапину. Такую он ему уж точно не мог вчера оставить. Это больше похоже на ранку от лезвия бритвы, но у брюнета ведь никогда не было даже щетины. Сделал царапину специально, чтобы казаться взрослее?
Ад скользнул взглядом чуть ниже. На шее ни единого засоса, ни единого покраснения. Сомнений не было — этот лицемерный подонок приходил не к соседке Айдена. Зачем тогда? Информация? Техника?
На правой руке Джоша как-то подозрительно нелепо закреплён гипс, а пальцы испачканы карандашом. О том, что тот умеет рисовать, Айден узнал от Нии, так наивно пытающейся вывести дикаря на разговор своими рассказами о «высоком». То, что девчушка порой изрекает интересные вещи, парень признал.  Но её вечные попытки лезть не в своё дело не входили в его пределы понимания, а в его планы — тем более.
Блондин выкинул из головы эти мысли и снова сосредоточился на пальцах Джоша, испачканных в карандаше. Разве человек со сломанной рукой может рисовать так долго, что даже смог бы замараться? Похоже, он напялил гипс для большей драматичности.

Хейз заметил внимание дикаря к забинтованной руке и, не поднимая её со стола, без малейшей дрожи показал ему средний палец и ухмыльнулся. Директор этого не заметил.

— Знаешь, какое наказание несут ученики за избиение? — мужчина снова обратил внимание парней на себя.
— Кар-цер, — продолжив за директора, пропел Джош, не отрывая глаз от ненавистного ему человека.
— С последующим воспитательным сроком в G-27.
— А какое наказание несут ученики, использующие огнестрельное оружие с попыткой убийства? — парировал Ад, намекая на рядом сидящего с ним парня, у которого моментально исчезла улыбка с лица.

Директор как-то смутился, порёзал на стуле, неуверенно бросив взгляд в сторону Джоша. Солнечный свет от окна неприятно слепил ему глаза, но хмурился он совсем не от этого. В итоге он как-то странно улыбнулся, признавая поражение.
— Именно за твоё остроумие я и прощаю тебе эту выходку. Ты отделаешься штрафом и сделаешь кое-что, если хочешь остаться здесь со своими, а не пахать на плантациях в G-27.
— Что?! — возмутился Джош. Он вскочил со стула и гневно посмотрел на мужчину, услышав, с каким треском разбился его почти идеальный план. — Вы оставите его здесь? Да он же психопат. А если он на кого-то опять накинется, а?
— Джошуа, выйди за дверь и успокойся. С тобой мы закончили.
— Или стоит подождать, пока он кому-то не только руку сломает? Система «нет тела- нет дела» подохла ещё до Нового времени.
— Я сказал, покинуть мой кабинет, Джошуа Хейз, — намного строже, чем обычно, рявкнул директор, и в помещении моментально воцарила тишина, прерываемая лишь лёгким шумом ветра за окном.

Невыносимая скука — следствие отсутствия проблем.

Люди редко замечают,
что все их разговоры в большей степени касаются каких-то сорванных планов, каких-то неразделённых чувств, каких-то печальных историй. Каких-то… Несчастий. Спроси у человека, как его дела, получи ответ: «всё хорошо», и не говори ему больше ни слова. А смысл? Разговоры о чём-то добром всегда заканчиваться очень быстро и не оставляют за собой никаких эмоций.

Как дела?
Всё хорошо.
Ладно.

Люди редко замечают,
что их разговоры о великом никогда не начинаются с фразы «сегодня такой хороший день был». Грустными устами, глядя в грустные глаза, молвим то, что не сказали бы с улыбкой.
Печальным взглядом, с печалью касаясь порезанных рук, смотрим на то, что при «свете солнца» не заметили бы.

Люди редко замечают,
что именно депрессия помогает им узнать себя лучше и увидеть смысл в том, в чём другие даже пользы не видят. Ты либо счастливый идиот, либо печальный мудрец. Либо просто нормальный, как сказали бы ОНИ.

«Но как же так? — сказали бы ОНИ. — Ведь выходит, что жизнь скучна без проблем? Ведь выходит, что и смысл её в проблемах?»

Как дела?
Всё…

Порой Джош задумывался об этом, но почему-то его сорванные планы никогда не пробуждали в его голове мысли о том, что жизнь стала как-то интереснее. Он со злостью смотрит сначала на директора, а потом на человека, чью жизнь так старательно старался испортить, если не прервать. Он уже и сам не понимал, зачем делает это. Механизм запущен, он готов уничтожать, и уже не так важно, что именно заставило нажать на кнопку включения.

Парень нервно сжал кулаки, нервно вышел из кабинета, нервно захлопнул дверь. Теперь здесь остались двое. Мужчина тяжело вздохнул, пролистал рядом лежащую папку и стал внимательно изучать найденный среди страниц документ с таблицей и именами учащихся и какой-то информацией напротив этих имен.
— Раз ты ещё здесь, значит, понимаешь, что я позвал тебя не только чтобы поругать.

Ад не отреагировал, он лишь незаинтересованно отвёл взгляд в сторону, рассматривая электрочайник на одном из столов у окна. Но не было дела, ни до этого чайника, ни до директора. Лишь слова Джоша почему-то повторялись в голове. «Да он же психопат». Сказал психопат. В мире, где уже почти нет воздуха, перестаёшь удивляться отсутствию здравомыслия. Каждый второй — псих, каждый первый — рано или поздно им станет.

— Я знаю, что ты нашёл камеры в своей комнате. И знаю, что избавился от них.
Парень напряг челюсть, но даже не подумал поднять взгляд.

— Может ли обрести счастье человек, который не знает, что делает его счастливым? — словно у пустоты спросил Айден, напрочь выбив из головы мужчины всю его запланированную речь. Блондин не спал уже больше суток, бесконечные формулы смешались в голове с навязчивыми подозрениями и лирическими цитатами из прочтённых им книг.

— …Что? — в недоумении тот захлопал ресницами.
— Философ Эмерсон как-то сказал, что мир расступается перед человеком, который знает, куда идёт. Но что, если человек знает путь только из-за того, что ему туда указал кто-то другой? Что тогда делает мир?
— Я не понимаю, о чём ты.
— Подумайте.

Молчание длилось дольше, чем мозговой штурм в голове мужчины, так и не понявшего суть. Директор молчаливо нахмурился, сделав притворно задумчивый вид как бы из вежливости, и прочистил горло неловким кашлем. В колледже было много учеников, наедине с которыми он чувствовал себя их ровесником, если не маленьким необразованным ребёнком.

— Вернёмся к делу, — он поправил чёрный галстук, кончик которого испачкал, поедая не самый вкусный и не самый сытный суп в учебной столовой.
Что-то всё-таки было в этом мужчине святого — он хоть как-то старался быть частью коллектива студентов, влиться в их общество. А может, в этом была своя выгода.
— Некоторые преподаватели заметили в тебе некие… таланты. А некоторые студенты написали пару жалоб на твоё, скажем так, хобби. У меня есть для тебя отличное предложение. Для твоих чудо-механизмов нужны детали, которые я могу великодушно тебе одолжить.

Дикарь слушал без особого внимания. Он понимал, что в любом договоре есть свое «но».

— Но… Сделаешь для меня парочку безделушек?
Парень хотел было подняться и молча выйти из кабинета, мысленно прокричав: «я лучше продам свой хладный труп, чем свои идеи», — но директор произнёс:
— Хотя я знаю, что заинтересует тебя гораздо больше, — и протянул ему конверт с документом десятилетней давности.

POV: Ниа.

Когда я была маленькой, мне много раз приходилось выслушивать нравоучения о том, что подслушивать — нехорошо. В первый раз я узнала о том, что дядя Маркус до Нового времени был любителем воровать огурцы на соседских огородах. Во второй — мои любопытные уши уловили разговор о нашем с Энди грядущем союзе (Маркус и Лесли так любили наблюдать за нашими играми в семью, что уже потеряли всякие сомнения: мы будем вместе). На третий раз я услышала, как выше упомянутый Энди занимался чем-то неприличным в запертой изнутри комнате. А теперь…

А теперь я иду по коридору и останавливаюсь возле поворота, услышав имя главаря дикарей. Я бы не обратила внимания, если бы не заговорщический тон, с которым парни и девушки обсуждали моего соседа через комнату от моей. Лекции уже закончились, в моём распоряжении находилось безграничное количество времени, огромный пустующий коридор и ненасытный комок сплошного чистого любопытства где-то внутри. Легко играть в ниндзю, когда ниндзиться не от кого.

— Они решили собрать всех возле заброшенной тренировочной площадки, — буквально прошипел один из парней. Лица́ его я не видела, но по голосу узнала. Именно он и подговорил своих ничего не говорить Айдену. Выходит… Сейчас я слышу планы взбунтовавшихся дикарей?
— Мне говорили, там ещё хранят какое-то оружие, — женский голос.
— Именно поэтому мы должны прийти раньше. По уговору — стрелка завтра в восемь, чтобы не привлечь внимание смотрящих, но мы придём в семь. Нужно быть на шаг впереди.

Шаг впереди… Если это можно назвать шагом вперёд, то почему же эти глупцы не замечают целую стометровку, которую они отбежали назад, когда решили не говорить о своих планах Айдену? Их просто уничтожат… Размажут. А Ад с радостью их добьёт за самодеятельность.

Я помню, с каким взглядом он смотрел на меня там, в их лагере.
Когда думал, что я угрожаю его народу.
Я помню, с какой ненавистью он сдавил пальцами моё горло и вышвырнул на дорогу к безжалостному квадракоптеру там, на свободе.
Когда думал, что из-за меня потерял всё.
Я помню, с каким безразличием он запер меня в клетке там, на минус первом этаже.
Когда считал, что я хочу отнять всё, что у него осталось.
И что же сделает этот человек, когда поймёт: то, за что он боролся, уже заточило ножи и готово напасть?
На него самого.

Опять мне в голову ударила мысль о том, что я упустила невероятную возможность хоть на малость узнать его получше и, что ещё круче, научиться писать. А ведь сколько дверей было бы открыто… В библиотеке колледжа я наткнулась на пару книг, написанных авторами вручную. Скорее всего, их все писал один человек, ведь везде похожий почерк. Некий Джеймс Ривз писал о чём-то, что было бы понятно, наверное, только Айдену. Странные чертежи, парочка формул и длинные рассказы о чём-то, что я даже не смогла прочесть.

Дикари очень бегло обсудили свои планы и покинули коридор, разбежавшись по разным комнатам, точно тараканы при включенном свете. Кстати, эти мелкие «паразиты» даже после конца света умудрялись выводить всех из себя своим существованием.
Паразиты…
Сказал человек, который практически принёс разруху в жизнь людей,  долгое время живших друг с другом в тесном родстве. И как дикари до сих пор не убили меня за это? Как поверили в то, что я не шпион?

До моей комнаты оставались считанные метры. До его — чуть больше пяти шагов. В двадцать первой комнате всегда было тихо, пока не приходили соседки Айдена и не устраивали очередной скандал из-за того, что их так обожаемые блузочки висят не на стульях, а на гвоздике над самым мусорным ведром. Видимо, парень перестал с ними церемониться и теперь боролся за… территорию? Или просто ему надоело это неуважение.

Сейчас за дверью было тихо. Небольшая щель между ней и дверной рамой так и говорила мне: «Там кто-то есть. Там не заперто». Но бесцеремонно ввалиться в комнату не позволяла то ли совесть, то ли опыт, после которого оставались синяки. Не знаю, на что я рассчитывала. Не знаю, чего хотела. Я постучала и, услышав в ответ тишину, повторила это, но уже громче.

Шаги по ту сторону напомнили мне страшные детские рассказы Маркуса про монстров, живущих в темноте. Шаг, и от продолжительности твоей жизни только что отнялось несколько лет. Шаг, и ты уже не имеешь шанса сбежать. Шаг, и чудовище уже тянет к тебе свои костлявые прогнившие лапы.

Дверь открылась. Взгляд дикаря пал сначала на мою обувь, а только потом обратился на мои глаза. Светлые. Скрытые под тёмными линзами. Такими же тёмными, как синяки под его глазами, с каждым днём становящиеся всё больше, всё темнее. Такого Айдена я видела впервые. Его обычно сердито-серьёзное лицо выражало неподдельную и очень сильную усталость. Настолько сильную, что даже легко спутать с апатией или глубокой депрессией.

Ад любил растянутые кофты. Серый свитшот, немного оголяющий ключицы, даже на его спортивном телосложении создавал впечатление, будто парень худощав.

— Хотите кофе? — первое, что мне пришло в  голову, когда я увидела его состояние.
Айдену не сильно понравился мой жест доброй воли. Он безразлично облокотился о проём, придерживая дверь рукой, чтобы я не видела содержимое его комнаты. Ждал продолжения.
— Вы предлагали мне уговор. Научить меня писать взамен на…

«Дослушивать? Да зачем это надо», — наверное, подумал Айден до того, как хлопнул дверью перед моим лицом. Я и не рассчитывала, что он станет слушать.

— Я знаю кое-что о Ваших людях.
Сначала показалось, что мои слова утонули в пустоте, ведь его удаляющиеся от двери и раздающиеся почти по всей комнате шаги не прекращались, но потом… Он остановился. На какое-то время пространство вокруг замерло в безуспешной попытке вздрогнуть от напряжения. Мне пришлось продолжить:
— Они собираются пойти против Вас. Скоро.

«Попробуй потопить корабль на дне», — говорила миссис Лесли, когда я пыталась исправить то, что уже давно было утеряно. Теперь эта фраза приобретала совсем иной смысл.
Кругом вода. Некто по ту сторону двери бросил пустые попытки схватиться за воздух, медленно покидающий лёгкие.
Воздух…
Он уже не перебирает руками. Медленно опустился на дно и отдал себя в мокрые слизкие лапы подводного мира. А потом овладел им.

Меня поражала эта черта характера Айдена. Он не стремился стать авторитетом, не бежал за властью, но будто был рождён для того, чтобы править и подчинять себе обстоятельства. Медленно войди в комнату, посмотри ему в глаза, заткнись навеки и безропотно делай то, что он говорит, ведь иначе… пойдёшь на дно.

Он открыл дверь, пробежался взглядом от макушки моей головы до пояса и обратно. Остановился на глазах и выгнул брови, как бы побуждая к объяснениям. Безрезультатно. Я продолжаю молчать. Сегодня я хочу получить своё, и плевать, как быстро это утянет меня под воду. Рассматриваю сначала его небольшой шрамик над бровью, а потом переключаю взгляд на лёгкую щетину. Синяки под глазами явно дают понять, что у парня нет времени даже на сон, чего уж говорить об уходе за собой. За его спиной видно лишь идеально заправленную постель — ложиться и не собирается — и гору стаканчиков из-под кофе возле письменного стола. 

То ли я обладаю телепатией, то ли Айден просто слишком устал, чтобы что-то выпытывать у меня. Он молча открывает дверь, молча пускает меня в свою комнату и, исследуя каждое моё малейшее движение глаз и тела, наблюдает. Следит за тем, как я сажусь на край кровати. За тем, как достаю из рюкзака одну единственную тетрадь, украденную из библиотеки. За тем, как снимаю колпачок с ручки. Ни одно моё действие не остаётся без его внимания, и это напрягает. С ним что-то не то.

— «Глупец познаёт только то, что свершилось», — как-то слишком тихо для самого себя произнёс парень, — Так говорил Гомер. Зачем тебе это нужно? — он взял из моих рук тетрадь и указал ею на меня, не отводя взгляда от моих глаз. Не видел смысла учить меня письму?

Что-то не то…

— Если не пойму прошлого, не узнаю будущего.
— Думаешь, доживешь до него?
Отходит к окну, кладёт тетрадь и облокачивается на край стола, скрестив руки. Слишком спокоен. Подозрительно тих и безразличен.
— Я думаю, что будущего нет. Время ведь… людьми придумано. Мы слишком привыкли всё измерять, ведь без цифр сложно жить. Времени не существует.
Выслушав меня, Айден заинтересованно выгибает бровь и наклоняет голову на бок. Такая же реакция у него была, когда я озвучила свои догадки о пропаже ребёнка Миранды. Парень молчит какое-то время, даже отводит взгляд.
— Сама додумалась или влияние Джоша?
— Думаете, без друзей и чужих мыслей я ничего не стою?
— Я думаю, что друзей нет, — в точности копирует мою фразу, сказанную ранее. — Отношения ведь людьми придуманы. Мы слишком привыкли быть не одиноки. Без общества сложно.
— Сами додумались или влияние личного опыта?

Кажется, в этот момент он даже готов был бы улыбнуться, если бы мы были не в колледже, а где-то не здесь. Если бы перед ним была не я, а кто-то другой. Он усмехнулся, что было видно лишь по глазам, и взял ручку со своего письменного стола.

— Вы мне не поверите, если скажу. В колледже намечается что-то недоброе. Что-то по типу гражданской войны
Пока  говорила, парень что-то записывал в мою тетрадь, но, услышав фразу «гражданская война», поднял на меня взгляд. Видимо, не ожидал, что я знаю значение этих слов.
— Ваши люди — одна из сторон, и они собираются решать проблему без Вас. Завтра. В семь. Возле заброшенной тренировочной площадки.

Он реагирует настолько спокойно, что лучше бы даже сказать «никак» — даже не отрывается от тетради. Всё-таки не поверил…

— Какая тебе выгода от того, что я это узнал?
Хмурюсь, пытаюсь как-то уложить его слова в голове. Он действительно спрашивает это?
— Откуда мне знать, что это не ловушка? Может, тебе заплатили, чтобы ты уговорила меня прийти туда. Может, твой безумно обожаемый Джош не может смириться с разбитым личиком и хочет поквитаться.
— Ч…что?! Что Вы с ним сделали?
Мой голос становится громче, я сдерживаю в себе желание подскочить с места как истеричка. А ведь Джоша не было в комнате со вчерашнего утра… Опускаю глаза на руку Айдена, в которой он всё ещё держит ручку. Ссадины на кулаке сильно выделяются на бледной коже и на фоне серой одежды. Чёртов ублюдок…
— Тон поубавь. Хотел бы убить его, давно бы это сделал. И почему ты вечно из-за него так бесишься? Знаешь, как говорят: «мужчину шрамы украшают». Так вот твоего дружка даже дыра во лбу от огнестрельного мужественнее не сделает.
— А ещё говорят: «завистливое око видит далеко».

Дикарь фыркнул, дописал что-то в тетради и вытянул руку, возвращая мою вещь.
— И кто мне это говорит? Если каждый раз, когда ты бросаешь взгляд в мою сторону, вырывать с чьей-то головы волос, то за неделю облысеет весь колледж. Мне плевать, завить это, восхищение или личное. Не Джош открыл тебе глаза на правду. И уж точно не он починит небо. Такой же трус, как и Энди.

Он произнёс это имя без интонации. Так, будто вовсе не человека упомянул, а название какого-то таракана.
Я беру тетрадь в руку. Зелёная шершавая поверхность обложки вызывает у меня только одну мысль: как сильно нужно будет тереть ею его кожу, чтобы до крови разодрать его лицо и не видеть эту раздражающую пустоту в глазах? Как человек, который даже выспаться нормально не сумел, может говорить о починке неба и спасении человечества? Как тот, чьи руки залиты кровью, смеет говорить о создании нового мира без жестокости и заточения? Впрочем… Очень даже смеет.

Он назвал Энди трусом.
Эти слова прочувствовалась так же хорошо, как и боль, которую я испытываю, снимая и надевая линзы на глаза. Скрывать от мира правду стало так же тяжело, как сдерживать в себе волну внезапно нахлынувшего гнева.
Он ничего не знает об Энди.
Он понятия не имеет, как сильно ошибается, называя его убийцей и моральным уродом.
Видимо, я всё ещё надеюсь, что десятки унесённых жизней дикарей — необходимая жертва. Или хотя бы не вина моего давнего друга.

— Трус? — стараюсь говорить тихо. Выходит. — Я говорю, что Вас предал Ваш народ, а Вы так сильно боитесь в это поверить, что отказываетесь проверить лично. Кто же тут трус?

Я знаю, что мои слова бессмысленны. Знаю, что лгу, что говорю это из мести. И я знаю, что его это задело. Он не боится, он просто пытается быть осторожным, пытаясь этим хоть как-то извиниться перед теми, кого не смог спасти. Многие давно бы уже сложили руки или, что похуже, наложили их на себя.

Что-то с ним не то…

Он даже не рассердился, не нахмурился, не прогнал меня. Устало произнёс «туше» и, убрав какие-то бумаги со стола, указал на него, приглашая или… приказывая сесть.

В комнате было гораздо меньше девчачих вещей и гораздо больше всяких железных замудрённых штучек. На столе даже лежало подобие миниатюрного робота с квадратной головой размером с конфету. Милое и пока ещё неживое существо ждало момента, когда же ему позволят открыть его единственным маленькие глазик и увидеть мир. А может, ему было всё равно. Может, плевать, перестанет ли он быть мёртвым. Интересно, какого же цвета будет его глаз?

— Он очень красивый, — не выдержала я.
— Что?
Айден написал в тетради разные символы, даже близко ещё не похожие на буквы и дал мне задание повторить их, расписав две страницы, а сам взял с полки какую-то книгу и улёгся на кровать, уничтожив идеальность заправленного покрывала.
— Этот робот. Назовите его Эдди, — с нескрываемым восторгом говорю то, что он, скорее всего, пропустит мимо ушей. На мои слов парень непонятливо хмурится. — Эдриан в переводе означает счастливый. Тётя мне так говорила.
— Я не планировал его завершать. Бессмысленно.

Улыбка от умиления сменилась на странную грусть. Бессмысленность… Вот как теперь называется твоя жизнь, малыш Эдди. Может быть, мой создатель так же жесток, как и твой, потому мы так похожи.

— Тебе правда нравится?
— Еще бы! Это потрясающе. Вы создаёте невероятные вещи.
Мой голос слишком радостный для его понимания. Если бы я не знала Айдена, то подумала бы, что он смутился. Или как ещё описать его блуждающий взгляд, которым он смотрел на меня и своё творение. Как описать его застывшее дыхание и резкое желание снова уткнуться в книгу, не задавая больше никаких вопросов?

Ощущение, что никто никогда не оценивал его старания и что он просто не знает, как реагировать на комплименты. А ведь я совсем его не знаю… Никто не знает. Есть его люди, есть влюблённая в него Миранда, но разве есть хоть один человек, которому он может доверить хоть что-то больше, чем… ничего?

На холодном деревянном столе нет ни единого послания самому себе. Углы ровные и ухоженные, вещи лежат в идеальном порядке, словно раскладывал их совсем не человек. Помню, как Джош на каждой лекции оставлял маленькие цитаты для тех, кто их увидит, но не поймёт, а Айден… Он не доверяет свои мысли даже самому себе. Даже этим четырём стенам. 

Холодным. Одиноким. Сильным. Как и он.

Поначалу время длилось невыносимо долго. Выводя каждый символ, я старалась не обращать внимание на жуткую тишину в комнате. Ситуацию не спасал даже сильный ветер за окном и звук трения ручки о бумагу. Я выполнила задание, но не спешила говорить об этом парню. Мне хотелось побыть здесь подольше, узнать побольше. Я слушала, как он перелистывал страницы книги — читал он в разы быстрее меня.

«Учись на ошибках, Ниа. Не делай глупостей, Ниа. Даже не думай об этом, Ниа,» — повторяла я себе, когда вдруг увидела телефон Айдена, соблазнительно лежащий на столе. Сделала вид, что отвлеклась, а сама боковым зрением увидела, что парень не смотрит на меня. А значит…
Нет, я точно умру не собственной смертью. Сначала он мне отрежет руки, а потом порубит на кусочки и раздаст дикарям в виде сувенира.

Почему его номера телефона нет в базе? Как он обеспечил себе анонимность?

Возле телефона лежала кожаная перчатка. Перед тем, как брать телефон, Айден всегда надевал её, ведь у этого чудо аппарата открывается бесконечно возможностей из-за соприкосновения с телом хозяина. Какой же параноик не решит, что это опасно?

Я тихонько тяну руку к перчатке и начинаю притворно кашлять, чтобы Ад не услышал звук разблокировки. С его телефона захожу в список контактов и вижу огромное количество имён студентов. Впрочем, как и в любом телефоне. Вот только там, где находится иконка хозяина, вместо фотографии Айдена изображен серый квадрат. Телефон не знает, кому он принадлежит.

Перчаткой нажимать на кнопки ужасно неудобно, но я умудряюсь пролистать огромный список до своего имени и нажать на своё фото. А что, если с его телефона отправить самой себе СМС? Может быть, тогда его номер сохранится? А нужен ли он мне?

«Неважно! Понадобится,» — крикнул внутренний голос и заставил меня сделать это. С его телефона я отправила себе сообщение с текстом «лыпкшул». Куда тыкнула, то и напечаталось. Тут же почувствовала в кармане вибрацию своего мобильника, тут же удалила сообщение с мобильника Айдена, а после — заблокировала его.
— Выключи, — возмутился парень из-за прерванной тишины. — И что ты там так долго?

Не успела я и пискнуть, он отложил книгу и встал сзади моего стула. Прямо как тогда на складе, когда нас заставили работать. До сих пор не знаю, долго ли он в тот день наблюдал за мной.
Находясь на непозволительном расстоянии от меня, перелистнул страницу тетради, пробежался взглядом по моей писанине. И что ему дали эти бесконечные крючочки и закорючки? Проверяет, умею ли я долго держать в руке ручку?

— Нарисуй что-нибудь. И не души так ручку, она не Энди — она от тебя не сбежит.
Пропускаю эту колкость сквозь себя. Иногда мне кажется, что моя голова — губка, через которую льют грязную воду. На ней остаётся грязь. Она портится.
Одной рукой крепко держа спинку моего стула, а вторую оперев о стол, Ад пристально наблюдает за тем, как я вывожу линии на бумаге. Джош всегда рисовал мелкими штрихами, потому я делаю так же. Стараюсь держать спину ровно, чтобы ею случайно не коснуться руки Айдена на стуле.

— Как ты узнала, что дочь Миранды больна? — его голос звучал недоверчиво, а вместе с тем и до мурашек холодно. Словно он не поверит, даже если я прямо сейчас перескажу ему свою биографию в малейших деталях.
Я чувствовала на себе его взгляд, но продолжала рисовать линии. Рука даже не дрогнула. Лишь внутри что-то ёкнуло и больно сжалось.
— Я ведь сказала, что нашла чертеж протеза у Вас в столе.
— Это всё, что ты нашла?

Сдерживаю в себе желание глубоко вздохнуть. Вдруг я вспомнила про ингалятор в верхнем ящике, который принадлежит явно не Миранде и не её дочери. Ведь тогда бы он всё время был при них. Но что, если Ад просто захватил его в лагере на всякий случай? Но… Когда бы он успел? У нас не было особо много времени на сбор шмоток, когда мы убегали от сумасшедшей летающей кастрюли.

— Да.

Внезапно наставшая тишина кричала о помощи. Просила убить её, произнести хотя бы слово, дабы не мучить никого. Я нервно сжала челюсть, но благодаря моим щекам этот жест остался незамеченным. Вот только внимания Айдена к моей мимике не уменьшилось.

Я смотрю на рисунок. Лицо человека, глядящего на меня с бумаги, недавно испачканной сгущенкой, выражает что-то, чего я сама не могу понять. Это девушка. Точно не я, точно не кто-то из знакомых. Джош бы сначала сказал, что получилось у меня не очень, а потом добавил бы: «Ну возможно, ты просто так видишь. Мне нравится твой стиль». Так он обычно говорил тем, кто начал заниматься рисованием и просил совета.

Айден молчит ещё какое-то время, а потом берёт ручку из моих рук и возле рисунка пишет несколько слов красивыми прописными буквами. Я часто наблюдала за тем, как он пишет на лекциях. Часто старалась заглянуть в его тетрадь, ведь мне очень нравился его почерк. Он совсем не похож на почерк Энди и уж точно в сравнении не стоит с тем, что я царапаю в своих тетрадях. 
Как же устала я слышать это «Небо убило нас». Как же устала отвечать: «Это мы убили небо». Когда в следующий раз я увижу падающую звезду, я не буду загадывать желание. Я попрошу прощения.

Внимательно слежу за движением его руки. И за тем, как случайно рукав его кофты немного задирается, оголяя участок кожи на запястьях. Я лишь однажды видела его в футболке… Лишь однажды его руки были оголены при мне. А ведь не просто так. Перед тем, как парень натягивает рукав обратно по самые пальцы, я успеваю заметить лишь маленькую часть шрама, который идет параллельно вене. Насколько он большой? Неужели…

— Зачем ты врёшь мне? — кладёт ручку на стол, написав всего два слова, которые я даже не могу прочесть. — Ты стала рисовать кривыми линиями, когда я задал вопрос. Что ещё ты нашла?
— Это что, детектор лжи такой? Секреты остаются секретами, если не говорить о них вслух. О Вашем я не скажу.
— Трави свои байки кому-нибудь другому, Твистер. Твой план втереться ко мне в доверие так же провален, как и твои попытки включать логику.
— Я Твайстер.
— Но знаешь, что произойдёт, когда мне всё это надоест? — он резко и громко поворачивает стул, на котором я сижу, к себе, чтобы ничто не мешало ему впиться взглядом в моё лицо. Деревянные ножки мерзко скрипят по полу, но я сохраняю ледяное лицо. Это уже вызов.
— Что? Прекратите постоянно унижать меня? Или перестанете думать, что мир крутится вокруг Вас и Ваших безгранично гениальных идей? 

В эту секунду я увидела что-то пострашнее штормов в море, о которых так любил нам рассказывать дядя Маркус. Я увидела, как мои слова задели что-то очень важное в человеке. Что-то, к чему когда-то, наверное, прикоснулась сама смерть. Его взгляд опустел, он отстранился от меня и, заново надев на лицо маску безразличия, произнёс:
— На сегодня достаточно.

А за окном всё так же шумел ветер. Умолял впустить его в комнату, чтобы согреться, но не знал, что здесь в разы холоднее. А всё из-за очередного диалога, который плохо закончился. Когда-нибудь я научусь не бесить дикаря. Но не сегодня.

Собираю свои вещи, стараясь издавать как можно меньше звуков. Кажется, любое лишнее движение станет искрой в комнате, залитой бензином. Собираюсь уходить, а Ад, подождав, пока я отойду к порогу, садится на моё место за столом и устало запускает руку в волосы. За всё время они у него стали немного длиннее, так что чёлка могла бы практически закрыть глаза. Но даже она не заставит его хоть немного поспать.
Останавливаюсь у двери. Сжимаю губы.

— Когда я была маленькой, мы с тётей бродили по руинам города в поиске ткани. Зашли в опустевший дом и увидели там худющую собаку с щенками. Они почти все были мертвы, но она не знала об этом, — я говорила тихо, а он слушал, не оборачиваясь в мою сторону. — Тогда я впервые увидела животное. Мы правда пытались им помочь, взять с собой, но собака постоянно рычала. Как будто защищала детей. Нам пришлось уйти. Вряд ли они выжили.
Я услышала его тяжёлый вздох. Он не стал прерывать молчание, а потому это снова сделала я.
— Я хочу помочь Вам, Айден.

Я сжала кулаки, готовясь к чему-то плохому. Миранда говорила, что дикаря уже давно не называли полным именем, мол просто привыкли называть его «Ад». Почему-то мне кажется, что этому есть другая причина.
А он лишь посильнее сжал волосы в кулаке и как-то нервно постучал по столу пальцами левой руки.

— А Вы никогда и никого к себе не подпускаете.
— Значит, в мире станет на одного мёртвого пса больше.

Не одного. Таких, как ты, тут целая планета. Никому не верящих, ни во что не верующих. Этот разговор нельзя было спасти ничем: ни голосом, ни звуком. Этого человека нельзя было спасти. Ни уговорами, ни силой.

— Завтра в семь. Заброшенная тренировочная площадка. Поверьте мне хотя бы на этот раз.

Оставив его в одиночестве, выхожу в холодный и просторный коридор. Здесь мне намного спокойнее. Больше места для моего бешенного сердцебиения, больше людей и больше кислорода, который я жадно вдыхаю полной грудью. Ни разу. Ни единого разу мы не разговаривали без вот такого напряжения. Даже когда он учил меня читать и нам удалось найти общую тему, я ощущала, будто меня выворачивает наизнанку. Тот разговор не нёс в себе ничего серьезного, но и не был похож на пустую болтавню, какую можно услышать у каждой третьей компашки в колледже. Но даже тогда между нами была пропасть. После такого хочется вернуться в комнату и тысячный раз послушать байку Джоша о том, как он разукрасил баллончиком весь кабинет директора.

Джош совершенно не похож на дикарей, а уж с их главарём и в одном ряду не стоит. Тебе не придётся постоянно опускать взгляд, когда он смотрит на тебя, потому что он не пытается тебя смутить. Он любит рассматривать радужку глаз. Тебе не придётся извиняться, если ты случайно возьмёшь его вещи, перепутав со своими. Этот парень готов хоть всё своё имущество раздарить миру. Тебе не нужно пытаться понять, почему он так пристально на тебя смотрит. Джош будет рад целыми днями рассматривать твои родинки, твои шрамики. Будет запоминать тебя в мельчайших деталях, а потом нарисует такой прекрасный портрет, что ты сама полюбишь своё тело. Каким бы уродливым  ни было твоё родимое пятно, он всё равно сравнит его с чем-то прекрасным. Сравнит ТЕБЯ с чем-то прекрасным. А потом ты влюбишься в его руки. Ведь он чертовски приятно заплетает косы и делает массаж. 

В колледже далеко не каждый день таит в себе загадки или радует хорошими новостями. Бывают и такие дни, когда видишь выход только через оконный проём третьего этажа и думаешь, что плохая оценка вот-вот спрыгнет со страницы журнала и задушит тебя под лестницей. Мне было хреново. За хорошие оценки давали Касты, а за плохие — отнимали купленные тобою вещи ил даже ограничивали порции в столовой.
Двойка по основам медицинской помощи не влечёт за собой никаких последствий, если не считать ужасное настроение на весь день. Джош заметил это. Он не стал говорить мне о том, что всё наладится, как прекрасна жизнь и прочую ерунду. Вместо этого он рассказал мне историю.

— До Нового времени в одной из стран заметили одну тупую закономерность. В метро очень часто можно было встретить табличку с надписью «выхода нет». А ещё в этой стране очень часто можно было заметить высокий уровень самоубийств подростков. Так вот какой-то умник посчитал, что прыгунов могла доконать даже эта надпись в метро. Может, он и прав. Любой человек, который греет в себе мысли о смерти, посчитает такую мелочь знаком свыше, — на этих словах парень странно ухмыльнулся и почесал затылок. — В итоге умника послушались и заменили фразу «выхода нет» на «вход». Это я к чему…
Джош взял из моих рук тетрадь по ОМП, (нас научили писать только цифры, чтобы мы могли отвечать на тесты. Всё-таки здесь понимают, что далеко не все ученики владеют письмом, но учить ему не собираются) и открыл на самостоятельной работе.
— Ты можешь сколько угодно ныть о том, что наш препод мудак, а можешь… — он дописал к двойке семерку и дефис. -27… — А можешь сама найти выход в безысходности, — и дописал букву. 

— G-27?
— Не самое справедливое, но самое безопасное и красивое место в этом грёбаном мире. Я верю в это. И ты поверь, что оценка — далеко не то, о чем стоит мечтать. У тебя над головой чёртовы миллиарды миллиардов звёзд. Целый космос, Ниа! — он положил руки на мои плечи и широко мне улыбнулся. — А ты от тетрадки своей оторваться не можешь, — он медленно провёл пальцами от моего плеча до кисти и взял меня за руку. Голос его стал тише, улыбка пропала. Остался только взгляд, изучающе блуждающий по моему лицу и шее.

Он всегда умел красиво говорить. Забавно, ведь первые несколько дней нашего знакомства я думала, что он и слова вымолвить не может. 

Джошуа опустил взгляд. Увидел свой самодельный кожаный браслет на моём запястье, который подарил мне ещё очень давно. Снова улыбнулся.
«Отдашь мне его, если я начну тебя раздражать», — сказал он тогда.

Вспоминаю всё это, продолжая стоять в коридоре. Ад сказал что-то про «разбитое личико». Если это окажется правдой, и дикарь действительно избил моего соседа и по совместительству лучшего друга, то… Мне придётся напрягать все извилины и срочно придумывать, что с этим делать. А пока осталось только дойти до своей комнаты.