Дверь открыл на удивление весёлый Макана. На нём были только шорты с котиками, он сразу впустил в дом Айаза и Тигура. На всякий случай выглянул на улицу, не подглядывает ли кто.

По дому расходился аромат кофе, на кухне что-то гремело, слышались голоса и смешки. Марфа поднялась из-за стола, протянула Айазу руку, поздоровалась с Тигуром. Сикорски в синем халате на голое тело пытался варить кофе в турке, но тот у него как раз сбежал за секунду до того, как мальчики вошли, и он, чертыхаясь, бросил турку в раковину.

— Ну не умею я готовить! — В сердцах сказал Сикорски, всплеснув руками. — Без Маканы у меня ничего не получается!

— Давайте я, шеф, — Айаз закатал рукава.

— Пойдём! — Макана схватил Тигура за руку. — У них важный разговор.

Тигур сразу насторожился. Они поднялись на второй этаж, и Макана завёл его в комнату, плотно закрыл за ними дверь.

— Это моя, — сказал он. — Здорово, да?

Это была детская, отделанная в ярких тонах. Стол, компьютерное кресло, два шкафа и большая кровать были завалены разноцветной одеждой, увешаны наклейками, заставлены безделушками вроде фарфоровых статуэток кошек, снежных шаров, светильников с цветными пятнами. На полу, рядом с кроватью, большое кольцо железной дороги с паровозиком и двумя вагонами, на которых сидели маленькие куколки.

— Садись сюда, — Макана сгрёб одежду с кровати, перевалил на стул. — Всё равно я сплю у хозяина в кровати. Это тоже моё, — он сел рядом с Тигуром, кивнул на железную дорогу. — Я забыл, как это называется. Оно даже дымит! Хочешь, покажу?

Не дожидаясь ответа, Макана включил паровозик, и он с зазывным «Ту-ту!» покатил по дороге, и в самом деле выпуская колечки дыма. Запахло углём. Тигур подавил желание разреветься. Он украдкой смахнул покатившуюся по щеке слезу.

— Это игрушки, — сказал он севшим голосом. — Я умру, да?

— Я те умру! — Макана погрозил ему кулаком. — Даже не думай об этом! Кто наших хозяев защитит, если не мы? У меня для тебя подарок. Закрой глаза, вытяни руки.

Послушно зажмурившись, Тигур вытянул руки. Макана долго пыхтел, что-то вытаскивая из-под кровати, потом вручил ему нечто мягкое и увесистое.

— Можешь открывать!

В руках у Тигура оказался симпатичный плюшевый медведь с розовым бантиком на шее, с кулоном в виде сердечка.

— Это мне?! — Тигур вертел игрушку в руках, щупал её.

— Ага, — Макана весело заскакал вокруг, чуть не своротив железную дорогу. — Мой говорит, что счастье — это не получать подарки, а дарить. Тебе нравится?

— Да... — Тигур прижал медведя к груди, заплакал.

— Ты что? — Макана залез на кровать, обнял его сзади. — Не плачь! Всё же хорошо!

Но Тигур уже не мог остановиться. Он вспомнил Ковчег, крошечные боксы, где он спал на одной кровати с отцом, жидкую кашу на завтрак, обед и ужин. И свои игрушки. У него был шарик от подшипника, катушка из-под ниток и погнутая ржавая иголка. Однажды они поднимались в лифте на верхние ярусы не в свою очередь. И там же, в лифте, он увидел яркое розовое пятно где-то между серыми комбинезонами рабочих. Сердце у Ти забилось чаще, он присел, чтобы получше разглядеть кусочек яркой ткани между телами взрослых.

Это была девочка, точнее, её кукла. Девочка была совершенно обычной, такой же серой с коричневым, как и все в лифте, но в маленьких ручонках она сжимала отголосок той, Покинутой Родины, лоскуток яркой розовой ткани. Его пришили к набитому синтепоном цилиндру, на котором карандашом кто-то нарисовал глаза, нос и рот. А торчащий сверху синтепон — это были волосы. И снизу розовая, необычайно яркая юбка. Как глоток свежего воздуха, как луч солнца в кромешной темноте.

Рабочие лениво переговаривались, обсуждали утечку воздуха в шлюзе, снижение нормы калорий на будущей неделе, и девочка с мамой начали проталкиваться к выходу. Ти вытянулся, привстал на цыпочки, стараясь не потерять куклу из виду. Девочка подняла куклу, прижала её к груди, и вдруг все замолчали разом, увидев розовое пятнышко на серой одежде, расступились, и провожали взглядами девочку и её маму. Дальше лифт ехал в полной тишине. Старики вздыхали, молодые сопели, потупив взгляд, кто-то всхлипывал у самой клети.

Теперь Ти выходил к лифту в это же время, но девочки не было ни на другой день, ни на следующий, и через неделю тоже. Он всё не терял надежды снова увидеть тот яркий лоскут, но с каждым днём надежда таяла в нём, и снова возвращалась неизбывная тоска по Потерянной Родине, которую он никогда не видел, по счастью и свободе. А потом и она растворилась в серых буднях Ковчега. Будто и не было ничего. Шарик от подшипника закатился куда-то, катушку кто-то стащил, осталась только погнутая ржавая иголка, а потом и она пропала. Только в лифте теперь никто не разговаривал. Все ехали молча до нужного уровня, и слышно было, как кто-то всхлипывает у клети...

— Как он? — Спросила Марфа, получив, наконец, свой кофе.

— Хорошо, — ответил Айаз. — Уровень гемоглобина нормализовался. Сейчас будем заниматься иммунитетом. Доктора боятся, что облучение могло повысить риск злокачественных опухолей, поэтому нужен постоянный мониторинг, хотя бы раз в полгода. Велели добавить в рацион селен и йод. Его же не больно ещё и заставишь таблетки пить, — Айаз улыбнулся.

— Ты уверен, что им стоит встречаться? — Спросил Сикорски.

Он тоскливо поковырялся ложкой в турке и с завистью посмотрел на большую чашку в руках Марфы.

— Да, — Айаз вздохнул. — Я понимаю, что первая любовь — самая сильная, но и лишить своего мальчика такого счастья не могу. Пусть выбирает сам.

Сикорски открыл было рот, но Марфа строго посмотрела на него, и он шамкнул челюстями, так ничего и не сказав.

— Он здесь? — Айаз с тоской и печалью посмотрел на Сикорски.

— Разумеется. Я сейчас отведу Ти к нему. Но есть ещё одно дело. Боюсь, вам придётся вернуться на 5830-си. Мы получили устойчивый сигнал с флешки. Кто-то её не просто нашёл, а воспользовался ей. И этот кто-то находится не на базе.

— Так будет даже лучше, если Тигур выберет не меня. Вы ведь поможете им? — Айаз уткнулся в чашку.

— Я же говорил, не надо... — Проворчал Сикорски.

— Поселенцам нужен лидер, — Марфа пожала плечами. — Что должно случиться, случится.

— Только дай им самим выбрать, а то знаю я вас, женщин! — Сикорски пошлёпал босиком по лестнице. — Введи его пока в курс дела.

Макана утешал Тигура, гладил его по голове, а тот так и сидел с медведем в обнимку.

— Ну извини уже! Мой рассказал, как над тобой издевались. Вот я и решил, что эта штука тебе поможет. Я же не знал, что тебе хуже будет! — Причитал Макана.

— Нет, всё хорошо! — Тигур всхлипнул. — Спасибо! Просто мне никто никогда не дарил подарков...

— Мне тоже, — вздохнул Макана. — Когда мне мой первый подарок подарил, я так ревел! Не пересказать! А он знаешь, что говорит?

— Что? — Тигур улыбнулся сквозь слёзы.

— Говорит, что это я для него подарок! У меня же имя по-старому «подарок» значит. Он и фамилию мне придумал такую смешную. Получается «красивый подарок»!

— Значит, ты и есть подарочек. Цветочек с шипами. Не каждому дано было красоту в тебе разглядеть. А он увидел, выходит.

— Ага, — Макана принялся тереть глаза, голос сделался плаксивым. — Он у меня хороший такой...

В дверь комнаты постучали.

— Это он, — шёпотом сказал Макана. — Стучится всегда зачем-то. А сам топает, как брадоблюд. Я его загодя слышу. Входи, любимый господин! — Громко сказал он.

— Как вы тут? Не обижал тебя Макана? — Сикорски просунул лохматую голову в приоткрытую дверь.

— Нет, — Тигур улыбнулся. — Он очень хороший! Игрушку мне подарил.

— Вот и славно! Ты пока не говорил ему?

— Не-а, — Макана помотал головой. — Не велено же.

— Тогда я заберу его ненадолго. Тигур, пойдём со мной.

Они прошли по коридору до двери крайней комнаты.

— Кое-кто хочет повидаться с тобой, — Сикорски постучал. — Дальше ты сам, — он похлопал Тигура по плечу.

Комната оказалась небольшой, и из мебели там была только кровать и тумбочка. На кровати сидел, сгорбившись, юноша лет восемнадцати в очках. Редкие светлые волосы разметались по лбу. Он посмотрел на Тигура, подслеповато щурясь, и у того перехватило дыхание.

— Пу... — выдохнул Тигур, сделал шаг вперёд, замер в нерешительности.

Юноша вскочил, бросился к Тигуру, обнял его, принялся осыпать поцелуями лоб, глаза, нос. Добрался до губ, и они поцеловались. Было в этом поцелуе всё: горечь потери и радость обретения, влажные мечты и томное ожидание чуда... Не было только одного — юношеской любви. Той самой, от которой сводило бёдра судорогой на занятиях, и всё вокруг казалось прекрасным, даже мрачные внутренности Ковчега. Будто что-то неуловимое пропало, волшебство, что наполняло эти отношения романтикой, испарилось и не хотело возвращаться. Как тот яркий розовый лоскуток, который исчез и унёс с собой надежду. Когда ждёшь чего-то слишком долго, начинаешь идеализировать предмет обожания, и сознание отказывается воспринимать реальность.

Они оба поняли это. Поняли, что вспыхнувшая когда-то искра любви безвозвратно погасла. Пу безвольно опустил руки. Тигур ещё удерживал его одной рукой, другой прижимая к себе плюшевого медведя. Он отказывался верить в очевидное.

— Не уходи, Пу... — Прошептал он.

— Где ты был всё это время? — Пу нежно обнял его за плечи. — Я хотел умереть каждую секунду без тебя...

— Я не мог, — Тигур глубоко вздохнул. — Не мог пробиться к тебе. Под реактором. Потом на поводке у Старшего cлуги. А теперь...

Он вдруг подумал, каково сейчас хозяину. Всё знать, и отпустить его сюда, на свидание. Сам бы он так не смог. Не пережил бы. О, боги!

— Пойдём, — твёрдо сказал Тигур. — Я хочу познакомить тебя со своей новой семьёй.

Когда они, держась за руки, спустились в гостиную, все замолчали, уставились на странную парочку. Даже бойкий Макана затих, и стоявший у плиты Сикорски чуть не опрокинул турку. Айаз спрятал под стол дрожащие руки, старался не смотреть Тигуру в глаза.

Тигур подвёл Пу к хозяину, опустился на колени, осторожно положил медведя рядом, взял Айаза за руки и расцеловал подрагивающие влажные ладони.

— Любовь моя, — сказал он ласково. — Это мой друг. Прошу, не обижай его. Я любил его. Любил страстно, не так, как тебя. Прости меня за те чувства, что я испытывал к другому. Но истинная моя любовь — это ты! Тебе я давал клятву верности, тебе принадлежит моя душа, моя страсть! О тебе мечтаю я, когда нет тебя рядом, к тебе стремлюсь, чтобы защитить, закрыть от вражеской пули и кинжала! Потому что люблю тебя больше всего на свете, больше собственной жизни, больше, чем звёзд на небе! Позволь и дальше мне дарить тебе любовь!