Леон отпустил сознание и позволил тому погрузить себя в глубины спокойствия; туда, где забывается страх, где не поглощает отчаяние и не знакома боль. Мрак вокруг него превратился в очертания родного дома, того дома, который он успел позабыть, дома, в котором он прятался от управляющей, заставляющей его штудировать учебники, и в котором играл в салки со служанками. Ему хорошо помнилась гостиная. В ней отец часто играл им с матерью и всем слугам на скрипке. Эта тёплая комната медового цвета всегда хранила улыбки и смех всех живущих в доме, но теперь в ней было пусто и холодно. Погружённая в полумрак, она хранила лишь тот слабый отклик в его сердце, напоминающий о былом.

– Леон?

Странник обернулся так резко, что едва не потерял равновесие. В дверях стояла Алексис. Он помнил её именно такой: хрупкой, цветущей нежностью и очарованием, но со стальным стержнем, что не позволял ей прогибаться под трудностями. Волосы цвета песчаного берега спускались волнами до самой талии. Про них она часто говорила: «Волосы – моя перевязанная лентой гордость, и распущенными их видят лишь те, перед кем я готова ей поступиться». Но было то, что заставило Леона усомниться, – её лицо. Оно казалось растерянным. В глазах засела глубокая печаль, которую он никогда прежде не видел. Она не ждала его, не радовалась встрече с ним, но почему?

Подол платья колыхнулся от внезапного рывка, и в следующее мгновение Леон ощутил, как пальцы, столь тонкие, что кожа обтягивала выступающие суставы, вжались в поясницу. Леон слишком рано потерял мать и потому только сейчас, когда её щека легла ему на грудь, осознал, насколько же невысоким был её рост.

– Мой милый мальчик, – произнесла Алексис со слезами на глазах, – ты не должен быть тут.

– Я не понимаю, о чём ты говоришь, мама. – Леон схватил её за плечи и отодвинул. – Что значит, не должен быть тут?

Через грусть Алексис заставила себя натянуть улыбку. Она очертила нежным касанием лицо сына и щипнула за подбородок. Точно так же она делала в его детстве, когда собиралась сказать что-то важное.

– Ты пересёк грань, Леон, грань между жизнью и смертью. Это перепутье, выбор которого труден для каждого, кто ступает сюда. А я лишь видение, ниспосланное владыкой багровых полей, чтобы напомнить о том, что удерживает тебя в мире живых, и отговорить от бегства за теми, кто уже познал покой.

– Стало быть, ты всё же мертва, – с горечью в сжатом тисками сердце констатировал странник.

– Увы, это так, но в моей гибели нет виноватых. Такова судьба, над которой мы не властны. Моя нить оборвалась рано, и я не могу позволить тебе цепляться за неё.

– Тогда расскажи мне правду, что позволит отпустить тебя, – попросил Леон и сжал её холодные пальцы в своих ладонях. – Расскажи, почему вы исчезли, не сказав ни слова, почему скрыли всё от меня, почему не смогли вернуться?

– Мы были юны, Леон, и невежественно глупы в своих возвышенных ожиданиях. Мы упоённо верили, что способны на великие свершения, коих до нас никто не совершал, но слишком поздно осознали, как же ошибочны наши суждения. Нас поглотило собственное высокомерие, и лишь утрата Натаниэля заставила задуматься о том, что мы совершили.

– Он не смог вернуться вместе с вами...

Алексис кивнула.

– Тогда мы ещё не догадывались, какую цену он заплатил за всех нас, но я и Катерина чувствовали, как ослабевает связь между нами, а вскоре познали и боль от её разрыва. Такое чувство не спутаешь ни с чем. Это была скорбь, что засела глубокой пустотой в сердце, убивающая всё счастье и пробуждающая пороки, о которых прежде не ведал. Катерина слегла с недугом, а я и Этан... Мы не смогли смириться с незнанием судьбы Натаниэля. Мы словно впали в одержимость. Ни дня не проходило, чтобы мы не думали о том, как вернуться в Энрию. Мы пробовали использовать амон Натаниэля, Катерины и мой, но, к несчастью, наша связь тогда уже ослабла настолько, что их сияние почти угасло. Амон без носителя не имеет жизни и превращается в безделицу с крупицами магии, что заставит его исчезнуть, когда дух выберет себе новую ипостась.

– Тогда как Рэйден мог использовать амоны Равеля и Ардена? – Леон потёр подбородок. – Они ведь уже были мертвы.

Вопрос был скорее риторическим, ведь его мать не могла знать о таком, но Алексис всё же ответила:

– Не забывай, что он был божеством, магия которого хоть и была частично запечатана, но обладала достаточной силой, чтобы насыщать два других амона. Способность амонов к перемещению напрямую связана с Глазом Миров, а значит, божество может использовать этот дар в полной мере. Но мы были лишь смертными и в ту пору ещё не обладали таким знанием.

– Я не сомневаюсь в правдивости твоих слов, мама, но всё ещё теряюсь в догадках, откуда тебе столько известно о том, что произошло уже после твоей... – Он запнулся.

– Смерти, – договорила за него Алексис. – Не стоит бояться этого слова, Леон. У меня было предостаточно времени, чтобы смириться со своей гибелью. Хозяйка багровых полей не так сурова, как в легендах, что о ней слагают. Это знание я получила от неё в награду за решимость, с которой ступила в её владения.

– Тогда как же вы попали в Энрию? – Леон почти забыл о дыхании, внимая каждому слову матери.

Он смотрел так пристально, что Алексис смущённо отвернулась и прочистила горло тихим кашлем.

– Мы рискнули совершить опрометчивый поступок – использовали амоны, что не являлись единым целым, – произнесла она. – Затея казалась безумной, хотя бы потому, что никто прежде не пробовал ничего подобного. Среди странников подобное действо считалось кощунством, неуважением к духам, что были избраны навеки быть едины, но для нас это стало последней надеждой. Мы обратились к Тобиасу и Данэлии за помощью, но их страх перед Грехами всё ещё был свеж в памяти.

– Трусы, – прошипел Леон еле слышно.

Но Алексис услышала. Она пристыдила его хмурым взглядом, и юноша против воли распрямил спину, словно стоял перед командиром, а не перед матерью.

– В то время мы думали так же, как и ты, но не осуждай их выбор. Страх заставляет задуматься о том, чего ты можешь лишиться и что всеми силами должен сберечь. В отличие от нас, они мыслили здраво, и сейчас я думаю, что нам следовало поступить похожим образом, чтобы уберечь тебя от жизни сироты, но сделанного, увы, не воротишь. Тобиас понимал, что уже никогда не пересечёт грань миров, как и понимал то, что не сможет убедить нас не делать этого, потому отдал свой амон. Случилось то, чего мы опасались: перемещение сработало иначе. Нас забросило в пустыню Лю-Кхёль. Так уж случилось, что до Вейн-Адэра мне было не суждено добраться: меня сгубила болезнь, коей я заразилась в странствии. И когда владыка багровых полей пришла за мной, я пошла за ней своей волей и обрела желанный покой.

Она подошла ближе и, приобняв сына за плечи, убрала с его лба длинные пряди, что закрывали веки. Даже когда все вокруг называли это уродством, она продолжала любить эти глаза. Они были порождением всего чистого и нежного, что было у них с Этаном.

– К сожалению, я не могу рассказать тебе больше. Моё время заканчивается, равно как и твоё. – Приподнявшись на носочки, она поцеловала Леона в щёку. – Ты должен вернуться. Твой дух борется за твою жизнь.

Она развернулась с намерением уйти, но Леон взволнованно вцепился в рукав её платья.

– Мама, постой! Я ещё о стольком хочу узнать!

– А я о стольком тебе рассказать, – похлопала его по ладони Алексис, – но, Леон, он ждёт тебя, но ждёт не этим путём. Он знает, что ты придёшь за ним, и продолжает всеми силами отвергать покой. Поторопись. Не заставляй его ждать. Даже самые сильные души слабеют, истязая себя своим же прошлым.

Леон опешил. Он выпустил рукав матери из пальцев и отшатнулся назад, глядя широко распахнутыми глазами.

– Рэйден? Ты говоришь о нём? Ты его видела? – Казалось, что лёгкие сворачивались после каждого слова.

– Перед тем, как направить к тебе, Самигина показала мне его душу. В конце концов, я же должна знать, как выглядит анхеле моего сына, – с тёплым лучистым счастьем на губах улыбнулась она.

Алексис по-девичьи звонко хихикнула, прикрыв рот ладонью. В глазах появилась странные проблески хитринки, словно она знала намного больше, чем могла сказать, опасаясь засмущать сына. Но Леон уже покрылся румянцем, просто зная, что она в курсе обстоятельств.

– Ты не осуждаешь? – неуверенно поинтересовался он.

– Я далека от предрассудков Англии, сынок, хоть и не совсем понимаю, как стоит к этому относиться, однако я рада, что у тебя есть кто-то, за кого ты готов сражаться. Как матери, мне этого достаточно. Вечность тяжела, когда приходиться делить её с одиночеством.

Леон не успел ничего ответить. Его окутало сияние, встав твёрдой преградой. Он ударил по барьеру кулаками, но тщетно, – тот не пустил его. Всё, что он мог, это смотреть, как силуэт матери медленными плывущими шагами исчезает за дверьми гостиной и растворяется в воздухе бестелесным призраком.

По позвоночнику прокатила резкая боль, словно всё тело вывернуло наизнанку. Рёбра захрустели и, ломаясь, вдавились внутрь, притесняя ушибленные органы. Леон рухнул на колени. Ему снова стало не хватать воздуха, словно тот насильно выкачали из лёгких. Обжигающий нёбо привкус крови засвербел по рту, вознамерившись вырваться потоком из темницы крепко сжатых зубов. Леон не смог подавить это тошнотворное чувство. Согнувшись от очередной вспышки, он закашлялся. По губам и подбородку потекла окровавленная слюна и, капая густыми каплями, брызнула на руки. Этот яркий алый цвет ударил по глазам, заполоняя собой всё пространство. Он не видел ничего, кроме него. Он потерял способность удерживать себя и рухнул сломанной грудной клеткой на пол.

Брови вдавились в переносицу. Леон застонал и попытался приоткрыть глаза. Всё вокруг расплывалось, но он узнал мрачные очертания пещерных стен. Его тошнило от них, хотя скорее это было из-за пары сломанных рёбер, сотрясения, полусотни ссадин и синяков и неестественно выгнутых ног.

Тянущая слабость пронзила руки, когда те, переступая через боль, потянулись к сумке. Леон не управлял ими, но слышал, как в мыслях сферон рычит и тужится, стараясь удерживать дрожащую конечность под своим контролем. Пальцы наощупь отыскали холодный помятый металл, и странник осознал, что искал Гастион, – флягу, ту самую, что дала ему Николь.

Зачарованная вода опалила сухие губы, глоток за глотком разливаясь по телу золотым сиянием, но вместо желанной истомы странника вновь пронзила боль. Фляга выпала из дрогнувших рук и звякнула о камни. Леон резко втянул воздух, схватившись за рёбра: на пути к исцелению осколки раздробленных костей резали плоть, но разорванные мышцы тут же затягивались, и всё повторялось.

Даже под чутким руководством Николь целительные чары причиняли нестерпимую боль, но сейчас это было похоже на пытку. Кости срастались с мучительной медленностью. Леон извивался, царапал ногтями землю, но держал крик за крепко сжатыми зубами, пока, наконец, не обмяк от бессилия. Его разум полностью прояснился.

– Чёрт, – прорычал Леон, поднимаясь с земли, – было неприятненько.

– Неприятненько? – пришёл в бешенство Гастион. – Ты себя со стороны не видел! Мешок с костями!

– Не брюзжи, – одёрнул его взмахом руки Леон. – Дай в тишине побыть. Голова раскалывается.

Леон опёрся спиной на стену и растёр ушибленную шею. Тело изнывало. Чары Николь хоть и залечили травмы, но синяки и ссадины по-прежнему пестрили на коже, отдавая тянущей болью при движениях.

«И куда дальше?» – потёр подбородок Леон.

Карабкаться по крутому склону, который едва его не убил, не хотелось, особенно зная, что в конце того туннеля его поджидают озлобленные арахгины. Единственным решением стало искать путь отсюда, из низины. Странник поднял помятую флягу и потряс. По ощущениям воды там осталось меньше половины – на ещё одно падение не хватит.

Леон спрятал флягу в сумку и принялся искать свой меч: он выпустил его из рук, когда кубарем катился по склону. Странник поднял руку, объятую изумрудным пламенем, и стал вглядываться в полумрак. Холодная сталь сверкнула на изломе склона, застряв между камнями, и Леон мысленно выругался. Ему всё же придётся карабкаться наверх.

Затянув покрепче ремешки на перчатках, Леон схватился за выступ и подтянулся. Мышцы отозвались жжением. Задержав дыхание, странник нашарил носком ботинка камень повыше, надавил, чтобы проверить устойчивость, и, поняв, что тот не сдвинется с места под его весом, переступил. Прижавшись грудью к скале, Леон сглотнул загустевшую комком в горле слюну. Страх падения ещё свежел в памяти. Следующий шаг едва не выбил душу из тела: хрупкий камень треснул под подошвой и соскочил вниз, утаскивая за собой на дно ещё несколько. Леон жалобно заскулил. Повисшее на руках тело прострелило болью, но странник быстро нашёл опору, впихнув ногу в щель, и дал себе отдышаться.

Глаза вновь нашарили меч. До него оставалось совсем немного, может один или два прыжка. Леон собрался с силами и перепрыгнул на другой выступ. Отсюда он уже мог дотянуться до рукояти. Вцепившись в изломы склона, он наклонился и вытянул руку. Пальцам не хватало лишь пары дюймов, чтоб заставить меч выпасть из каменных объятий.

«Ну давай же!» – подначивал он себя, сильнее подаваясь вперёд.

Он понимал, на какой риск идёт, и всё же встал на самый край выступа, повиснув лишь на одной руки в надежде, что камень, за который он держался, не отвалится. И всё же этого оказалось мало: он едва смог полоснуть швом перчаток по навершию. Беглый взгляд оценил расстояние до земли. Сколько ему придётся лететь вниз, если он сорвётся? Три ярда? В целом, не так уж и много, хоть и синяков заметно прибавится.

Отбросив инстинкт самосохранения в самый тёмный угол подсознания, Леон вцепился обеими руками в рукоять. Звук режущего камень лезвия скрежетнул по ушам. Леон оттолкнулся ногами от стены, силой вырывая меч из хватки крепких глыб, и скатился по склону, собирая болезненные толчки от всех камней, что встречались на пути. Поднявшись на ноги после тяжёлого падения, он потёр ушибленные ягодицы. Им не повезло больше остальных частей тела.

– Нашёл выход? – морщась, спросил он у Гастиона.

– Не уверен, насколько это может оказаться выходом, но отсюда ведёт единственный туннель, – пожал плечами дух и ткнул пальцем в нужную сторону.

Раз дорога вела одна, то идти Леону предстояло по ней. Отряхнувшись от пыли, Леон перехватил покрепче меч и направился в указанном Гастионом направлении. Ещё один туннель уводил куда-то вглубь гор. Леон трижды чертыхнулся, увязая в темноте и спотыкаясь о неровности пола. Он успел проклясть всё, что припомнил за время своего спуска в Мертвенные врата: горы трупов, арахгины, проклятые камни, что вечно попадали под ботинки. Леон пообещал себе, что если вернётся живым, то завалится в спячку на три дня, иначе его нервная система сломается к чертям.

Прохлада влажных стен ужалила Леона сквозь тёплую одежду. Его дыхание вырвалось изо рта едва заметными клубами пара. В остальных частях пещерных лабиринтов холод хоть и ощущался, но был не настолько пронзительным. Это наводило на гнетущие мысли. Но сильнее этого напрягал коснувшийся ноздрей запах. Он отдавал скверной. Нечто похожее Леон уже чувствовал. Это запах трупов. Но откуда им было взяться так далеко от входа в Мертвенные врата?

Выставив меч перед собой, Леон неторопливо направился к проёму в стене, прощупывая носком ботинка каждый шаг. Ещё одного падения со склона он надеялся избежать, благо минералы стен, впитывающие свет небесных рун, немного облегчали задачу. До ушей донеслись странный скрежет, тяжёлое дыхание и скулёж, схожий с собачьим. Леон заглушил сияние рун и, стараясь не шуметь, пролез в проём.

– Какая мерзость, – скорчился Леон, одёргивая руку от стены прохода.

Вслед за пальцами потянулась отвратная серая слизь, пахнущая протухшими яйцами. Странник обтёр скверно пахнущую жижу о брюки и спрятался за толстым сталагнатом.

Первое, что бросалось в глаза, – небольшие размеры пещеры относительно предыдущих. Потолок, обросший полупрозрачными сталактитами, светился тусклым холодным светом. От этой красоты захватывало дух. Словно в маленьком пространстве заточили лунный свет. Но прекрасный вид омрачал застоявшийся запах мертвечины. От него буквально темнело в глазах.

Леон сунул под язык таблетку Морбелля, затянул потуже маску и выглянул из-за каменной колонны. Увиденное заставило его ужаснуться. Полы пещеры были сплошь усеяны склизкими коконами с человеческий рост. Пульсирующую плоть покрывали ветки, копны волос, шерсть и остатки размякших частей тела жертв. Если Леон когда-то и думал, что хуже увиденного уже ничего не будет, то теперь взял свои слова обратно. Это выглядело омерзительно. А приметив в полумраке хозяев этих яиц, Леон и вовсе готов был бежать назад без оглядки. Он помнил, каким ужасом для него обернулась последняя встреча с варнулами, но наткнуться на их гнездо – это каким же «везунчиком» нужно быть?

Варнулы, казалось, его ещё не заметили. Возможно, сказывался отвратительный запах, что перебивал его собственный. К счастью, их было не так много, как коконов. Леон насчитал около шести особей. Четверо из них раздирали на части труп, который, по всей видимости, утащили со входа в Мертвенные врата, а ещё двое, подобно дикому зверью, безудержно совокуплялись, разрывая своды пещеры до невозможности громкими рычанием и скулежом. Кроме облика, в варнулах не осталось ничего человеческого. Ими руководили звериные инстинкты. Они не совокуплялись, а насиловали друг друга, впивались когтями и кусались, утопая в чёрной крови.

Леон поморщился, подавляя тошнотворный порыв. От одного только вида покрытого гадкой слизью отростка, напоминающего мужской детородный орган, по спине пробежали мурашки.

Стараясь отвлечь себя от отвратительного действа, Леон покосился на Гастиона. Тот выглядел более ошарашенным, чем он. С его лица пропала розовизна, превратив кожу в серо-зелёное полотно, а губы то распахивались, то сжимались в напряжении.

«А такое ты раньше видел?» – мысленно спросил Леон с нескрываемой насмешкой.

Гастион сглотнул вставший поперёк горла ком.

– Нет, и лучше бы не видел. Я даже представить не мог, что владыка багровых полей может быть настолько извращённой в своих помыслах, раз создала нечто подобное, – и тихо добавил, нервно поправив очки: – Моя психика от такого не оправится.

«Ты мёртв. Твоей психике уже нечего бояться, – отмахнулся Леон и всмотрелся в очертания пещеры. – Эти твари опаснее арахгин. В прошлый раз их яд доставил мне немало проблем».

Свечение сталактитов позволило страннику приметить затемнённый проход в другой части каменного зала. Но как пробраться мимо варнулов? Один неверный шорох, и эти монстры раздерут его в клочья. Неожиданно настигшая идея показалась ему настолько безумной, что вполне могла сработать. Подавляя отвращение, Леон испачкал перчатки в варнульей слизи и стал растирать по одежде. Зловоние резало нос до дурноты, но только так он мог скрыть свой запах. И обругав Самигину за такие испытания, он осторожно двинулся по краю пещеры.

С каждым шагом Леону всё сложнее становилось сдерживать рвотные позывы. Он всё чётче видел изломанные серые тела варнулов, разрывающее когтями труп какого-то бедолаги. И чем ближе он подходил, тем сильнее дрожали ноги. Ему приходилось контролировать каждый шаг, чтобы ненароком не пошатнуть камни или не проскользить по пыльной крошке. Нервы трещали, как оборванные провода под напряжением. Один из варнулов резко поднял голову от добычи и взревел. Леон вздрогнул, но замер на месте, раскинув руки. Но поза оказалась неустойчивой – ботинок шаркнул по обломкам камней. Варнул повернул безглазую морду в его сторону и принюхался. Чужого запаха он не почуял, но всё же оставил добычу.

«Твою ж мать!» – внутренне заорал Леон, видя, как медленными хищными шагами варнул направляется к нему.

Лысая склизкая физиономия замерла в метре от него, и юноша, побоявшись даже сглотнуть слюну, замер с открытым ртом.

«Мне конец!» – с ужасом осознал странник.