– Леон! – заголосила Джоанна и стукнула пару раз по двери ванной комнаты. – Я ухожу! Нужно закончить кое-какие дела в мастерской Дэви до нашего отбытия!

Леон лениво приоткрыл глаза, уставившись на закрытую дверь.

С момента обсуждения плана прошла без малого неделя, каждый день которой ребята посвящали подготовке к путешествию. Это утомляло. Пустыня – местность непредсказуемая и опасная. В неё нельзя было войти с пустыми руками, иначе велик шанс, что она не отпустит путников из своих владений. И пока Джоанна занималась провизией, выслушивая ворчливые наставления Гремори и Астарот, которые выводили её из себя, а Викери и Николь воплощали в жизнь очередную ложь, что поможет им исчезнуть без подозрений, Леон день и ночь копошился в книгах и картах, стараясь запомнить любую информацию, что может пригодиться в пути. Порой он засыпал за столом, положив голову на бумаги, иногда на подоконнике с книгой на коленях. Без дела ему становилось не по себе.

И единственным, кто был абсолютно ничем не занят, оставался Рэйден. Ему строго-настрого запретили покидать Кронхилл. Джоанна даже на время прекратила звать в поместье своего помощника Дэви и стала временно работать в его мастерской, дабы тот случайно не заметил её погибшего брата, лениво шныряющего по коридорам от безделья. Случись такое, точно сляжет с сердцем!

Правда, Леон видел и обратную сторону монеты: бессфера просто устала от постоянного скучающего нытья брата, поэтому оставила великовозрастного ребёнка на его попечение и стремительно упорхнула и, как показалась юноше, подозрительно хихикала при этом. Несложно было догадаться о причине.

Усилием вытащив своё расслабленное тело из горячей воды, Леон наспех обтёрся и натянул чистые вещи. Что-то подсказывало, что если он не явится в комнату Кассергена, то новоиспечённый смертный явится сам. А ведь Леон намеренно закрылся в своей спальне, чтобы побыть наедине. Не то чтобы он не хотел тереться бок о бок с Рэйденом в их уже общей спальне, просто тот чересчур часто отвлекал его от работы. Самаэлиса это не устраивало. Делу он отдавался полностью, с глубокой вовлеченностью, и трогающие его за все части тела горячие руки никак не помогали сосредоточится на важном.

Но как оказалось, опасения были напрасны. Войдя в синюю комнату, дверь в которую оказалась не заперта, странник застал Рэйдена сидящим за столом. Перед ним стояло зеркало, а рядом таз со вздымающейся паром водой и лежало полотенце, на котором в лучах солнца сверкало острое лезвие – шаветка для бритья.

Рэйден не заметил чужого присутствия, а может, сделал вид, что не заметил, однако Леон опёрся на стену, продолжая молча наблюдать за ним.

Внешность бывшего даймона обрела смертные изъяны: на лице стала пробиваться щетина, походившая на колючие белые снежинки, что так и не растаяли от жара кожи. Это навевало странные ощущения. Должно быть, с непривычки.

Обтерев лицо тёплым смоченным в воде полотенцем, Рэйден взял со столешницы мыльную палочку и натёр нижнюю часть лица, после чего кисточкой взбил до густой пены. Принадлежности, что он использовал, Леон узнал сразу. Да и где их было взять человеку, что сотни лет обходился без бритья, как не одолжить на его полке в ванной комнате?

Сосредоточившись на отражении, Рэйден стал аккуратно водить шаветкой по подбородку. Леон тяжело сглотнул. Он и подумать не мог, что привычное для каждого мужчины действие может выглядеть столь сексуально. А может, всё дело в том, как искусно тот обращался с лезвием. Кисть двигалась легко, уверенно уводя бритву за собой и оставляя после себя ровные лишённые пены полосы гладкой кожи. Так и не скажешь, что он впервые взял её в руки после стольких лет. Однако стоило об этом подумать, как раздалось шипение. Рэйден отнял лезвие от щеки, и на коже из тонкого пореза выступили алые капли.

– Тьма! Должно быть, разучился это делать. Последний раз держал бритву ещё во времена войны с диким народом. – Он с горечью усмехнулся, стёр пальцем каплю и повернул голову, смотря на притаившегося у стены Леона. – Будучи даймоном, приходилось лишь делать вид, что я человек. Достаточно пожелать, и я снова красив и ухожен.

– Заметил, значит?

– Тебя разве что глухой не заметит, – развёл руками Рэйден. – К тому же твой приход был весьма ожидаем.

Леон подошёл и оперся на стол, глядя на Кассергена сверху вниз.

– Неужели?

– Ты пришёл только потому что ушла Джоанна, – обижено проворчал Рэйден. – Вы, как няньки, возитесь со мной по очереди. Разве что из бутылочки не поите и соску не даёте.

– А если не станем, ты наверняка сбежишь и встрянешь в передрягу, – пожал плечами Леон. Он забрал из рук Рэйдена бритву и, удобно устроившись у него на коленях, стал с деликатной аккуратностью сбривать остатки щетины.

Не зная, куда деть освободившиеся руки, Рэйден устроил их на бёдрах Леона и погладил натянувшуюся ткань брюк, спускаясь по швам всё ниже к складкам под коленями. Леон напряжённо сжался – по телу пронеслась волна мурашек. Пришлось покрепче перехватить в кулаке деревянную рукоятку шаветки, чтобы ненароком не оставить ещё один порез на прекрасном лице.

– Прекрати, – предупреждающе протянул Самаэлис и нахмурил брови, пытаясь остановить то ли его, то ли себя от получения удовольствия. – Щекотно.

И Рэйден послушно сдался, однако руки не убрал: вернул их на прежнее место у основания бёдер. По крайней мере теперь он не отвлекал странника, и тот мог сосредоточенно закончить свою работу цирюльника.

– Жалеешь, что потерял силу даймона? – внезапно поинтересовался Леон и, приподняв подбородок Кассергена, провел лезвием по изгибу шеи.

– Ты задаёшь странные вопросы, прижимая бритву к моему горлу, – хмыкнул Рэйден и, дождавшись, когда Леон отнимет заточенный край от кожи, ответил: – Я уже говорил тебе когда-то: если твоя любовь будет последним моим мигом, я готов умирать каждый день. С того момента мой ответ не изменился, Леон. Мне никогда не нужна была сила даймона. Я бы расплатился ей сотню раз, если бы это означало, что я останусь с тобой.

Леон хлопнул глазами и тут же опустил взгляд. На щеках расползлась веероподобная подрагивающая тень от густых ресниц. Он отчётливо помнил день, когда Рэйден сказал эти слова. Тогда он принял их за издёвку, свёл к одной из многочисленных глупостей, что тот произносил, но сейчас эта глупость казалась ему едва ли не самой важной из когда-либо услышанных, и оттого сердце начинало биться быстрее. Ему всегда было нелегко принимать подобные откровения, и сейчас он всеми силами пытался подавить желание спрятаться в панцирь. «В этом нет нужды», – продолжал уверять себя Леон, но смущение лишь сильнее приливало к лицу, проявляя жаркий румянец.

– Ты безумец, – робко пролепетал он.

Пробежавшись беглым взглядом по проделанной работе и убедившись, что она выполнена хорошо, Леон поднялся и, развернувшись к Кассергену спиной, начал тщательно отмывать лезвие от пены в тазу с уже остывшей водой.

Рэйден не мог не заметить его дёрганные движения. Слышать мысли он больше не мог, но прекрасно читал язык тела. А тело Леона лгать не умело. К тому же удачно повёрнутое зеркало отображало профиль странника и то, как он пытается удавить в себе желание, терзая зубами нижнюю губу. Стащив со стола влажное полотенце, Кассерген обтёр лицо от остатков пены и подошёл вплотную к юноше.

– Снова пытаешься спрятаться?

Пальцы Рэйдена проскользили по изгибу талии и заползли меж ряда пуговиц, поглаживая скрытый тканью живот, а подбородок, влажный и холодный после бритья, пахнущий свежестью мыла, уткнулся в плечо.

– Опасно подходить так к человеку, у которого в руках лезвие, – нравоучительно заметил Самаэлис, с огромным усилием заглушая внутренний стон, и продолжил отмывать бритву. Не то чтобы он не хотел ответить на ласку, скорее был заинтригован тем, как далеко она зайдёт, если продолжит игнорировать.

Но Рэйден усмехнулся, опаляя горячим дыханием его шею:

– И что же? Прирежешь меня? – игриво поинтересовался он и поцеловал манящий изгиб. – Если так, то я позволю тебе это сделать.

– И снова вытаскивать тебя из багровых полей? Нет уж, увольте! – хмыкнул Самаэлис и, не сдержавшись, рассмеялся над собственным возмущённым тоном: – Если мой анхеле снова окажется там, я не стану спасать. Я отправлюсь следом.

Рэйден замер от услышанного, словно не мог поверить в слова, выпорхнувшие изо рта Леона.

– Повтори... – с глубинным рычанием попросил он. В голосе почувствовалось нетерпение.

Со вздохом Леон отложил бритву на стол и повернулся.

– Мой анхеле... – выполнил просьбу странник и придвинулся вплотную. Он положил руки на плечи юноши и приподнял подбородок, оставляя между их губами соблазнительную пропасть, пересечь которую хотелось в один стремительный прыжок. – Моя вечность...

Рэйден, казалось, забыл, как дышать. Он запечатал вдохом воздух в лёгких и, внезапно отступив, спрятал лицо в ладонях. Возможно, в том была особенность белой кожи, но от смущения она запылала алым, ярко контрастируя с пепельными прядями волос. Видя, как горят уши и шея, как во взволнованном дрожании отражается неприкрытая борьба между животным инстинктом и человеческим здравомыслием, Леон продолжил терпеливо выжидать. Знал, что здравомыслие проиграет. И в момент, когда Рэйден отнял руки от лица, он понял, что оказался прав. В полыхающем ледяном взгляде не было ни следа осмысленности, только всепоглощающая похоть.

Язык настойчиво ворвался в рот, безудержно тараня и запечатывая дыхание, и под его напором Леону пришлось отступить. Край столешницы впился в бедро. Он попытался удержаться, найти рукой опору, но вместо этого случайно надавил на ободок таза, и тот ударился бортиком о столешницу, обливая обоих водой, после чего упал на паркет, дребезжаще крутясь на досках. Но звук падения оказался ими не замечен, как и промокшие прилипающие к телу брюки. Размашистым движением Рэйден смёл на пол всё, что находилось на столе. Зеркало в ветвистой оправе разлилось по паркету лужей из мелких осколков.

– Это было зеркало Джоанны...

– Тьма с ним! Купит новое, – заверил Рэйден и снова вгрызся в губы Леона, терзая их ещё яростнее, чем до этого делал сам странник.

Нашарив край рубашки, Рэйден порывисто дёрнул – нитки лопнули, пуговицы разлетелись колкой дробью, обнажая торс странника. Леон жалел, что не может сделать так же. Единственной застёжкой на рубашке Рэйдена была цепочка на воротнике-стойке, но он сжал её и потянул на себя, пока Кассерген не повалился на него, придавливая весом тела. Упирающаяся в спину столешница напомнила о ночи на корабле. Должно быть, у него всё же имелось мазохистское пристрастие уступать страсти там, где это оказывалось неудобно. Только на этот раз он знал, что им не помешают, а сами на попятную они не пойдут.

Остановив напористую пытку над языком Леона, губы Рэйдена проскребли дорожку по подбородку и приникли к вытянутой в сладострастном напряжении шее, целуя тонкий шёлк кожи под челюстью, спустились ниже, прикусывая раскрасневшееся жаром хрупкое наливное яблоко, и оставили мокрый след на ложбинке ключиц, прежде чем пометить лёгким следом изящный изгиб кости.

Леон уже не пытался сдерживаться. Это казалось бессмысленным. Его спина прогнулась, подставляя обнажённую грудь под ласки Кассергена, лопатки потёрлись о гладкую столешницу. Его пробила мощная дрожь, когда горячий язык обвёл ареолу соска, а зубы легонько потянули за мягкую бусинку. Стон откинул его назад, вдавливая затылок в дерево. Ноги, что уже не чувствовали под собой пола, перестали напрочь ощущать что-либо, кроме трущейся между ними фигуры.

Растеряв рассудок в ласке, Леон сквозь пелену почувствовал, как ладонь, давившая всё это время ему на грудь, медленно спустилась на пресс, проходя лабиринт из рельефа мышц, и легла на скрытый слоями ткани мягкий член. Пальцы сжали его, а вместе с этим выдавили и последние капли самообладания из Леона. Он дёрнул бёдрами, упирая плоть сильнее в ладонь Кассергена. Чувство было странным, смущало, что кто-то так бесстыдно мог прикасаться к нему там, где он сам не смел это делать без нужды, но в то же время молния пробивала всякий раз, когда рука перемещалась по всей длине, обласкивая через ткань каждый дюйм чувствительной плоти и обостряя эмоции до ярких вспышек.

– Ты никогда не прикасался к себе там? – догадался Рэйден и смерил странника жадным прищуром.

– Нет, – на выдохе ответил странник, изгибаясь под новой волной обуявшего наслаждения, когда его анхеле надавил на головку члена, выводя круги вокруг устья. – Я воспитан в нормах поведения, что не одобряют занятие рукоблудием. У нас пристрастие к подобному называют болезнью, – и не успев сжать губы, протяжно и громко застонал, когда кровь, разгорячённая настолько, что жгла изнутри, прилила к низу. – Ах!

Удовлетворённый реакцией и честным ответом, Кассерген навис над ним. Поцелуй обжёг щёку, а следом укус ранил мочку.

– Тогда меня можно назвать больным... – прошептал он и скользнул кончиком языка по завитку уха. – Потому что я каждую ночь делал это, представляя тебя. И знаешь, обычно я не так тороплив в удовольствиях, но стоило мне представить, как твои губы сжимаются вокруг моего члена, как я сразу изливался. Настолько сильно я желал тебя...

Под кожей Леона вскипела кровь. Слова Рэйдена были так непристойны, что следовало бы их пресечь, но те, противясь здравой мысли, наоборот подогрели в нём возбуждение.

Самаэлис усмехнулся:

– Бесстыдник, – и повернув голову, стал измываться так же, как тот поступал с ним. Он прижался губами к его уху и обвёл языком гвоздик серьги, задевая тонкую серебряную цепочку. – Говоришь, что желал, но отчего-то медлишь, когда желаемое перед тобой.

– Твои метания от святой невинности до опытного развратника меня убивают.

Леон не успел ответить: Рэйден схватил его за бёдра и талию и закинул на себя. Странник вскрикнул – перемещение на кровать оказалось слишком внезапным. Рэйден бросил его на синие простыни и, смерив давящим взглядом, велящим оставаться на месте, прошёл к двери. Защёлка скрипнула, отрезая всякую связь с миром. Их мир отныне был заточён в одной маленькой комнате, которую они не намеревались покидать до рассвета.

Смерив взглядом ёрзающего от нетерпения странника, Рэйден возвратился к кровати. Он медленно расстегнул цепочку на воротнике, вытащил пуговицы из петель на рукавах и одним движением стянул с себя рубашку через голову. Леон сглотнул вставший поперёк горло густой комок слюны. Неважно, был он смертным или божеством, Рэйден оставался до безумия красивым, не поддающимся осознанию всей степени прекрасного. И Леон никак не мог свыкнуться, что столь великолепный человек принадлежал ему.

Вдавив руки в перину, Кассерген угрожающе навис над ним. Пальцы аккуратно стянули с плеч странника рубашку, освободили от рукавов и одним взмахом отправили хлопковый комок в другой конец комнаты. Властное надавливание на грудь заставило Леона лечь. При всей своей непокорности сейчас он не желал сопротивляться и просто смотрел, пытаясь предугадать следующее действие. Рэйден стащил с него ботинки, расстегнул брюки и рывком стянул вместе с бельём. Леон поморщился – холодок сковал обнажённые бёдра, а стыд заставил свести ноги вместе, но бывший даймон сразу пресёк попытку и развёл их обратно. Самаэлис покраснел ещё сильнее. Кассерген проявлял чересчур настойчивое внимание к его паху: разглядывал, но не касался, от чего Леону стало неуютно. Он потянулся к застёжке на брюках юноши, но тот остановил, аккуратно сдавив пальцы.

– Нечестно! – возмутился Леон и поджал губы. – Почему я один сижу в таком виде?

– Рано, – коротко ответил Рэйден и опустился на колени.

Правильная мысль добрела до Леона слишком поздно, потому как сразу же за ней по конечностям прошла лёгкая дрожь. Рэйден обхватил подрагивающий член рукой и направил к губам. Язык проскользил от корня до головки, обрисовывая кончиком выступающий рисунок вен, и накрыл горячим куполом.

Короткий испуг на мгновение пересилил возбуждение, и Леон ткнул ладонью ему в лоб в попытке отпихнуть.

– Зачем ты берёшь его в рот?! – завопил он и закрыл руками покрытое алой вуалью лицо. – Боги!

– Я здесь, – шутливо отозвался Рэйден и потёрся щекой о напряжённую плоть.

Подняв глаза на странника, он вернулся к задуманному, и яркое ощущение напрочь сломило Леона. Он откинул голову назад и сдавленно застонал. Ноги затряслись и нервно дёрнулись вверх, царапая кончиками пальцев холодный паркет. Погладив внешнюю сторону бедра от ягодицы до колена, Рэйден вжал пальцы в кожу и закинул его ноги к себе на плечи. Леон испуганно ахнул и откинулся назад. Рука инстинктивно попыталась найти за что ухватиться, но Рэйден поймал его запястье и положил себе на голову, зарывая пальцы в длинное серебро волос. Леон тут же сжал их. Казалось, только хватаясь за них, он мог удержать себя от падения, ведь уже не ощущал под собой ни перины, ни пола, словно застрял между небом и землёй, не имея возможности ни опуститься, ни взлететь.

Освободив плоть от тугого кольца губ, Рэйден ненадолго переключил внимание на давящие ему на плечи бёдра. В его взгляде разгорелось пугающее голубое пламя. Он приник губами к внутренней части бедра и сразу выпустил зубы, оставляя кольцо следов. Леон вскрикнул, но голос внезапно утонул в хрипоте, когда отметины коснулся влажный язык. Контраст нежности и грубости растаптывал. Леон не знал, что ему нравилось больше, а может, ему нравилось всё сразу. Он даже подумать не мог, что рот человека способен на такое искусство.

Медленная пытка из вереницы поцелуев снова добралась до паха, обостряя метающиеся внутри юноши импульсы, и Леон настойчиво потянул Рэйдена за волосы, прося о большем. Эта игра начинала утомлять, он хотел уже отпустить накопленное напряжение.

Ощущая нетерпение в хватке, Рэйден усмехнулся, приподнял его бёдра выше и жадно обхватил губами член, погружая внутрь рта. На уголке глаза выступили слёзы. Размер Леона нельзя было назвать маленьким, в возбуждённом состоянии принять полностью оказалось трудновато. Пульсирующая плоть упёрлась в горло, перекрывая дыхание, но как бы сильно ни хотелось закашляться, Рэйден удавил это в себе.

Стоны Леона стали вырываться всё чаще. Даже искусные ласки рукой не могли сравниться с ощущениями того, как сжимаются горячие стенки и дразняще изворачивается язык. Но когда пальцы Рэйдена погладили нежную тонкую кожу и сжали мошонку, перед глазами Леона всё расплылось. Обнимающий со всех сторон жар мгновенно собрался в одном месте.

– Рэйден... Я... Ах!

Пронзённая разрядом спина выгнулась дугой, и он против собственной воли сильно стиснул череп Рэйдена в ладони, вжимая того носом в пах и не давая отодвинуться. Рэйден захрипел. Горло засаднило от резкого вторжения и сразу же обожгло излившимся внутрь семенем. Леон сжал челюсть. В этот момент он совсем перестал понимать, что творится с его телом. Разум помутился, и лишь когда сверкающая пелена перед глазами спала, он нервно одёрнул руку, испуганно глядя на то, как Рэйден сжал обеими руками горло и закашлялся.

– Прости! Я не должен был... Не должен...

Но Рэйден успокаивающе поднял руку, а следом за ней и голову. Глядя на странника, он демонстративно проглотил остатки его семени и улыбнулся.

– Теперь моя очередь, – хрипло заверил он и, приподняв странника, толкнул в центр кровати.

Леона вдавило в простыни, холодный атлас которых приятно остужал кожу. Рэйден навис над ним. Собранные в хвост белые пряди соскользнули с плеч, щекоча кончиками грудь странника, и у Леона возникло стойкое желание сорвать удерживающую их ленту. Так он и сделал, правда, сразу же получил по рукам, но ничуть не пожалел. Рэйден был до невозможности прекрасен, когда его лицо обрамляли распущенные волны волос. Кассерген хмуро сдул мельтешащую перед лицом прядь. Он не хотел, чтобы они мешали смотреть на его анхеле, но говорить ничего не стал. Если Леону нравится, он потерпит.

Приподнявшись, он стал расстёгивать брюки, и Леон сразу заметил, настолько велико спрятанное в них оружие. Должно быть, сложно терпеть такую тесноту. Но Рэйден не жаловался. Не имел подобной привычки. Избавившись от одежды, Кассерген наконец заметил, как жадно глаза Леона пожирают его тело. Будто дикий зверь, готовый наброситься. Вот только догадывался ли, что сам станет жертвой?

Рэйден потянулся к прикроватной тумбочке и достал из ящика небольшой бутылёк. Брови Леона изогнулись. Зачем он ему? Но когда он открыл крышку, ноздри странника захватил чарующий сладкий аромат ванили. Он прикрыл глаза, давая запаху проникнуть глубже, окутать и погрузить в себя, как внезапно ощущение стекающей между его бёдер жидкости вырвало из омута.

– Что это такое? – настороженно поинтересовался Леон и отполз к изголовью кровати, прикрывая снова поднявшуюся плоть за поджатыми к груди ногами. Он чётко ощущал, как жидкость стекает по промежности, оставляя прохладные следы между ягодиц.

Но Рэйден рассмеялся, глядя в напуганные глаза. Леон напомнил ему маленького зверька, что нервно подпрыгивает при каждом шорохе, источника которого не знает.

– Масло, – спокойно ответил Кассерген. – Не хочу, чтобы тебе было больно, поэтому попросил Морбелля изготовить его по индивидуальному заказу. Без подробностей, конечно.

– Ты выходил в город? – нахмурился Леон и стукнул парня по плечу. – Мы же запретили тебе! Это рискованно, Рэйден! Для всех ты умер! Что случится, если все узнают, что ты чудесным способом ожил?

– Будут восхищаться смелостью моего анхеле, который рискнул ради меня бросить вызов самой смерти. – Рэйден поцеловал его в плечо, но видя, что тот по-прежнему негодующе поджимает губы, вздохнул: – Леон, я стал смертным, но не идиотом. Закутал лицо платком, надел плащ, снял повязку и состроил устрашающую физиономию – в общем, притворился Морбеллем. В таком виде даже вы с Джоанной меня не узнали бы.

– Я бы узнал, – обиженно буркнул Леон и порывисто укусил Кассергена за подбородок. – Мы ещё вернёмся к этому разговору, а пока... – он положил его руку между своих бёдер и прошептал на ухо: – Постарайся заслужить прощение, иначе в следующий раз я могу не оказаться так благосклонен.

Слова Леона сломали замок на сдерживаемом желании. Рэйден притянул его к себе и, одаряя нежным поцелуем, опустил на подушки. Он не желал причинять ему боль, поэтому действовал аккуратно, считывая даже самое незаметное вздрагивание, когда его палец надавил на полыхающее алым колечко входа. Оно было слишком узким, чтобы принять его сразу. Поглаживая кожу вокруг, он медленно ввёл палец, поймал губами выпорхнувший изо рта Леона стон, и лишь когда странник привык к наполненности, начал двигать им.

Ощущения стояли странные. Леон чётко чувствовал проникновение, но не испытал сильной боли – масло сделало своё дело, – хотя от хлюпающих звуков и тихих шлепков ладони о ягодицы всё ещё было не по себе. В Англии сексуальная связь считалась порочной; её скрывали, о ней молчали, а за такую, как у них, и вовсе могли посадить если не в тюрьму, так в лечебницу, но в Энрии всё работало иначе... Здесь царила свобода от предрассудков. За один вечер Леон сделал достаточно того, на что не осмелился бы сам. И не мог упрекать себя за мелкую слабость, ведь только начинал учиться доверять кому-то своё тело.

Вобрать в себя второй палец оказалось куда сложнее. И хотя Рэйден относился с вниманием, Леон всё равно вонзил зубы в нижнюю губу. Это было неприятно, но вполне терпимо. Он понимал, что нужно лишь перетерпеть, чтобы потом стало легче, поэтому старался отвлечь себя от тянущего напряжения страстным сражением с губами Рэйдена. В конце концов ему стало неудобно от того, что он ничего так и не сделал для него, поэтому спустил руку с его плеча, втиснул между их тесно прижатыми друг к другу телами, обхватывая член Рэйдена, и, поглаживая вверх-вниз, стал ублажать. От неожиданности Кассерген замер, даже пальцы внутри Леона прекратили движение, но потом с хриплым рычанием качнул бёдрами, пропихивая ствол глубже в сжатую ладонь Леона.

Это помогло отвлечься. Занятый удовлетворением, Самаэлис не заметил, как внутри него оказался третий палец, а потом и четвёртый. Боль меркла на фоне опаляющих шею рваных стонов Рэйдена. Но Леон не намеревался доводить его до пика рукой, как и сам не хотел кончить от пальцев. Ему не терпелось ощутить его внутри себя и полностью осознать их принадлежность друг другу... Их связь.

Рэйден чувствовал то же самое. Его член готовился взорваться от возбуждения, мысли путались. Он так долго ждал этого момента, что ещё одна минута промедления свела бы с ума.

– Ты доверяешь мне?

За гремящим набатом в ушах сердцем странник не сразу осознал, зачем Рэйден задаёт такой вопрос. Но он действительно ждал от него согласия и не посмел бы вторгнуться, если бы Леон ответил, что не готов.

Леон приподнялся на локтях и прижался губами к его губам.

– Всего себя.

Кончик члена прислонился к подрагивающему от предвкушения красному кольцу и проскользил по нежным складкам, медленно вторгаясь внутрь. Леона мгновенно откинуло на подушки. Он распахнул глаза и жадно схватил губами душный воздух. Ещё никогда в него не вонзалось ничего смертоноснее... особенно меж ягодиц. Даже когда Рэйден проткнул его кинжалом у озера сирен. Тогда шок и адреналин смягчили боль, но сейчас ничего из этого не было. Леон рывком выгнул спину, сжимая побелевшими пальцами простыни. На глазах выступили слёзы. Он чувствовал каждый дюйм проникновения и не понимал, как в этом находить удовольствие. Неужели природа и вправду настолько жестока?

Нежным касанием Рэйден стёр солёные капли с его щёк и увлёк губы в поцелуй, продолжая медленно вводить разгорячённую плоть, пока их влажные от пота бёдра не соприкоснулись в звучном шлепке.

– Не сжимай так сильно, мой принц, – тяжело выдохнул сквозь зубы Рэйден. – Это мой первый раз, не хотелось бы, чтобы он стал ещё и последним.

– Поменяемся? – натужно прошипел Леон и впил в него переливающийся магией разноцветный взгляд. – Может, подставишь свой зад, чтобы я так же в него вонзился?

– Если эта ночь не изменит твоего желания, то обязательно, – улыбнулся Кассерген.

Он дал время привыкнуть, отвлёк лаской, пока Леон не смог достаточно расслабиться, и стал медленно двигаться. Задыхающиеся стоны заполнили комнату, пока один из голосов не стал срываться на более высокий, граничащий с блаженным криком.

Внутри Леона всё горело. Даже вечная прохлада Кронхилла не спасала. Каждый толчок запирал дыхание и в то же время дарил глоток воздуха. Кровь так сильно прилила к паху, что он начинал ощущать, как немеют руки и ноги. Он не мог согнуть даже пальцы. Почувствовав неладное, Рэйден потрогал его ступню – холодная – и предложил сменить позу. Он перевернул странника на живот и подсунул ему под грудь подушку, любуясь открывшимся видом на поблёскивающую хрустальным бисером обнажённую спину и раздвинутые круглые бёдра, что благодаря ему приобрели алый цвет. Это будоражило! Хотелось покрыть эту светлую нетронутую кожу следами страсти, и, наклонившись, Рэйден оставил едва заметную отметину зубов на лопатке. Леон со стоном вжался лицом в подушку и опасно сжался – Рэйден едва не кончил внутрь, ощутив, как узкие стенки сдавили член.

– Нет, не надо так... – услышал он всхлип странника.

И Рэйден послушно остановился, подумав, что причиняет боль, но Леон перекатился на бок и погладил его по щеке, словно пытался уверить себя, что человек перед ним действительно реален, что он не плод его сломленного разума. В его взгляде разлилось тепло.

– Позволь мне видеть твоё лицо...

Что-то внутри Рэйдена надломилось. Это был совершенно другой Леон. Ни грубости, ни колкости, только искренняя нежность. И пока странник не мог поверить, что Кассерген действительно живой, Рэйден не мог поверить в то же самое. Да, он не говорил об этом, но просыпаясь каждое утро, сомневался, что спящий на соседней подушке Леон не плод воображения. Он знал, как выглядит покой души, Самигина рассказывала, и, если бы не живой стук сердца, разрывающий грудную клетку его вечности, он продолжил бы думать, что находится в клетке видения.

Он порывисто прижался к Леону, ища облегчение в запахе и тепле кожи. Страх очнуться в мраке одиночества, где не было возлюбленного, колотил до дрожи. Раньше он думал, что умереть – подарок, которым одарены смертные, теперь же осознал, что боится этого больше всего на свете. У него было, что терять, и он намеревался это защищать.

Руки Леона проскользили по его рёбрам и легли на лопатки, вдавливая белые от напряжения пальцы в кожу, словно хотели разорвать ногтями. Они цеплялись друг за друга, как за спасение от безумия, беснующегося как в мире, так и в их сознании.

Рэйден резко подался вперёд, ударяя бёдрами по пульсирующим ягодицам. Проскользившая по синему атласу спина Леона выгнулась крутой дугой, кадык на изогнутой шее натянул кожу до предела, в глазах заискрили белые вспышки. Оставляя на спине Кассергена алые полосы от ногтей, Леон открыл рот, позволяя громким рваным стонам вырваться наружу. Он оказался на грани! Словно вот-вот умрёт от нахлынувшего удовольствия. Прижатый к животу член задрожал, сочась влагой. Ещё немного и...

Рэйден сжал челюсти и ещё раз толкнулся в то же место. Леон исступленно закричал. Жемчужные капли брызнули на живот и достигли груди – слишком долго не находили выхода в вечно сдерживающем себя юноше. И странник мимолётно поймал себя на мысли, что не сможет жить дальше, если не ощутит это чувство вновь. Чувство, когда нить натягивается до предела, прежде чем резко и с треском оборваться.

Кассерген рвано втянул воздух. Отверстие крепко стиснулось вокруг члена, отказываясь выпускать. Ноги задрожали, предвкушая оргазм, но как бы сильно он его ни жаждал, продолжал сдерживаться. Не важно мужчина или женщина, но кончать внутрь было не лучшей идеей. Он качнул бёдрами ещё раз и сразу вынул плоть, доводя себя до оргазма рукой. Мошонка сжалась, пуская хлёсткую волну по всей длине, и, достигнув головки, вытолкнула густую белую сперму. Капли их семени перемешались на животе Леона.

Тяжело дыша, Рэйден упал рядом с Леоном и поцеловал в щёку.

– Ты молодец, – прошептал он.

Леон всё ещё ощущал тяжесть в теле, дрожание, неприятную прохладу и пустоту в растерзанном похотью заднем проходе, но не мог не улыбнуться. Ощущения от первого сексуального опыта и вправду превзошли все ожидания. Должно быть, именно это и должен чувствовать человек, отдавший всего себя любимой половинке. Но признаться честно в этом не мог. Было слишком стыдно.

Поэтому перевернувшись на бок, он посмотрел на Рэйдена и бросил колкую усмешку:

– Для человека ты продержался дольше, чем я ожидал.

– Может, у меня и нет уже былой выносливости, но это не значит, что я совсем уж слабак, – оскорбился Рэйден. – Вот вознесусь ещё раз и заставлю просить прощения за эти слова. И даже если начнёшь плакать, не остановлюсь, понял?

– Звучит пугающе, – устало рассмеялся Леон.

– Зато правдиво.

Леон подполз ближе и миролюбиво поцеловал его в уголок губы.

– Ты был хорош. – Он положил голову на его руку и уткнулся носом в крепкую грудь. Расслабляющая нега сломила веки. Глаза закрылись, но, отправляясь в сон, он успел произнести ключевые слова, что с трепетом защёлкнули сердце Рэйдена:

– Я люблю тебя, моя вечность.

Дыхание замедлилось. Рэйден накрыл их обоих одеялом и, обняв странника, прижался губами к влажным волосам.

– И я тебя, мой анхеле.