Вот в какой точке сознание заработало совершенно иначе, чем прежде. Оно охватывало всё сразу одновременно, для него не существовало ни времени, ни расстояний. Свет в конце тоннеля? Или может бескрайний космос? Ад, Рай, Олимп, Асгард? Если я могла это представить образно, то почему бы этого не сделать?
Можно любоваться окружающим пейзажем, или звёздами, да чем угодно, единственно свет всюду был ровным, ничего не отбрасывало теней, и за отсутствием прямого угла зрения, и эффекта свёрнутой системы - гипермерное пространство свёрнутое в трубку, - нельзя было определить, где верх, а где низ.
Необычным было и то, что запоминать местность у меня никогда особо не получалось, топографический кретинизм, был врождённым, однако это не являлось преградой. Сначала это было похоже на какие-то горы, затем ландшафт менялся, вплоть до сооружений, и запоминался безо всякого труда. Или же вспоминался, поскольку всё это я уже где-то видела, для взора просто собирался пазл, вселяя ощущение всесильности мысли. То есть либо то, объем моей памяти был поистине бездонным, либо суть заключалась в чём-то ином. В чем конкретно, обнаружилось довольно скоро.
Информационное взаимодействие с окружающей обстановкой всё более внушительно утрачивало односторонний характер. На вопрос в сознании появлялся ответ. Поначалу такие ответы воспринимались как естественные плоды размышлений. Так казалось до тех пор пока я не поймала себя на мысли, что получаемая информация стала выходить за пределы тех знаний, которыми я обладала при жизни. Они, реально многократно превышали мой прежний багаж, то есть многое из того что я знала, я просто знать не могла.
Ко всему прочему, я была совершенно одна, не было никого, что вовсе не пробуждало чувства одиночества. Просто имело место что-то сродни эффекту присутствия, хотя ни намёка на ощущения преследования, или чего-то скрытого. Я была одна, и в то же время нет.
Помехи я заметила неожиданно, мне что-то мешало, перепутывая мысли. Меня тащили наружу, как репку из земли. И возвращаться, мне вообще-то не особо хотелось. Всё замелькало, и погрузилось в темноту. Я пришла в себя, только спустя сутки или даже чуть больше, умудрившись впасть в кому, благо хоть на такое короткое время.

Именно из-за этого эффекта присутствия, я не могла исключить того, что всё это происходило только в недрах моего сознания, а не где-то на иной плоскости мироздания. Отсутствие чувства одиночества и даже сожаления об утраченной жизни, вполне объяснялось тем, что сознание или душа, или что там у нас за сгусток эктоплазмы является ментальным телом, просто не покидало тела физического. Я была бы в этом даже уверена, не будь у меня зафиксирована клиническая смерть интервалом без малого пять минут. Всё же это было слишком реалистично для игр разума, так как с оными за год с небольшим «после», мне тоже довелось столкнуться. Или «до»; в общем, это был промежуток времени, ведь практически год спустя меня угораздило загреметь на операционный стол, и господа коновалы допустили ту же ошибку, перебрав с наркозом. Ситуация повторилась с минимальными отличиями. Просто не было темноты, и страха, я просто напросто не боялась умереть, имея представления что случится дальше.

У меня совершенно не было этому объяснений, и нет, кроме иррациональных, самое адекватное из которых: всё это только глюк.

В какой-то момент странствия в безвестных безвременных чертогах, пришла занимательная мысль. До какой степени можно влиять на окружающую среду? И есть ли предел для привносимого? Мысленно представила свой пленэр с накануне начатой композицией на холсте, и увидела его сразу со всех сторон. Я невесть почему и откуда знала о нем всё. Как и где был смастерен складной мольберт и соткан холст, и даже где рос хлопок. Знала, каким мастером. Знала, что он женат, и у него проблемы в семье. Видела все связанное с этим пленэром глобально, осознавая каждую мелочь. И точно знала, чего не хватает на холсте. Предельно ясно видела пробел, упущение в построении композиции. И образ решения во всей многогранности линий, изгибов и красок, возник сам собой. Потом, когда меня реанимировали, я закончила картину, внедряя всё увиденное, до мельчайших деталей, и она принесла мне лауреатское место на городском конкурсе, и по сей день висит в холле школы искусств, в которой я училась. Не самое великое достижение, но что это если не доказательство существенности?

Более шалая мысль закралась, уже после экспериментов с излюбленным творчеством, начиная от цветов, заканчивая звуками. Могла ли я создать человеческий образ? С образным мышлением у меня вроде никогда не возникало проблем, я всё же занималась живописью. Или же я занималась живописью, не имея проблем с образным мышлением. Это неважно. Я действительно могла структурно образовывать формы, вплоть до мельчайших черт лица. Мне запомнился тот образ, и более того вспомнился, когда я познакомилась с человеком, с которым связала свою жизнь. Это не было поразительным сходством, но достаточным, чтобы достичь точки узнавания. Не обязательно ссылаться на роковой фатум, на мистицизм и эзотерику, это же всего лишь образ, возникший в уме, просто личные предпочтения, вкусовщина. Но это натолкнуло на мысль, что форму можно предать и себе.
Без понятия, сколь долго бы продлилось это моё путешествие, и к каким бы открытиям привело, если б уже знакомый рывок, не воротил меня назад.

Но прежде, чем вернуться, я была уверена: то что называется опы­том близ­кой смер­ти, схоже с тем что переживает человек при рождении.
Откуда я всё это знала, и почему могла видеть так много и столь ясно? Не то что бы имело место подозрение, что меня ведет некто вездесущий и не имеющий границ. Вовсе нет, но потоки информации или энергии, обладающие неограниченными возможностями, были явственными, и олицетворять это незримое информационное полотно, можно с чем или кем угодно, но это нечто осязаемое всем существом, ни с чем несравнимое. Любое сравнение будет неверным. Это просто есть, существует ничуть не меньше меня и другой плоскости восприятия, не вещественной, не материальной, но нереальной ли?

Может и нет. Может это не более чем наркозный психоз или кислородное голодание. Но сложно отрицать то, что этот смертный опыт я применяла и до сих пор применяю на практике. Ключ к разрешению многих жизненных ситуаций, и многие творческие идеи, принесены мною именно оттуда. Так что, чем бы это ни было, ничего не в силах опровергнуть существенность.

И я естественно придавалась поиску объективного объяснения, что избегая религиозных и оккультных отсылок, сделать по-настоящему сложно; просто пыталась разобраться, что ни чуть не легче. «На грани» все процессы протекают не линейно, как у нас, они не растянуты во времени, а осуществляются одновременно во всех поправлениях. Глобальная интеллектуальная система, где констант либо нет вообще, либо их значительно меньше, и они могут меняться. Система склонная к метаморфозам, которой возможно управлять мыслеобразно. Наша привычная реальность более проста для осмысления, мир имеет жесткий каркас констант, обеспечивающих незыблемость законов природы, и началом, связующим события выступает время.
В основе же основ «того света» заложена абсолютная информация - вся совокупность известных и ещё неизвестных свойств материальных объектов при полном отсутствии самих объектов. Проще говоря, человек видит там то, что хочет видеть. Поэтому и описания загробного мира людьми, пережившими смерть, отличаются друг от друга. Грубо говоря, праведник видит рай, грешник - ад.

А может это не всё - только половина пазла. Я не могу знать, что было бы, не заведи врачи моё сердце, тем самым вернув меня к жизни.
Повлияло ли это на меня, как на личность, изменило ли мировозрение? Агностизизм, итсизм, апатеизм - ничто из этого решительно не подходит. Это вообще не относится ни к одной религиозной концепции восприятия, её как не было так и нет. Пси­хичес­кое переживание смерти го­раз­до ши­ре, чем можно себе представить, гораздо сложнее, чем возможно истолковать. Просто подобное, наверное, не проходит бесследно, и оставляет свой оттиск, что скорее повлиял на становление личности, на этапы формирования. Любой опыт чему-то учит. Может, разделять важное и приходящее, и восхищаясь бесчисленными сочетаниями возможностей, не преувеличивать значений временных взлётов и падений. Или же тому, что нет смысла дрожать в раболепном страхе перед смертью, бояться того, что она настигнет прежде, чем всё успеешь. Цели и векторы меняются играя в чехарду: на смену одним мечтаниям, приходят иные. Возможно всё гораздо проще, и единственно верный принцип, целесообразный: ценить то, что имеешь, жить здесь и сейчас, не оглядываясь назад, ибо от этого мало толка помимо обретённой науки, что и без оглядки ступает сквозь года рука об руку с учеником; и не забегать чересчур вперёд, преследуя перспективный фантом, влекомый замыкающим звеном чехарды соисканий свершений; цель будет достигнута, если того действительно хочешь, и уступит место следующей. Это нескончаемая цепь, всё успеть невозможно.
Так стоит ли ломать голову над тем, что же случилось на самом деле, и есть ли, в действительности, за прямой линией хоть что-то, или же всё это какой-то феномен расширения сознания на фоне клинической смерти, и чёрт знает чего ещё? Это не тот путь, я выбрала другой. Просто жить, раз такая возможность представилась мне трижды, хоть это временами и не просто вовсе, но может в этом и весь кайф? Ведь все грани, и плохие и хорошие, также необходимы для полноты картины, как звёзды над головой. А некогда пришедшее понимание и так никуда не улетучилось - этого достаточно.
Я просто это знаю: смерть относительна.