В тот день разговор со старостой определил его путь на многие годы. Стоя у свежих могил на деревенском кладбище, Данталион лишь уверился в том, что сколько бы не пытался тягаться с судьбой – ничего не изменится. Всё будет ровно так, как задумано свыше. Если Фуркас обрезала чью-то нить, значит, на её конце будет узел смерти.

Старик рассказал ему всё, что ведал сам: как люди под городским флагом, с оружием и в броне, с официальной бумагой о задержании заявились в маленькую непримечательную деревню, как схватили и арестовали семью странников, не причинившую никому зла, как обвинили в лжеверовании, причислении себя к величию прошлых богов и в государственной измене. Этим людям было не выгодно, чтобы существовали те, кто способен проливать хоть каплю надежды на объятую раздорами землю, поэтому они лёгким взмахом пера и каплей чернил подписали приказ о казни. Всю семью повесили на закате дня с мешками на головах, а после оставили висеть под холодом ночей и согревающим солнцем, пока староста не добился разрешения забрать трупы и похоронить в безымянных могилах. Имена изменникам были не положены.

Годы сменялись один за другим, но Данталион словно не замечал их. Все они стали одинаковы. Он отрёкся от прошлого, сменил сотню имён и мест. И только вина продолжала копиться вязким болотным комом. Покидая ту маленькую деревню, он проклинал себя за то, что ушёл, за то, что отрёкся от своей божественности. Возможно, тогда бы у него был шанс спасти невинных, спасти своих прежних друзей от новой гибели, но судьба вновь и вновь била по голове, напоминая о том, что остаётся неизменной.

Решив не бороться с нитями Фуркас, он просто плыл по течению. В его жизни раз за разом появлялись новые люди, новые ипостаси, но он больше не привязывался к ним, ведь потратив годы на их поиски, уверился, что это чувство – тяготящая ноша. Все они проживали смертную жизнь, никто из них не удостоился вознесения, и в конце концов все они затухали в багровых полях.

Просиживая очередные сутки в заведении, где каждый второй был вором, а-то и убийцей, зато койку давали за бесценок, Данталион ловил себя на мысли, что Заган был прав: отказ от божественности ничего не изменил, но и вернуться за ней не желал, отчасти потому что в смертных страданиях находил отдушину.

Времена менялись, менялись и нравы. Энрия вновь погрузилась в спокойствие. Столетняя война – так её стали именовать – была закончена, но не людьми, развязавшими её, а вмешательством тех, от кого он меньше всего этого ожидал – Высшими богами. Их голоса, разящие с небес, подобного громовым раскатам, до сих пор звучали в голове. За много лет, пожалуй, это был единственный раз, когда он ощутил облегчение, ведь своими словами они не только привнесли мир, но и подарили людям веру в тех, кого именовали странниками.

Устав от бегства, он вернулся туда, где началась его жизнь, – в дом, что больше ему не принадлежал, и, покрыв себя вуалью лжи, зажил под другим именем. Словно насмехаясь над попыткой начать всё сначала, богиня судьбы притягивала к нему души, что некогда считались родными, и заставляла смотреть в лица, не ведающие своего прошлого, но в этот раз она поступила особенно жестоко. Стоило Данталиону смириться и обрести спокойствие в семье Марлона и Астерии Кассерген, как уже через несколько лет он столкнулся с тем, что надеялся забыть: глаза цвета фиалки и золота.

Он с трудом мог вспомнить, почему тогда произнёс слова клятвы. Может, всё дело было в том, что он хотел уберечь новое перерождение Гастиона, а может, в том, что пережить ещё одну потерю Кассерген не сумел бы. Его душа и так была похожа на рваную пропитанную кровью тряпку. Его кромсало на части так сильно, что, просыпаясь каждое утро после того знакового знакомства, он прилагал огромные усилия, чтобы натянуть беззаботный образ ребёнка и прожить ещё один день во лжи. Однако в этот раз он решил покончить со всем. Ему нравилась эта новая жизнь. У него была любящая семья, ему больше не приходилось скитаться. Тут он получил всё то, что должно было быть у него когда-то, не будь он рождён полубогом. И он не желал это терять.

В одну из ночей, когда земля утопала под натиском неистовой грозы, а жители опасались выходить из дома, не желая оказаться сбитыми с ног шквальным ветром, Данталион сбежал под покровом беспросветной мглы и пришёл в обитель греха. Он молил на коленях о спасении ту единственную, что могла помочь. Его не волновала гордость. Она давно была похоронена там же, где и всё его достоинство.

Вот только цена за отказ от душевных страданий оказалась высока. Он понадеялся на девушку, что в прошлом знал, как друга, пусть и её предательство сильно ранило его когда-то, но оно поразило ещё сильнее, когда, окунув в морок своих чар, Астарот насильно взяла свою плату.

Очнувшись вместе с затихшим за окном ливнем, ему не сразу удалось осознать случившееся. Всё что он помнил, это облик Гастиона, что нежно целовал его под покровом янтарного свечения, и стойкий душащий аромат лилий и мёда. Он провёл эту ночь с дурманом, с призраком, что поселился в голове и внезапно выплыл в реальность, вот только вместо него на кровати с удовлетворённой улыбкой теперь лежала обнажённая Астарот.

– Ты использовала меня.

Он не смог даже обозлиться на неё, только затравлено глядел на странницу, изгибы тела которой проглядывались сквозь полупрозрачную алую ткань, служившую покрывалом. Откинув волосы с лица, Астарот приподнялась и перекатилась на бок. Она не стеснялась своей наготы, знала, какой сексуальной красотой одарена эта ипостась, и потому ласково касаясь бледной груди, зажала между пальцами покрасневший и одарённый едва заметными следами зубов сосок, – специально акцентировала внимание.

– Я ведь сказала тебе, Данталион, – хихикнула она, заметив, как её жест всё же мимолётно приковал его внимание. – Я спрошу с тебя плату за помощь, когда она мне понадобится. Это «понадобится» наступило. Я выполнила свою часть сделки, как и ты выполнил свою. Мы в расчёте.

Данталион хотел задушить её – так сильно она его раздражала, – но не мог не признать то, что чары сработали. Он больше не чувствовал тоски по прошлому, не ощущал влечения. Буря в нём улеглась, а на её место пришло непривычное спокойствие. Он больше не желал гнаться за лицами друзей. Все они застыли в памяти приятным воспоминанием, к которому хотелось возвращаться лишь из чувства ностальгии.

В тот день он ушёл не прощаясь, просто оделся и незаметно вернулся в Кронхилл, затаив выросшую из унижения обиду на Астарот. Однако попрощаться стоило бы. Может, тогда бы он её никогда больше не встретил. Ни её, ни тех, кто стал зваться её соратниками, ни их госпожу, привнёсшую в его покой новую бурю.

* * *

– Рэйден! – закричала Джоанна, выскакивая следом за ним на лестницу.

– Оставайся тут! – рявкнул странник и, спрыгнув с последней ступени, вынул меч из ножен. – Спрячьтесь с мамой! И держитесь поближе к выходу на случай если придётся бежать!

– Нет! Я не пущу тебя! – упёрто стояла на своём сестра и ломанулась за ним, но выбежавшая из комнаты Астерия Кассерген тут же поймала её за руку.

– Вы оба останетесь здесь! – непреклонно рявкнула мать. – Я не позволю своим детям рисковать жизнью! У нас полный орден взрослых странников, детям там делать нечего!

– Но там отец!.. – в один голос воскликнули юноша и девушка.

– Рэйден и Джоанна Кассерген, вы сейчас же вернётесь в комнату и позволите разобраться взрослым с этим безобразием! – прикрикнула она и стукнула кулаком по перилам. – Сейчас же!

Её голос сорвался. Женщине было страшно. Её муж сейчас находился в самом центре беснующей в Вейн-Адэре резни, а она сама сидела в четырёх стенах, не имея возможности защитить даже собственных детей. Данталион понимал это, но был бессилен перед собственным желанием уберечь эту семью и свой орден.

– Прости!

Он перехватил посильнее рукоять и помчался к двери, пока мать ещё не успела спуститься.

– Не смей! – услышал он её, но захлопнувшаяся за спиной дверь оборвала надрывный крик.

В глубине души он надеялся только на то, что Джоанна не бросится за ним. Он не хотел, чтобы она видела того, во что превратились улицы Вейн-Адэра. Вокруг всё полыхало. Подпитываемый воплями и лязгом оружия, огонь яростно пожирал верхушки домов, перебегая на деревья, и валил обугленные балки прямо на сражающихся людей. И таковым было их наказание за идею. Грехи предупреждали их, и тем предупреждением стала смерть Натаниэля Аверлин, теперь же прислушиваться оказалось поздно. Они похоронили Вейн-Адэр в огне, когда узнали о том, что к странникам начала возвращаться память ипостасей. И орден сам безрассудно бросил им вызов, сам наслал на себя проклятие. Благо всем бессферам позволили покинуть место битвы ещё до её начала, иначе жертв оказалось бы куда больше.

Подхваченный ветром пепел разлетался жгучими светлячками, оставляя точки ожогов на коже. Смахнув одну такую стаю, Данталион услышал треск над головой и тут же отпрыгнул – прямо за ним упала покрывшаяся угольной крошкой балка и разломилась на части. Кассерген закашлялся, зажав нос рукой. Дым скрёб по горлу и обжигал глаза, но в задымлении взгляда он распознал мелькнувшую тень и инстинктивно поднял меч. Удар стали о сталь острой вибрацией прошёлся по рукам.

Удерживая тяжёлое давление со скрипом в зубах, Данталион увидел того, кто нанёс удар. Это был мужчина из Ордена Странника. Он видел его на собраниях, но не общался лично, а теперь судьба столкнула их лицом к лицу в схватке не на жизнь, а насмерть. Но почему он напал на него? И приглядевшись к глазам, Данталион разгадал причину:

«Проклятие Андры».

Чары этого проклятого дара он бы узнал из тысячи. Они обращали любой взгляд в преисполненный ненависти и вражды, окрашивали радужку кровавым морем, что мешало разглядеть правду, и спасением от них была разве что смерть. Теперь он понимал, почему видел столько трупов по пути. Все они пали от рук своих же соратников, потому что Грехи выпустили на свободу силу монстра.

Данталион не хотел убивать мужчину. Он попытался сбежать, но тот сразу же напал и полоснул лезвием по бедру. Юноша подавил крик за сжатыми зубами.

«Бежать бессмысленно, – сделал вывод он. – Он не остановится».

Приняв единственное возможное решение, он проскочил у того под рукой и точным взмахом резанул лезвием по сгибу коленей. Мужчина завопил, плюхнулся на землю, но всё равно упорно пытался тянуть себя на руках. С перерезанными мышцами он не сможет подняться, чтобы навредить ещё кому-то, и даже если выживет, останется калекой. Нужна ли ему такая жизнь – пусть решает сам, но Данталион не стал лишать его оружия. Жить или умереть – это личный выбор. Пусть он и находится под чарами ярости, но всё ещё помнит себя, как человека, как странника, у которого есть нормы чести, и этот выбор отнимать непозволительно.

И оставив того корчиться в муках, Данталион принялся спешно искать близких. Среди сотен мелькающих лиц отыскать Равеля, Ардена и отца оказалось непросто. Отбивая удары, он не переставал вертеть головой, но никого из них так и не нашёл. В золото-оранжевых тенях и витающей пыли, он едва мог разобрать где стоит, но внезапно среди прочего шума разобрал знакомые крики.

– Арден? Равель?

Он ломанулся на голоса, ощущая, как скребущая боль разрывает сердце. Он уже знал, что это. Это была слабеющая связь странника. Срезав путь через кусты, до которых ещё не добралось пламя, Данталион выскочил в чей-то некогда красивый сад. Теперь же от него осталось лишь чернота, а посреди неё переливами стали рябили удары мечей, направленные на одну единственную фигуру в кожаном костюме, осаждающую наслаждающимся хохотом. Пламя танцевало следом за исполосованными алыми трещинами руками Астарот, не позволяя двум юным странникам ранить её. Однако один из них уже был сильно ранен. Данталион заметил глубокие раны на теле Ардена. Тот прилагал огромные усилия, чтобы удерживать в руках меч, но удары выходили слабые. Словно насмехаясь, Астарот изящно танцевала, уворачиваясь от атак. С каждой нанесённой раной её смех становился всё удовлетворённее.

– А вот и он, – протянула она и прогнулась в пояснице, ускользая от лезвия меча Равеля. – Всё, мальчики, поиграли и хватит. Я дождалась того, кого хотела.

Выхватив из голенища сапога кинжал, она ловко проскочила между юношами, схватила Ардена за руку и одним сильным движением сломала запястье. Под его завывания меч упал на землю, но крик тут же превратился в вопль: Астарот вонзила кинжал в грудь Ардена, прокрутила и, вырвав, провела по горлу, не оставляя тому шанса на спасение. Следом за оружием тело его владельца оказалось на очернённой пламенем почве.

– Чокнутая тварь! – взревел Равель и, хотел было броситься на убийцу друга, но его тело словно пробило током.

Он замер на мгновение и тут же упал на колени, вжимая пальцы в грудь. Связь оборвалась, пронзая ядовитыми корнями тело, и юноша сжался, в мучениях прорывая лбом яму. Надрывный вопль ударил по перепонкам Данталиона. Он перехватил взмокшей ладонью меч и, игнорируя боль, бросился на Астарот.

– Зачем?! – рявкнул он. – Зачем вы делаете это снова?

– Мы предупреждали вас, что не следует разгадывать тайны божественности, – прорычала Грех и отбила металлическим наручем удар. – Проклинайте только собственную глупость и самоуверенность!

– Разве мало было жертв?! Разве гибели небожителей было недостаточно?! – Данталион пнул женщину в живот и снова занёс для удара меч, но Астарот перехватила его голыми руками.

– Их никогда не будет достаточно, Данталион, пока есть возможность, что небеса вернут былое величие.

– Не называй меня этим именем! – рявкнул странник и вырвал лезвие из её ладоней, смотря, как кровавые полосы окрашивают ядовитое пламя небесных рун.

– Как жаль, что судьба так несправедлива к нам обоим, – хохотнула Астарот и слизала кончиком языка каплю крови, скатившуюся по запястью. – Но к тебе она не только несправедлива, но и жестока.

И растопырив пальцы, она сделала выпад и вспорола ногтями кожу на плече Данталиона. Тепло растеклось под кожей, проникая тягучей скверной яда внутрь. Кассерген ощутил, как вместе с притупляющейся болью слабеет и рука. Меч показался невыносимо тяжёлым. Он попытался взмахнуть им, но Астарот легко выбила его и, вдавив кулак в грудь, повалила. Воздух покинул лёгкие от удара о землю. Данталион захрипел, но попытался рукой нашарить выпавший меч.

– Как жаль, что всё это так и остаётся неприкосновенным, – проворковала Лень и провела пальцами по торсу странника, а после сильным пинком заставила прокатиться кувырком по земле, пока тот не уткнулся щекой в обожжённую траву.

Данталион сплюнул смешавшуюся с пеплом, землёй и кровью слюну. Язык щипало, кажется, прикусил. И хотя из-за яда Астарот боль притуплялась, он всё ещё ощущал, как саднят ушибленные рёбра.

Глядя на его попытки подняться, Астарот усмехнулась, и, вставив в рот пальцы, громко засвистела. Это ничего хорошего не сулило. Походило, словно она зовёт кого-то на подмогу. И догадка оказалась верна. Через мгновение из-за стены дома выскочила огромная туша, покрытая грязным липким налётом на бурой шерсти.

– Бергема, сладкий мой, будь так добр подержать его, – отдала приказ Грех.

Медведь громко зарычал, распахнув полную острых зубов окровавленную пасть, и придавил тело Данталиона увесистой лапой. Странник стал брыкаться, но лишь сильнее ощущал вес зверя на себе. Попытки вырваться разозлили Бергему. Он хлестанул его лапой по лицу и в довесок ударом по спине вдавил в землю. Даже чары Астарот не уберегли от боли дробящихся костей и разорванных мышц. Позвонки оказались отделены друг от друга в нескольких местах, тазовая кость раздроблена на две половины. Кассерген заорал, жалея, что бессмертие не позволяет ему умереть. Смерть была бы предпочтительнее.

– Рэйден! – завопил сквозь боль Равель, впив покрасневшие глаза в своего странника.

– Ой, я чуть не забыла про тебя, – хихикнула Астарот, прикрыв ладошкой губы, и, схватив юношу за воротник, выволокла перед глазами Кассергена. – Есть что сказать напоследок? – поинтересовалась она у кряхтящего от удушья Равеля и оттянула за волосы голову, чтобы тот мог посмотреть ей в глаза.

– Сдохни в муках, конченная сука!

– Сдохну, но ты этого уже не увидишь.

Металл свернул, отражая бушующее вокруг них пламя, и провёл глубокую черту на шее сферы. Равель закашлялся, попытался зажать руками горло, но кровь, подталкиваемая пузырьками воздуха, бурлила и брызгала, просачиваясь сквозь дрожащие пальцы. Разведя губы в широкой садисткой улыбке, Астарот бросила его тело на бок. Поток покидающей бьющееся в конвульсиях тело крови ударил в лицо Данталиона. Он больше не видел ничего, кроме обжигающего алого дождя, выжигающего на душе новую рану.

Отпихнув тело Равеля, Астарот присела на корточки перед странником. Пальцы грубо схватили Рэйдена за волосы и вздёрнули.

– Красный тебе идёт, – заверила она и ласково стёрла кровь с его глаз.

– А тебе бы подошёл цвет трупного гниения, – хрипло прорычал он, выдавливая каждое слово через боль в раздавленной груди.

– Остроумно, сладкий, – хихикнула она и сдавила челюсть. – Какого это стать настолько слабым, чтобы не суметь противостоять нам? А ведь будь при тебе прежняя сила, ты бы мог их спасти, Рэйден.

Данталион попытался вырваться, но Бергема снова ударил лапой по сломанной спине.

Подняв руку, Астарот успокоила медведя:

– Тише-тише, Бергема. Ты же не хочешь сломать его раньше времени? Мы ведь ещё о многом не поговорили.

– Мне не о чем с тобой говорить, дрянь!

– Есть кое-что интересное, что ты наверняка захочешь услышать. – Астарот вывела пальцем на покрытой кровью щеке Данталиона сердечко и, наклонившись, поцеловала. – Эйрена очень хочет с тобой встретиться. Ты ей очень нужен.

Данталион нахмурился. Зачем он нужен Железной королеве живым? Но назревающий вопрос прервал звук шагов, и перед ним промелькнула белая ткань брюк, кажущаяся чем-то сверхъестественным в окружении пепла и крови.

– Аста, сколько можно ждать? – Молодой человек опустил презрительный взгляд на попавшего в капкан звериных лап странника и, фыркнув, снова поглядел на Астарот: – Заканчивай. Эйрена ждёт.

– Хорошо, Гласеа.

– У Железной королевы мало игрушек, что ли? На кой хер ей нужен я? – яростно выкрикнул Данталион.

– Ах, ты же не знаешь! – и наклонившись к его лицу, Астарот прошептала: – Эйрена – это Мариас. Соскучился по сестричке?

– Что?!

Но Астарот не дала ему напасть с расспросами и одним умелым движением свернула шею.

– Поспи немного, дорогой, – похлопала по щеке она и отдала приказ провравшемуся из медведя обратно в человека юноше. – Погружай его к остальным. Устроим семейную встречу...