– Где он, Самигинина тьма его за ногу?!

Мариас резко распахнула полог шатра и влетела внутрь, испепеляя взглядом обескураженных её злостью сослуживцев. Многие так и застыли, уткнув лица в пышные груди боевых подруг, – так ласково называли продажных девушек, скитающихся вместе с полком для удовлетворения нужд воинов. Проститутки на подобную работу соглашались с энтузиазмом – им платили с лихвой, – а бойцы пользовались тем, чего на войне, помимо трупов, было в избытке: пьянство и блуд. Это были два главных правила для сохранения рассудка, да и за минувшие два года с начала войны о морали уже никто бы и не вспомнил.

– Если вы мне сейчас же не скажете...

Договаривать не пришлось: сослуживцы красочно представили последствия своего молчания и ткнули пальцами в дальний угол шатра, после чего, игнорируя девушку, продолжили заниматься порочным занятием.

Мариас брезгливо покривила губой. Стыд в военное время находился в том же месте, где и пресловутая мораль, а подобные оргии становились обыденностью не только для мужчин, но и для женщин. Мариас и сама не так давно сбежала из шатра, лишь бы не оставаться среди упоённых похотью девушек, которые не стеснялись заниматься подобным не только с другими бойцами, но и друг с другом. Мариас подобное претило, хотя бы потому, что треть воинов погибали не от вражеского оружия, а от болячек, любезно подаренных проститутками.

Обходя наспех сколоченные кровати и нагромождения ящиков, которые так же использовалась в качестве ложа, Мариас двинулась в указанном направлении. Найти среди всей этой вакханалии Данталиона оказалось несложно: его белая макушка сияла в тусклом свете свечных фонарей ярче прочих.

– Зачем пожаловала? – беззаботно спросил он, приметив приближающуюся угрюмую физиономию сестры, которой впору было отгонять ворон.

Лишь по одной его широкой улыбке Мариас мгновенно поняла: он пьян, и, подтверждая догадку, Данталион схватил с ящика полупустую бутылку и влил в рот дешёвое поило, которое здесь выдавалось чаще, чем вода. Сидящая между его ног девушка застонала, когда его рука надавила ей на макушку, а бёдра качнулись, вторгаясь глубже в кольцо крепко сжатых губ.

– Кое-кто не явился на вечернее собрание, поэтому мне приходится лицезреть сиё неприглядное зрелище, – проворчала Мариас, сводя к переносице тонкие светлые брови.

– Собрание? На кой мне слушать скучные беседы этих стариков? Они никогда не говорят о чём-то по-настоящему интересном.

– Хотя бы потому что ты больше не рядовой боец, Данте, а командующий отрядом, – с укоризной ответила сестра.

Получить повышение в звании на войне не так-то просто: нужно отличиться бесстрашием, доказать преданность государству и умертвить немалую долю врагов. И близнецы понимали, что произошедшее с ними не более, чем удачное стечение обстоятельств: они спасли шкуру своего военачальника во время внезапного нападения дикого народа, а вместе с этим защитили штаб со всеми стратегически важными документами. Старик-военачальник в долгу не остался и сразу приписал им новое звание и неплохое жалование за проявленную смелость, однако для Данталиона это ничего не значило. Он продолжал вести себя, как раньше, что никак не укладывалось в понимании Мариас, отнёсшейся со всей ответственностью к возложенным на неё обязанностям. Она стремилась добиться высот в военном деле, в то время как её брат зарывал способности, довольствуясь тем, что уже имеет.

Но Мариас и не могла понять. Она жила этой войной, в то время как он её ненавидел. Ужасы битвы отняли покой Данталиона на многие месяцы. Юноша перестал считать две вещи: дни и смерти. Он перестал привязываться к людям, перестал сближаться с кем-то больше необходимого, ведь рано или поздно кто-то из них обязательно становился трупом, сваленным в общую могилу. Он просыпался и засыпал в крови под аккомпанемент истошных воплей, а рука настолько привыкла к рукояти меча, что даже ночью он продолжал сжимать оружие, опасаясь быть убитым во сне.

Такое напряжение доводило до ручки. Многие не выдерживали, пытались сбежать и оказывались на плахе, а те, кто был смелее, умерщвляли себя сами. Когда-то Данталион и сам подумывал об этом. Он смотрел на тело молодой дриады – иссохшее и затвердевшее, словно корень дерева, покрытое серыми венами – и размышлял о том, в какое чудовище превратился. Ему пришлось убить её, потому что таков был приказ, потому что она напала на их отряд со своими сородичами, потому что она стала виновницей смерти двух его братьев по оружию, но отчего-то не мог испытывать к ней ненависти. Дриада защищала свой дом так же, как Данталион защищал свой. И вознося меч, он думал лишь о том, как ничтожна и бессмысленна эта круговерть смертей.

Тогда лишь Мариас и желание её защитить спасли его от натиска отягощающих мыслей. Он не мог её бросить. Не осмелился бы. И потому нашёл иной способ существовать: искал мимолётное удовольствие в обуздавшей мир разрухе и продолжал шествовать за сестрой, чтобы в любой момент послужить её щитом.

Отвечать на упрёк сестры Данталион не стал, лишь пожал плечами и отставил бутылку. От промелькнувших воспоминаний пить совсем перехотелось.

Проститутка, оскорблённая тем, что юноша устремил своё внимание на другую женщину, умело вобрала всю длину в рот и ткнулась носом в лобок. Губы Данталиона сжались в тонкую нить, когда он ощутил, как кончик члена упёрся ей в глотку. Девушка захрипела и тут же попыталась отодвинуться, однако Кассерген не позволил. Откинув голову, он прикрыл глаза и рваным выдохом взмолил о терпении, вдавив напряжённые пальцы в её череп. По телу пробежала стремительная волна, сорвавшая с губ полубога стон, и напряжённая плоть дрогнула, изливая семя и наполняя им рот жрицы любви.

– Не стоило так делать, – хрипло проговорил Данталион и нежно погладил ухо девушки, заправляя прядь тёмных волос. – Не люблю, когда удовольствие накатывает так стремительно.

Девушка поглядела исподлобья с прищуром и отодвинулась, с развратным причмокиванием втягивая головку члена губами и слизывая языком остатки белых капель.

– А разве господин не торопится? – с хитрой улыбкой проговорила она, прижимаясь щекой к горячей плоти и медленно проводя по ней кончиками пальцев. – Если я ошиблась, то может, господин командующий отрядом изволит наказать меня, взяв сзади?

– Разве может послужить наказанием то, чего ты так страстно желаешь? – усмехнулся Данталион и притянул лицо проститутки за подбородок. – Но, к сожалению, мне претит иметь то, что до меня отымело с полусотни других мужчин.

– Многое теряешь, господин, – ничуть не обиделась проститутка и, осадив широкой улыбкой, поднялась с колен, – а ведь я могла показать тебе небеса своим телом...

– Покажи эти небеса кому-то другому. Тут с две дюжины мужчин, которые захотят увидеть их вместе с тобой, – отмахнулся Данталион, утратив былой интерес.

Девушка легкомысленно пожала плечами. Этим отказом она ничего не теряла. Как тот верно заметил, взять её мог любой из присутствующих. Виляя округлыми бёдрами, жрица любви послушно удалилась к резвящейся парочке и, прижавшись обнажённой грудью к спине мужчины, играючи принялась поглаживать крепкий торс, пока тот грубо брал её подругу, надрывающую голос в стонах удовольствия.

– Так и что же такое важное обсуждалось на собрании, что ты решила заявиться сюда, зная, какое безобразие творится вечерами? – поинтересовался Данталион, застёгивая брюки.

– Не стоит обсуждать это здесь, – спокойно ответила Мариас и качнула головой на выход. – Давай поговорим снаружи.

Данталион кивнул и поплёлся следом за сестрой. Он понимал её нежелание обсуждать дела совета среди рядовых бойцов. Все же существуют военные тайны, которые никому, помимо руководства, знать не следует. Но даже оказавшись под ночным небом, Мариас не спешила начинать разговор. Они отошли довольно далеко от шатра, прежде чем она повернулась к брату с отягощённым выражением лица. Данталион насторожился. Это лицо не сулило ничего хорошего.

– Несколько дней назад разведка обнаружила небольшой лагерь нармиров в лесах у западных гор, – тяжело проговорила она. – Командованием было принято решение отправить туда отряд из двадцати человек под командованием Тайнала для устранения вражеской группы. Сегодня разведка сообщила о том, что отряд подвергся нападению. Значительная часть погибли во время сражения, в том числе и командующий Тайнал, – их трупы были доставлены этим утром, – остальные предположительно взяты в плен. На месте найдены следы волочения. Вероятно, их собираются использовать в качестве приманки. На собрании поднимался вопрос о спасении выживших, но большинство решили, что жертвовать ещё одним отрядом ради нескольких душ нецелесообразно.

Данталион сложил руки на груди и скептично приподнял бровь.

– Подобное решение мне понятно. На войне умирают сотни людей. Но нам-то какое дело? Если эти старики вынесли вердикт, оспорить его мы будем не вправе.

Мариас подняла глаза, и Данталион оторопел. В омрачённой ночными тенями холодной голубизне застыли слёзы.

– Одним из тех, кто входил в этот отряд, был Оувел...

* * *

Идти по холодному мрачному лесу, не испытывая страх, невозможно, особенно, если знаешь, что из любой тени на тебя может обрушится шквал стрел. Невольно начинаешь воображать опасность в любом шорохе, будь это шуршание травы под тяжёлыми ботинками или же колыхнувшаяся ветвь. Приходилось контролировать каждое движение, потому как тяжёлая броня, совершенно не пригодная для тайных вылазок, издавала весьма резкий скрежет из-за трущихся друг о друга пластин. Но без неё было никак, ведь небольшой отряд добровольцев шёл во вражеское гнездо, прекрасно понимая, что эта вылазка может оказаться для них последней.

И если до окраины леса бойцы добирались верхом, то в угрожающих тесных зарослях полагаться приходилось только на собственные ноги. Лошадей, увы, не назовёшь молчаливыми друзьями, да и внезапный звук мог напугать их настолько, что громкое ржание и брыкание неминуемо выдали бы местоположение отряда, что уже равносильно подписанию себе смертного приговора.

В тишине, нарушаемой лишь трелями ночной природы, бойцы опасались перешёптываться, но усиленно следили за жестами двух фигур, возглавляющих отряд. Данталион и Мариас шли плечом к плечу и выглядывали врагов с разных сторон. Чуть ли не слёзными мольбами они добились у совета командующих разрешение на операцию по спасению пленных и не могли подвести ни их, ни тех, кто, доверившись речам об обещанной славе, последовал за ними.

С каждым шагом злость внутри Данталиона росла всё сильнее. Он проклинал и ненавидел себя. Как он мог утопать в разгульном пьянстве и похоти, когда его друг – неизвестно, живой или мёртвый – находится в плену дикого народа?

Многие считали Санвинда трусом, в том числе и он сам, но Данталион видел, как несмотря на страх, тот рвался отстоять честь своего дома и стать тем, кто достоин просить руки его сестры.

Каждую битву они проходили вместе. И даже когда война уподобилась своим обликом багровым полям, они продолжали вырывать друг друга из кровавых топей и цепких лап теней Самигины. Они вместе упивались вусмерть, вместе разбивали вражеские отряды, вместе придавались доступным удовольствиям, однако всё изменилось в тот день, когда везение короновало близнецов новым званием.

Оувел не сказал никому о том, что был вхож в тот отряд, не сказал об этом задании ни слова. Он надеялся сыскать славу своими силами, а не волочиться за громкой фамилией близнецов, как никчёмная тень, что мгновенно исчезает, стоит брату и сестре засиять сильнее. Он закрылся, а Данталион, увязнув в собственном эгоизме, не заметил этого и теперь корил себя.

Мысль оборвалась, как только Мариас, опустив забрало шлема, спряталась в густой листве кустов.

– Мы на месте. Продвигаемся дальше с осторожностью. Нармиры – отличные лучники, но пробить броню своими стрелами не смогут, решат идти в лобовую атаку. Лучшим вариантом для нас будет проникнуть незамеченными в их лагерь и разворошить осиное гнездо изнутри.

– Можем разделиться, – предложил Данталион, сощуренными глазами всматриваясь с простые деревянные постройки, освещённые пламенем нескольких факелов. – Территория небольшая, создана в качестве временного пристанища. Не думаю, что они собираются задержаться здесь надолго. Лишний шум будет неуместен. Пленных скорее всего держат вблизи лагеря, в месте, куда может добраться только кто-то из нармиров.

– Командующие отряда, разрешите высказаться? – шёпотом обратился один из молодых юнцов и, получив молчаливое разрешение, продолжил: – Нармиры – оборотни. Способны обращаться в обличие хищной кошки, а их образ жизни нельзя назвать не иначе, как дикий. Вероятно, пленных будут держать в некоем подобии клеток, подвешенных высоко над землёй, что в случае побега гарантирует смерть от падения с большой высоты. Лучшим из вариантов будет отвлечение врага или выкуривание того из лагеря. При таком раскладе у нас появится шанс медленно спустить пленных и скрыться, – и заметив смесь удивления и восхищение в глазах командующих, со смущённой усмешкой добавил: – Я являюсь стратегом и аналитиком в сфере изучения поведения диких народов в сорок четвёртом отряде.

– Подтверждаю догадку, – отозвался Сайдер – сослуживец близнецов ещё со времён прохождения подготовки в тренировочном лагере Люксона – и поглядел в подзорную трубу. – Вижу деревянные клетки по направлению на два часа. Подвешены на канатах к ветвям. Внутри находятся люди. Точное количество сказать не возьмусь – обзор закрыт листвой, – но брони на них не наблюдается.

– Далеко пойдёшь, стратег, – одобрительно хмыкнул Данталион и похлопал юнца по плечу.

– Пусть будет так, – согласилась Мариас. – Я возьму под командование часть отряда и займусь отвлечением неприятеля. Устроим им небольшой пожар по высоким точкам. А ты, Данталион, возьми более юрких, тех, кто сможет незаметно пробраться в лагерь. Справишься?

– Разве я когда-то тебя подводил, сестричка?

Мариас насмешливо закатила глаза, виднеющиеся через узкие дыры в забрале.

– Устанешь считать.

Воительница поднялась, уверенно ткнула пальцев в нескольких мужчин и взмахом руки велела следовать за ней.

– Мы рассредоточимся вокруг лагеря и займём удобные позиции. Начинайте продвигаться, как увидите дождь из огненных стрел. Устроим дикарям жаркую встречу!

Ждать пришлось недолго: спустя десять минут над лагерем нармиров вспыхнула жёлтая вспышка и под крутым градусом вонзилась в крышу постройки. Крыша из веток и сухой травы вспыхнула мгновенно. Огонёк на обёрнутой вокруг острия стрелы и смоченной в масле тряпке разросся до огненного вихря, пожирающего все прилегающие рядом шалаши, обтянутые дублёной кожей.

Данталион взмахнул рукой и в полуприсяде стал пробираться по кустам к месту, где держали пленных. В панике и обуявшем лагерь пожаре нармиры не смогли бы расслышать их шаги или почувствовать запах, но несмотря на это Данталион осторожничал. Он шёл не один; на него полагались ещё четыре души, крадущиеся следом.

Почувствовав запах гари и жар, из построек стали выбегать нармиры. От людей они отличались разве что поведением: звериное начало оказалось сильнее человеческого, но в остальном они походили на энрийцев. Если таких научить манерам и облачить в благородные одежды, вместо тряпок, вполне сошли бы за своих.

Первыми выскочили женщины, следом мужчины. У племён нармиров иерархия царила такая же, как среди хищников. Во главе стоял вождь: самый сильный человек племени, доказавший своё превосходство победой над предшественниками. Он-то и выбежал последним и тут же начал раздавать приказы. Среди криков и треска пламени расслышать что-либо не представлялось возможным, однако Данталиона привлекло нечто иное – татуировки, полностью обрисовавшие крепкий торс вождя. Это был символ чести и власти. За каждую отобранную жизнь он расплачивался своей болью, запечатлял смерть на коже. Это означало одно: мужчина безжалостный убийца, и беседовать с таким с помощью оружия совершенно не возникало желания.

– Vire! Vire!¹ – закричала одна из женщин и попыталась сбить пламя с расписанной узорами юбки.

Вождь долго размышлять не стал: одним сильным рывком сорвал с соплеменницы юбку, оставив простаивать в абсолютной наготе, и затоптал пламя босыми ногами. Но даже ожоги не заставили его сменить холодную сосредоточенность на гримасу боли. Он крикнул что-то женщине, и та, обернувшись большой чёрной кошкой, умчалась в указанном им направлении.

«Больше медлить нельзя», – решил Данталион, заметив, как огонь начинает перебегать на деревья.

Если пламя доберётся до подвешенных на ветвях клеткам, то вся эта затея с нападением окажется провальной. Никого уже не спасут.

Петляя от одного ствола к другому, Кассерген наконец добрался до нужного места: клетка висела прямо над его головой. Пробежавшись взглядом по плетениям верёвок, он наконец нашёл, к чему они были привязаны. Верёвки протянулись через несколько толстых веток близстоящих деревьев, тем самым создавая крепкие опоры для конструкции, наполненной человеческим весом, но стоило разрубить одну, как клетка тут же накренилась бы, и неравномерно распределённая тяжесть через какое-то время оборвала бы остальные канаты.

– Что будем делать, господин командующий? – серьёзно поинтересовался Сайдер, глядя на замысловатую ловушку. – Не ожидал я, что дикари столь изобретательны в создании подобных вещей.

– Ты прав, весьма неожиданно, – согласился Данталион и приподнял забрало, чтобы его лучше слышали. – О быстром спасении не может быть и речи. Придётся координировать усилия. Спускать будем медленно и синхронно. Если кто-то совершит ошибку и отпустит верёвку, остальных трёх тут же скинет вниз... Насмерть. Так что постарайтесь не облажаться, хорошо? Каната четыре. Полезем я, Сайдер, Виймар и Колс, а наш юный стратег... Напомни, как тебя по имени?

– Америус Савердели, – подсказал юноша.

– Сложно. Не против, если я буду называть тебя Риус? – Юноша воодушевлённо закивал головой. – Останешься здесь, Риус, и будешь следить за ситуацией с земли.

– Есть, господин командующий!

Следуя приказу, все четверо полезли на деревья. Тяжесть брони заметно отягощала процесс вскарабкивания, но спасали насечки на стволах, оставленные нармирами вместо ступеней. Добравшись до нужной высоты, Данталион уселся на ветку. Отсюда открывался прекрасный вид на полыхающее в огне поселение нармиров, жаль, что времени полюбоваться красотами в запасе не имелось.

– Данте? – раздался вскрик. – Это ты?

Сидящий в клетке Оувел сжал руками прутья, вглядываясь в фигуру на дереве. Санвинд был почти обнажён. Из одежды остались только брюки и обувь, кожа пестрила ранами с засохшей кровавой коркой и синяками, но несмотря на слабость и густой дым, он всё же узнал друга по броне с гравировкой волчьей морды на груди и спине. Такая была только у Данталиона и его сестры, и Оувел искренне надеялся, что тот, кого он видит, – это не Мариас.

Всполошённые бойцы вскочили. За всё то время, проведённое в неволе, они успели распрощаться с шансом на жизнь, но теперь, завидев своих собратьев по оружию, внутренне ликовали. Данталион резко махнул рукой, призывая успокоиться, и прижал палец к губам, давая понять, что им следует замолчать. Возгласы мгновенно смолкли.

Уперев ноги в ствол, он натянул верёвку и, обмотав вокруг руки, свободной вытащил нож из вторых ножен. Наблюдающие за ним члены отряда сделали тоже самое.

– Готовы? – крикнул он и, получив синхронный ответ, скомандовал: – Руби!

Под резко вонзённым лезвием верёвка с треском оборвалась. Клетку тряхнуло вниз. Выронив нож, Данталион вцепился в верёвку обеими руками. Казалось, будто ему медленно выдёргивают кости из суставов, а ноги уткнули в наковальню и бьют кувалдой по коленям. Каждая мышца трещала от напряжения. Стиснув зубы, он стал медленно пропускать верёвку между ладоней. Жжение в руках ощущалось даже сквозь перчатки. Вместе с осложнённым дыханием, Данталион почувствовал и то, как взбухли вены и стала пузыриться кровь. От жара пламени, нагревающего доспехи, и натуги начинало казаться, будто он заперт в стальном котле.

А огонь подбирался всё ближе... Все явственнее ощущалось это обжигающее дыхание, ласкающее языком по телу. У сидящих в клетке бойцов началась паника. Оувел пытался успокоить их, но тщетно. Люди начали хвататься за прутья и пытаться сломать их, но лишь сильнее ранили себя и раскачивали клетку.

– Вот же ж!.. – Данталион крепче вцепился в верёвку.

– Надо поторопиться, господин командующий! – крикнул с земли Риус. – Верёвка может не выдержать!

С этим Данталион был согласен, и, не смотря на боль, бойцы ускорили спуск.

Внезапный порыв ветра всколыхнул пламя. Искры взметнулись вверх, перебегая на деревья, на которых сидели бойцы, и свирепо стал пожирать листву. Стихия не могла умерить свой аппетит и уверенно наступала, но отпускать верёвку было слишком рано. Одна из полыхающих веток надломилась и рухнула на землю. Трава загорелась, а вместе с ней и верёвка, которую случайно зацепил обгоревший сук. Плетение загорелось, и очернённые нитки стремительно начали обрываться.

– Горит! – вскрикнул Колс.

– Быстрее! – заорал Кассерген, наспех прикидывай расстояние до земли. Не больше трёх ярдов. Не расшибутся, максимум получат травмы. – Когда скажу, отпускаем! – И спустив клетку ещё немного ниже, скомандовал: – Давай!

Бойцы синхронно разжали руки. Клетка рухнула, оглушая треском деревянных стен. Риус подскочил первым и сразу же стал выламывать ногой прутья, вытаскивая запертых людей.

Данталион облегчённо выдохнул. У них получилось! Однако теперь перед ним встала другая сложность: вывести пленных из зоны боевых действий, угрожающих их жизни. У них не было ни брони, ни оружия. Оказавшись вновь на земле, Кассерген поднял нож и, спрятав тот в ножны, обвёл взглядом раненных. У одного был перелом руки, второй, – едва стоял из-за повреждения стопы.

– Уводите их! – отдал приказ полубог. – Я даю вам приказ к отступлению, ясно?!

– А как же вы? – вскрикнул Риус.

– Я отправляюсь на поиски Мариас!

– Мариас тоже тут? – всполошился Оувел и подошёл к Данталиону. – Я с тобой!

– Не в этот раз, друг, – похлопал его плечу Кассерген. – У тебя ни доспехов, ни меча в руке. Перестань строить из себя гордеца и следуй приказу. Я не допущу, чтобы с Мариас что-то случилось, будь уверен.

И не дожидаясь его ответа, Данталион бросился в самое пекло, туда, где слышались рёв, стоны и лязг оружия. Он искал сестру, но находил лишь обожжённые пламенем трупы. Некоторые нармиры погибли в искривлённых агонией позах, так и не успев принять человеческий облик. Тяготящее душу зрелище.

В переливах багрового зарева на него выпрыгнула тёмная фигура и повалила в горячий пепел и угли. Большая дикая кошка вонзила зубы в рукав доспеха, корёжа пластины и разрывая звенья кольчуги. Данталион ударил зверя наотмашь, но тот крепко вцепился в жертву. Тяжёлая лапа хлестанула по шлему, вдавливая голову юноши в землю. В ушах зазвенело, но полубог успел выхватить нож и полоснуть им по шее нармира. Оборотень зарычал. Лезвие хоть и оставило внушительную длинную рану, но, казалось, для нармира она ощущалась не сильнее царапины. Он широко распахнул пасть, издавая оглушительный рык. На острых клыках всё ещё виднелась кровь недавно растерзанной им жертвы, стекающая вместе со слюной по губам. Пасть сомкнулась вокруг шлема Данталиона, уродуя ровный металл вмятинами. Полубог попытался выбраться, но лапа нармира прижала руку с ножом к земле. Кассерген натужно зарычал: ощутил, как челюсти вдавили металл шлема в голову.

Внезапно нармира тряхнуло. Давление ослабло, и дикая кошка подняла морду, глядя куда-то в сторону, а после вновь устремила ярко-жёлтые глаза на Данталиона. В этом взгляде Кассерген разобрал боль и отчаяние, но не от нежелания умирать... Это была внутренняя боль оттого, что ему пришлось видеть смерти близких и убивать, чтобы защитить их. Этот взгляд был знаком Данталиону, ведь в его глазах плескалось такое же мёртвое море.

Издав последний вой, тело рухнуло на полубога, заливая кровью доспехи, и юноша наконец узрел причину гибели нармира. Из черепа торчала стрела.

– Вот так ты собираешься защищать Мариас? Своим трупом?

Оувел подошёл ближе и спихнул мёртвую тушу с друга.

– Оплошал, признаю. – Данталион сжал протянутую руку и поднялся. Подняв покорёженное челюстями забрало, он бросил взгляд на стёганный поддоспешник и колчан за спиной. – Где раздобыл?

Оувел поглядел на лук в своей руке и невесело усмехнулся.

– Заделался мародёром. Пока следовал за тобой, наткнулся на труп одного из наших, вот у него и позаимствовал. Ему уже не пригодится. Потому собственно и задержался. Стянуть доспех с мертвеца оказалось той ещё работкой.

– Я же велел тебе отступать вместе со всеми! – гневно напомнил Кассерген.

Оувел гордо сложил руки на груди и качнул головой на мёртвого нармира.

– Как видишь, хорошо, что я тебя не послушал, иначе на его месте оказался бы ты. А теперь давай поскорее найдём Мариас и уберёмся из этого проклятого места.

Убеждать Оувела уже не имело смысла. Всё равно не послушает. Поэтому оба юноши бросились на поиски девушки, на ходу отбиваясь от попадающихся нармиров. Но Мариас нашла их сама. Проломив голову нармира наспех схваченной дубиной – обломком одного из строений, – она бросилась к брату и Оувелу.

– Докладывай! У вас все живы? – с ходу спросила она, стараясь перекричать звуки битвы.

– Пленные спасены. Мой отряд отправлен в лагерь для передачи их лекарям, – отчитался Данталион. – А что с твоими?

– Трое мертвы, – с горечью отозвалась девушка. – Ещё двоих отправила в лагерь. Нужно отступать, пока нармиры ещё в растерянности! Ты как, Оувел?

– Как видишь, – развёл руками Санвинд. – Может, обменяемся любезностями позже? У меня нет никакого желания вести диалог здесь.

Все трое бросились в лес, подальше от зарева огня и кровавых рек. Сердце отдавало барабанной дробью от чувства, словно их преследуют. В ночной мгле едва удавалось разобрать дорогу, но, даже падая, они продолжали нестись туда, где их должны дожидаться лошади. Хотелось как можно быстрее оказаться в защищённом лагере.

Заметив маленькую тень, Данталион не сразу успел остановиться. Он врезался в хрупкое тельце и в последнее мгновение, успел закрыть его руками и перекувыркнуться на спину, чтобы не раздавить доспехом. Раздался детский надрывный плач и, разжав руки, он увидел лежащую на себе девочку, лет так восьми по человеческим меркам. По одежде и неопрятному виду он понял, что это был детёныш нармиров, чудом спасшийся из поселения.

Мариас тут же выхватила из колчана Оувела стрелу и отобрала лук, направив оружие на ребёнка.

– Не смей, Мари! – закричал Данталион и закрыл ребёнка собой. – Она всего лишь дитя!

– Она детёныш врага и та, кто в будущем будет убивать наш народ!

– Мариас, не надо! Давай отпустим её! – взмолился юноша. – Не бери грех детоубийства на душу!

Мариас вздохнула и опустила лук, однако тетива по-прежнему осталась натянутой. За их спинами раздался шелест, и воительница мгновенно направила стрелу на звук. Из кустов показалась крупная мужская фигура с поднятыми руками. Данталион сразу узнал его – это был вождь нармиров.

– Я просить вас отпустить дитя, – угрюмо произнёс он на ломанной людской речи. – Вы отпустить её, я отпустить вас!

– С чего бы? – прорычала Мариас. – Почему бы нам просто не убить и её, и тебя?

– Я молить вас! – ответил вождь. – Это моя дочь, моя кровь и плоть!

Рыдающая навзрыд девочка бросилась к отцу, однако Данталион удержал её за руку. Пусть он и не желал причинять вред ребёнку, но не доверял вождю.

– Мы отпустим её, а ты отпустишь нас, договорились?

– Я знать, что вы не хотеть убивать, – кивнул он. – Я знать, что вы спасать своих. Вы отпустить мою дочь, я отпустить вас. Таков уговор.

– Не верь ему, Данте! – вскрикнул Оувел. – Таким, как он, веры нет!

Однако Данталион уже решил: он разжал руку, позволяя ребёнку убежать к отцу. Тот тут же укрыл девочку за собой, жестом веля спрятаться, и та проворно юркнула в кусты.

– Вы уходить! Я отпускать!

Недоверчиво переглянувшись, все трое стали отступать спиной, а потом быстро помчались к просвету между деревьями. Там начинались луга, откуда доносилось ржание лошадей. Там их ждало спасение.

Но раздался вскрик, повисший в воздухе подобно раскату грома: не пробежав и пары метров Оувел рухнул на землю. Из его спины торчало короткое заострённое древко...

Перевод высшей энрийской речи:

1. Vire! Vire! – Огонь! Огонь!