Возвращение в обитель Берит с трофеем принесло много неожиданностей, одной из которых стало то, что Высшая богиня встретила их как полагается: не угрозами и едкими насмешками, а удовлетворённой улыбкой.

– Я созвала Вепара и Загана, – с ходу произнесла она, узнав об успехе их задания, и, развернувшись, махнула ладонью, призывая гостей следовать за ней. – Они дожидаются в моём дворце. И давайте поспешим: не хочу привечать Загана в своём дворце дольше положенного.

– Уверен, что он тоже не хочет находиться в её дворце дольше положенного, – с усмешкой прошептал Рэйден, но Берит, услышав его слова, резко повернула голову и осадила таким свирепым взглядом, от которого бывший даймон вынуждено смолк.

– Отчего вы так не любите Мастера Валюты? – с искренним любопытством поинтересовалась Джоанна и поравнялась с богиней. – Неужели он совершил что-то такое, что подпитывает вашу злость по сей день?

И хотя вопрос казался несколько личным, Берит он нисколько не смутил. Она взмахнула длинной огненной шевелюрой и довольно улыбнулась, услышав, как идущий позади неё Рэйден шипит и плюётся от того, что её волосы хлестанули его по лицу.

– Заган не такой плохой небожитель, как может показаться из моих уст, – развела руками Берит. – Я не питаю к нему злости или ненависти, однако нам всегда было сложно ужиться характерами. Понимаете, он видит жизнь в свободе, я – в правилах. Мы всегда существовали по разные стороны, однако ж и у нас был момент, когда разногласия перестали иметь значения, но тот миг был краток и далек в потоке времени.

– Вы?..

– Цыц, Данталион! Твоего мнения мне только не хватало! – буркнула Берит и, развернувшись, щёлкнула того по носу. – Мало кто в небесных чертогах мог устоять перед Заганом, но вы, впрочем, и сами наверняка наслышаны. В своё время даже Велиаль рассматривала его в качестве отца для ребёнка, которого так желала, но то было ещё до момента, когда она повстречала Нафула. Впрочем, чувства Загана хоть и подобны ветру, однако ж тот ветер всегда дул лишь в одну сторону. И, увы, никак не в нашу.

– Даже Велиаль?! – Рэйден поражённо обтёр лицо руками. – Есть хоть кто-то, с кем Заган не изволил переспать?

– Хватит одной руки, чтобы посчитать, – хохотнула Берит, с удовольствие взирая на то, как зеленеет его лицо. – И оттого кажется странным то, что ты, унаследовав его нрав, смог обуздать похоть, уступив её место верности.

– Не могу разобрать: это была похвала или упрёк? – нахмурился Кассерген.

– Зависит от того, что тебе больше нравится, – и решив, что с душевными разговорами следует заканчивать, Высшая богиня распахнула двери дворца и повела гостей по коридору прямиком до своего кабинета.

Эхо в коридорах разносило не только их шаги, но и далёкие голоса тех, кто беседовал за дверьми кабинета. Казалось, будто кто-то успокаивал кого-то, однако разобрать слова утешения не представлялось возможным, как и слов того, кем руководили эмоции.

Впрочем, всё стало ясно, когда Берит распахнула двери. Оба находящихся внутри Высших бога одновременно повернули головы, и если Вепар лишь выпрямился, убрав ладонь с плеча Мастера Валюты, то Заган взволнованно вскочил с дивана и, как успел заметить Леон, нервно подтянул манжету перчатки к краю рукава.

– Данталион... – это оказалось единственным, что сумело сорваться с губ Мастера Валюты при виде живого сына.

Его рука на долю секунды взметнулась вверх и вновь опустилась. Он порывался обнять сына, и всё же терзался неуверенностью того, что тот позволит ему, и оттого сильнее сжимал подрагивающую линию губ.

Но Рэйден сам сделал первый шаг, а следом за ним и второй, и Заган неуверенно пошёл ему навстречу. Высший бог знал: то, что он видит, – правда, и всё же сомневался в реальности происходящего. Он всматривался в лицо сына, и золото в его глазах медленно начинало плавиться под натиском эмоции. Ладонь легла на предплечье Рэйдена и, скользя вверх, замерла на плече, пока вторая осторожно, словно опасаясь, прикоснулась к щеке. Ему было также тяжело поверить в случившееся, как и в то, что годом ранее тот умер. Он более не мог верить своим глазам, однако верил теплу, исходящему от его кожи, и биению сердца.

Сам же Рэйден застыл под его пристальным взглядом. Он никогда не проявлял сыновьей нежности в отношении Загана, как и тот не являл ему столь откровенной трепетной заботы, однако сейчас он смог разглядеть всю искренность чувств в его влажных от слёз глазах. И в этот момент что-то в нём всё же надломилось. Он крепко сжал губы, надеясь скрыть их дрожание, и опустил взгляд, однако осознав, что прятаться бесполезно, порывисто прижался к его груди, тихо произнеся:

– Отец...

Одно слово... Одно слово значило для Загана больше всего на свете. В этот момент он забыл, что является Высшим богом, забыл, что за их семейным воссоединением наблюдают другие, в том числе и те, перед кем он не должен позволять себе выглядеть слабым. Не было проронено ни единой слезы, но это был единственный раз за всю их долгую жизнь, когда и отец, и сын осознали, как дорого то единственное, что их объединяло; то, что один желал подарить, но опасался быть отвергнутым, и то, что второй боялся принять, чтобы не быть вновь обманутым.

Никто не стал тревожить их. Все присутствующие понимали, как важен сей миг для них, и оттого держались в отдалении, удерживая на губах тёплые улыбки. И даже те, кто презирал их обоих. Леон мельком заметил, как Берит с ухмылкой отвернула голову, с пониманием относясь к чувствительности Мастера Валюты и не желая стыдить его своим вниманием, а Савана хмыкнула, однако в глазах белой львицы отчётливо читалось: «Оказывается даже волк не обделён сердцем».

Внезапно Леон ощутил хватку на своём плече, и его порывисто утянули в сторону. Он не сразу сообразил, что происходит, лишь испуганно ойкнул, когда ощутил крепкие руки, сомкнувшиеся вокруг него кольцом.

– Ты вернул мне сына. Я в долгу перед тобой, Леон Самаэлис.

– Я не приму его. Вы и сами это знаете, – нервно улыбнулся Леон и вежливо отстранился, похлопав Мастера Валюты по плечу. – И скажу честно, я сделал это отнюдь не из благородных побуждений, а лишь из-за своего эгоизма.

– Эгоизма? – удивился Заган и, сообразив, что же на самом деле имел в виду Леон, ухмыльнулся, закусив нижнюю губу: – Что ж, раз так ныне именуют это чувство, то, пожалуй, пусть так и будет.

– С каких пор ты носишь перчатки? – Этот вопрос заставил Загана и Леона замереть в напряжённой позе.

Из присутствующих только они, Берит и Вепар знали о том, что сотворил Заган после смерти сына, и все намеревались сокрыть эту тайну, дабы Рэйден никогда не прознал о ней. Однако тот оказался внимателен к деталям и сразу подметил нетипичный аксессуар.

– Что с твоими руками? – с нажимом повторил Рэйден и бесцеремонно схватил Высшего бога за руку, сдвигая рукав, однако стоило ему заметить чёрные ветви на его коже, как он мгновенно одёрнул руку, поражённо хватая губами воздух.

– Это не столь важно, – изобразил равнодушие Заган и поправил рукав, скрывая оголённый участок кожи.

– Не важно?! Не держи меня за дурака! У тебя метка прокажённого на руках!

– Я сказал, что это не важно!

Леон вздрогнул от разящего голоса Мастера Валюты и поспешил отойти, дабы не оказаться между двух палящих огней, вот только Заган сразу же пожалел о том, что позволил эмоциям обнажиться. Его плечи опустились с тяжёлым вздохом, прежде чем он спокойно изрёк:

– Данталион, позже... Я расскажу тебе всё, но не сейчас...

– Верно. Не стоит терять время на семейные дрязги, – вмешалась Властитель Соглашений. – Раз уж память Дардариэль у нас, то отчего бы нам не узнать, что в ней скрыто?

– В таком случае, следует призвать Самигину. – Леон опустил взгляд на исписанную мелкими ожогами ладонь и скрыл их в крепко сжатом кулаке. – По её воле мы здесь.

– Приятно знать, что ты чтишь условия нашего договора...

Леон и все присутствующие резко развернулись на хихикающий женский голос. Ничего во дворце не выдавало присутствия богини смерти. Она умело скрывалась в любой тени, прятала свою удушающую ауру за ароматом пыли и растений, которыми был пропитан кабинет Берит, и скрытно наблюдала за происходящим. Кто знает, может, она преследовала их всё путешествие, желая насладиться новым спектаклем среди живых. Однако теперь ей не было нужды прятаться. Её призвали, и она явила себя из пустоты, выплывая дымным силуэтом на свет.

И несмотря на то, что воздух не сковывал привычный при её появлении холод, все разом вздрогнули и испуганно отступили, позволяя тени Самигины подойти к Леону. Даже Высшие боги в её присутствии стали напоминать провинившихся детей, а Берит так и вовсе сжалась, опасаясь, что та по-прежнему хранит в себе обиду за её проступок.

– Не терзайся мыслями, Берит. – Два красных насмешливых уголька уставились на Властителя Соглашений, и в дымном лике проявился полумесяц надменной улыбки. – Годы многое изменили между нами. Прегрешение твоё давно было уплачено, и потому я не держу более обиды на тебя. Отныне думы мои занимает лишь одна богиня, что заплатит цену куда дороже, чем та, которую когда-то заплатила ты.

– Вы милостивы, госпожа, – склонила голову Берит, с трудом пересиливая собственное непокорство.

– Я знаю, – довольно хихикнула Самигина, передёрнув плечами. – И раз уж я пришла, то, стало быть, нам следует начать. У меня не так много времени, чтобы тратить его на бессмысленные разговоры.

– Разговоры здесь затеваешь ты, госпожа. Если изволишь меньше говорить, то можем и начать, – хмыкнул Леон и заметил, как все присутствующие воззрились на него ошалевшими взглядами. Не каждый осмеливался дерзить Первородной богине.

– Ах, всё такой же забавный! – расхохоталась она, прижав ладонь к груди, туда, где среди чёрного дыма должно было находиться сердце, и, внезапно возникнув за его спиной, ткнула холодным пальцем в его щёку.

Но Леон предпочёл проигнорировать её очередную насмешку и протянул руку Джоанне, молча прося передать ему память Дардариэль.

– Не торопись, – внезапно остановила его Самигина. – Я желаю, чтобы все узнали сию правду.

– И что ты предлагаешь, госпожа?

– Я знаю, что мой дар ещё не излечил тебя, как знаю и то, что дар Гастиона способен не только зрить, но и являть истину, так пусть он дарует и нам сию способностью. Не ты, а Гастион – ключ к сей правде. Он – корень дара, в то время как ты лишь его ветвь. Так пусть именно он обратится к памяти, а ты станешь звеном, что свяжет его со всеми нами.

Леон с сомнением дёрнул бровью и перевёл взгляд на Гастиона, который с таким же отчётливо выраженным непониманием взирал на Самигину. Его губы то раскрывались, то смыкались, пока он пытался собраться с мыслями.

– Это невозможно, госпожа, – воспротивился Леон и сложил руки на груди. – Давая власть над своим телом Гастиону, я приближаю собственную гибель. Я уже проходил через это и едва не умер.

– Однако это не остановило тебя, когда ты отдал ему власть над своим телом в моих владениях, желая достучаться до души Данталиона. Ты рискнул тогда, так неужели остановишься сейчас, когда конец столь близок?

– Да, если конец, о котором бы говоришь, госпожа, мой. Одно дело, когда память божества принимает его ипостась, и совсем другое, когда помимо прочего приходится являть её всем остальным. Моё тело неспособно выдержать такое количество энергии и контролировать её, покуда я буду внутри воспоминания, и я не собираюсь рисковать собой только ради того, чтобы ты увидела память Дардариэль, однако... – Леон опустил взгляд в пол и потёр подбородок. – Что если есть иной способ?

Самигина расплылась в любопытной улыбке:

– Продолжай...

– Печать Мавирель препятствует доступу к моему разуму, однако если я её разрушу, ты, госпожа, сможешь проникнуть в мою голову и явить всем то, что буду видеть я. – И подтверждая свои намерения, Леон воззвал к печати, заискрившейся ярким красным рисунком между его бровей. – Я стану живым проводником.

Охваченные небесными рунами пальцы коснулись печати, стирая созданные ими символ пламени.

– Ах, как же занятно! – Самигина с детским восторгом захлопала в ладоши, и в миг её дымное очертание лица приобрело угрожающую хитрость: – Что ж... Да наступит тьма...

Живые побеги тьмы, подобно зловещим потокам, хлынули от её тела по полу и стенам, погружая комнату в сплошную чёрную пелену. Пропали очертания мебели и растений; остались лишь люди, со страхом взирающие на охвативший их кокон. Никто не знал, что ожидать от Самигины, как не знали и то, взаправду ли та находится на их стороне, однако им оставалось лишь слепо доверится Первородной богине, уповая на то, что та, как и они, желает раскрыть секрет Верховной Амаймон.

– Самигинина тьма...

– О да, это она, – протянула Самигина, выплывая из мрака за спиной у Викери, и похлопала странника по плечам. – Наконец-то вы используйте это выражение по существу.

Поджав губы, Викери смахнул руки Первородной богини со своих плеч и отвернулся.

– Леон, ты уверен? – поёжилась Джоанна и проследила взглядом за мелькающими красными угольками Самигины, чьё тело практически слилось с окружающим их пространством. Она не доверяла богине смерти и продолжала следить за каждым её действием, опасаясь, что в мыслях той залегло что-то недоброе.

Но Леон не посчитал нужным ответить. Он уже дал согласие на условия Самигины и не имел права отступить от своих слов, потому молча взял из рук Джоанны память Дардариэль.

– Приступим.

Поверхность камня пронзила его пальцы холодом и ощутимой мощной энергией, отчего сила собственных небесных рун показалась ему обжигающим пламенем. Леон задержал дыхание, ощущая, как древняя магия пробуждается в его руках. Словно в ответ на его прикосновение, камень засиял таинственным переливом.

Довольно хихикая, Самигина возникла перед ним. Её тьма проскользила по его рукам и ногам, обвязывая тело прочными жгутами, и накрыла цепкими дымными пальцами память Дардариэль, крепко удерживая ту в руках странника. Леон с холодной решимостью смотрел на то, как та улыбается, предвкушая приближающуюся победу над той, что отняла её покой, но не разделял её радости. Он знал, с чем ему предстоит столкнуться после того, как вырвется из воспоминания. Пусть это и была память другого божества, но в ней было заточено прошлое его ипостаси, а потому всё несомненно будет также, как и во все разы до этого: нестерпимая боль, от которой он будет думать, что умирает.

Выровняв дыхание несколькими глубокими вдохами, Леон оглядел всех присутствующих, с затаённым дыханием наблюдающих за ним и Самигиной, и уцепился взглядом за Рэйдена. Тот явно нервничал. В залёгшей в глазу тревоге Леон разобрал память о той ночи на Инмин ан Веле. Кассерген боялся, что всё будет также и даже то, что на этот раз Леон самолично принял данное решение нисколько его не успокаивало. Однако он не мог ничего с этим поделать.

Ситуация не имела другого выхода. Леону нужно было отыскать недостающий кусочек из памяти Гастиона, а для это придётся пройти через адскую боль. Едва слышным эхом он услышал, как сферон спросил его о том, готов ли он, но Леон не знал, что ответить. Готов ли? И возможно ли быть готовым к подобному?

Чары небесных рун встрепенулись, расползаясь изумрудным узором по коже, а в хмурых от решимости глазах засияло яркое свечение. В этот момент Леон как никогда ощутил единство своей души с душой Гастиона. Заточённая в руках Самаэлиса память являлась частью жизни их обоих: тем, из-за чего один погиб, а второй появился на свет. И с осознанием этого их твёрдый приказ слился в унисон:

«Яви истину!»

Слова наполнили разум, икамень ответил на приказ мощным всплеском энергии, пробуждая окутавшую богов исмертных тьму от спокойного безмолвия. Чёрный туман взвился, изгибаясь впричудливых формах, и вокруг них возникли очертания величественных колонн ивысоких сводов зала. Они оказались среди множества дымных лиц, с ужасомвзирающих на одного человека, стоящего на коленях у подножья лестницы, на вершинекоторой возвышались пять небожителей, среди коих лишь одна уподобилась судье.Это была Велиаль.