Нам кажется, что мы знаем об этом мире всё. Так и есть. Мы прекрасно видим то, что у нас перед глазами. То, что хочет, чтобы мы его видели. Но иногда нечто покидает свою тень, в которой пряталось. Нечто тёмное. И не дай бог вам заглянуть ему в глаза.

Я не люблю детективы. В них много пафоса, нагнетания обстановки, скрытых смыслов. Авторы пишут о тучах на чёрном небе и пронизывающем ветре. О том, как инспектор, наморщив лоб, вглядывается в картину преступления. Что судьбы мира зависят от одного-единственного выстрела. О страшных переживаниях. Об остроте момента.

Двадцать лет я проработал в отделе по расследованию убийств. И вот что я скажу: чушь собачья. Люди очень примитивны. Они всегда действуют по шаблону. Иногда у них хватает толку повторить то, что они подглядели в фильмах. Не больше.

Обычно мы знаем, кто убийца, уже в начале расследования. Просто ты заглядываешь ему в глаза и видишь там пустоту. Я не знаю, как это объяснить. Профессиональное чутьё. Потом начинается сбор доказательств для суда. Иногда это легко, а иногда — сущий кошмар. Особенно в общественных местах. Если бы люди знали, что прилепленная сопляком жвачка стоила коронеру бессонной ночи, а чей-то плевок заставил меня тащиться аж в Нью-Йорк, они бы так не делали. Ховард Палмер из Коннектикута, сука, знай — ещё раз плюнешь в общественном месте, я приеду и сломаю тебе нос!

А в общем всё очень уныло. Большей частью просиживаешь штаны в офисе допоздна. Потому что никто не ждёт тебя дома. Ну, кроме бутылки бренди, хотя и бренди мне уже осточертело. Как и окружающие меня люди. В нашей профессии это взаимно: ты ненавидишь людей, а они ненавидят тебя.

— Эй, детектив! — Окликает меня «красотка» под неоновой вывеской.

Это Патиссон, транс-парень или транс-девушка. Чёрт, всё время путаюсь с этим.

— Угостить тебя рюмочкой? — Продолжает молодой мужчина с бюстом третьего размера.

— На халяву не откажусь.

Оно берёт меня под локоть, и нас окутывает шлейф сигаретного дыма и отвратительных женских духов.

— Когда ты уже сменишь эти духи, Пат? — Спрашиваю его, как только приступ тошноты откатывает от горла.

— Парням нравится.

Смех у него тоже жутковатый. Но он пока никого не убил, и тем выгодно отличается от моих клиентов.

Мы заходим в местную забегаловку. Я кладу на стол коробку с телефоном, сдвигаю шляпу на затылок, оглядываюсь по сторонам. Два бородача нервно курят, стараясь не смотреть друг другу в глаза. Постоянные клиенты. Опять поссорились. Какие-то парни усиленно делают вид, что натуралы, при этом готовы сожрать друг друга глазами. Это, видимо, ритуал такой перед поцелуями. Даже не обращают внимания на склонившегося к ним юношу-официанта в джинсах с дырами на попе. О! Он заделал себе в ягодице кольцо. Очередная неудачная любовь. Главное, чтобы не стал опять плакаться в жилетку.

— Вам как обычно?

Парень подошёл к нашему столику. Глаза заплаканные. Нет, я не буду его спрашивать. Просто киваю.

— Дай-ка глянуть, что тут у тебя, — Пат закуривает очередную сигарету, тянется к коробке. — Всё-таки купил ему, — он качает головой. — Зачем? Мальчишка просто тянет из тебя деньги. —Вытаскивает телефон, цокает языком.

Я отворачиваюсь к окну. Из отраженья в стекле на меня смотрит немолодой мужчина сорока с лишним лет. Лицо гладко выбрито. Лысина на голове ловко прикрыта шляпой. Это ему так кажется, на самом деле всем понятно, почему я её не снимаю.

Официант приносит стаканы с виски. Льда не пожалел. Мнётся перед столиком, не уходит.

— Спасибо, — Пат выпускает в него колечко дыма.

Юноша морщится, отворачивается. Оно мой спаситель.

— Я так не думаю, — смотрю Пату прямо в его синие глаза. — Мальчишке некому помочь. Да он и не просит много. Когда десять долларов, когда пять. Чисто на жратву. Не курит, не наркоманит. Телефон, говорит, разбил. А у самого фингал под глазом. Жалко мне его. Не могу от него отвернуться.

— Ребёнок тебе нужен, — Пат усмехается. — Найди себе женщину по душе.

— Не могу пока, — я вздыхаю. — После Рози меня от них воротит. Поэтому и здесь.

Делаю небольшой глоток. Пойло обжигает горло, дыхание перехватывает, в нос бьёт спиртом. На душе привычное ожидание расслабона.

— Да, Рози та ещё сучка, — Пат тушит окурок в пепельнице и сразу же достаёт следующую сигарету. — А что говорит адвокат? Ты сможешь видеть Лили?

— Нет, — снова пью, чувствуя, как в голове наступает долгожданная ясность. — Эта тварь снимала меня, когда я целую свою дочь. Можешь себе представить, что пятнадцатилетку я могу трахнуть, а поцеловать свою дочь — нет?

— Это тяжело, я понимаю. У меня давно ощущение, что мир катится в пропасть. Война ещё эта...

— Ага, — соглашаюсь с ним. Мне уже почти хорошо. — Ты позвал меня спросить о деле того парня?

— Конечно, — Пат усмехается. — Тут даже я бы догадался. Мы с ним как-то встречались... Он действительно убил эту женщину?

— Слушай, я не могу, пока не закончится расследование... — Прячу взгляд в стакане.

— Но ты уже знаешь, так ведь? Я читал, что у тебя не было ни одной ошибки.

— Где? Врут. Я не считал, сколько, но были.

— Просто скажи, да или нет. Хочу проверить свою интуицию.

— Да, — одним глотком допиваю. Продолжать не имеет смысла.

— Охренеть... — Пат меняется в лице. Брезгливость и страх. Дрожащие руки гасят недокуренную сигарету. — Тридцать ударов ножом. Как это вообще возможно?

— Состояние аффекта. Она оскорбляла его, кричала, что он ни на что не способен. Узнала, что он спал с транс-парнями...

— Транс-девушками...

— Да. Извини, всё время путаю. Порвала его рисунки...

— А он хорошо рисовал...

— Схватила нож и обещала зарезать ту, с которой он спал. Парня и переклинило. Хорошо, соседи слышали её вопли.

Я встаю, забираю коробку со стола. Пат выглядит совершенно разбитым.

— Спасибо тебе за выпивку, — хлопаю его по плечу, он вяло кивает в ответ.

В голове хорошо, просторно. Мысли о дочери, о расследованиях, кажутся незначительными. Сейчас приду, поставлю музыку и завалюсь спать.

Лампочку давно спёрли, но я и так вижу, что кто-то сидит у меня под дверью. Высокая фигура встаёт мне навстречу. Худой парень, смуглый. Лет двадцать на вид, но ему нет ещё и восемнадцати.

— М... м...

Он сильно заикается, когда возбуждён или напуган.

— Тише, тише, Садат! — Стараюсь успокоить его. — Расслабься, сделай глубокий вдох. Ты можешь, я знаю. Не торопись.

— Ам... ам... М-м-мистер Шпи-альман! С-с-седат. И-и-извините...

— Ничего. Я всё понимаю. Это ты меня извини, у меня вечно всё из головы вылетает, Седат. Зачем ты меня ждёшь? Я бы тебе завтра отдал, — протягиваю ему телефон.

Парень хватает телефон, прижимает к груди. В полутьме можно разглядеть выражение детского восторга на лице. Получил новую игрушку. Он нагибается, чтобы оказаться вровень со мной. Бог не обидел меня ростом, метр и 82 сантиметра, но по сравнению с этим парнем я чувствую себя карапузом.

— Сэ... сэ... сэ... С-с-спасибо, ми-истер Шпильман! — Чтобы выговорить мою фамилию, он делает над собой невероятное усилие, и у него получается.

Я улыбаюсь, хлопаю его по плечу.

— Ты молодчина, Седат! Так держать!

Он вдруг целует меня в губы, и я оказываюсь один на один с его бездонными карими глазами. Что же я хотел сказать? Меня долго не отпускают, целую вечность. Какой же ты странный, Седат! В носу першит от запаха дешёвых сигарет, исходящего от его одежды. Опять был в плохой компании.

— М... м... М-м-можно я пе-ереночую у В-в-вас?

— А... Э... Ну да, конечно. Стоп, у меня же одна кровать...

Меня снова целуют в губы. Он же такой огромный! Старая кровать не выдержит двоих. Придётся идти к хозяйке за матрацем...

Кровать скрипит: парень никак не может уснуть. Я тоже ворочаюсь на матрасе, то ли от запаха кошачьей мочи, то ли от нахлынувших на меня грустных воспоминаний. Лили всегда просила рассказать сказку на ночь. Глаза намокают, и я натягиваю простыню на голову: одеяло отдал парню.

Слышен топот босых ног по полу. Пошёл бродить. Если хочет чего сожрать или украсть, то тут ему делать нечего. Последняя мышь повесилась на прошлой неделе.

Замер где-то недалеко. Сопит носом. Одеяло падает на меня столь неожиданно, что я вздрагиваю. Он приваливается, разворачивает меня на спину, кладёт голову на грудь. Я начинаю гладить ёжик жёстких, как щётка, волос. Парень вздыхает, крепко сдавливает меня в объятьях. Маленькое, но такое большое чудо! Решил отблагодарить. Спасибо тебе, Седат! Именно этого мне и не хватало.

Закрываю глаза. Парень целует мне левую руку, сжимает её в своих ладонях. От его волос пахнет самым дешёвым жидким мылом, что хозяйка наливает в диспенсер у рукомойника. Так вот, кто ворует жидкое мыло! Я улыбаюсь. Мои тревоги растворяются в его волосах.

Отец изнасиловал его, когда ему было шесть. Поэтому он сейчас такой. Как я могу его бросить? Он по-своему милый и добрый. И деньги клянчит только потому, что никто больше его не кормит. Все думают, заикающийся подросток неизвестной национальности легко может устроиться на работу. Ну, пусть попробуют.

В голове наступает приятная пустота. Мир вокруг начинает раскачиваться, как на качелях. Выпивка сделала своё дело. Руки безвольно падают. Мне уже совсем хорошо.

Мощный взрыв сотрясает дом, стёкла бьются со звоном. Слух режут женские вопли и детский плач. С потолка сыплется штукатурка. Истошно орёт сигнализация на всех машинах. Я вскакиваю, кидаю парню одежду со стула.

— Срочно уходи отсюда! Есть, где отсидеться?

Мотает головой. Болван!

— Вот адрес, — пишу на каком-то листке, кажется, это фотография Рози, адрес Патиссона. — Беги туда и не высовывайся, пока я не приду. Понял? Ну!

Наконец-то дошло! Когда хлопнула дверь подъезда, я уже натянул брюки.

В коридоре дым, пыль. Электричество вырубилось. Воняет горелым пенопластом.

Смочил водой старые трусы, сделал из них подобие маски. Под тапками хрустят битое стекло и куски штукатурки. Взрыв был на нашем этаже, дальше по коридору. Первая дверь, вторая... В животе неприятное ощущение. Похоже, я знаю, где взорвалось.

Так и есть, пятая дверь лежит в проходе. Соседние тоже не лучше. Комната Седата. Как же тебя угораздило, милый мальчик?

Внутри всё в хлам. С потолка падает труха. В полу дыра размером с машину. Ветер гоняет пепел вдоль чёрных огрызков стен. Взрыв был настолько мощным, что даже пожар не начался. Соседи мертвы. Чья-то нога в полосатом носке виднеется через дыру в полу. По стене размазало человеческую фигуру. Кто-то высокий. Был. Господи, почему же они не угомонятся?

Спускаюсь к подъехавшим полицейским, здороваюсь с коронером, коротко объясняю ситуацию. О парне стараюсь не упоминать. Сами пробьют. А я успею что-нибудь придумать. Ну, хороших мне выходных.

— Есть что покурить? — Спрашиваю коронера.

— Нашёл, у кого спросить! Ты же не куришь.

— Что-то чертовски захотелось.

— До ларька сходи.

— В два часа ночи, в тапках и мокрых трусах на морде?

Чёртовы трусы! Совсем про них забыл. Комкаю и бросаю в урну. Не попал. Сажусь в полицейскую машину на заднее сиденье. Может, удастся хоть немного подремать.

— Эй, Абрахам! — Коронер тормошит меня за плечо. — Тут тебе не ночлежка. Иди домой, мы закончили уже. Вот список погибших. — Суёт мне в лицо планшет. — Знаешь кого?

Пробегаю пьяными глазами список. Всё незнакомые люди. Вдруг меня пробивает на нездоровый смех. Хихикаю. Тычу пальцем в фамилию Седата.

— А этого как установили? В его комнате был взрыв.

— Ты слепой что ли? Там всё написано. Антропометрия сохранившихся фрагментов костей. Отпечатки двух пальцев. Сетчатка правого глаза. Экспресс-тест на ДНК...

Я не дослушал. Меня вырвало прямо в полицейской машине.

Продолжение после 10 голосов!