Метки: приключения, подростковая литература, выживание, упоминания каннибализма и работорговли, смерть персонажа.

16+.

— Мы будем тянуть спички, господа.

Капитан Ходжес сказал это негромко, прохаживаясь взад-вперёд по пляжу босыми ногами, зарывая огрубевшие исцарапанные ступни в обжигающий пальцы песок. Его обветренное лицо оставалось всё таким же невозмутимым, когда он сжимал в руках полупустой коробок; голос не изменял вечной властности. Лохмотья формы, сидевшие на теперь заметно исхудалом теле, выглядели просто смешно и убого, но капитан всё равно держал голову высоко, спину — ровно, смотрел прямо перед собой. Казалось, ещё минута — и он привычным движением выхватил бы из кармана трубку, набил бы её крепким табаком и стал раскуривать одной из этих самых спичек. Но в этот раз всё было совсем иначе.

Сухие губы капитана Ходжеса, потрескавшиеся от жажды, прятались в спутанной бородке, укрытой кристаллами морской соли. Черты его лица неприятно обострились; в нём замечалась болезненная худоба, казавшаяся естественной на моряках. Уже третий день живот крутило; резь иногда становилась нестерпимой, как и у каждого из тех, кто оказался на ненавистном острове вместе с ним. Перед глазами всё чаще вставала дрожащая дымка.

Пять спичек, вытащенных из коробка одна за другой, — его вердикт. Отчаянное «у нас нет выбора, господа», скрывающееся в сухом приказном тоне. Веское и обдуманное решение избрать жертвенного агнца.

Каждый понимал, что капитан Ходжес имел в виду, и потому не проронил ни слова, внутренне отказываясь принимать самый ужасающий, отчаянный вариант. Этот остров по-прежнему был пустынной каменной глыбой, усыпанной голым песком без намёка на почву, с почти отвесными берегами и парой-тройкой пещер. Летучих мышей в них не осталось; яиц, отложенных птицами, — тоже. А редкая съедобная рыба, плескавшаяся в океане, словно издевалась над страдальцами: они часами могли следить за ней голодными глазами через прозрачную воду, но та всегда была так глубоко внизу, что добраться до неё казалось невозможным.

— Но господин Селим ранен, — робко заметил Вэнс ослабшим голосом и прижался светлой головой к смуглой, часто вздымавшейся груди своего старшего друга восточных кровей. — Он не может тянуть жребий! Это не по-человечески!

С тех пор, как Вэнс самоотверженно спас его в день трагедии и помог доплыть до острова, он не отходил от больного ни на шаг. Мальчик беспрекословно следовал каждому взгляду доктора Ламбертса, вместе с ним занимался лечением ноги Селима, распухшей от глубокой раны. Он искал остатки лишайника в пещерах для обеззараживания, разодрал свою рубашку на бинты, собирал дождевую воду за двоих, ведь больного постоянно мучила жажда.

Это было такое странное зрелище. Миловидный мальчик за последние две недели превратился в угловатый скелет, обтянутый кожей. Его скулы и рёбра нездорово выпирали, глаза блестели от голода, ногти обломались до крови — и всё равно он был готов отдать едва знакомому человеку последний кусок пищи, ползая вокруг него на коленях, точно собака у ног хозяина.

Долговязый доктор Ламбертс, как раз снимавший повязку с раны больного и проверявший её заживление, наблюдал за Вэнсом с осуждением. Он украдкой переглянулся с капитаном Ходжесом, и тот, едва заметно покачав головой, дал понять: ему тоже не нравилась такая ярая самоотверженность мальчишки.

На мгновение приоткрыв глаза, раненый Селим внезапно протянул ладонь к Вэнсу, ласково потрепал его по выгоревшим кудрям и снова уронил руку. Он лежал под солнцем, на камнях, едва смягчённых песком, разговаривал мало, смотрел из-под полуопущенных чёрных ресниц и мог бы выглядеть в точности как прекрасный восточный принц, если бы не измождение и лёгкий жар.

Затем Селим отбросил прядь смоляных волос со щеки, приподнялся на локте, взглянул на воспалённую рану, над которой склонился доктор, и скривился. В глубоком порезе копошились несколько опарышей, питаясь отмершими частичками кожи, сохраняя плоть чистой; и такая роскошь была позволена ему ценой одного ужина Вэнса.

«Ничтожнейший мира сего пирует на моей плоти», — иногда комментировал это Селим, оставаясь верным привычке говорить по-английски чересчур витиевато, на свой странный восточный манер. Но, наверное, сейчас вид безобразных опарышей показался ему особенно отвратительным. Он прижал пальцы ко рту, будто сдерживая тошноту. Вэнс тут же заметил это и, взяв флягу с драгоценной пресной водой, приложил её к губам Селима. Тот сделал жадный быстрый глоток.

— Жрать других людей — вот что не по-человечески.

Это вдруг заявил верзила Райнер, сидевший поодаль от всех. Его мокрые тёмные волосы и крайне мускулистый торс ещё сохли на тёплом ветру. Он по-прежнему избегал товарищей по несчастью и выглядел мрачным и напряжённым, в точности как готовое выстрелить в любой момент ружьё. В могучих ладонях подёргивалась одна жалкая рыбёшка: раздевшись, он нырял за ней полвечера и всё-таки поймал голыми руками.

Обведя вызывающим взглядом всех четверых, Райнер демонстративно впился в рыбу зубами, поедая голову вместе с костями, глазами и чешуёй. Затем он почему-то хохотнул, помолчал, а после выматерился, покосился на Селима и сказал:

— Предлагаю его и сожрать. Всё равно сдохнет.

— Райнер, не смей! Ему стало гораздо лучше! — мигом вспылил Вэнс, тряхнув грязными взлохмаченными кудрями, и в свете заходящего солнца они блеснули цветом потускневшей меди.

— Мальчик говорит верно. Я ещё жив, неблагодарный, — глухо заметил Селим, обратившись к Райнеру, и сразу застонал под взглядом Вэнса, когда попытался передвинуть ногу. — О великий, владыка из владык... Да избавь нас всех от страданий, милосерднейший из милосердных, да озари своим светом...

— Если я утоплю тебя в океане, то точно избавлю всех от страданий. Нам больше не придётся выслушивать твой скулёж.

Вэнс задохнулся от возмущения, заметно покраснел, вскочил на ноги и с кулаками бросился на распустившего язык Райнера. Селим не мешал ему. Он так же зло глядел на человека, задевавшего его гордость непростительными оскорблениями, и был бы только рад лично ввязаться в драку, будь у него достаточно сил.

К счастью, жилистый доктор Ламбертс, до этого предпочитавший заниматься перевязкой раны молча, успел подняться, отбросить пепельные волосы со лба, схватить мальчика в охапку и оттащить от здоровяка Райнера на несколько шагов.

— Не смей говорить такие вещи! Не смей, слышишь?! — вырываясь, всё кричал тому Вэнс. — Бессердечный ублюдок, вот ты кто!

— Может я и ублюдок, зато не идиот. Давай, повиляй хвостом перед «господином Селимом», — с издёвкой продолжал Райнер, чем всё больше выводил Вэнса из себя. — Думаешь, сможешь меня укусить? Так попробуй! Глупый щенок.

Тогда Райнер поднялся на ноги, сжал остатки рыбёшки в кулаке с такой силой, что сломал ей позвоночник, и снова не моргая уставился на Селима и Вэнса. Атмосфера на острове накалилась до предела, в любую секунду могла вспыхнуть жестокая драка. И капитан Ходжес поспешил вмешаться, встав между здоровяком и мальчишкой.

— Доктор, уведите Вэнса от Райнера, — спокойно попросил он, всё ещё держа в скрестившихся на груди руках четыре с половиной спички. — А ты, Райнер, прибереги силы и доешь свою рыбу молча.

Доктор Ламбертс кивнул, положил руки на плечи мальчика и отвёл его подальше, шагов на тридцать вглубь острова, прежде чем остановиться. Тот стоял на удивление послушно, безоговорочно признавая авторитет капитана. И Райнер тоже не решился дерзить в открытую: только громко буркнул что-то грязное в адрес «глупого щенка» и «скулящей вонючей шавки», а после сел обратно на камнях и продолжил незатейливый ужин.

— Вэнс. Не провоцируй Райнера, будь добр, — первым делом сказал ему капитан Ходжес, когда приблизился к ним с доктором. — Задуши эмоции и подумай о том, как будет правильнее.

— Сир... — обычно звонкий голос мальчика прозвучал как-то странно.

— Да, Вэнс?

— Я... я вытяну две спички, — шёпотом, почти беззвучно попросил он и вперился в капитана и доктора умоляющим взглядом. — Вместо господина Селима... Пожалуйста!

— Ты почти что просишь нас с капитаном о смерти, малыш. Зачем? — доктор присел перед ним на корточки, потому что был чересчур высок и не хотел глядеть на мальчика сверху вниз.

Вэнс потупил глаза и пробормотал что-то невнятное.

— Говори громче, Вэнс, — сказал капитан.

— Вы помните мой первый день на борту? Вряд ли, наверное, но всё-таки...

— Конечно. Мы пили с капитаном за знакомство. Он показывал мне свой наградной пистолет... После мы сели играть в карты, и я, увы, неумолимо ему проигрывал, — ясно вспомнил доктор. Капитан Ходжес кивнул с усмешкой, но тут же спрятал её в бороду и посерьёзнел. — Тогда в каюту ворвался Райнер, таща тебя за шкирку, потому что ты пробрался на борт не заплатив и затаился в трюме... А тебе хватало храбрости вырываться, кусать его и царапать ему руки.

Вэнс смутился и вжал голову в плечи, но согласился и быстро продолжил:

— Да. Тогда, капитан Ходжес, вы разозлили Райнера, но позволили мне свободно гулять по палубе и ужинать на кухне, потому что я сирота, сир... Меня никто не ждёт по ту сторону океана. А господин Селим... Его ждёт семья! И он замечательный человек! И всегда был так добр ко мне, очень добр!

Доктор Ламбертс нахмурился, и по его лицу стало заметно какое-то странное напряжение вперемешку с недовольством. Он словно бы хотел сказать ему что-то, переубедить. Они вновь переглянулись с капитаном. Тот опять покачал головой, показывая не вмешиваться, посмотрел на мальчика и ответил:

— Ясно. Поступай как знаешь, Вэнс.

Вэнс с тёплой благодарностью кивнул и, спросив разрешения, шатаясь, поскорее направился обратно к Селиму. Тот всё это время не сводил тревожного, граничившего с ненавистью взгляда с Райнера и лежал на камнях со скрещёнными на груди руками.

— Это жестоко, капитан. Позволять ему тянуть дважды, — только и вздохнул доктор Ламбертс, наблюдая за тем, как Вэнс пошёл намочить тряпку в холодной морской воде, а после стал умывать ею лицо и тёмные вьющиеся волосы больного. — Он же совсем ребёнок...

— А Селим — раненый; а вы — мой друг; а Райнер — мой подчинённый, которому я однажды помог бежать из рабства... В каждом из случаев мы поступим невероятно жестоко и бесчеловечно. И всё равно мы так поступим. Хотя бы в этом Райнер прав... Проблема одна: моё решение — временная мера. И когда я думаю о том, что будет завтра или через неделю, мне, право, кажется, что уж лучше бы Вэнс умер сейчас.

— Снова взваливаете на себя ужасные решения, капитан. — Помолчав, доктор подошёл ближе, положил руку ему на плечо и понизил голос: — Если так уж сложится, что я вытяну короткую спичку, запомните вот что. Я вас абсолютно не виню и, напротив, буду рад, если такой человек, как вы, проживёт чуть дольше.

— Взаимно, доктор. Совершенно взаимно, — с горькой улыбкой ответил тот, и его лицо помрачнело ещё сильнее.

Они вернулись к остальным. Райнер до сих пор молча ел, уже крохотными кусочками, удерживая себя от желания проглотить рыбёшку целиком и сразу, растягивал удовольствие. Утомлённый Селим, к счастью, теперь мирно лежал на коленях у Вэнса и не стремился к ссоре.

— Итак. Все вытянут жребий, — снова начал капитан, демонстрируя четыре длинных и одну короткую спичку с обломанной головкой в мозолистой левой ладони. — Отказ не принимается, но можете тянуть вместо другого, если захотите. У нас нет еды, нет древесины... Тот, кто вытянет сломанную, умрёт, чтобы остальные могли выжить. Других вариантов я не вижу.

— Я хочу тянуть первым, капитан, — внезапно попросил доктор Ламбертс. Тот дал согласие и стал так, чтобы его ладонь с зажатыми в ней пятью спичками была хорошо видна каждому, включая Райнера.

Деревянные соломки сейчас казались одной длины, абсолютно одинаковыми. И доктор, почувствовавший слабый прилив сил на фоне многодневного изнеможения, довольно спокойно вытянул первую спичку.

Длинная.

Капитан отступил на шаг, скрывая явное облегчение, отразившееся на вечно суровом лице. Он хотел было убрать руку, но доктор Ламбертс зачем-то её удержал, покосился на Вэнса — и наугад выхватил ещё одну спичку, вторую. Она тоже оказалась длинной.

Никак не реагируя на своё внезапное везение, доктор покачал головой, закрыл глаза, словно бы коря себя за ту абсолютную глупость, которую собирался совершить, — и на ощупь нашёл третью спичку. Капитан Ходжес напрягся и весь побелел, но не стал мешать.

Тогда доктор Ламбертс потянул вверх тонкую соломку — и Вэнс вскрикнул, теряясь в словах:

— Господи, доктор, вы... вы!..

Открыв глаза, тот уставился на спичку, которую держал двумя пальцами. Она была такой же длинной, как и две предыдущих.

На него навалилось внезапное головокружение, и доктор, пошатнувшись, предпочёл сесть на землю, чем стоять прямо. Ноги его больше не держали: может, от накатывавшей волнами слабости, а может, от запоздалого осознания близости смерти.

— Доктор Ламбертс сегодня решил поиграть с судьбой... — хмыкнул капитан себе в бороду, но по голосу стало ясно: на самом деле он был очень рад. — Вы тащили за себя, Вэнса и Селима, правильно?

— Именно так.

— В таком случае, остались я и Райнер. Не желаете вытянуть спичку вместо меня, доктор? — ему всё-таки хватило сил на эту непринуждённую шутку.

— Воздержусь, — тот со слабой улыбкой покачал головой, отложил свои три спички на песок и вытер изящным запястьем взмокший лоб. — Вы очень везучий человек, капитан. На корабле я постоянно проигрывал вам в криббедж.

— Посмотрим, буду ли я так везуч в сегодняшней игре, — с этими словами мистер Ходжес повернулся к Райнеру.

— Пошёл в задницу, — прорычал ему тот при виде двух оставшихся спичек и не тронулся с места.

— Ты идёшь против всех, Райнер. И заботишься только об удовлетворении своих низменных желаний, но сейчас речь о другом. Не будешь с нами заодно — будешь против нас.

— И что мне с того, капитан? Пойдёшь на меня один голыми руками? Позовёшь хилого мальчишку, тихоню-доктора и раненую поганую шавку? — Райнер расхохотался, обнажив зубы, и с вызовом уставился на каждого из них, не удосужившись подняться. — Вы все слишком слабые даже для того, чтобы просто выжить! Что вы мне сделаете?!

На этих его словах капитан мерным шагом отошёл в сторону пещеры, где они обычно ночевали. Это казалось абсолютно невозможным, но он перевернул несколько самых непримечательных камней, притрушенных песком, у её входа, наклонился — и достал из своеобразного тайника свой наградной пистолет. Ни секунду не колеблясь, он взвёл курок, направил дуло на разбушевавшегося товарища и положил палец на спусковой крючок.

Вэнс застыл, медленно переводя взгляд с блеснувшего ствола оружия на мигом поубавившего спеси Райнера, на невозмутимое лицо капитана Ходжеса и снова на ствол. Доктор Ламбертс выглядел не менее удивлённым. Селим же привстал и глухо застонал, но в эту секунду на него едва ли обратили внимание.

Никто не знал, что капитан взял с собой оружие. Как не знал и того, почему он не использовал его для охоты на птиц в самый первый день.

— Либо тебя выберет спичка, Райнер, либо пуля, — хладнокровный голос капитана Ходжеса ни капли не дрожал.

Почти рыча от гнева, Райнер сплюнул кусочек застрявшей в зубах чешуи. Наверное, при этом он порезал ею десну, потому что в уголок рта затекло немного крови.

— Ладно, капитан. Так, ладно. Спокойнее. Тащи сюда свои дерьмовые спички.

— Только без глупостей. Надеюсь, ты меня правильно понял, — капитан Ходжес направился к сидевшему на песке Райнеру, не убирая пальца с крючка, и позволил ему выбрать жребий. Один из двух.

Райнер, замявшись, без особой спешки потянулся за левой спичкой. А после — как и следовало ожидать! — схватил капитана за правое запястье с оружием и отвернул дуло пистолета от себя. Тот не был ему соперником — и уже через десяток секунд лежал на земле безоружным, больно ударившись спиной о булыжники.

— Я сказал, я не собираюсь играть в ваши чёртовы игры. И убью раненого урода. Что вам непонятно?!

Бог знает почему, но Райнер не стал стрелять в капитана. Лишь негромко ругнулся и, пользуясь открывшейся возможностью, направился к Селиму.

— Не смей, ничтожный. Ты презренней голодной жестокой гиены, ибо гиены не бросаются на себе подобных; презренней старого мерзкого шакала, ибо шакалы милосерднее тебя, — сжав зубы, выплюнул тот ему в лицо, но его частое дыхание говорило о страхе, граничившем с ужасом.

Райнер хмыкнул и уверенно направил на раненого пистолет:

— Вот это я называю «по справедливости»!

В то же мгновение Вэнс бросился Селиму на грудь, обнимая что было сил и пытаясь закрыть собой от Райнера. Но доктор Ламбертс ему не позволил. Как и в прошлый раз, он схватил мальчика за плечи, до боли и криков, и оттащил прочь, далеко-далеко от намечавшейся бойни.

Райнер, закусив губу, положил палец на крючок и выстрелил. И ещё раз. И ещё, уже дрогнувшей рукой.

Селим с замиранием сердца слушал каждый щелчок, содрогаясь, но ничего не происходило. Оружие не стреляло. И поднявшийся на ноги капитан Ходжес, в это время подобравшийся к бунтовщику сзади с крупным булыжником в руках, без тени сомнения обрушил камень ему на голову.

Даже такой верзила, как Райнер, осел на землю от сильнейшего удара, закричал, схватился за затылок и выронил бесполезное оружие. По коротким тёмным волосам заструилась кровь.

— Пистолет промок и заржавел. От него больше нет проку... Мне хотелось верить, что ты не решился бы устроить бесчестный самосуд себе на радость, Райнер. Жаль, но я в тебе ошибся.

— Ну уж нет! Эта тварь мне не товарищ. Просто позвольте его добить, справедливости ради! — выпалил он сквозь боль, а после, схватив капитана Ходжеса за щиколотку, дёрнул на себя. Тот не устоял на ногах, и они бросились друг на друга, кубарем покатившись к противоположному краю острова, сразу за которым шёл резкий обрыв.

Капитан оказался в разы слабее физически, но Райнер был раненым и крайне уставшим после рыбалки, что немного меняло расклад. Доктор по-прежнему крепко держал Вэнса, порывавшегося вмешаться. Селим силился что-то разглядеть, но ему стало дурно от потрясения, и он уткнулся лбом в песок, кажется, потеряв сознание, чтобы не слышать криков.

Райнер и капитан боролись безжалостно, осыпали друг друга кучей ударов, использовали самые грязные приёмы, зубы и ногти. Они испачкались в песке, их спины и ноги покрылись ушибами от камней. У первого кровоточила рана на затылке и пострадал от левого хука один глаз. У второго была разбита губа и вырван клок бороды — настолько сильной оказалась медвежья хватка Райнера.

Они боролись до тех пор, пока не оказались на самом северном краю острова. В шаге от них берег уже заканчивался выступом скалы, возвышавшимся над ровной океанской гладью, а дальше внизу была видна глубокая далёкая синь.

Силы обоих быстро иссякли, однако Райнер вышел из этой драки безусловным победителем. Он попытался схватить капитана за грудки, но драная рубашка окончательно порвалась. Тогда здоровяк заломил ему руки и подтащил к самому краю.

— Удовлетворение низменных желаний вроде мести — это не выход, Райнер, — хватая ртом воздух, всё-таки выдавил капитан Ходжес, не оставляя попыток достучаться до его совести. — В конце концов ты закончишь тем, что перебьёшь всех на этом острове, чтобы выжить!

— Нет здесь мести, капитан, нет! Я поступаю правильно. И твоя «справедливость» — идиотизм, если ты собираешься тянуть спички, а не добить эту раненую тварь! Пожертвовать друзьями или собой ради «справедливости»!

— Я не позволю тебе убить его без жребия...

— А я не позволю ему жить, иначе всех убьёт он! — взревел Райнер — и толкнул капитана вперёд, навстречу мёртвому коралловому рифу. Может, он лишь хотел освежить его холодной водой, но Ходжес в падении вцепился бывшему товарищу в руку, шепча: «Я сказал, не позволю», — и они оба полетели головами вниз, путая сумеречное небо и тёмно-синее дно, ударяясь о риф, даже под толщей воды продолжая бороться за правоту.

Только тогда доктор наконец разжал руки, позволяя Вэнсу вырваться, и сделал несколько шатких шагов к выступу скалы.

— Зачем вы меня оттащили, доктор? Зачем?! Если бы пистолет был заряжен, господин Селим бы умер! — кричал Вэнс. — Почему капитан... А Райнер, ублюдок!..

— Я знал, что пистолет неисправен, — шепнул доктор, выжидающе глядя на взволновавшуюся поверхность океана. — Это было единственным объяснением того, почему капитан его утаивал... И в принципы, и в честь своих друзей я слепо верю.

Селим всё ещё лежал без сознания, не шевелясь и не приходя в себя. Вода вскоре успокоилась, но на берег не вернулся ни Райнер, ни Ходжес.

Вэнс молча плакал, к счастью, догадавшись не прыгать на таившее много опасностей вечернее дно. А доктор Ламбертс не проронил ни слезинки, глядя в океан с берега и десять минут, и двадцать, словно бы надеясь на последнее чудо, сотворённое капитаном.

— Почему ты так привязался к Селиму? — спросил он у Вэнса осипшим голосом, когда осознание того, что двое из пяти столько нелепо умерли в борьбе за принципы, наконец его настигло. — Почему не раздумывая бросился закрывать собой, малыш?

— Вы не понимаете, доктор, вы не сможете понять! Ещё до того, как мы оказались здесь, он пообещал взять меня с собой, держать за сына! Он был так добр ко мне, баловал сладостями, рассказывал удивительные вещи о своей родине, и вам никогда, никогда не понять, насколько это было для меня важно!

Доктор пошатывался под ударами его ослабевших кулаков, позволяя Вэнсу срывать на нём злость. А после в какой-то момент перехватил мальчика за сразу обмякшие запястья, присел и посмотрел ему в блестящие от слёз глаза.

— Послушай, малыш. Послушай меня. Вэнс, пожалуйста, послушай! Не все люди, которые гладят тебя по голове и балуют сладостями, — хорошие люди. Ты знаешь, сколько стоит светлокожий мальчик-раб твоих лет на родине у Селима?

— Мальчик-раб?.. — эхом повторил тот. — О чём вы?! Рабство же не... не!..

— Люди, торгующие другими людьми, всегда были, есть и будут. Я присматривал за тобой на корабле. И капитан... и Райнер, в какой-то степени, тоже, — наконец признался доктор. — Наши опасения подтверждались, сомнений в поступках твоего «друга» быть не могло. Райнер был в бешенстве: ты не мог знать, но когда-то этот верзила сам угодил в рабство... Собственно, когда торговец людьми захотел переманить его на свою сторону, он бросился на него со столовым ножом и твёрдо решил зарезать. Оттуда и рана у Селима на ноге... Капитан не позволил. Оттащил. Сказал, всё должно быть по справедливости, что мы люди, а не звери. Но раньше, чем мы успели что-то предпринять, случилась трагедия — и вот он, этот остров...

— Хотите сказать, Селим просто подкармливал меня, как какую-то бродяжку, приручал, подбадривал, чтобы усыпить бдительность, забрать туда, где мне было бы плохо? И что я привязался к нему настолько, что тащил раненым на берег, что защищал его от бесившегося со злости Райнера, что отдавал свою еду, а ему... ему это было просто выгодно?

Доктор Ламбертс не ответил.

— Почему вы не сказали мне, доктор?! Почему?!

— Есть моменты, когда жестокую правду говорить не стоит. Иначе она может отнять последнюю волю к жизни... И подумай сам, малыш, посмотри на себя: даже знай ты о том, что Селим плохой человек, разве ты бросил бы его и не стал бы помогать добраться до берега? Или, может, ты отказался бы собирать для него воду? Мне кажется, ты добрый мальчик, Вэнс, который умеет прощать... Это и делает тебя человеком. Куда более сильным, чем Райнер. Главное не переходить границ в своём самопожертвовании, иначе можно стать не героем, а дураком.

Доктор в одиночестве направился к той части берега, возле которой развернулась недавняя драка, и остановился на выступе скалы. Вэнс же стоял на месте, размазывая снова хлынувшие по щекам слёзы. После он сделал глубокий вдох и направился прямо к Селиму, всё ещё спавшему на песке, слишком далеко, чтобы слышать весь их разговор с доктором. Он сел рядом и стал в подробностях, силясь увидеть что-то новое, рассматривать красивое смуглое лицо своего бывшего друга в усиливавшейся темноте.

— Мой милый мальчик, — позвал его Селим, когда вскоре очнулся и с трудом сел на песке. — Я провалился в беспамятство... Скажи мне, что случилось? Отчего же горькие слёзы бегут по твоим щекам?

— Райнер умер. И капитан... тоже, — отрывисто сообщил тот горькую весть.

— Да хранит их владыка над владыками... — Вэнсу показалось, он не был особенно удивлён. Его глаза, как всегда, ровно блестели красивыми тёмными бусинами, а голос звучал мягким и сердечным. — Останешься подле меня, о солнце, во тьме восходящее?

Когда Вэнс узнал правду от доктора, он не захотел поверить сразу, что все эти слова, пропитанные приторно-сладкой патокой, действительно были фальшивыми. Но спокойная реакция Селима на известие о смерти двух самых авторитетных и опасных для него людей никак не покидала головы. Как и забытое человеческое «спасибо» за последнюю попытку спасти ему жизнь...

— Нет. Я останусь с доктором. Сегодня умер его хороший друг... И если этому не можете сочувствовать вы, притворяясь бессознательным, то посочувствую я.

— Вэнс?.. — Селим впервые окликнул его по имени, напрягшись и вскинув голову.

Оглянувшись, Вэнс увидел, что в тёмных глазах притаился страх, порождённый первым отказом. А может, это была только злая игра сумерек... Он не мог утверждать наверняка.

— Я знаю, откуда у вас эта рана, — выпалил Вэнс, устав делать вид, будто всё в порядке. — Спокойной ночи... Селим. Если вам станет дурно, лучше позовите доктора.

Полностью проигнорировав его страдальческое выражение лица, Вэнс направился на северный край острова. Доктор Ламбертс по-прежнему стоял на выступе, глядя на отблески первых звёзд и своё одинокое отражение.

— Вы умели принимать правильные, но ужасные решения. Спасибо, капитан, — шепнул он и бросил горсть песка в дрожащую на поднявшемся ветру гладь океана. — ...Я видел, что ты говорил с Селимом, Вэнс.

— Да... Вы правы, доктор. Даже если он очень плохой человек, я сделал бы для него ровно столько же, сколько сделал.

— Потому что ты хороший человек, — усмехнулся доктор, вытирая слёзы, и только тогда Вэнс заметил, что всё это время он беззвучно плакал. — Не знаю, есть ли в Селиме искренняя благодарность сейчас... Но одно мне ясно: он до смерти боится остаться здесь один.

Вэнс подошёл к самой кромке воды, набрал в руку горсть песка и тоже бросил в море со словами: «Ты засранец, Райнер, но... извини. Я не знал».

— Сожалею. О смерти капитана Ходжеса...

— Не стоит. Он знал, на что шёл, и не любил лишние эмоции. Только трезвомыслящие решения, не обременённые чувствами.

Доктор глубоко вздохнул, потёр переносицу, услышав урчание живота Вэнса, и собрался с духом, добавляя:

— Утром будем нырять на самое дно, малыш... Сразу как рассветёт. Надеюсь, рыбы оставят нам что-то на завтрак.

Вэнс грустно кивнул, и при мысли о том, что ожидало их всех дальше, его затошнило.

4000 слов.

Хотелось бы раскрыть всех этих персонажей куда больше, но, к сожалению, я и так едва влезла в лимит. Работа участвовала в писательском марафоне «Проба пера» на Ваттпад. Заданием было раскрыть пять персонажей, не знакомых читателю, в одной сцене так, чтобы придать каждому уникальности и чтобы читатель легко их отличал.

Капитан Ходжес, доктор Ламбертс, малыш Вэнс, житель востока Селим, здоровяк Райнер... Для меня каждый из них был по-своему дорог, по-своему симпатичен и плох. А вам? Кому вы больше всего желали остаться в живых, а кому хотели бы отдать короткую спичку?