— Тебе вот надо было забор ломать, да? Вы чего так долго? — ноет Лиза, пихая Дэна в плечо. — Привет, Жень!

Женька здоровается, улыбаясь в ответ. Он видел сестру Дэна на фото и один раз — вживую, когда она снова приезжала в город и они вчетвером, вместе с Евой и Дэном, ходили в кино. Лиза оказалась очень милой и смешливой, совсем не настолько серьезной, как брат, с волнистыми русыми волосами и такими же пронзительно-голубыми глазами, как у Дэна.

— Говорю же, нас в грязь засосало, Лизун. Еле выбрались.

— Ага, вижу, — хмыкает появившаяся на крыльце Ева, — прилично засосало.

Женька кидает подруге красноречивый взгляд. Их телепатическое общение вроде бы остается незамеченным, можно отдышаться. «Засосанные» губы постепенно перестают гореть. Но мысли так и пляшут.

Дэн догнал его уже совсем у калитки, напрыгнул сзади, едва не свалив, потом вжал в забор, пока никто не видит, и наспех мазнул губами по щеке. У Женьки сердце до сих пор колотится как бешеное — и не только из-за бега. Слишком много впечатлений за один вечер. Он почти признался Дэну — чуть случайно само собой не вырвалось. А ведь просто хотел рассказать про то, что совсем не разбирается в авто — папа с Женькой в детстве не ездил, не учил его. Оба родителя работали, а старший брат тусовался с рокерами, и Женьке было интересно только с бабулей в ее затейливой квартире, где пахло «Шанель номер пять» и лавандовыми саше из шкафов. Здесь, в доме родителей Дэна, пахнет иначе, но так же уютно. В прохладной прихожей пахнет кожаной обувью, как в бабушкиной нише для парадных сапог, где Женька любил сидеть, играя в прятки. В гостиной, совмещенной с кухней, пахнет выпечкой и чем-то картофельным, а еще свежими огурцами, так что рот мгновенно наполняется слюной.

— Ну здравствуйте, проходите! Я тетя Вера, а это дядя Толя.

— Женя, — кивает он им и жмет руку папе Дэна.

Взгляд у тети Веры такой же, исподлобья, как у сына. Только помягче, с гусиными лапками у глаз. А дядя Толя неожиданно кудрявый. Вот бы посмотреть на Дэна с отросшими волосами.

— С Евочкой мы уже познакомились. Лиз, иди найди там у меня на антресолях халатик новый, который в синенький цветочек. А вы руки мойте и за стол садитесь.

— Нам бы и ноги помыть, мам.

Тетя Вера смотрит на их обувь, ставшую непонятного коричнево-земляного цвета, цокает и качает головой, отвешивая шуточный подзатыльник Дэну, который глуповато улыбается ей в ответ.

— Чудо ты в перьях... Так, значит, целиком мойтесь. Полотенца возьми у себя в спальне. Дай ему свои треники, я давеча их стирала.

— Мы вдвоем помоемся, так быстрее будет, — Дэн подмигивает Женьке, когда они заходят в его комнату, чтобы взять полотенца. — Жрать скорее охота.

Стоит им остаться наедине в душевой, Женька теряется. Ему странно вот так быть с Дэном, пусть и в качестве друга. Только ощущение такое, словно здесь стало невозможно быть ближе, чем друг. «Если ты меня не пошлешь, расскажем им как-нибудь...» — голос Дэна эхом отдается в беспокойных мыслях. Если Женька его не пошлет. С чего бы? Откуда он вообще эту идею в своей бритой голове нашел? Раздеваясь бок о бок в тесной комнатушке, Женька изо всех сил старается не смотреть на него без особого повода, чтобы не фантазировать себе лишнего. Поэтому, пытаясь унять волнение, говорит:

— Классная у тебя мама. Деловая очень, но видно добрая.

— Ага, добрая. Накормит так, что ты потом встать не сможешь. Я пока в армейке был, она, знаешь, как сеструху откормила. Все лето ее потом гонял, растрясал.

— Как меня?

— Почти. Только тебя мы по-другому растрясать будем, — хмыкает Дэн и кивает на кабинку: — Иди вперед.

— Но ты же сказал, вместе помоемся.

— Да я просто на тебя поглазеть хотел.

У Женьки сердце подпрыгивает. Поглазеть? Значит, ему правда нравится, ему не неприятно, и это не просто сексуальное напряжение.

— Я с тобой хочу.

— Ну двигайся тогда. Только глаза такие не делай. Я на них больше не куплюсь.

Женьке смешно: Дэн так говорит каждый раз, поддаваясь просьбам, а потом снова ведется, но для приличия ворчит что-то себе под нос. Залезает к Женьке, задвигает матовые дверцы, и маленькая кабинка наполняется горячим паром, стоит только включить воду. Дэн обещал ничего не делать в доме родителей, но вот он сам берет в ладони Женькино лицо, фыркая от брызг, попадающих в нос и глаза.

— Места тут, конечно, как в лучших домах Парижу, — бубнит Дэн, притираясь к Женьке плотнее.

В кабинке так тесно, что даже прижиматься не надо — это получается само, а двигаться и того сложнее — локти и так задевают стенки. Остается просто стоять под струями и смотреть друг на друга, словно в капсуле. Ждать, пока стечет вся грязь. Женька так долго всматривается в лицо напротив, что не сразу понимает, что на нем появилось третье, новое выражение. Обычно у Дэна их два — веселое и кирпич. Но сейчас складка меж бровей разгладилась, щеки порозовели, а глаза... то ли блестят от влажности внутри душевой, то ли Женьке уже мерещится, что они стали ярче. Он тянется навстречу — надо совсем чуть-чуть, буквально несколько сантиметров, расстояние такое же маленькое и незначительное, как все его страхи, которые наедине с Дэном пропали совсем. Растворились в горячем паре, смылись вместе с пылью.

«Люблю». Хочется хотя бы одними губами сказать это, но воздуха не хватает даже дышать. Дэн тоже молчит. Берет кусок ароматного земляничного мыла и проводит по Женькиной груди. Намыливает густым бело-розовым слоем плечи, шею, руки, заводит руку ему за спину и размазывает пену. Женька замирает, не шевелится, но не знает, куда ему деть руки, поэтому кладет их Дэну на плечи, обхватывает шею и прижимается скользким животом. Дэн, выдыхая чуть приоткрытым ртом, продолжает гладить Женьку по спине, потом по пояснице, сжимает его бедра в ладонях, а затем мыльным пальцем немного проталкивается внутрь.

— Не дразни меня, пожалуйста, — стонет Женька. — Я еле держусь.

— Да я сам щас спущу вообще.

Дэн скользит приоткрытым ртом по Женькиному подбородку, прижимая его к себе за задницу, но не целует взасос, только касается губами губ, и Женька ничего не делает в ответ. Потому что оба знают: они в нанометре от превышения допустимой скорости. Дэн елозит руками по Женькиной заднице, кожа там начинает скрипеть, а сам Женька едва не теряет последнее самообладание. Но тело не обманешь, у обоих стоит, это так стыдно и до невозможности возбуждает, хочется наплевать на приличия и просто взять все в свои руки, но Женька терпит, только прижимается сильнее, немного двигая бедрами, потому что его облапывают уже слишком настойчиво, и через пару минут таких движений наступает быстрый и яркий оргазм, оставляя на прижатых друг к другу животах влажные следы совсем не от воды. Дэн пыхтит ему в рот и наконец проталкивается туда языком, крепко сдавливая в объятиях, а потом замирает на одно короткое мгновение. У Женьки перехватывает дыхание: это было уже слишком, даже интимнее той ночи, когда Дэн вломился к нему через балкон.

— Ах-х ты ж бля-а-ах... — тянет Дэн со стоном на выдохе. — Я мыло банное уронил. Жень, подними, а? Не вижу ни хуя из-за пара.

— Сам поднимай, я еще пену на жопе не смыл!

— Так, Женёк, это что еще за базар? — По заднице прилетает легкий шлепок.

— С кем поведешься, как говорится.

— Фигасе, геи борзые бывают!

— Они разные бывают. По некоторым даже и не скажешь с виду, пока он одновременно с тобой в душе не кончит.

Дэн усмехается и садится на корточки, шаря рукой по душевому поддону. Смотреть на него сверху вниз Женьке физически тяжело — сразу всякое лезет в голову, и колоссальных усилий ему стоит раздвинуть створки, а не булки, чтобы выскользнуть из кабинки. Женька вытирается и натягивает одолженные Дэном темно-синие спортивки с лампасами и серую футболку с лого адидас, стараясь не думать о произошедшем, чтобы не краснеть, глядя в глаза его родителям.

— Я к Еве с Лизой, — кричит Дэну сквозь шум воды.

Дверцы снова разъезжаются, и из пара выглядывает уже привычная морда кирпичом:

— Стоп-э, товарищ танцор, сюда сначала подойди.

— Что?

— Проверка морды, фейсконтроль. Не вижу, где лыба до ушей? — спрашивает Дэн, кивая с таким видом, будто собрался посшибать мелочь на районе. Затем, не дожидаясь ответа, притягивает и целует в шею, щекотно прикусывая за ухом, отчего Женька хмыкает и улыбается. Дэн оглядывает его пацанский прикид и кривит губы в оценивающей ужимке: — Ну все, заебись, четкий.

— Ага, от тебя нахватался.

В зале уже вовсю идет обсуждение танцев: Ева смеется с коньячной рюмочкой в руке, рассказывая что-то дяде Толе, Лиза тоже вполуха ее слушает, а тетя Вера суетится возле притащенного с кухни обеденного стола и ворчит на мужа за то, что отвлекает молодежь всякими вопросами.

— Почему отвлекаете-то? Танцы ведь не только для молодежи. У Женечки в группе по сальсе даже есть одна бабулечка, раза в два вас старше. Любой может заниматься, да, Жень? — говорит Ева и, оценив новый стиль, с прищуром добавляет: — Или сегодня ты у нас Евген?

— Абориген! — громко смеется появившийся следом Дэн. — Местный, короче.

— О! Главный танцор пришел, — всплескивает руками тетя Вера. — Садись уже, давай, шуруй, все остывает.

— Ничего, подогреем, — отвечает ей Дэн и плюхается на соседний стул, косясь на Женьку.

У Женьки уже только от одного Дэновского взгляда подгорают уши. Только что в душе руки распускал, а теперь сидит, улыбается, как ни в чем ни бывало. Хотя Женька сам хорош, не надо было с собой в кабинку тащить. Теперь ни о чем другом, кроме этого момента, думать не получается. Руки Дэна на Женькиных ягодицах, его мокрые угловатые плечи, серьезный и непривычно открытый взгляд, прямо в душу, что задевает какие-то потаенные струны...

— ...и как так получилось, понять не могу. Ты же у меня артистом никогда не был. Чем вы его заманили, Женя? — Голос тети Веры выбрасывает обратно в реальность, как внезапное пробуждение.

— Как чем? Амплитудой, естественно, — отвечает Дэн прежде, чем Женька дожевывает пюре с куриной котлеткой.

От дружественного пинка под столом Дэн только еще шире улыбается. По тонкому льду ведь ходит, ничего смешного тут и близко нет — вдруг случайно лишнее сболтнет?

— Чего ты там выёживаешься, чудо-юдо? Женя, чего он несет? Это танец, что ли?

Дэн вскакивает из-за стола и начинает объяснять матери:

— Короче, смотри, это когда ты жопой вот так вертишь, типа обруч крутишь, а на самом деле дядь Петю в огороде заманиваешь.

— Так, ты давай фигне всякой мать не учи, шутник нашелся, — подает голос отец Дэна.

— Да ты чё, какая фигня, там такая тема бодрая — не только сосед, вся улица прибежит смотреть! Женёк! Покежь им, а? Че умеешь.

— Сын, дай ему поесть, не дергай человека! — машет рукой тетя Вера, но ее заинтересованный взгляд и улыбка говорят Женьке, что пока еды в организме не слишком много, можно и кудрями потрясти, только это поначалу даже немного смущает.

Вроде привык ко вниманию, к толпе незнакомцев с оупен-эйров, вставших кружочком на улице, к выступлениям на юниорских соревнованиях и открытых мастер-классах для новеньких, но в кругу семьи Дэна чувствует себя первоклашкой, которого уговаривают залезть на стульчик и прочитать четверостишие. Выручает, как обычно, Ева:

— А вы знаете, мы с Женечкой, между прочим, даже призовые места занимали на всероссийских и областных турнирах.

— Вот! — кивает Дэн. — А еще он группы ведет, на пианине играет, крестиком вышивает!

— Ой, что, и крестиком даже? — тётя Вера от удивления прикладывает руку к груди, отчего Женьке вдруг становится смешно, и он кивает, а Дэн тут же поддакивает:

— И ноликом!

— Артисты! Ну станцуйте разок, что ли, — просит дядя Толя, подмигивая Еве.

Она тут же включает телепатию во взгляде, адресованном в Женькину сторону, и музыку на телефоне. Женька без вопросов поднимается и подает ей руку, выводя на середину гостиной. Места достаточно, а Ева хорошо знает, какую мелодию выбрать — не стоит шокировать родителей Дэна слишком откровенными прогибами. Даже Лиза отрывается от смартфона и заинтересованно наблюдает за их действиями, но спиной Женька чувствует самый главный взгляд, и это успокаивает. Кажется, что он выступает перед бабулей и ее подружками, словно в далеком детстве. Он благодарно обнимает Еву, чувствуя странный, непривычный уют. Музыка уже выстукивает ритмы, побуждая тело пошевелиться, но Женька все еще стоит на месте, лишь переминаясь с ноги на ногу, настраивая себя и партнершу. Ева, напряженная до этого, тоже расслабляется.

— Все хорошо? — шепчет он ей.

— Просто супер, — отвечает подруга, выдавливая слабую, самую искреннюю улыбку.

— Точно?

— Да точно! Давай уже, соска моя, заставь своего парня положить ногу на ногу.

И все. Женька улыбается Еве и двигается так, будто плывет в музыке, лучшей версией себя — изящным, заботливым и умелым партнером, который успевает не только показать выгодные стороны своей партнерши, но и элегантно выпендриться сам. Ева тоже рисуется, когда Женька отпускает ее, чтобы станцевать соло, в какой-то момент они даже синхронизируются, импровизируя и предугадывая движения друг друга.

— Жених и невеста прямо, — хлопают родители Дэна, когда песня заканчивается.

— Мы не... — осекается Женька, ища взглядом голубые глаза.

Находит и больше ничего сказать не может. Дэн тоже смотрит в ответ без смешинок в уголках губ, серьезный и притихший, делает рукой знакомый жест — потирает шею, значит, сейчас курить пойдет. Как же Женьке хочется станцевать с ним. Обнять, закинуть руку на плечо, провести пальцами по подбородку.

— Не встречаемся, мы же с детства вместе, Женечка мне как брат!

— Тоже хорошо, — соглашается дядя Толя. — Наш вон с детства братика хотел. Думали, мальчик будет, Лёшей назовем, а получилась Лизочка. Ну он ее сразу под крыло взял, везде с собой таскал. Такие кудри красивые у Лизки в детстве были, как у папки, да?

Тетя Вера стреляет хитрым взглядом в сторону Лизы, и та закатывает глаза, погрузившись в переписку в телефоне.

— А у Дениса тоже кудри были?

— У этого-то? — смеется тетя Вера. — Почему были? Они и сейчас есть, если б он машинками своими не увлекался. Говорю ему — зачем состригаешь!

— Да не люблю я, вечно торчит во все стороны.

— Ой, не выдумывай! — машет рукой тетя Вера, косясь теперь уже на Еву. — Он такой красивый у нас, с кудрями-то. На детских фото и любуюсь.

— А можно посмотреть?

Женьке очень хочется поглядеть старые фотоальбомы — ему всегда нравился этот запах кожзама, картона и фотобумаги. А еще искренность людей на старых фото. Лиза вскакивает с дивана, хмыкая в сторону брата:

— Сейчас притащу! Покажу мою самую любимую, где он без трусов и с гусем.

— Лиза, стоп-э! Только не с гусем!

Дэн кидается за сестрой в соседнюю комнату. Гремят шкафы, едва ли стены не трясутся, Лиза с воплями, смеясь, выскакивает обратно и кидает Женьке альбом. Дэн подскакивает следом, с хмурой тучей вместо лица, тянет руки Женьке за спину, пытаясь отобрать добычу.

— Я только посмотрю разок, — говорит Женька, не отводя глаз.

— Не посмотришь.

— Посмотрю.

— Не-а. — Уже нащупывает там пухлую книжку, полную шуршащих пластиком страниц, как бы случайно задевая ладонями Женькину поясницу, отчего дыхание перехватывает.

— Ну Денис.

— Ну Жень.

— Дай ты ему посмотреть, что там такого? — встревает тетя Вера, протискиваясь мимо со стопкой опустевших тарелок.

Ева подсаживается к Лизе на диван, показывая что-то в своем телефоне и отпуская подколку, что столкнулись лбами овен с козерогом и «это надолго».

— Ты чего, гусей не видел?

— Я на тебя хочу посмотреть. Один раз, ну пожалуйста! Все, что хочешь, потом проси...

Сколько минут или секунд проходит в этой немой борьбе взглядов за такой глупый, но важный трофей, — неизвестно. Женьке во что бы то ни стало надо увидеть этого гуся. И Дэна с волосами на голове.

— Лады, — сдается Дэн и отпускает Женькины руки, а так хотелось подурачиться подольше, невзначай обнимаясь. — Только не застебай меня потом.

— Жаль, я думал, ты не против немного постебаться.

Щеки и уши Дэна тут же вспыхивают, он наклоняется к Женьке, кладет ладонь ему на затылок и бубнит, едва касаясь губами виска:

— Слышь, танцор. Так-то я с виду не дерзкий, но лучше не буди во мне зверя.

— Я гусей не боюсь, — улыбается Женька, игнорируя тянущее чувство полета в груди, и открывает альбом.