В хорошо освещённых сводах играли лучи вечернего солнца, проникая через тонкое стекло витражей рябью разноцветных бликов. Даже в мелких пылинках, неторопливо скользящих в воздухе, можно было найти великолепие покоя.

Гастион остановился напротив скованного в золотой раме зеркала и бросил быстрый оценивающий взгляд на самого себя. Красные одежды примялись от тяжести несомых им свитков, прядь волос выбилась из высокой аккуратной причёски – ненадлежащий вид для сферона его должности. Через несколько минут он должен был быть в судебном зале, чтобы передать документы даймону Кроцелл, но так увлёкся делами, что совсем умаялся и уснул.

Сферон тяжело вздохнул, подтянул свитки к груди и двинулся дальше. Работа не терпела лености. Иногда казалось, что другие даймоны пользуются его добротой, скидывая на него свои дела под предлогом собственных сомнений. Это раздражало.

Мимо него проходили импозантные мужчины и женщины в длинных одеяниях из расшитого золотыми и серебряными нитями шёлка. Лица словно были списаны с картин – настолько прекрасными они были. Ни единого изъяна на коже, ни одной неуместной складки, даже волосы, увенчанные драгоценными украшениями, были в идеальном порядке. Каждый их шаг казался преисполненным полёта и холодной важности. И даже когда их алых губ касалась улыбка, она в мгновение исчезала за маской гордости.

В их глазах Гастион был таким же – дотошным и мрачным, некоторые даже находили его холодный нрав признаком надменности. Гастион знал об этом. Ему стоило больших сил взрастить подобный облик в их глазах. И именно поэтому даже даймоны высших чинов уважали его. «Пусть думают, что заблагорассудится, – рассуждал сферон. – Их мысли как подхваченный ветром песок – однажды снова найдёт покой на земле».

– Сферон Гастион, – проходящая мимо женщина почтительно склонила голову. – Успели ли вы просмотреть дело, что я принесла вам на днях?

– Да, даймон Астарот, – вырвался изо рта строгий ответ. – Я успел прочесть бумаги, что вы принесли мне на днях, но ещё не готов дать вам полноценный ответ. Детоубийство – страшное прегрешение, и его стоит рассматривать со всей серьёзностью. Увы, мне сложно даётся подобное чтиво. Потребуется некоторое время, чтобы принять во внимание все факты жизни этой смертной, чтобы вынести окончательный вердикт.

– Понимаю, – ухмыльнулась женщина и смахнула с плеча прядь длинных блестящих смолью волос. – Подобные решения и мне даются с трудом. Сообщите, как будете готовы дать ответ.

– Непременно.

Они распрощались коротким вежливым кивком и разошлись. Но не ступил Гастион и шагу, как неосторожный толчок заставил его выронить свитки. С расходящимся по коридору эхом те упали на пол и покатились по мраморным плитам. С усталым вздохом сферон присел на корточки, чтобы подобрать развернувшиеся полотна. Один из толкнувших его юнцов тоже опустился и принялся помогать.

– Куда идёшь, Тион? – спросил он Гастиона с усмешкой.

Гастион не посмотрел на него, но по ребяческому тону признал Данталиона.

– Туда же, куда и всегда, – раздражённо ответил Гастион и поправил тонкую оправу очков.

Он наконец поднял глаза и впился взглядом в проказника.

Знакомое лицо нисколько не чувствовало раскаяния за содеянное. Наоборот, скорее гордилось поступком и очаровательно улыбалось. Данталион наклонил голову на бок, глядя на Гастиона пытливыми голубыми глазами, и прядь длинных пепельных волос упала на шёлковое одеяние небесного цвета. И хотя все боги выглядели безукоризненно, в образе Данталиона чувствовалась не угасшая за сотни лет небрежность. Он был не похож на остальных богов, что Гастиону удалось повидать: юный и несерьёзный балагур, но такой красивый, что проходящие мимо богини таили дыхание, не сводя жадных взглядов.

Вот только Данталиону не было дела до них. Он глядел на Гастиона, словно маленький щенок, ждущий команды.

Но Гастион был строг. Он схватил один из свитков и легонько треснул Данталиона по голове металлическим наконечником держателя.

– Ауч! Ну за что ты так со мной! – потёр ушибленную макушку Данталион и обиженно поджал губы.

– За то же, что и всегда, – холодно ответил Гастион.

И хотя голос его был резок, подобные выходки даймона мыслей и тайных желаний в глубине души веселили Гастиона. Пожалуй, они становились единственным развлечением в его рабочих буднях.

– Эй, ну ты идёшь, Данталион? – окликнул его капризный голос из-за спины. – Если опоздаем, то придётся доедать остатки с праздничного стола Загана.

– Признай, что ты идёшь туда отнюдь не для того, чтобы вкусить вина и яств, – задорно рассмеялся Данталион, глядя на темноволосого бледного бога, такого же юного, как и он сам. – Тебя влекут туда лишь богини, что найдут себе места на пиршестве, Валефор.

– Пусть и так, – наигранно надул губы Валефор. – Уж лучше познать сладость вина в объятиях очаровательной богини, чем словить укоризну за опоздание от Загана. Знаешь же, что твой папенька не любит, когда чьё-то появление прерывает его бахвальную речь.

– Собираетесь на празднество, когда работы невпроворот? – нахмурился Гастион и забрал из рук Данталиона свитки.

– Не знающий радостей жизни познаёт лишь каторгу существования, – пожал плечами даймон мыслей. – Тебе тоже следовало бы иногда отдыхать, Гастион. Ты бледен. Не желаешь ли отправиться с нами? Заган будет рад принять тебя в качестве гостя.

– Я достаточно отдыхаю. Благодарю, – кивнул Гастион и понадеялся поскорее уйти, но Данталион преградил путь.

– Оно и видно. Опять уснул за столом, Тион?

– С чего вдруг подобная уверенность? – вздёрнул подбородок Гастион.

Данталион наклонился к его лицу и потёр большим пальцем щёку. От столь наглого вторжения в своё личное пространство Гастион возмущённо задержал дыхание. Лицо вспыхнуло, но Данталион с такой же довольной улыбкой, словно не замечая перемены в его мимике, отодвинулся и показал испачканный в чернилах палец.

Гастион смущённо отвёл глаза. Должно быть, не заметил пятно, когда в спешке выбегал из кабинета. Стоило взять на заметку: бумаги со свежими чернилами не лучшая подушка для усталой головы. Не сумев унять раздражение, Гастион шлёпнул юношу по рукам и торопливо двинулся по коридору.

– Я помог тебе не опозориться, и где моя благодарность? – закатил глаза Данталион, шагая следом.

– Закрой рот и уходи, – гневно бросил Гастион и прибавил шагу. – Даймон Валефор тебя уже заждался.

– Он верно говорит, Данталион! – взвыл черноволосый даймон. – У тебя ещё будет время намиловаться на торжестве! На кой тебе Горбатый Секретарь, если любая из богинь с радостью раздвинет ноги перед тобой после первой же выпитой чарки вина?

Услышав оскорбительное прозвище, придуманное Гастиону другими обиженными божествами, Данталион не сдержался и бросил негодующий взгляд на друга. Голубые глаза яростно вспыхнули. Валефор, поняв, что сболтнул лишнего, примирительно поднял руки и отступил. Он знал, как страшен бывает в гневе Данталион, особенно, когда дело казалось сферона истины.

– Ты мог бы и вежливее говорить с будущим Высшим богом, Тион, – с шутливой укоризной нагнал его даймон мыслей. – Кто знает, может, в будущем именно я стану тем, кому ты будешь подчиняться?

– Я знаю, что подобное случится точно не в этой жизни.

– И почему же?

Гастион остановился и резко развернулся, вдавливая пронзительное золото глаз в самоуверенное лицо божества.

– Ты забываешься, Данталион. Во-первых, я служил и буду служить лишь Властителю Соглашений Беал, а во-вторых, если Мастер Валюты выберет тебя своим преемником, то я уволюсь, – колко бросил Гастион и ворчливо добавил: – Нос ещё не дорос, желать меня в свои прислужники.

– А просто желать? – с ухмылкой спросил Данталион.

Гастион удивлённо хлопнул глазами, а когда осознал всю низменность его вопроса – побагровел. Не будь в его руках свитков, он немедля бы огрел того по нахальному лицу за подобные бесстыдства. Но Данталиону сегодня везло. Гастиону было некогда сцепляться с ним в словесной перепалке.

Сферон распахнул дверь, ведущую в сады здания суда, и гневно развернулся, когда почувствовал, что Данталион вознамерился отправиться за ним.

– Пошёл вон! – разозлился он и скрылся за дверью, захлопнув створки прямо перед носом даймона.

Данталион хмыкнул. Если бы он мог развеять уверенность Гастиона в том, что изо дня в день на протяжении столетий лишь пирует с отцом, то так бы и сделал, но на деле, которое в этот раз поручил своим подчинённым Заган, стоял строгий запрет на разглашение. И тому была веская причина.

Днём ранее Заган собрал всех в своей обители, дабы обсудить важное дело в мире смертных. Он выглядел несколько встревоженно, всё ходил из стороны в сторону и нервно перебирал пальцами шнуровку на наручах. Подобной привычки за ним не водилось, потому все западные даймоны и сфероны пребывали в напряжении, пока Высший бог не удосужился собраться с мыслями и объяснить ситуацию.

По прошествии последней войны – той, что оставила глубокую рану на сердцах энрийцев и дикого народа, – Высшие боги стали уделять больше внимания территориям своих государств и следить за жизнями смертных существ. Каждый избрал свою тактику правления: Дардариэль обратила восток в силу веры, Вепар предписал северу соблюдение строгого устава, Берит понадеялась на доброту помыслов и миролюбие южан, а Заган – в свободу мысли и решений западного народа, однако даже это ничуть не поубавило бед на энрийских землях. Всегда находились те, кто шёл наперекор, обращая веру в отрицание, повиновение – в бунт, мир – в разруху, а свободу – в рабство. И как бы сильно ни желали вмешаться в происходящее Высшие боги, они, как и все небожители, были скованы предписанными правилами.

– Я не намерен вступать в конфронтацию с Властителем Беал, – начал Заган, растянув своё молчание на мучительные минуты, – однако ж не могу не замечать, как слеп её взор на деяния своих подчинённых и как велико её почитание к Верховной Амаймон, что ослабляет её бдительность, позволяя надеяться лишь на веру народа и почитание своей покровительницы. И всё же закрыть глаза, когда её народ переступает границы западных владений, выше моих сил.

– Что вы хотите этим сказать, Мастер Валюты?

– До меня дошли вести, что её народ повадился бесчинствовать на границах западных и южных земель. Несколько поселений уже оказались разграблены и уничтожены, однако я не имею доказательств для того, чтобы выдвинуть официальную претензию к Властителю Соглашений Беал. Поэтому прошу вас проверить все места, где были замечены волнения и участившиеся гибели смертных душ.

– Так ведь на границе не так уж и много поселений, Мастер Валюты, – отозвалась женщина, выступая из толпы небожителей. – Стоит ли отправлять всех на это задание?

– Стоит, моя дорогая Гремори. – Заган с усталым вздохом упал на сидение трона и потёр лоб. – Для официальной претензии нужно куда больше свидетельств, чем рассказы о нескольких мелких поселениях, изложенные на бумаге. Я хочу, чтобы вы проверили не только границы, но и территории владений Властителя Беал.

– Разве это не будет нарушением? – спросила другая богиня. – Доказательства, собранные на территории другого Высшего бога без официального разрешения, не будут приняты небесный судом в качестве улик.

– Я и не намерен доводить сиё дело до вмешательства небесного суда. Напротив, хочу разрешить всё мирным путём. Доказательства мне нужны лишь для того, чтобы заставить Властителя Соглашений Беал обратить внимание на проблемы своего правления, поэтому это задание никоим образом не должно дойти до Троицы небесного суда и остальных богов, чтобы не подорвать её уважение среди даймонов и сферонов. – Он оглядел всех присутствующих тяжёлым взглядом и угрожающе добавил: – Если эта информация просочится или же я услышу, что кто-то из вас порочит имя Властителя Соглашений Беал этим делом, лично распоряжусь отправить виновника в тюрьму межмирья, ясно?

Небожители ответили единогласно. Мало кто знал, как суров бывает Мастер Валюты, когда того требовало дело, да и верили с трудом, но испробовать на себе тяжёлые условие тюрьмы никто не желал.

Следуя приказу, Данталион с ещё пятью небожителями спустились бестелесными духами в одно из приграничных поселений. Деревенька была столь мала, что не имела названия и даже не значилась на энрийских картах. Увиденное повергало в шок. Данталион успел позабыть, каково это – блуждать среди опустевших домов и видеть умерщвлённые тела, чьи души уже успела забрать Самигина в свои владения, но теперь вспомнил все кошмары прошлого, окинув деревню одним только долгим взглядом.

На смешениях жёлто-коричневой земли и редких клочков чахлой травы в беспорядке теснились невысокие домики. Их оказалось немного – едва ли можно насчитать три десятка – и выглядели прилично. Каждый дворик был огорожен палисадом, заросшим цветущими пёстрыми звёздами ипомеи и извилистым плющом, однако кое-где забор оказался сломан, а уже погибшие растения застилали просёлочную дорогу.

Поражённо вглядываясь в разбитые окна домов и выбитые с петель двери, Данталион сделал шаг и ощутил неприятное давление в стопу. Под подошвой оказались сваленные в кучу обглоданные птичьи кости. Вероятно, прежде чем покинуть безымянную деревню вместе с нажитым, мародёры перекусили на дорожку местной курицей. К несчастью, следы их лошадей и повозок уже стёрлись непогодой, прошедшей днями ранее, и в каком направлении они поехали на поиски следующей жертвы, узнать невозможно. Оставалось только надеяться, что другим божествам повезёт больше, и они застанут тех прямо за гнусным делом, чтобы доказательства их бесчинств были основательно крепки.

Обойдя поселение вдоль и поперёк, Данталион уверился: оно опустело. Ни одной живой души на целую милю. Те, кто успел, вероятно, уже были далеко отсюда, а те, кто нет, – сливались телами с землёй. В любом случае, делать здесь было нечего. Факт разрушений на лицо.

– Едва ли здесь можно отыскать живую душу, – заявил Форас – сферон Данталиона – и поставил решительную точку в свитке, едва не проткнув тот наконечником пера. – Возвращаемся или изволите проверить ещё раз?

Данталион, который обычно не имел привычки слушать своих сферонов, внезапно заострил внимание на последней части слов Фораса. Это заставило его испытать странное неудовлетворение. Может, они упустили что-то важное, и оттого его не покидает чувство незавершённости? Решив удостовериться, он попросил всех ещё раз осмотреться под предлогом того, что Заган не простит им, если из виду исчезнет какая-либо важная деталь, которая по первости может показаться незначительной. Встретили это просьбу с согласием, в коем невозможно было не расслышать неудовольствие. Мало кто желал ещё раз осматривать дома, в которых парадную вместо ковра устилала дорожка из невинных жертв.

Данталион обошёл уже четыре дома, проверив каждый угол комнат, чердак и внутренний двор, даже спускался в погреб, если таковой был, но ничего. Ни одной зацепки. Разочаровавшись в потраченном попусту времени, он уже было собрался воротиться, однако ж то самое странное чувство по-прежнему не покидало. И войдя в последний дом, он наконец осознал причину: это было тепло! Столь слабое и незаметное, что исчезало в прохладе, и всё же с осознанием Данталион уже не мог разувериться. Это была живая душа, но где?

Даймон ещё раз проверил дом и, остановившись посреди комнаты, что была у жильцов, по видимости, и кухней, и гостиной, поскрёб макушку. Он чувствовал жизнь, но не мог её найти. Внезапно он услышал скрежет из-под пола. Призвав небесные руны, он провёл рукой по пыльным, покрытым россыпью острых осколков доскам. Образ пола поплыл, являя пред глазами скрытое под ним и освещённое огнём его чар. Будь там земля или камень, он увидел бы их, но нет – он увидел узкий тёмный погреб, стены которого были заставлены банками с едой, на гвоздях висели гроздья вяленого мяса и овощей, воды в деревянном бочонке оставалось лишь с палец, и ещё немного было в ковше, который держала подле себя девочка, спрятавшаяся между двух увесистых мешков с крупой.

В ней едва теплилась жизнь: вместо рук и ног – обтянутые кожей тростинки, кожа от вечной мглы отринула здоровую розовизну и сменилась болезненной серостью, а глаза обессиленно глядели в точку на стене. Длинная рубаха, очевидно снятая с плеча более взрослого ребёнка, едва держалась на ней, воротник перекосился и спал с плеча, но девочка разумно подпоясала одежду верёвкой на талии. Полки и крючки вокруг неё уже были обчищены подчистую, а до более высоких она бы не достала, даже встав на мешки. Да и сил не имела. Она почти не шевелилась, только дрожала от холода, обхватив себя руками.

Данталион не раздумывая принял решение: он не готов был оставить ребёнка наедине с мучительной смертью, какая бы суровая кара ни ждала его на небесах. Дверь в погреб оказалась спрятана в старом шкафу под настилом из старой грязной ткани. Именно потому что ткань не представляла никакой ценности, мародёры не нашли девочку во время набега, а она в страхе так и не решилась выбраться сама.

Узрев тусклый проблеск дневного света, девочка сощурилась и прикрылась руками, но не закричала, завидев высокую фигуру. Не желая пугать её, Данталион спустился и, подсветив пространство магией, с доброжелательной улыбкой протянул руку. На его жест девочка лишь напугано захлопала глазами и вжалась в мешки. Ему потребовалось несколько минут, чтобы уверить её в благих намереньях, прежде чем та позволила ему укутать себя в накидку и взять на руки.

Выходя, он уткнул её лицом себе в грудь: не хотел, чтобы та видела родителей, чьи обезображенные трупы лежали в доме и на улице. С ними поступили жестоко: мужчину закололи и бросили на дорожке – судя по кровавым следам, он ещё некоторое время пытался ползти к дому, – а над женщиной, вероятно, ещё долгое время измывались, после чего разбили голову о каменную печь. Данталиона колотило от осознания, что ребёнок, всё это время сидящий в холодном погребе, слышал, как убивали его родителей.

Оказавшись на улице, он обратил внимание на цветы. Изящные синие бутоны, красота которых не исчезла под тяжестью случившего здесь акта жестокости и бездушия.

– Как тебя зовут? – запоздало поинтересовался он, приподняв накидку с головы девочки.

Та покрутила головой. Трагедия сковала её уста, однако в мыслях даймон уловил ответ на свой вопрос: она не желала говорить ему имя не потому что не доверяла, а потому что надеялась забыть, ведь оно станет вечной памятью о случившемся. Данталион стёр с её щеки пятно, но не отнял руку – она сжала её ладошками и приложила обратно. Его рука была тёплой, а этого тепла ей сильно не хватало.

– Я не оставлю тебя, – тихо уверил он и, сорвав цветок ириса, протянул ей. – Этот цветок – символ твоего бесстрашия, так возьмёшь ли ты его имя в качестве своего нового, Айрис?

Девочки поглядела на бутон и, прижав к сердцу, кивнула, после чего вновь прижалась к груди Данталиона.

Узрев издали даймона с обмотанным в накидку ребёнком, небожители замерли. Никто из них не поверил в то, что узрел собственными глазами, и Данталиону пришлось объясниться.

– Ты хоть понимаешь, как неразумен твой выбор? – растерянно воскликнул Осе – второй сферон Данталиона. – Что скажут Высшие боги, узнав о том, что ты открыл свой истинный облик смертному дитя, так ещё и вознамерился забрать с собой в небесные чертоги? Данталион, одумайся!

– Он прав, Данте, – согласился Форас. – Ты вмешиваешься в судьбу этой смертной! Ежели ей предначертано было отдать свою душу Самигине, так не переступай дорогу Первородной богине!

– Кто вы такие, чтобы судить о её судьбе? – осадил обоих Данталион. – Что, если ею было написано, что именно моя рука станет спасением для этого дитя? Раз уж я нашёл её, стало быть, всё произошло так, как надобно, а наказание я приму, как полагается.

И он не лгал. Не прошло и часа, как новость о том, что один из небожителей привёл с собой смертное дитя, уже стала известна Высшим богам, но раньше тех о безрассудстве брата узнали Мариас и Барбатос. Что, впрочем, не удивляло. Те давно уже заняли посты главных даймонов подле своих покровителей, и именно им было вручено донести эту весть до Властителя Соглашений и Мастера Валюты.

Вскоре все четверо уже восседали в пятом западном дворце, гадая о том, как поступить, а после к ним присоединились ещё пятеро в лицах Верховной Амаймон, Владыки Вод и Троицы небесного суда. Признаться, ещё никогда Данталион не испытывал столь странной смеси гордости и вины за содеянное, впрочем, последнее периодически исчезало, когда сидящая рядом Айрис тянула его за рукав и жестом просила передать понравившуюся сладость. Это настолько умиляло, что даймон забывал о причине заседания богов в его дворце.

Мнения, однако, разделились.

– Это немыслимо! – всплеснула руками Берит. – Мастер Валюты, осознавая тяжесть нарушения, вы дали своим подчинённым указ действовать на моих же землях без моего ведома, ещё и смеете защищать небожителя, который так легкомысленно нарушил правило о сокрытии тайны небес и истинного облика перед смертной? Своими действиями вы ставите под сомнения многовековые порядки!

Все возмущения богини, чья шевелюра полыхала и подпрыгивала подобно её огненному характеру, Заган встречал угрюмым взглядом. Он не любил ругаться с Берит. Была в ней та черта, которую он больше всего ненавидел и в то же время восхвалял в женщинах, – нравственная несгибаемость. Она же была присуща и всем её подчинённым. Убедить такую пылкую натуру, что голыми руками схватить звезду с неба – нереально.

– Вам ли судить о порядке, Властитель Соглашений Беал? – нахмурился Заган и поднялся, подавляюще глядя сверху вниз в глаза, переливающиеся всеми оттенками красного. – Ваши люди совершают преступления на территориях моих земель, а мне прикажете закрыть на это глаза? Разве такой порядок мы должны хранить в мире смертных? Я отдал этот приказ только из уважения к вам, дабы не опорочить ваше имя поспешными выводами, а вы имеете наглость обвинять меня вместо того, чтобы обратить внимание на деяния своего народа? Как же получилось, что именно я узрел беззаконие на южных землях раньше, чем их хранительница? Не желаете ли вы подумать об этом, нежели бросаться на меня с обвинениями? Пусть вы, Берит, – он намеренно сделал акцент на её настоящем имени, – и приходитесь мне клятвенной сестрой, я не намерен терпеть всякий вздор, и напомню, что правилами, которыми вы так попрекаете меня, предписано почтение к тому, кто одарен большей властью и титулом, нежели вы. Держите себя в руках, иначе я тоже поступлюсь своим уважением к вам.

– Не стоит заводить сиё разногласие так далеко, – пресекла перепалку Дардариэль и одним красноречивым взглядом заставила обоих Высших богов разойтись в разные стороны. – Виновных в этом деле предостаточно. Ни у кого из нас нет власти судить друг друга, но раз на то пошло, то будучи Верховной и первой избранной, я прошу вас обоюдно урегулировать данный вопрос и сделать так, чтобы об этом безобразии не прознали другие. Авторитет Высших богов в глазах других небожителей не должен быть подорван.

Все присутствующие кивнули. Кивнула и Айрис, которая, вероятно, не понимала суть беседы небожителей, но повторила за остальными, чем привлекла их взгляды. Такое количество внимания заставило девочку испугаться. Она подсела ближе к Данталиону и спряталась на широкий рукав его одеяния, поглядывая на красивых людей одним глазком.

– Не пугайся, – улыбнулся сидящий рядом Барбатос и протянул кусочек нарезанного яблока.

Девочка поглядела на него сощуренными глазками, потом повернулась и посмотрела на Данталиона, потом снова на Барбатоса – не понимала, почему они так схожи внешне, – но сделала быстрый вывод, что от улыбчивого юноши не стоит ждать подвоха, и принялась грызть яблоко. Старший сын Загана погладил её по влажным волосам, что ещё не успели высохнуть после принятия ванны, и обратился к божествам:

– Что мы будем делать с ней? – спросил Барбатос. – Дитя премилое. Неужели отправим обратно на земли Энрии? Ещё несмышлёная совсем – погибнет.

– Нельзя ей обратно, – вздохнул Вепар и задумчиво пошкрябал ногтями по деревянному подлокотнику дивана. – Может, она и мала, но уже прикоснулась к божественному. Да и жестоко будет оставлять дитя, что по нашему недосмотру осталось сиротой.

– Не о ней мы сейчас думать должны, – начала говорить Дардариэль. – С ней уж само разрешится, как будет вынесен вердикт тому, кто привёл её сюда. Правила уже были нарушены, значит, и наказание должно свершиться. Потому-то я позвала сюда Троицу небесного суда, дабы то решение оказалось честным.

– Во имя святости прародителей, разве есть в том нужда, Дардариэль?! – устало потёр лоб Заган. – Неужели нет иного выхода, как утомлять нас всех долгим слушанием?

Внезапно их беседу прервал поднявшийся с расшитых серебром диванных подушек Гастион.

– В проведении слушания по делу даймона Данталиона нет нужды.

Берит нахмурилась.

– Изволь объясниться, Гастион.

– В небесном своде правил указано: «Раскрытие истинного облика и использование божественной силы в присутствии смертного позволительно, если причиной служит угроза сохранности самого божества или невинной души, кою тот обязуется защищать». Это дитя не совершало преступлений и не оскверняло свою душу греховным действом. Оно невинно. А если так, то даймон Данталион не нарушил правил своим решением защитить её. Если он обязуется взять дитя под свою полную опеку, а также получит для него покровительство Высшего бога, все обвинения будут сняты.

– Немыслимо! – От закипающего гнева щёки Берит покрылись красной вуалью.

– В его словах истина, Властитель Соглашений Беал. – Кроцелл заняла место рядом с Гастионом. – Правило это подлинно и нарушено не было и не будет, коль даймон Данталион возьмёт на себя ответственность.

– Возьму! – пылко выкрикнул Данталион. – Коль надобно, клятву дам! Не в силах моих будет надежду и обещание у неё отобрать!

– Если сил не имеешь, так и давать не нужно было! – рявкнула Мариас.

– Остынь, Мариас, – успокоил дочь Заган. – Как Высший бог и его отец, я возьму попечительство над этой смертной душой.

– Допустим, – фыркнула Берит, – но как же быть с двумя другими? Смертной душе не место в небесных чертогах. Присутствие здесь этого дитя уже доказывает наличие преступления.

– Тайна небес не будет раскрыта, если дитя останется в небесных чертогах, – высказался Роновери. – Единственное, в чём мы можем обвинить даймона Данталиона, так это в том, что сиё решение было принято самовольно, без договорённости с Высшими богами, однако ж если Высшие боги изволят простить, то и этот проступок будет исчерпан.

– Эти разглагольствования – пустая трата времени, – развёл руками Вепар и вздохнул. – Если ж Данталион и Мастер Валюты изъявили желание взять смертную под свою опеку, я не вижу смысла в дальнейшем обсуждении.

– Есть в ваших словах истина, Владыка Вод, – согласилась Дардариэль, – однако ж я выступлю против. Сиё безрассудство просто непозволительно. Даровав ему своё прощение, другие небожители усомнятся в нашей власти, а значит, изволят пойти по тому же пути. Этого допустить никак нельзя. Я настаиваю на наказании. Если ж он повёл себя, как сумасбродное дитя, так пусть, как дитя, посидит под арестом в своём дворце...