Шёл дождь. Капли тарабанили по зонтам, по крыше автомобиля. Здания тонули в туманной дымке. Сквозь пелену дождя размыто светила реклама, наполняя мокрый воздух разноцветными огнями.

Машина остановилась у самого входа в галерею, под намокшим брезентовым навесом. Швейцар распахнул двери и склонился перед Такедой в глубоком поклоне. Один из следовавших за ним телохранителей сунул швейцару сотенную, и тот склонился ещё сильнее.

Народу было много. Прямо перед входом висело огромное полотно, изображающее разноцветные геометрические фигуры. Такеда подошёл к холсту, остановился, с любопытством рассматривая переплетение прямоугольников, квадратов, овалов. Другие посетители почтительно расступились перед пожилым японцем в белом костюме.

Окружённая экзальтированными молодыми людьми, подтянутая немолодая женщина в красном вечернем платье увидела Такеду и устремилась к нему, увлекая за собой стайку поклонников.

— Вижу, Вам не чуждо современное искусство, — мадам широко улыбнулась, демонстрируя идеальные зубы. — Картины супрематистов всегда притягивают взгляды. Идеальный вариант для украшения офиса или загородного дома.

— Для начала я бы хотел осмотреться, — Такеда даже не взглянул на даму, продолжая рассматривать картину. — Не подскажете, что это всё означает?

— Рими, — обратилась она к одному из сопровождавших её молодых мужчин. — Принеси нам пару бокалов шампанского.

— Позвольте провести Вам небольшую экскурсию, — она взяла Такеду под локоть. — Супрематисты издавна гордились своей непонятостью, протестом. В кажущемся беспорядке геометрических фигур, в прямолинейности форм мы можем обнаружить скрытую гармонию, увидеть замысел создателя.

Молодой человек принёс бокалы, сунул один японцу, второй отдал даме с поклоном.

— Я понимаю, что фантазия человека безгранична, и любую идею можно возвести в абсолют. Однако не лучше было бы изобразить свой замысел, чем заставлять людей гадать? Босх и ван Гог, Дали и Бэнкси не боялись выразительности искусства, а супрематисты вдруг решили зашифровать идею в геометрических формах. Мне кажется, здесь скрыто нечто большее, например, отсутствие идеи как таковой. Вам не кажется?

— Браво! — Дама рассмеялась. — Мне говорили, что Вы придирчивый покупатель. Видите ли, каждый наделяет картину тем смыслом, который ему ближе всего, даже если художник имел в виду совсем другое. Абстракции тем и хороши, что в них можно увидеть отражение своих мыслей. Пойдёмте, я вам здесь всё покажу. На супрематистах свет клином не сошёлся.

Они двинулись вдоль зала, периодически останавливаясь у некоторых картин.

— Здесь, в основном, представлены веяния начала двадцатого века, — комментировала дама. — Если хотите увидеть действительно современные тенденции, то я рада буду представить наших неокомформистов, — она увлекла японца в другой зал. — У нас полный эксклюзив, такого Вы нигде больше не найдёте.

Сразу же они наткнулись на огромный пустой белый холст, во всю стену высотой.

— Марк Мауфс. Белое на белом, — прочитал Такеда. — Пожалуй, это слишком абстрактно даже для моего инженерного ума. Так и хочется пролить немного кофе, чтобы добавить хоть какую-то идею.

— Не Вам первому, — дама улыбнулась. — Именно по этой причине мы не пускаем сюда детей. Они часто хотят исправить картину, а не недостаток своего воспитания.

— Не могу их осуждать. Быть может, они просто пока ещё достаточно честны с собой, чтобы увидеть нехватку смысловой нагрузки. Кстати, название часто играет не меньшую роль. Назови Марк свою картину «Первый снег в Токио», и от покупателей отбоя бы не было. В Японии очень любят скрытый смысл, всё японское искусство разговаривает намёками.

— Хм... Пожалуй, я предложу Марку сменить название. А Вы не хотели бы войти в этот бизнес?

— Я предпочитаю более честные варианты заработка.

— Деньги есть деньги, — она пожала плечами. — Любой бизнес имеет свои недостатки. Не думаю, что в электротехнике или в охранном агентстве вы будете более чисты, даже если наденете белые одежды.

— Конечно, мне иногда приходится использовать непопулярные методы, — Такеда смерил даму взглядом. — Но деньги никогда не были для меня в приоритете. У нас в семье всегда считали, что главное — это приносить пользу людям. Мои охранники обычно занимают первые места по оказанию помощи пострадавшим. Пусть они никудышные вояки, но они всегда смогут заделать пробоину, спасти чью-то жизнь. Мои инженерные системы обеспечивают бесперебойную работу всех систем корабля, включая спасательные средства. Да, пираты — это неплохое пугало, что заставляет людей тратиться на спасательные средства, но в итоге они помогут при любой нештатной ситуации, которых происходит несоизмеримо больше, чем столкновений с пиратами. А продавать людям воздух — это пусть останется вашей профессией.

— Что ж, возможно, Вы и правы. Не у каждого фантазия настолько развита, что может разглядеть великое искусство в простом содержимом, — она потащила Такеду дальше, а тот сделал вид, что не заметил колкости в свой адрес. — Понимаю, неокомформисты требуют определенных мысленных усилий от зрителя. В противоположность этому идиосинкразисты куда более понятны и близки рядовому зрителю. Они как бы делятся с нами своим самым сокровенным, выворачивают перед нами свою душу.

Она притормозила Такеду у картины, напоминавшей блевотину на холсте.

— У меня ощущение, что здесь кого-то вырвало, — Такеда повёл носом. — Безусловно, это смелое решение, открывающее нам истинное нутро художника, все его чаяния и, я не побоюсь этого слова, надежды. Однако не слишком ли это откровенно, я бы даже сказал, пугающе открыто?

— Конечно, — дама застенчиво улыбнулась. — Художник буквально выворачивается наизнанку перед зрителем, обнажает самую свою суть. Мы наблюдаем каждую мельчайшую деталь, каждый фрагмент изюминки в булочке, лукового колечка в салате, свёклы в борще. И этот удивительный мир частично переваренной пищи, смешанной с красками и олифой может показаться излишне откровенным, но, в то же время он зачаровывает, заставляет вглядываться, искать взглядом знакомые фрагменты. Поистине, завораживающее зрелище. Пик величия современного искусства. Пикассо рядом не стоял с этими шедеврами.

— Возможно, я слегка консервативен для того, чтобы повесить чью-то тошнотину у себя в спальне, но не могу не признать экспрессию, с какой написаны эти картины. Мысль художника буквально рвётся наружу. Надеюсь, они не догадались использовать другие отверстия тела для художественного самовыражения?

— А Вы, я вижу, сами не прочь пошалить, — дама шутливо погрозила японцу пальцем. — Догадались, и давно. Хотя подобные шедевры и недолговечны, они успевают порадовать зрителей. Пока не размёрзнутся, разумеется. Картины криокапроизопрессионистов всегда чарующе-банальны, выдержаны в строгих коричневых тонах, если, конечно, художник не использует специальные техники окрашивания своего основного продукта...

— Подозреваю, у этих талантов фекалии — это единственное, что они могут родить. Они удивляют не новизной мысли, а способностью пасть к истокам настолько глубоко, что пробитое ими дно уже не видно где-то высоко в облаках. Всё же тенденции последних лет не для моего чувствительного носа.

Пока они ходили по галерее, стайка молодых людей всё редела и редела, и вот уже самые стойкие оставили их, присоединившись к другим компаниям. Приглашенные звёзды раздавали автографы, то тут, то там слышались смешки и громкие комментарии. Дама тоже уже неприкрыто нервничала. Её почему-то бил озноб.

— Послушайте, почему бы Вам сразу не перечислить требования к картине. Надеюсь, я смогу тогда гораздо эффективнее подобрать Вам что-нибудь по карману...

— Мне по карману купить весь этот город вместе с вашей галереей, — довольно жёстко осадил её Такеда. — Я слышал, ваш муж умер. Примите мои соболезнования.

— Да, автокатастрофа. Сбой в программе грузовиков, так мне сказали, — она сделала скорбное лицо. — Мне очень жаль.

— Боюсь, он умер уже по-настоящему, миссис Кейк.

Такеда достал из нагрудного кармана фото и показал его женщине. На фотографии был плохо узнаваемый труп Николаса с выпученными неестественно-белыми глазами и отслаивающейся пластами с лица кожей.

— О, господи! — женщина отшатнулась, схватилась руками за щёки. — Что с ним?

— Упал головой в кипяток. Не удержался на скользком полу.

— Боже...

— Боги вряд ли помогут Вам. Игры со смертью до добра не доводят. Вы же хотели его просто припугнуть, заставить прятаться от поклонниц, к которым его ревновали. Насколько я знаю, все главы трастовых фондов, управлявших его бизнесом, были назначены Вами, миссис Кейк...

— Что Вы несёте! — зашипела мадам, лицо её стало пунцовым. — Оставьте свои больные фантазии при себе!

— Не беспокойтесь, об этом никто не узнает. Собственно, я здесь именно за этим. У меня некоторые планы на молодого человека, которого Вы наняли для убийства, я бы поставил это слово в кавычки, своего мужа...

— Вы больны. Я никого не нанимала и больше не намерена выслушивать ваши измышления!

Женщина попыталась сбежать, сделала резкий шаг в сторону, но лицом к лицу столкнулась с телохранителем. Инстинктивно она отпрянула, разворачиваясь, и оказалась совсем близко к Такеде.

— Это не займёт много времени, — старик безучастно смотрел ей прямо в глаза. — Яд уже начал действовать. Вы последний человек, который знает несостоявшегося убийцу в лицо.

Он передал телохранителю бокал шампанского, к которому даже не притронулся, повернулся и медленно пошел к выходу.

— Стойте! — миссис Кейк попыталась крикнуть ему вслед, но голос вдруг перестал слушаться её, из горла вырвалось лишь жалкое шипение. — Что со мной? — Прошептала она.

Ноги теряли силу, подкашивались. Дрожащие руки опустились, пальцы скрючились, пустой бокал выпал из руки и разбился. Люди обернулись на звон бьющегося стекла, с любопытством смотрели, как пьяная женщина сделала пару шагов нетвёрдой походкой и завалилась на бок. Платье разметалось по полу кроваво-красным пятном. Поклонники бросились к ней, окружили, начали шептаться. Рими попробовал поднять размякшее тело, но сил не хватило, он сам упал в неудобной позе, вывихнув ногу.

— Надо вызвать врача, — сказал кто-то из начавшей собираться толпы.

— Доктора! Доктора! — закричал совсем юный ещё поклонник современного искусства, но было уже поздно.