Глава 4. Среди Северных пустошей

Выпей, милый, выпей до дна...

Wallace Band, "Выпей, милый"

***

Сверкавший белизной снежный ковёр, не тронутый ни следами зверей, ни травами и мхами вот уже сколько лет, раскинулся на много миль вокруг в безмолвной тиши, укрывая спавшую вечным сном морозную землю. Лес, тянувшийся от самой холодной деревушки к началу Северных пустошей, давно оказался погребён под сугробами, достигавших нескольких десятков футов в высоту, и даже верхушки самых старых сосен не могли пробиться сквозь них к хмурому ночному небу.

Эстель весело напевала что-то себе под нос, как ни в чём не бывало пролетая над законными владениями студёной зимы, и сжимала руку Фидо горячими пальцами, не позволяя любимому замёрзнуть в лютую стужу. С его губ то и дело срывались облачка пара, рассеиваясь в воздухе прозрачной дымкой, дыхание было частым и прерывистым, а взгляд неотрывно следил за всем великолепием сверкавшего серебром заброшенного края.

— Моё счастье, что я не боюсь высоты, — в какой-то момент усмехнулся он, но всё-таки чуть побледнел, когда ведьма плавно поднялась выше в облака, огибая снежный буран. Она рассмеялась и, на мгновение отпустив руку молчаливого охотника, коснулась вконец замёрзшего и уставшего Кирта, уже давно устроившегося на черенке метлы впереди.

— Вытащила меня из тёплой хижины, а теперь в самые Северные пустоши заманила: ни крылья расправить, ни огонь развести... Помрём мы тут, ведьма, ой помрём, как пить дать! — то и дело причитал ворон, сжавшись в мелко дрожавший комочек. — Разграбят нажитое мной золото твои селяне, украдут и продадут, а моя неупокоенная душа будет бродить по этому холоду до скончания дней!..

— Хватит ныть, Кирт: это просто милая прогулка, — она бросила недовольный взгляд куда-то вниз и свернула левее, каким-то чудом определяя дорогу среди бескрайней ледяной пустыни, — тем более, что мы почти на месте.

Прищурившись, Фидо всмотрелся вглубь вьюги и, вздрогнув от ужаса, спросил:

— Руины?.. Эстель, ты с ума сошла?! Здесь же самый лютый холод: стоит мне на несколько минут отпустить твою руку — и я замёрзну насмерть!

— Ну так не отпускай, — беспечно хихикнула Эстель, без всякой опаски болтая в чистом воздухе босыми ногами, и добавила загадочным тоном: — Есть тут одно милое местечко... Хотя ладно, скоро сами увидите!

Среди Северной пустоши, которой, казалось, не было конца и края, мало-помалу и правда начали проглядывать развалины крыш замков и сторожевых башен, осадных стен и старых шпилей. Сугробы здесь достигли сотен футов в высоту, буря билась и ревела ужасным свистом у самой земли, а мороз стал ещё смертоноснее и крепче, чем можно было себе представить даже в самом богатом воображении.

— Нет, нам не сюда, — мягко пояснила Эстель под пронзительным растерянным взглядом Кирта и почесала его под грудкой, согревая ласковым прикосновением. Фидо шумно втянул носом воздух, услышав такой ответ, но не сказал ни слова: отступать уже было некуда.

— Как не сюда? Говорят, дальше на север ведь вообще ничего нет: только Мёртвый океан под сугробами! — взвыл ворон и от страха задрожал ещё сильнее, несмотря на всю теплоту чар ведьмы. — Тебе-то всё равно, Эстель, а я жить хочу!

Она фыркнула, услышав его последнюю фразу, и вдруг наклонила метлу вниз, понёсшись к земле в безумном пике. Сверкая глазами, будто задумавшая что-то шкодливая кошка, ведьма почти сразу замедлилась и осторожно скользнула в заметное лишь её цепкому взгляду ущелье.

Оно было совсем узким вверху, скрытым среди руин на самой окраине старого города колдунов, но расширялось книзу, вело в глубокую пропасть до самой земли между плотными толщами снега. И чем ниже спускалась Хранительница на своей волшебной метле, тем теплее и светлее становилось вокруг, а дышать приятным, пропахшим цветами воздухом становилось всё легче и легче.

Стоило метле остановиться — и даже Фидо, бледный, словно старуха-смерть, после крутых виражей Эстель, восхищённо присвистнул, пошатнулся и первым соскочил на сочную зелёную траву. Как среди жарких Восточных пустынь иногда встречались оазисы, так и здесь, меж лютых вьюг и старых развалин, скрывался свой тропический уголок. Несмотря на естественную темноту ночи, всё вокруг сияло от света Лунных цветов, сохранившихся с времён жизни Древних, и высокие райские деревья, ветви которых ломились от сладких спелых плодов, приветливо шелестели листвой в унисон с завываниями пурги снаружи.

— Удивительное место, — одновременно выпалили Кирт и Фидо — и тут же нахмурились, отвернулись и торопливо отступили друг от друга как можно дальше.

— Да... Надеюсь, вы не против маленькой сказки в новогоднюю ночь, — улыбнувшись им обоим, Эстель положила метлу на снег и прошла чуть дальше в зелёный сад, к старому колодцу в самой его середине. Фидо кивнул в ответ и опустился на развалины каменной лавочки, обвитой плющом; ворон снова уселся на плечо Хранительницы, глядя на всё великолепие вокруг с разинутым клювом, а она как ни в чём не бывало начала рассказ: — Когда Ледяные драконы исчезли в последней битве и стали вьюгой, а дома колдунов и ведьм превратились в Северные пустоши, снег не затронул только одно место: сад Верности и Смерти. Раньше здесь, в этом чудесном городе выходили замуж не из чувства вины или веления матери, не жадности или выгоды, а лишь по любви. И так сложилось, что раз в год, в первый день Нового месяца женихи и невесты со всего материка стекались сюда, к этому зачарованному колодцу, чтобы доказать друг другу свои чувства, и тот, кто имел корыстные намерения и прикрывался лживым благородством, уже никогда не покидал сад живым.

Кирт напрягся, Фидо вздрогнул и быстро опустил взгляд, а Эстель, будто не заметив этого, наклонилась и подобрала с земли пустую деревянную кружку, вырвав её из объятий цепких побегов разросшихся повсюду виноградных лоз.

— Только один день в году вода из сада становилась волшебной, и стоило двум влюблённым испить из колодца, как их судьба оказывалась предрешена. Если чувства были истинными, они уходили отсюда, держась за руки, и жили долго и счастливо до конца времён. Ну а если же кто-то из них лгал, — не важно, по какой причине, — то он или она, а иногда и оба, умирали на месте в страшных муках.

Ответом ей стала гробовая тишина.

— Через две недели я выхожу замуж, — Эстель зачерпнула кружкой из колодца, и вода в ней сразу засияла мягким синим светом, отражаясь от сверкавшего золотом платья, — и моё сердце велит мне сделать всё по обычаю предков... Нам с тобой нечего бояться, милый, ведь мы любим друг друга, верно?

— Верно, — внезапно осипшим голосом повторил Фидо, будто до конца не мог осознать происходящее, и медленно поднялся на ноги, — но разве в этом есть необходимость, Эстель? Разве ты не можешь поверить мне на слово?..

— Я всегда верила тебе целиком и полностью, даже больше, чем следовало. И я клянусь, что никогда не лгала, говоря "люблю". — Не сводя с охотника чистого ясного взгляда, она плавно поднесла кружку к губам и без капли страха или сомнения сделала глоток. Её ресницы дрогнули, лицо скривилось, но ничего ужасного не произошло: Эстель стояла перед ним такой же румяной, гордой и спокойной, как и в любую другую минуту. — Вот, видишь? Моя клятва доказана делом. Сейчас речь идёт не о доверии, но о нашем будущем: мне всегда было грустно видеть ваши ссоры с Киртом... Только поэтому я привела сюда вас обоих — чтобы помирить. Чтобы первый доказал, что любит именно меня, а не мои древние чары и золото, и чтобы второй увидел это своими собственными недоверчивыми глазами.

Эстель улыбнулась с плохо скрываемым коварством, подошла ближе, бесшумно ступая по ковру густых трав, и протянула кружку взволнованному охотнику. Вспотевшие от страха грубые пальцы дрогнули, чуть не расплескав волшебную тёплую воду, от которой шёл лёгкий пар, но ведьма тут же бережно придержала сосуд и сама поднесла его к губам возлюбленного.

— Что-то не так, Фидо? Не бойся. Твои клятвы в верности всегда были искренни, правда? А если нет, я бы мигом сожгла тебя заживо за такую наглую и отвратительную ложь... — Эстель рассмеялась, словно сказала забавную шутку, и нежно поправила короткую прядь пепельных волос, совсем уж нарочно не замечая чистой воды ужаса в глазах охотника. — Скажи, что любишь меня, и пей, милый. Пей до дна.

Он не сводил стеклянного взгляда с её очаровательной улыбки и не смел возразить: любой на его месте точно понял бы, что отказ был равносилен долгой и мучительной, ужаснейшей смерти.

— Л-люблю... тебя...

Стоило только ему шепнуть донельзя лживые слова и самому поднести воду к губам затрясшимися от волнения руками, как Кирт, стрелой сорвавшись с плеча ведьмы, вдруг выбил кружку у Фидо из пальцев, со всей силы ударив их острыми когтями и оставив на коже лёгкие царапины. Вода, смешавшись с выступившими каплями крови, расплескалась по буйной траве, горячими брызгами впиталась в землю, и Хранительница вскинула бровь, кажется, совсем не ожидая такого поворота событий.

— Так, Эстель, а вот это уже перебор! — в мгновение ока возмутился ворон и опустился на лавку у ног охотника. — Когда тебе пришло в голову его "проверить", я имел в виду совсем не это! Сейчас ты увидела достаточно, и не делай вид, будто не замечаешь. Да, охотник твой, конечно, тот ещё подлец, — глаза б мои этой наглой тощей рожи не видели! — но убивать тут никого не надо!

— Если Фидо солгал, то он должен получить своё наказание, — без колебаний отрезала ведьма и, подобрав кружку во второй раз, наполнила её до краёв. Заметив это, Кирт снова поднялся в воздух и завис перед Эстель, не давая ей сделать ни шагу к застывшему на месте охотнику.

— Даже не пытайся, — зашипел он, — ты — Хранительница и должна защищать людей, а не наоборот! Может быть, я и разбойник, но не убийца, и участвовать в такой поганой затее не стану! Лучше сам выпью, чем ему позволю!..

— Надо же, благородство проснулось в самый неожиданный момент, — хмыкнула ведьма себе под нос и с озорной усмешкой спросила: — А разве ты можешь предложить мне что-то взамен его жизни?

— У меня ничего нет: я просто несчастная птичка, — вмиг насупился ворон, хотя в душе прекрасно понял, к чему клонила Эстель, и быстро добавил: — Чирик! Вот видишь?

— Разве? — повторила она и без всякой спешки сделала шаг вперёд, краем глаза наблюдая за тем, как Фидо в панике осматривался и пытался найти выход из снежной ловушки. С грубой обветренной ладони тонкой струйкой продолжала капать кровь, но даже боль не могла полностью вывести его из оцепенения, вызванного самым что ни на есть первобытным страхом.

Кирт минуту помолчал, глядя в упор в вертикальные зрачки, а после раздосадованно ударил крылом по воздуху и закаркал:

— Вот же!.. Знаешь, уж от кого-кого, а от тебя я такого предательства точно не ожидал! Правду говорят: с ведьмой связываться — себе дороже... Забирай золото, плутовка, а этого гадёныша не тронь! И ко мне больше не подходи, слышишь?! Видеть тебя больше не хочу!

Эстель весело рассмеялась, услышав такие слова, гордо выпрямилась, отвела ладонь в сторону — и вдруг зажгла на ней жаркий огонь, в несколько секунд осветив окрестности ярче любого из Лунных цветков.

— Если бы мне было нужно золото, взять его самой не составило бы труда... С дороги, Кирт: я не шучу. Не лезь под руку, иначе пожалеешь.

Сжав клюв, ворон посмотрел ей в лицо — и, прочитав на нём отпечаток давно принятого решения, чертыхнулся и отлетел в сторону. "Может, у неё просто есть какой-то план?.." — до последнего читалась скрытая надежда в маленьких глазах-угольках, когда он неотрывно следил за каждым движением ведьмы, каждым её жестом.

— Эстель, — решившись, Фидо всё-таки подал дрогнувший голос и торопливо отступил на несколько шагов, вжавшись спиной в гладкую стену ущелья, — может, лучше просто вернёмся домой? Уже поздно!..

— Ты говорил, что любишь. Любишь меня, а не мои чары. Любишь мои волосы, а не дорогой цветок, вплетённый в них. Любишь приходить в мой дом, чтобы увидеться, а не поесть, украсть золото и скрыться... Или ты пьёшь до дна, милый, или ты лжёшь. И в том, и в другом случае исход будет один.

Эстель во второй раз поднесла наполненную кружку к губам любимого, настойчиво протолкнула её край сквозь крепко стиснутые зубы, и Фидо инстинктивно сделал глоток светящейся синевой горячей воды. В то же мгновение он закашлялся, схватился за горло, побелев, как мел, — и замертво упал в заросли Лунных цветов и густой зелёной травы.

— Надо же... Так и не признался. Трус, — на удивление горько вздохнула ведьма и рывком отбросила кружку в сторону. Глухо ударившись об землю, та покатилась по зарослям Лунных цветов, чуть примяв их и заставив тени на стенах ущелья заколебаться, а после одиноко замерла среди корней и веток низкого шиповника. — Всё даже хуже, чем я думала... Мне стоило послушать тебя с самого начала, Кирт. Прости.

— "Стоило слушать", "Прости"?! Да ты хоть понимаешь, какого ворона натворила, чертовка?! — гневными воплями взорвался Кирт. — Убила его, угрожала мне, а теперь сожалеешь о том, что он не признался во лжи?! Глаза бы тебе за такое выклевать, да лицо хорошенько расцарапать!..

— Ну, от глотка родниковой воды ещё никто не умирал, — Эстель с грустью подошла к колодцу, наклонилась и зачерпнула из него ладонью, пропуская сверкавшую ультрамарином жидкость сквозь пальцы. — Гадость на вкус, конечно, но...

Недоверчиво взглянув на ведьму, ворон внезапно сорвался с места и лапой бросился прощупывать пульс лежавшему на земле охотнику.

— Так, погоди! Во-первых, обычная вода не светится, — мигом возразил Кирт, вскинув клюв — и его зрачки расширились, когда он заметил слабое дыхание Фидо, — а во-вторых, как же вся эта история с садом Верности и Смерти?!

— Ах, это... Я же сказала: маленькая сказка к новому году. Сказка, Кирт, понимаешь? Я просто её придумала, — несмотря на лёгкую грусть и разочарование, оставившие едва заметный отпечаток на красивом лице ведьмы, слова ворона заставили Эстель тихонько рассмеяться и присесть на край колодца, поправив золотистое платье. — На самом деле, здесь очень близко под землёй проходят горячие источники, которые светятся от синих водорослей, и хоть всё вокруг и выглядит волшебно... В общем, не важно: ты всё равно не поймёшь. Помнишь ведь историю о единственной выжившей девушке с Северных пустошей? Так разве ты никогда не задавался вопросом о том, как ей это удалось, когда все остальные оказались заживо погребены под толщей снега? — Помолчав, она чуть опустила ресницы, глядя куда-то в сторону разрушенных каменных лавок и едва заметных оград за виноградными лозами, а после продолжила с внезапной тяжестью на сердце: — Первая Хранительница осталась жива лишь потому, что пошла по воду в это место и просто заснула в густой тени райских деревьев, сладко проспав весь ужас снежной бури и не сумев помочь никому... Да, такой сад удивителен и, пожалуй, по-своему священен, но, к сожалению или к счастью, он совсем не связан с любовью или смертью. Только с печалью и разбитым сердцем.

Ворон молчал, слушая Эстель, и было ясно: он совсем не так представлял себе чудесное спасение великой Хранительницы. Воображение всегда рисовало ему могущественную ведьму, сумевшую побороть мороз и вьюгу с помощью невиданных сил, мощных рун и запретных заклинаний, а она оказалась обычной везучей девушкой, пусть и с необычным, чересчур горячим и добрым сердцем, выдержавшим бремя великой печали и твёрдо решившим помогать всякому существу в беде.

— Наверное, я первый раз настолько счастлив от того, что меня обвели вокруг пера, — наконец мрачно подытожил Кирт и бочком отступил от Фидо, явно чувствуя себя последним дураком, — аж от сердца отлегло... В следующий раз, как решишь кого-то так проверить, меня предупреждай, ведьма лукавая! Я думал, у меня хвост на месте поседеет!.. — показательно махнув тем самым хвостом, ворон снова нахмурился, изо всех сил стараясь не показывать облегчения, и спросил: — Что делать-то с неудачливым женихом собираешься? По деревне голым заставишь пробежаться? Или, может, поджаришь чуток ручонки загребущие, которые он к моему золоту протягивал?..

Хранительница только вздохнула, покачала головой и посмотрела на бессознательного от стараха Фидо с неожиданной жалостью.

— Оставлю его здесь, подальше от соблазнов мира. Он ведь до последнего лгал, глядя мне в глаза, до последней секунды... Отпущу в деревню нераскаянным — и погублю собственными руками. Раз в неделю придётся прилетать, оставлять еду, но иначе никак... Фидо должен понять, что именно сделал не так, и захотеть загладить вину от чистого сердца. — Помолчав, ведьма резко тряхнула копной волос, будто выбрасывая из головы все неприятные мысли, и уже совсем спокойно предложила, спрыгнув на траву: — Может, пойдём отсюда, Кирт? На сегодня хватит.

Он кивнул и, стоило только Хранительнице сесть на метлу, устроился на своём излюбленном месте впереди.

— Не понимаю я тебя, Эстель, совсем не понимаю, — наконец отозвался ворон, когда они поднимались вверх из ущелья. — Слухи ведь пойдут, что женихов утаскиваешь в снега и губишь... И вообще, где же горестные вздохи и слёзы, рыдания и песни об утерянной любви? Да и зачем тебе это надо, с вруном и вором-то возиться, кнутом и пряником выбивая из него раскаяние?

— Слухи — это славно: меньше женихов будут крутиться под окнами... А чего мне горевать? Что ты уберёг меня от несчастливого брака? — рассмеялась она и, развлекаясь, сделала петлю в воздухе, но ворон понимал: на самом деле её сердце болело от глубокой раны, которая бередила бы ласковую ранимую душу ещё много недель подряд, несмотря на все тщательные старания ведьмы это скрыть. — Ну а если без шуток, я ведь Хранительница, а значит должна спасать людей не только от стужи, но и от самих себя... Правда, Кирт?

— О чём это ты? — он мигом напрягся, услышав, как ведьма слишком уж нежно назвала его по имени. — И вот не надо так таращить на меня свои хитрые глазёнки! Говори уже, как есть!

— Ты ведь соврал, — с улыбкой крикнула она сквозь свист ветра в ушах и направила метлу выше, далеко-далеко за тучи, — когда сказал, что тебе нет ничего дороже золота!

— Конечно нет, — буркнул Кирт, втянув голову в плечи, и, кажется, впервые настолько смутился от её слов. — Что за чушь...

— И всё-таки ты сказал то, что я уже не надеялась от тебя услышать! Признал-таки, горемычный: человеческая жизнь тебе важнее всяких замков и сундуков... Хотя ты даже о перепёлках беспокоишься, чего уж там скрывать!

— Ну даже если так, то что? — Ворон совсем зарылся клювом в перья, пряча глаза, и вдруг добавил с нескрываемым возмущением: — Ты правда думала, что я бы просто смотрел, как ты травишь этого мерзавца двуногого какой-то дрянью у меня на глазах? Да, хороша ведьма, ничего не скажешь! А я ведь, между прочим, до последнего верил в то, что у тебя был план, до последнего, слышишь?! Меня под конец чуть инфаркт не хватил!..

— Кстати о двуногих, — дразняще протянула Эстель, и Кирт вмиг обернулся к Хранительнице, подняв на неё осторожный, недоверчивый взгляд. — Думаю, теперь я наконец могу намекнуть тебе, как снять проклятие...

— Ты не шутишь? Правда не шутишь?! — он вмиг встрепенулся и, расправив крылья, вдруг взмыл в воздух, быстро-быстро летя бок о бок с ведьмой. — Так расскажи же мне, милая Эстель!..

— Ну, способ тебе не понравится... — она продолжала тянуть время, видя распалённое любопытство ворона, и явно наслаждалась его жгучим нетерпением.

— Ради того, чтобы стать человеком, я хоть самой горькой полыни объемся, хоть десять раз на юг и обратно слетаю!..

— Тогда возьми ключ от сундука, — начала Эстель с лёгкой усмешкой, — достань всё украденное тобой золото...

— И что потом? Окропить особыми зельями? Варить в котле три дня и три ночи, полить собственной кровью и расцеловать каждую монетку? Ну же, не томи!..

— И выбрось его в море, глупый ты жадина.

Она искренне расхохоталась, заметив выражение клюва ворона, и Кирт, оторопев, чуть не упал вниз головой в сугробы, расстелившиеся под ним белоснежным ковром.

— И ты молчала? Знала, и молчала? Ну должен же быть другой способ, ну Эсте-е-ель! —  взвыл Кирт, но сумел-таки выровнять полёт, догнать быструю метлу и снова усесться на краю черенка, греясь об горячие пальцы ведьмы. — Это же моя мечта, ты понимаешь?! Прекрасный замок подальше от родных краёв, где-нибудь на востоке или юге, толпа прислуги, лучшие кони!.. Сам себе хозяин, без семнадцати братьев и сестёр, без маленькой подстилки в хлеву! Личные покои и богатые хоромы, понимаешь?! Я ведь всю свою жизнь с дыркой в кармане ходил, всю жизнь по роскошным дровам побирался, пока не ушёл в разбой!..

Вдвоём, без Фидо, они летели по небу куда быстрее, и лес под ними в десяток минут сменился окрестностями холодной деревушки. Тучи здесь давно разошлись, и повсюду в лунном свете голубой снег, будто по волшебству, таял, превращался в широкие лужи, по которым с весёлыми криками прыгали далеко убежавшие от дома дети, а на месте воды в считанные мгновения прорастали весенние цветы и трава.

Хихикнув, Эстель осторожно достала из волос Львиный хвост и протянула его Кирту.

— Замок не обещаю, но на хороший домик у моря и красавца-жеребца этого должно хватить. Ты ведь подарил цветок мне на Новый месяц, не думая о деньгах, которые мог получить, а значит, это шло от чистого сердца. Забирай.

— Вот же ты глупая ведьма! — в расстроенных чувствах вдруг выпалил ворон и не обратил никакого внимания на начало Нового месяца, с грустью глянув на до сих пор дышавшие свежестью жёлтые лепестки цветка. — Себе оставь: больно он мне нужен... И вообще, я замок хотел! Всё ради него, ради любимого!..

— Интересно, а выпить зачарованной воды вместо Фидо ты тоже предложил ради замка? И кстати говоря, откуда тогда взялась такая уверенность в том, что это тебя не убило бы? — сверкнув глазами, спросила Эстель — и Кирт мигом прикусил язык, чуть не свалившись с метлы от неожиданного вопроса.

— Вот же!.. А вот ниоткуда, слышала? Ниоткуда! Ни словечка не скажу, ведьма, и даже не проси! — каркнул он и тут же спрятал голову под крыло, будто внезапно собрался спать. — Всё: я в домике! Ничего не слы-ы-ышу! Ни-че-го-шень-ки!

-— Знаешь, а ведь если ты останешься вороном ещё ненадолго и соберёшь пару десятков редких цветов с разных уголков земли, то сможешь их продать и купить себе, что пожелаешь, — предложила Эстель и с озорной улыбкой покосилась на вмиг оживившегося ворона. — С крыльями озолотиться будет легче, раз ты можешь носиться, куда душа пожелает, но заруби себе на клюве, проныра: отныне больше никаких краж!

— А ведь это чудесная мысль... И как это мне раньше в голову не пришло? Вот куплю замок, устрою хозяйство, а там и жениться можно будет!.. — в уме подсчитав все возможные доходы, на одном дыхании выпалил Кирт и вдруг радостно чирикнул, хоть это обычно и не было пристало такому гордому угрюмому ворону. — Пожалуй, побуду птичкой ещё немного: пару месяцев, наверное... Ну, или, может, годик...

— Неужели есть кто-то на примете для женитьбы? — с плохо скрываемой усмешкой протянула Эстель — и Кирт снова насупился:

— А вот не скажу, ведьма, никогда не скажу! И вообще, бедным воронам свататься не положено, а вот богатому лорду или даже герцогу... Ох, вот заживём, Эстель, просто чудесно заживём! — забывшись, Кирт крепче прижался к её руке, грея обледеневший клюв и лапы о нежную кожу, и снова чирикнул: — Может, откроем сегодня бутылочку самого старого красного, а, Эстель? Отпразднуем прекрасную новость о твоей расторгнутой помолвке!..

Колокол в холодной деревушке вдруг пробил полночь под громкий смех ведьмы, и призывный звон разнёсся по всем цветущим лугам и лесам, когда на север окончательно пришли новое будущее и новый год.