Первая зеленая полоса блеснула над горизонтом. В тишине, посреди разломанной дороги из тысяч проржавевших машин, слышался лишь легкий свист ветра и далекий скрип шин, на мгновение завизжавший и затихнувший. Девочка поежилась, во сне убирая с лица светлые волосы. Ее прижимали к груди руки матери. Объятия на заднем сиденье душной красной машины были горячими и мокрыми от пота. В предрассветных лучах кожа девочки еле-еле светилась, а на спине собирались два небольших белых крыла, слегка подрагивавших, когда она сильнее прижималась к матери — единственному источнику тепла в прохладную летнюю ночь.

К машине приближались шаги, шаркающие, мужские. Чутким слухом девочка уловила их и окончательно проснулась. Она затихла и старалась не двигаться, когда несколько существ шли между рядов машин на автомобильном кладбище. Возможно, и даже вероятнее всего, они искали ее мать, а значит, девочке следовало спрятаться и не привлекать внимание. Открывать дверь было бы слишком громко, а прятки под сиденьями она переросла. Сердце девочки стучало ровно: она не боялась, зная, что может защитить себя, но не хотелось лишний раз видеть поганые рожи маминых «гостей».

Она затихла. Шаги остановились недалеко от ее убежища. Три секунды полной тишины напряженно повисли в воздухе. Раздался оглушительный треск. Посыпалось стекло. Несколько рук схватили ее под локти и отодрали от матери, которая продолжала спать, подрагивая в лихорадке от инфекции, занесенной грязным шприцем.

Девочку бросили на освещенную розовой зарей землю, чтобы получше рассмотреть. Она чуть приподнялась, чтобы исподлобья оглядеть четверых парней в банданах, повязанных на пол-лица, — подростков, возомнивших себя бандитами — это сразу бросалось в глаза. Она повидала за короткую жизнь самых разных отморозков, и таких называла «выблядками». Их рожали такие же шлюхи, как та, что спала в машине; рано выгоняли из дома или же подбрасывали младенцами к первым проходимцам. Они сбивались в стаи и творили все, что им вздумается, чувствуя полнейшую свободу и безнаказанность, оставаясь при этом безмозглыми и жалкими детьми.

Ее вывезли в развалины совсем недалеко от дома, не зная, что с ней делать, но желая покрасоваться друг перед другом жестокостью и извращенностью. Фея же каждой частицей кожи осязала их слабость, пустое позерство. Она молча наблюдала за ними, не испытывая и капли страха, лишь интерес.

В особенности девочка следила за тем, кому не нужно было горланить, чтобы привлечь внимание, пустословить, чтобы сохранять авторитет. Он держался в стороне, но на него оглядывались в поисках одобрения или недовольства. Смуглый, когтистый, клыкастый и крупный для своего возраста — вместо того, чтобы играть с оружием, как остальные, он монотонно и сосредоточенно его чистил, держа так легко и естественно, как часть себя. Янтарные радужки с двумя темными пятнами излучали почти столько же злости и затаенной угрозы, сколько и взгляд девочки.

Он не обращал внимания на фею, сверлящую его глазами. Она же игнорировала обступивших ее шакалов, пока один из них не полез к ней. В зубах девочки раздался хруст, и смельчак лишился скользкого языка. Его надорванный крик резанул по ушам, а за ним последовал звук удара и новая волна беспомощного рычания: он сломал пальцы об оболочку феи. Девочка мрачно усмехнулась. Это ошибка всех, кто видит в ней светловолосую куколку — они не знают, что она, в отличие от других маленьких «феечек», способна защитить себя.

Пленница не моргая прожигала взглядом узкие зрачки оборотня, когда он обратил внимание на нее. Два глубоких, завораживающих янтаря заставили что-то шевельнуться внутри живота, в темной глубине. Благоразумие и опасения ускользнули в эту пропасть. Ощущения странно будоражили, и она не понимала, как их назвать, но единственное, что было ясно — она видит перед собой то, чем хочет владеть.

Выстрелы больно отдались по груди и животу — останутся синяки. Переведя яростный взгляд серых, мерцающих от магии глаз на обидчиков, она собрала все силы и направила в правую ступню. Девочка ударила ногой о землю, словно принцесса, топнувшая ножкой. Неприятный хлюпающий взрыв заставил ее скривиться, а желтоглазого волчонка напротив нее — замереть. Трое подростков забрызгали коралловую, нагретую первыми лучами землю мерзкими телесными жидкостями, напомнив девочке раздавленных толстых насекомых.

Фея поднялась на ноги, не в силах сдержать улыбку сладчайшего дурманящего чувства, что она испытывала в жизни — власти над этими животными, справедливости и чего-то, очень близкого к мести. Она подошла вплотную к парню, сидящему на капоте полуразваленной легковушки, и взглянула на него снизу вверх.

— Уже не чувствуешь себя таким крутым, да? — оскалилась девочка.

Она протянула руку к его лицу, чтобы грубо приподнять губу и рассмотреть клыки.

— Оборотень, — констатировала она, а он с раздражением отдернулся от чужих пальцев. Фея изменилась в лице, и тон ее посерьезнел: — Не зли меня. Если ты умнее тех выблядков, то захочешь со мной дружить.

Он надменно промолчал, позволяя ей раздвинуть губы, чтобы тут же незаметным движением впиться клыками в пальцы. Раздался хруст: зуб раскололся на две части. Девочка с раздражением толкнула подростка в живот, заставив его согнуться пополам. Когтистая рука метнулась к пистолету быстрее, чем фея успела заметить движение, но она наотмашь ударила его по запястью, заставив зарычать сквозь боль.

— Ну все, — окончательно вышла из себя девочка и жестко схватила подростка за горло, заставив мурашки легкого тока пробежать по его телу. Фея направляла силу размеренно, растягивая пытку и внимательно разглядывая мучительную борьбу гордыни, страха, непокорности и сомнений на красивом смуглом лице.

Обездвиженный оборотень наконец понял, насколько он близок к смерти, и зрачки расширились, а белки налились кровью. Кожа начала опухать и краснеть. Она хотела смотреть на это жалкое создание с презрением, но в глубине серых глаз змеей извивалось любопытство.

— Хочешь жить? — прошипела она у самого его лица, давая ему последний шанс.

Оборотень сумел кивнуть. Кадык под ладонями девушки задвигался, словно он пытался проглотить панику, смешанную с животной ненавистью.

— Обещаешь не злить меня? — фея дождалась второго кивка, давшегося подростку с большим трудом и еле заметно улыбнулась, довольная тем, что вместо трупа получит объект для развлечений: — И надеть ошейник? — она впилась в него ногтями, заставляя задыхаться, и отпустила только когда он кивнул в третий раз.

— Почему до сих пор не спишь? — тихий глубокий голос вывел Силесту из раздумий.

— Вспоминаю, — с легкой улыбкой произнесла фея, — тот день, когда мы впервые встретились.

Она повернулась набок на приятной жесткой поверхности кровати. Шейн сидел на краю, и свечение, исходящее от кожи феи, очерчивало мышцы на его смуглой широкой спине. Он повернулся, и глаз блеснул в тусклом лунном свете желтым бликом.

— Когда ты вырезала всех моих парней?

— Именно, — Силеста протянула руку и коснулась горячей кожи и легко провела ногтями к крупному плечу. На лопатке остались полоски следов.

В воздухе витали запахи древесины, пыли и старой ткани: они давно не возвращались в деревянную хижину на отшибе, на берегу грязно-коричневой реки — дом, когда-то служивший для обоих единственным прибежищем. С каждой весной вода сильнее размывала высокие берега, ближе подползая к хлипкому фундаменту, и Силесту не покидали горько-сладкая ностальгия и предчувствие, что вскоре их обитель начнет крениться и обваливаться в речной поток.

Она подтянулась и обвила оборотня руками, вдыхая знакомый запах тела, из-за которого от живота к рукам и ногам разливалось чувство целостности и удовлетворения. Подушечки пальцев чувствовали, как мышцы расслабляются от прикосновений.

— Скажи честно, — поднялась Силеста к уху Шейна, — каково знать, что я могу в любой момент... остановить твое сердце? Что твоя жизнь снова в моих руках?

Он развернулся к ней, чтобы поймать за локти и с силой сжать.

— Рано или поздно ты снова останешься без крылышек, — недобро усмехнулся он, — и я смогу отгрызть тебе лицо.

— Не обломай клыки, — прошептала она в самые губы и поцеловала Шейна, в следующую же секунду закусив мягкую плоть до слышимого хруста рвущейся плоти.

С рычанием он оттолкнул ее от себя. Она резко вдохнула, когда шею сжала массивная ладонь, но тут же рассмеялась, показывая слегка окровавленные зубы. По подбородку Шейна ползла капля.

Силеста дышала часто и поверхностно, ощущая горячее прикосновение. Она протянула свободную руку к обнаженной груди и начала медленно впиваться в кожу между шрамами, захватывая частицы израненной кожи, чтобы почувствовать их под ногтями. Шею сдавило сильнее, и голова начала тяжелеть и пульсировать.

Второй рукой он стянул с нее одеяло и отбросил в сторону, а ее придавил к кровати. Силеста демонстративно слизнула его кровь с губ. С тихим рычанием он опустился к ее уху и громко клацнул клыками. Фее доставляла особое удовольствие мысль, что он не может ни оцарапать ее, ни укусить, даже когда она без оболочки: яд бы ее убил, а Шейн никогда не позволит ей умереть. Не должен.

Он отпустил шею, чтобы снова поймать обе руки и завести их над головой.

***

Проснулась Силеста с ярким ощущением эйфории, какую испытывала всегда, когда ей удавалось подавить, унизить оборотня и заставить бояться за жизнь. Она широко улыбнулась солнечным лучам, пробивающимся сквозь сероватую занавеску, изъеденную молью в нескольких местах. Потянувшись, почувствовала, как по телу течет тепло и расслабление. Встав босыми ногами на деревянный пол, она перекатилась с пяток на носки и еще раз потянулась, разминая мышцы от пальцев ног до шеи.

Не позаботившись одеться, Силеста вышла на кухню, заваленную старой утварью. На газовой горелке кипятилась вода. Пол под ногами поскрипывал. Потребовалось несколько секунд, чтобы во множестве ящиков с отваливающимися дверцами найти нужный железный коробок. Понюхав содержимое, фея пожала плечами и поставила на потертый стол. Жестяные кружки с ручками, о которые она часто обжигалась, как всегда висели на прибитых к стене гвоздях.

Со стороны входа тянул сквозняк, занося в комнату запах табака. На пороге Силеста нашла Шейна, так же как и она, не посчитавшего нужным одеться. В зубах он зажимал сигарету, параллельно ощупывая прокушенную насквозь нижнюю губу, чтобы залить ее хирургическим клеем.

Она обвила его руками сбоку, скользя по рельефу мышц и привлекая внимание.

— Как настроение? — голос сипел после ночи.

— Думаю о девятом Севере, — Шейн бросил на нее короткий взгляд, достал сигарету и вставил ее между губ феи, а сам принялся наощупь заклеивать все еще кровоточащий укус.

— Беспокоишься, что туда доберутся охотники? — она положила подбородок на его плечо.

Оборотень кивнул, не отвлекаясь от дела.

— Мы заняли регион больше суток назад, — склонила голову женщина. — Была бы это ловушка, они бы давно появились.

Силеста и сама опасалась, что север достался их группе слишком легко. У бедного населения нечего отнимать, но даже из нищих деревень можно было выжать ресурс: продать людей работорговцам, черным трансплантологам или вампирам Амоса в их садистский гарем. И все же, за всю жизнь фея не сталкивалась с настолько беспомощным народом: у них не оказалось даже огнестрельного оружия, и, по словам разведчиков, все деревни Севера-9 заняли буквально за час, не встретив никакого сопротивления, что вызывало подозрения.

Фея с сосредоточенностью, напоминающей заботу, направила руку Шейна в нужную сторону, помогая стянуть края раны.

— Считаешь, нам все равно нужно ехать туда? — он откинул упаковку клея на стол в дальнем углу комнаты и опустил глаза к женщине.

Она улыбнулась:

— Мы же не хотим, чтобы Грэм и его припевалы возомнили себя взрослыми мальчиками и забрали себе больше, чем им положено.

Из дома раздалось тихое бульканье и Силеста легким шагом прошла на кухню — снять с горелки воду.

— Я не нашла ничего, кроме мелиссы с мятой, — она повысила голос, хотя острый слух Шейна уловил бы даже шепот из соседней комнаты. Женщина поймала себя на мысли, как же давно они не виделись, что она начала отвыкать от общения с оборотнем.

— Да хоть кипяток, без разницы.

Силеста рассмеялась: она помнила пару случаев, когда он действительно пил чистую воду и не заметил этого. Для него, впрочем, как и для феи, был не так важен напиток, сколько ритуал, негласно сложившийся за два года жизни в этой хижине, которые женщина вспоминала с необъяснимым теплом.

Ей доставлял удовольствие сам факт их совместной жизни. Силеста с самого первого взгляда почувствовала его неординарность, особую ауру: Шейн был исключительным мародером и мог собрать за собой стаю шакалов за какую-то неделю; он был исключительным отморозком, и его боялись провоцировать даже те, кто видел впервые — большинство же откровенно пресмыкалось перед ним. Оборотень не знал никаких рамок — понятия не имел, что рамки вообще существуют, что делало его абсолютно невосприимчивым к каким-либо доводам, кроме наживы и эгоистичного удовольствия. Он менял ведьм-помощниц как проколотые колеса, а если они докучали ему навязчивым вниманием, не гнушался радикальных мер, ведь видел в других лишь обтянутое кожей мясо. Представить, чтобы такое существо просыпалось каждое утро с одной женщиной, было невозможно и даже смешно. И тем не менее, Шейн и Силеста сидели друг напротив друга с жестяными стаканами заваренной мелиссы и молча обдумывали планы на девятый Север.

Фея с детства верила, что выжить в жестоком и злом мире могут лишь те, кто станет самым жестоким, самым злым — самым сильным. И приручить это невменяемое существо, граничащее с настоящим психопатом, означало личную победу, ведь если она имеет Шейна, то она имеет весь мир.