Я проснулась, резко вынырнув изо сна, словно меня что-то разбудило. Но вокруг царила тишина и обволакивающая, пробирающаяся под кожу темнота. Я судорожно вдохнула, пытаясь унять бешено стучащее сердце и закрутила головой по сторонам. Где я?

Память начала услужливо подкидывать мне воспоминания. Проклятая квартира. Дима. Кирилл. Его руки, ласково перебирающие волосы, рассыпавшиеся по спине. Его успокаивающий шёпот. Волна облегчения прокатилась по всему телу, расслабив закрутившиеся в комок нервы. Я у Кирилла. 

Я в безопасности.

Я выглянула из комнаты и направилась туда, откуда лился приглушенный свет. Кир сидел прямо на полу, на том же самом месте, где до этого я спасалась в его объятиях. Босой, одетый только в спортивные штаны и светлую свободную футболку. 

Тусклый свет горел только над столешницей кухонного гарнитура, да беззвучно мигал работающий телевизор на стене. Сам парень быстро что-то печатал в лежавшем на коленях ноутбуке, и его пальцы с сумасшедшей скоростью порхали над клавиатурой. Увидев меня, он тут же захлопнул крышку и отложил компьютер в сторону. Поднял на меня голову, внимательно всматриваясь в лицо, хотя его собственное тонуло в тени. 

— Ты как? — наконец, хрипло спросил он.

Из горла сам по себе вырвался короткий нервный смешок, и Кирилл тут же покачал головой.

— Прости, тупой вопрос. 

— Все хорошо. Правда. Благодаря тебе.

Он тяжело вздохнул, а я опустилась на пол рядом с ним. Прижалалсь спиной к холодной стене и прикрыла глаза. Кир сидел так близко, что, даже несмотря на то, что я его не касалась, меня согревало тепло его тела. Окутывал его запах — тягучая морозная хвоя. С закрытыми глазами так легко представить, что нам снова по семнадцать, и впереди нас не ждет мучительное расставание.

— Поешь? — первым нарушил тишину Кирилл.

— Нет, — я покачала головой, и он кивнул, не став настаивать.

Тишина, повисшая между нами была уютной и приятной. Я могла молчать рядом с ним часами, просто наслаждаясь его близостью и вдыхая один на двоих воздух. Но сегодня я испытывала острую потребность поговорить. Я и так слишком долго молчала.

— Ты, наверное, думаешь, что я полнейшая идиотка, что связалась с таким, как Дима.

— Я так не думаю.

— Даже я так о себе думаю, — я глухо рассмеялась. — Как можно быть такой дурой, чтобы не разглядеть хищника за маской кролика? И, даже начав догадываться о его истинной сущности, все равно оставаться рядом так долго? Уйди я раньше, это все не зашло бы так далеко.

— Думаю, этому есть объяснение.

— Какое?

— Возможно, ты его любишь?

Его голос еле заметно дрогнул, будто он только что озвучил то, что пугало его больше всего. Я помедлила несколько секунд, обдумывая его слова, прежде чем ответить.

— Возможно... Любила. Или мне так казалось. Или я хотела себя в этом убедить. Мне так отчаянно хотелось рядом плечо, на которое можно опереться, человека, который будет рядом, несмотря ни на что. Место, которое я смогу назвать домом. Я так сильно хотела начать все с чистого листа, что даже не заметила, что у меня это все уже когда-то было.

— Лис... — начал Кир, но я не дала ему договорить.

— А сейчас мне кажется, что на самом деле я так никогда и не переставала любить тебя.

Одним резким движением я села на его вытянутые ноги, повернувшись к нему лицом. Посмотрела в глаза, в которых тонула, несмотря на разделяющие нас годы. Глаза цвета какао, в которых неизменно плескалось солнце. Опустила взгляд ниже и нахмурилась.

— Кир, что это? — Я приподняла его лицо пальцами за подбородок, поворачивая так, чтобы его осветил тусклый свет.

Губа разбита, на скуле яркий синяк — и я точно помнила, что ещё утром этого не было. Ужасные предположения полезли в голову, во рту пересохло и я, с трудом сглотнув саднящим горлом, повторила громче и настойчивее.

— Кир, ответь! Что случилось?

— Ничего особенного. Немного пообщался с твоим Димой.

— Он не мой.

— Извини, — он поморщился.

— Зачем, Кир? —я прижала ладонь ко рту, не веря своим ушам.

— То есть зачем? Надо было просто спустить ему все с рук?

— Ты не понимаешь. Он это просто так не оставит, у него много денег и куча связей. 

— Мне плевать. 

— И очень зря.

— Зря, Лис? Знаешь, что действительно было зря? То, что я не сделал тоже самое с твоим отчимом, пока ты ещё была здесь. Может, это дало бы призрачную надежду, что ты останешься. Скажи, ты бы осталась, Лис? — он не сводил с меня глаз, ожидая ответ.

— Я не знаю, — честно ответила я, а внутри взрывались планеты. — Правда, я не знаю. Не уверена, что легко бы поверила в то, что восемнадцатилетний мальчишка сможет защитить меня от отчима. Но что я точно могу сказать — так это то, что сейчас я верю тебе безоговорочно.

— Тогда просто верь и позволь мне делать то, что я считаю нужным.

— Я переживаю. Знаю, на что он способен.

— Все, что я о нем знаю — это то, что он обидел девушку, которая мне дорога. И этого достаточно, чтобы разорвать его на куски голыми руками, — он усмехнулся и тут же поморщился от боли в разбитой губе.

Я осторожно коснулась ее кончиками пальцев, и он замер, глубоко втянув носом воздух. Затем дотронулась до щеки, заставив прикрыть глаза и напрячь все мышцы в теле. 

— Сильно больно? — прошептала я.

— Не так, как тебе. 

Он поймал мою руку и поцеловал запястье, а я забыла, что нужно дышать. Раньше он всегда так делал — украдкой на уроке или в школьном коридоре, заполненном людьми. Но вкладывал в это невинное касание губами столько чувств, что я до сих пор помнила, как сердце срывалось в галоп. Но совсем не думала, что смогу ощутить это снова.

Я сама потянулась к его губам и поцеловала. Медленно и осторожно, зная, что ему может быть больно. Но Кир в ответ рывком притянул меня к себе, с напором проводя языком по губам, углубляясь все дальше, в нетерпении покусывая губы. Я почти тут же ощутила во рту солёный привкус — у него снова пошла кровь, но сам Кирилл едва обратил на это внимание. Он продолжал целовать меня так, словно мир за стеной дома рушится, а нам осталось жить лишь несколько минут, и это последний поцелуй в нашей жизни.

Его руки заскользили по моей спине, плечам, ногам, круша последние кирпичики так тщательно возводимой мною стены. Все рухнуло под натиском его обжигающих прикосновений, и все, чего мне теперь хотелось — это навсегда остаться в его объятиях, забыв о том, что мир вокруг продолжает существовать вопреки всему.

Одна его рука нетерпеливо скользнула по бедру под футболку и сдвинула в сторону тонкую ткань нижнего белья. Вздрогнув против воли, я замерла, не в силах сопротивляться накатившей панике. Головой понимала, что рядом Кир, который меня не обидит, но тело инстинктивно сжалось. Он тоже застыл и широко распахнул глаза, в которых застыл испуг. 

— Прости, я не должен был. Не сумел сдержаться, — парень приподнял руки в воздухе, словно показывая, что безоружен.

— Нет, все в порядке, — я замотала головой. — Ты не сделал ничего плохого. 

— Конечно, сделал, — он вздохнул и аккуратно спустил меня с колен, посадив рядом собой. — Меньше всего тебе сейчас нужен очередной озабоченный мужик рядом.

Он поднялся и щёлкнул кнопкой чайника. Достал из шкафа две кружки и, покачав головой, заметил: 

— Тебе всё-таки нужно поесть хоть что-то. Когда ты ела в последний раз?

Есть не хотелось, но и спорить тоже. И я согласно кивнула, решив, что уж как-нибудь смогу впихнуть себя несколько ложек. 

— Что хочешь?

— Без разницы.

— У меня в холодильнике целая кастрюля котлет, — поделился он и, поймав мой удивленный взгляд, улыбнулся: — Вчера заходила мама, а она просто уверена, что если не будет приносить мне еду, я умру от голода. Эту женщину невозможно переубедить.

— Отлично, пойдет. Тебе очень с ней повезло. Как и ей с тобой.

— Да, я знаю. Когда-то я принимал ее заботу, как данность, думал, что это нормально. Теперь тошнит от собственной наивности. А самое хреновое, что на самом деле это должно быть нормой: чтобы родители заботились о детях, чтобы отцы не исчезали из семьи, словно их никогда и не существовало, или сбегали при первых трудностях. 

— В жизни вообще полно несправедливости, Кир. И с этим ничего не поделать, остаётся только ценить то, что имеешь.

— Я должен извиниться, Алис, — неожиданно выпалил Кир.

— Извиниться? За что?

— За то, что был слепым идиотом и не мог сложить два плюс два. Спустя годы я размышлял над всем, что тогда происходило, и не понимал, как можно было не догадаться.

— Ты и не обязан был догадываться. Это было мое решение ничего не говорить.

— Но ведь это было так просто — всего лишь допустить мысль, что такое вообще возможно и присмотреться повнимательнее. А я был так ослеплён тобой и своими  мыслями о нашем совместном будущем, что не замечал ничего вокруг. Был настолько поглощён тобой, что даже не замечал, как ты страдаешь. А когда ты уехала, меня словно размазало о реальность. Я с ума сходил, пытаясь осознать, что ты просто бросила все и уехала. Бросила нас. Все пытался найти объяснение, и не находил. Точнее, нашел одно — что ты меня и не любила. И это оказалось охренеть, как больно, Лис. А ведь сумей я разглядеть то, что ты так старательно пыталась спрятать — и мы бы смогли найти решение.

— Или найди я силы быть честной, — тихо добавила я. — Так что я виновата не меньше.

— Но оказалось знать, что ты меня не любишь — это не самое ужасное, Лис, — Кирилл продолжал говорить, словно пытался выплеснуть сейчас все, что копил годами и, кажется, даже не услышал мои слова. — Я бы многое отдал за то, чтобы это оказалось правдой, и ты уехала именно поэтому. Была бы счастлива где-то там и любила другого. Но нет, понять, наконец, истинную причину — это все равно, что вскрыть себе грудную клетку без наркоза. 

— Кир, мне так жаль…

— Чего, глупышка? Ты ни в чем не виновата. — Он забыл уже и про налитый чай, и про котлеты, стоящие на столе. Шагнул ко мне и сгреб в объятия, и я чувствовала, как дрожат его руки. — Когда твои родители уехали, первой моей мыслью было поехать за тобой и привезти обратно. Я думал, как конченый эгоист — мне просто до смерти хотелось увидеть тебя. Но я не стал. Подумал, если ты захочешь, приедешь сама. Но ты все не возвращалась, и я убедил себя, что так будет лучше. Позволить тебе начать все с начала и жить вдали отсюда. Ведь в конечном итоге все, чего я хотел — это чтобы ты была счастлива. Пусть даже такой ценой.