Ей снился дом. Спальня папы и мамы — тёмная, холодная, тревожная и погружённая в полумрак. Лампы в ночниках на тумбочках не горели, широкое окно распахнулось настежь от порывов ветра, колыхавшего шторы, а белоснежный подоконник и пол были усыпаны крупными чёрными каплями дождя, уже стекавшимися в мутные лужи.

Виолетта вздрогнула от внезапного рокота грома, осмотрелась вокруг и поняла: это снова был тот самый кошмар, преследовавший её с детства. Иногда, в более-менее спокойные времена, он просто повторял события того рокового воскресенья, когда Эйлин Ривс ушла из дома и больше не вернулась. В другие же дни, дождливые и пугающие, спальня родителей была именно такой — враждебной, вселявшей страх, волнение и вечное чувство вины. Тогда силуэт мамы подходил к Ви вплотную, становился совсем рядом, нарочно дожидаясь новой вспышки молнии, — и один-единственный взгляд на бледное распухшее лицо Эйлин, полное гнева, осуждения и затаённой обиды, заставлял Виолетту пятиться, зажимать рот руками, но всё равно кричать, кричать и рыдать до тех пор, пока ужасный сон не оборвался бы посреди ночи.

Ещё никогда комната не оказывалась пустой.

Ви часто-часто заморгала, несколько раз ударила себя по щекам, но, как и бывало со всеми глубокими кошмарами, проснуться не получилось. Мысль о том, чтобы и дальше оставаться в тёмной спальне, где не работал ни один выключатель, в тот момент показалась просто невыносимой, поэтому Виолетта робко подошла к двери, сняла крючок, потянула ручку на себя — и закусила губу.

Прямо за порогом раскинулась дремучая лесная чаща.

Она словно манила, звала к себе, как можно дальше от пустой страшной комнаты, не оставляла выбора, и, несмотря на разбушевавшуюся грозу, Ви обняла плечи руками и послушно побрела вперёд, не чувствуя никакого холода и молясь об одном: чтобы всё это скорее закончилось.

Чем дальше она забиралась в тёмный ночной лес, укрытый пеленой ливня, тем больше он затягивал её, тем сильнее становилось чувство паники и тем быстрее Виолетта бежала во мрак под рёв непогоды. Грудь спирало от страха, колючие низкие ветви елей оставляли царапины на руках и плечах, а ноги утопали в мокрой, вязкой грязи. Чаща казалась бесконечной, беспросветной, бездушной и мёртвой; все звуки тонули в шуме дождя, а на редкие робкие выкрики не было ответа.

В этих дебрях Ви брела, ища выход, совсем одна.

Наконец деревья понемногу расступились, гром стал чуточку тише, и Виолетта даже не заметила, как очутилась у знакомого глазу обрыва — того самого, где ещё день назад решилась судьба сразу нескольких жизней. К горлу подступил горький комок, ноги сами собой сделали шаг обратно, в лес, как вдруг, в новой вспышке молнии, Ви заметила знакомую фигуру, стоявшую на скалистом выступе со скрещёнными на груди руками.

— Кэл?

Ей в голову пришло подойти ближе, чтобы поговорить с ним, увести далеко-далеко от воды, но всего один взгляд вниз, на океан, загадочным образом раскинувшийся за обрывом, заставил Ви отшатнуться, побледнеть и зажмуриться изо всех сил, чтобы проснуться как можно скорее.

Майкл. Лейлар. Антейлин. Веспер. Лау и Рау. Шестнадцать маленьких смертных мальчиков. И сотни эльфов, которых она знала или когда-то видела, теперь покачивались на волнах, ударяясь о скалы под проливным дождём, и, конечно же, были мертвы.

— Моя маленькая глупая Ви, — раздался хриплый, булькающий женский голос откуда-то сбоку, и Виолетта сразу закрыла лицо ладонями, шепнув: «Нет-нет-нет, хватит, это слишком!..»

Несмотря на сменившиеся под напором новых впечатлений декорации, она точно знала, кого должна была увидеть, потому что этот кошмар всегда заканчивался именно так.

— Уйди, — сдавленно попросила Ви, пятясь назад, но внезапно наталкиваясь спиной на высокий ствол мёртвого, сухого дуба. — Я не хочу говорить с тобой! Оставь меня в покое, пожалуйста!

— Нет, — каждая следующая фраза Эйлин была короткой, резкой и беспощадной, и Ви услышала хруст веток под ногами утопленницы, уже волочившей ноги в сторону Кэла. — Ты. Говори.

Тот помолчал, покачиваясь из стороны в сторону, склонил голову на грудь и наконец мрачно выдохнул, беспрекословно исполняя её волю:

— Теперь по твоей вине, девочка, умер и эльфийский король.

— Совсем нет! Это не моя вина. Лейлар сам свёл себя в могилу! — ответ Ви был быстрым, мгновенным и на удивление уверенным, потому что, несмотря на страх нового осуждения мамы, она уже успела обдумать смерть правителя много раз. — Он знал, чем рисковал, убивая брата. Знал, что за это его рано или поздно казнили бы эльфы. И я должна была оправдать тебя!..

— Настоящего убийцу, — услужливо напомнил Кэл, не дав ей закончить, прикрыл глаза и внезапно спросил: — Скажи, смертная... Ты действительно считаешь, будто эта история завершилась хорошо?

— Наверное? — она по-прежнему закрывала лицо ладонями, но продолжала нарушать тишину быстрыми фразами, полными паники. Молчание всегда добавляло ужаса в этот кошмар, делая его поистине чудовищным, а звук собственного голоса, пускай даже тихого и надломленного, был лучше шума дождя, шёпота волн океана за обрывом и беспощадных слов мамы. — То есть, ты жив, и Джей тоже, и папа, и!..

— И сотни эльфов убьют друг друга в борьбе за трон, ведь Лейлар, один из немногих сильных правителей, кого заботил народ, мёртв, — Кэл по-прежнему не поворачивался лицом к Ви, которая отчаянно хотела броситься в сторону леса, но не могла: ноги почему-то не сдвигались с места, ступни вязли в грязи. — Всех кэльпи продолжат истреблять: Лили не успела воплотить свою сладкую мечту в жизнь. Эндрю Ривс лишился дочери. Антейлин потерял крылья. Джейсону разбили сердце... И всё это — лишь малая доля твоей «хорошей концовки», девочка. Так как думаешь, после всего случившегося у покойной Эйлин Ривс появилась причина возненавидеть тебя ещё сильнее? Начать винить в большем количестве смертей?

— Нет, нет, хватит так говорить! Пойдём отсюда, давай же, Кэл, — отчаявшись, приказала она, всеми силами игнорируя маму, и всё-таки убрала ладони с лица, продолжая жмуриться, прижала руки к груди. — Прошу тебя, пойдём!

Виолетта осторожно открыла глаза, не получив ответа, вскинула полный тревоги взгляд на Кэла, повернувшемуся к ней вполоборота, и с ужасом поняла: теперь цепь их контракта, туго натянутая от горла кэльпи над землёй, оплетала распухшую, посиневшую и окоченевшую ладонь мамы.

— Умри, — шепнула Эйлин, неотрывно смотря Ви в лицо, — и толкнула Кэла в грудь, вперёд, к сотням мёртвых тел в самом низу обрыва.

Он подчинился.

— Нет, нет, не надо! Кэл! — тотчас закричала Виолетта, бросаясь мимо мамы, к обрыву, не успевая закончить фразу на ходу, слыша лишь раскаты грома, шум дождя, плеск падавшего в воду тела — и рывком села на простынях, часто дыша и вздрагивая, прижимая ладони к груди и глядя прямо перед собой в полумрак комнаты мотеля широко распахнутыми глазами.

Кэл, склонив голову набок, с лёгким любопытством наблюдал за ней с соседней кровати тёмного номера.

— В чём дело? Не надо что? — поинтересовался он после того, как Виолетта, не моргая, целую вечность смотрела ему в лицо и не говорила ни слова. — От тебя так и разит пьянящим страхом... Никогда бы не подумал, что однажды мне придётся сдерживать инстинкт вместо того, чтобы ему последовать.

Она со свистом выдохнула, как только поняла, что почти не дышала всё это время, откинула мокрые волосы со лба, застонала и уронила голову обратно на подушку, по-прежнему не отрываясь от хорошо различимого в ночной темноте силуэта Кэла. На поздний час было плевать, как и на обычные сумрачные фразы кэльпи, на слабое замешательство, читавшееся в неподвижных зрачках. «Чары или не чары? — почему-то именно эта мысль, вспыхнувшая в голове маленькой тусклой искоркой, в тот момент взволновала Ви больше всего. — Почему, почему именно его?..»

Тёплый дождь моросил за приоткрытым окном, легонько ударяясь о стекло мелкими каплями, пропитывая воздух влагой от их брызг, и словно шептал: «Тебе нельзя в Дэнпорт, Виолетта. Только не к океану. Приедешь туда из-за Кэла — и сойдёшь с ума от кошмаров... Видишь ведь, что пора сдаться».

Теперь Ви молча рассматривала две скрипучие кровати в крохотном номере, пару тумбочек и шкаф-купе у входа, напротив открытой двери в ванную, останавливаясь на каждой трещинке и сколе, стараясь обращать внимание лишь на них — и больше ни на что.

— Ничего. Чёрт. Просто кошмар, — в конце концов буркнула она, уже начиная приходить в себя, и тыльной стороной ладони вытерла липкий от выступившего холодного пота лоб. — Не твои проделки?

Кэл выгнул бровь и посмотрел на Ви так, будто она ни с того ни с сего поинтересовалась, доводилось ли ему работать проповедником в воскресной школе для детей.

— Тогда в следующий раз разбуди вместо того, чтобы пялиться, — Виолетта поёжилась, потянулась за простынёй, повернулась на другой бок и накрылась ею с головой. Помолчав и успокоившись, она кое-как выровняла дыхание и уже слегка виноватым тоном добавила: — Ладно, извини: я давно привыкла... Постоянно снится всякое дерьмо.

— Например, я.

С ещё дрожавших губ Ви сорвался смешок, но для себя она отметила: настроение у Кэла было абсолютно мирным, раз у него хватало сил на сарказм. И ему явно стало любопытно, почему Ви успокоилась сейчас, находясь в одной комнате с ним, хотя в кошмаре определённо выкрикнула его имя.

— Ты бы ещё чаще чары на мне использовал — и не такое снилось бы... Забей.

— Не уверен, стоит ли считать «забей» приказом, — заметил он в ответ, и она неловко пожала плечами, будто говоря: «Вообще-то нет. Но понимай как знаешь».

Виолетта слышала, как Кэл спустил босые ноги на серый кафель, сделал два-три шага вперёд и практически бесшумно сел на её кровать. Она вздохнула, понимая, что после такой эмоциональной встряски всё равно не смогла бы заснуть до утра, нехотя сбросила простыню с головы и тоже устроилась рядом с ним, поджав ступни под себя.

— А ты давно не спишь?

— Я — ночное существо, девочка. Предпочитаю бодрствовать до самого рассвета. И раз сейчас ты тоже не спишь, могу предложить провести это время с пользой, — Кэл отодвинулся ближе к центру кровати и жестом показал Ви сесть на край прямо перед ним, между его колен.

Она нахмурилась, медленно покрутила пальцем у виска и заметила:

— Мне вот вообще не верится, будто тебя вдруг потянуло на утешения и нежности.

Он фыркнул и покачал головой, отметая предположение, которое первым пришло ей на ум.

— Садись.

Виолетта вздохнула, поправила задравшийся край пижамы и молча перебралась туда, куда показывал кэльпи. Она не могла не признать: неважно, какой была причина, но в эту минуту её необъяснимо сильно тянуло к Кэлу. Хотелось уткнуться носом ему в чистую футболку, обнять, прижаться близко-близко и вдохнуть его запах полной грудью, чтобы окончательно и навсегда уверить себя: он был здесь, а не во сне, в порядке и ни капельки не мёртв.

«Всё закончилось хорошо. Мамы тут нет и не будет. Я ни в чём не виновата. Кэла никто не тронет, он захочет жить, и на Рождество мы приедем к папе в гости», — убеждала она себя, тщетно пытаясь отвлечься с помощью красивых планов на будущее. Но вместо того, чтобы честно поговорить с кэльпи или попросить его её обнять, Виолетта угрюмо сидела на краю кровати спиной к нему, подтянув колени к подбородку, и даже не поворачивалась в его сторону.

«Не хочу разреветься перед ним из-за дурацких кошмаров... Не хочу показаться плаксой из-за такой ерунды! — Мысли сделались более разрозненными и хаотичными, сбивчивыми, стоило Ви вслушаться в завывания ветра за скрипевшей от старости деревянной рамой. — Насколько вообще мне станет хуже, когда в Дэнпорте я увижу океан, услышу шум волн, почувствую запах водорослей? Что будет в следующем кошмаре, если это только начало?.. Хотя знаю, знаю наверняка: в реальной жизни, а не в глупых снах мама меня любила. Точно любила! Всегда смеялась, обнимала, болтала о всякой всячине часами напролёт... Ей не в чем меня винить, совсем не в чем!»

Тоскливый взгляд зелёных глаз, полных полынной горечи, упал на порог ванной комнаты, погружённой в беспросветный мрак, и Виолетта окаменела. Пульс ускорился, отбивая барабанную дробь по вискам, зрачки расширились вдвое, а дыхание сбилось. Пальцы сжались, короткие ногти впились в ладони, но боль отошла на второй план перед всепоглощающим страхом, хлынувшим под кожу.

Оживший кошмар стоял всего в десятке шагов от Ви, в дверном проёме, и она изо всех сил зажала рот ладонью, когда случайно посмотрела мёртвой маме в глаза.

— Значит, я понял правильно, — заметил Кэл, прикрывая веки, когда донельзя яркий тягучий ужас снова в один миг заполнил комнату до малейшего уголка, до последней щели между плинтусами и местами отклеившимися обоями.

Ви не ответила: воспоминания холодной волной окатили ум, и богатая фантазия стала мощнейшим оружием, направившимся против неё самой.

В те времена, когда её восприятие мира ещё было по-детски наивным, мама из кошмаров выглядела совсем по-другому: с голубой кожей, будто из мультика, впалыми щеками и вечной улыбкой, из весёлой и задорной с годами превратившуюся в отстранённую, а после и вовсе злую. Только чем старше становилась Виолетта, тем более реалистично взрослевшее воображение рисовало покойную Эйлин Ривс. Теперь её щёки покрылись розовато-красными трупными пятнами, в волосах запутались водоросли, края перерезанных запястий начинали гнить, а губы свело, исказило судорогой, от чего гримаса боли и гнева навсегда осталась на перекошенном лице.

От былого смеха, полного счастья, тёплых слов и весёлой боевой походки не осталось ни следа.

Виолетта запоздало опомнилась, закричала и попыталась вскочить, чтобы броситься мимо утопленницы в коридор или, на худой конец, назад, к окну, — чтобы только ужасный кошмар не стал явью, — но Кэл ей не позволил.

— Замолчи и слушай, Виолетта, — он удержал Ви на кровати, опустив мраморно тяжёлые ладони на её плечи, и наклонился вперёд, понизив голос до властного шёпота. Она вздрогнула, услышав своё имя, до сих пор звучавшее чужим из его уст, и замерла, не решаясь перечить его безотказному тону. — Да, мои чары — лишь детская забава по сравнению с чарами остальных существ из Водного народа... Им можно дать отпор. Но даже так, они вполне способны свести многих смертных с ума, заставить выброситься в окно или самостоятельно принять яд... Не по моему желанию, нет — по собственному. Люди сами охотно убивают себя своими страхами. Сами придают им форму. Сами доводят себя до крайней степени отчаяния. А я — лишь наблюдатель и посредник... Ничего более.

«Я знаю, Кэл, знаю, что это твоя грёбаная магия и что сейчас всё не по-настоящему! Но это не помогает, никак! Вообще никак!» — судорожно повторяла она про себя, по-прежнему закрывая глаза что было мочи, и молилась об одном: чтобы до боли, до животного ужаса знакомый силуэт, шагнувший в маленькую тесную комнатку мотеля, исчез, растворился в воздухе, ушёл прочь.

Ни о каком «расслабиться и смотреть сквозь чары» не шло и речи.

Даже в темноте под закрытыми веками Виолетта могла видеть это искажённое смертью лицо Эйлин Ривс, услужливо сотворённое сознанием и до сих пор преображаемое страхами, скорбью и бесконечным чувством вины минута за минутой, год за годом столько лет подряд.

— Мне всё равно, как работают твои чары. Я хочу, чтобы ты прекратил! — совсем потеряв контроль над собой, выпалила Ви на одном выдохе, вжимаясь ступнями в матрац, — и снова сорвалась на сиплый крик, стоило ей на сотую долю секунды приоткрыть веки.

Мама по-прежнему стояла возле двери, глядя прямо на неё из дальнего, погружённого во тьму прохода пустыми, как бездонное озеро, глазами.

— Но я не хочу, — теперь Кэл обвил руки вокруг талии Ви, сжимая нежную кожу под тканью футболки чуть сильнее нужного, и не оставил ей ни шанса вырваться. Было заметно, что его внимание привлекали её частое дыхание, паника, читавшаяся в каждом движении, и побелевшие от напряжения пальцы, вцепившиеся ему в запястья. И всё равно ни один смертный, ни одно существо Волшебного народа не смогли бы узнать, какие мысли скрывались за хриплым голосом и бесстрастным выражением лица кэльпи, игравшего в лишь ему одному понятные игры. — Разве я сейчас причинил тебе вред?

Виолетта не нашлась что ответить. Страх перед мамой и боязнь потерять Кэла одинаково сильно заставляли сердце дрожащим котёнком сжиматься в тугой комок в груди, а ресницы — становиться мокрыми от непрошеных слёз.

— Чёрт возьми, Кэл: да, это то, чего я боюсь, и ты об этом прекрасно знаешь! Так почему, почему тебе нравится издеваться надо мной?! Зачем ты делаешь это сейчас?!

— Не кричи, — спокойно велел он, отметив её крупную дрожь, и кивнул в сторону двери. — Я не издеваюсь и не считаю это забавным. Своими кошмарами управляешь лишь ты, Виолетта. Не я. Ты боишься — и иллюзия питается этим, становится реальнее, опаснее — и начинает вызывать ещё больший ужас. Порочный замкнутый круг, в который так любят загонять себя смертные... А теперь открой глаза и смотри прямо. Не ты ли заявляла, что хочешь быть достаточно сильной, чтобы отражать натиск моих чар?

Сделав глубокий прерывистый вдох, она повиновалась, подняла голову и похолодела, снова встретившись взглядами с мёртвой Эйлин Ривс.

— Ты считаешь, что мамочка тебя ненавидит, потому что она умерла из-за тебя.

Ледяные, бесстрастные слова Кэла полоснули душу, будто остро наточенный клинок, и задели её самые болезненные шрамы — отметины вины.

— Это... не так, — возразила Виолетта, но тихий голос упал и прозвучал настолько жалко и несмело, что никто никогда бы ему не поверил. «Конечно так, — в тысячный раз за последний десяток лет шепнула совесть, вгрызаясь в сердце, и вынудила Ви задержать дыхание, чтобы предательский всхлип не вырвался наружу. — Он совершенно прав».

— Разве? — с наигранным сомнением хмыкнул Кэл и опустил голову ей на плечо, понизив голос до бархатистого, обволакивающего шёпота. — Мне казалось, она мертва по твоей вине. Ты не пошла с матерью в тот день, поступив как маленькая эгоистка... Твой отец считал так же, верно?

— Зачем ты говоришь такие вещи?! Я не могла знать, никто не мог... И папа меня любит! Всегда любил, — ответила она, не шевелясь и глядя лишь на утопленницу, которая брела по направлению к их кровати, оставляя на сером кафеле длинные мокрые полосы от стекавшей по разорванным джинсам воды.

— А может, было время, когда он тебя ненавидел... Винил в случившемся, как и всех подряд, чтобы только не осуждать самого себя?

Виолетта вспомнила, каким взглядом смотрел перед собой папа, рассказывая о маминой смерти. Как нехотя выгребал карманы в поисках мелочи в тот год. Или как пропадал из дома на целые дни, а, вернувшись пьяным, избегал встреч в коридоре, закрывался в своей комнате на крючок — и беззвучно плакал, думая, что Ви ничего не замечала.

Но она замечала всё.

И даже когда жизнь наладилась, а Эндрю Ривс понемногу оправился от утраты, он ни разу больше не попытался погладить Ви по голове, взъерошить волосы или обнять.

Ни разу за последние восемь лет.

Так и не получив ответа, Кэл прищурился и внезапно предложил:

— Быть может, спросишь у мамочки сама, что она чувствует?

— Спросить? — эхом повторила Ви, но сердце предательски сжалось, выстукивая: «Нет-нет-нет... Вдруг она и правда заговорит, вдруг скажет, что никогда не!..»

— Именно. — Кэл обратил внимание на то, как Виолетта содрогнулась в его руках, но продолжил настаивать: — Спроси.

Ви снова отчаянно зажмурилась, чтобы только не смотреть ей в лицо, но кэльпи поднял одну руку, предупреждающе скользнул ледяными пальцами по её щеке, и она поняла: выбора не оставалось.

— Мама... Ты ведь меня... любишь?

С мёртвых бледных губ Эйлин с усилием слетело одно единственное слово, произнесённое сухим и совершенно бесчувственным голосом, заставившее Ви дёрнуться, будто от пощёчины, и спиной вжаться в грудь Кэла:

— Ненавижу.

— Всегда ненавидела, не так ли? — в тон ей спросил кэльпи, с любопытством глядя на Эйлин. — Наверное, ты была бы жива и счастлива, не будь у тебя дочери?

— Конечно, — всё так же холодно ответила та и окоченевшей разбухшей рукой коснулась краёв глубокой резаной раны на горле, обкусанной рыбами до самых хрящей. — Слабая. Болезненная. Всегда думала только о себе... Ненавижу, — повторила Эйлин и сделала ещё один шаг вперёд, к Ви.

В помутневших зелёных глазах утопленницы, ставшей ожившим кошмаром, теперь сверкало единственное чувство, накопившееся за все эти годы, — слепой убийственный гнев.

— Ты бы хотела, чтобы все, кто ей дорог, погиб, верно? Маленькая, сладкая, столь желанная месть за смерть...

— Неправда, — тихо сказала Ви, не дав Кэлу закончить фразу, и по-детски наивно повторила: — Неправда, ведь мама меня не ненавидит. Ты же хотел, чтобы я признала это, да? Что всё не по-настоящему, что мама меня любит!..

— Вовсе нет. Мне казалось, сейчас ты ясно убедилась в обратном. «Разве можно любить кого-то, кто косвенно, но виновен в твоей смерти?» — так ведь ты рассуждаешь? Посмотри внимательнее, Виолетта: я не утруждаюсь говорить вместо неё... Это ты веришь всему, что было ею сказано.

— Но ведь когда... когда мне было пять, я попала в больницу, и... И мама сидела со мной ночи напролёт, гладила по голове, читала сказки, даже если я уже засыпала, а ещё следила, чтобы капельница не перевернулась...

— Ей было тебя жаль. Жалость вовсе не противоречит ненависти. Давай же, взгляни внимательнее в лицо мамочки... Она сама сказала, что ненавидит тебя. Почему нет?

Эйлин сделала ещё один, последний шаг вперёд, и Ви снова задержала дыхание. «Если она действительно меня ненавидит, то просто протянет руку — и... и правда убьёт, по-настоящему, в отместку, но...»

— Но... но мама всегда говорила со мной, как со взрослой, всегда рассказывала смешные истории, шутила, делилась секретами и подбадривала, всегда была рядом, и... Это не могло быть ложью. Просто не могло!

— Ты так в этом уверена? — с улыбкой спросил Кэл и поудобнее положил подбородок ей на плечо, словно считая её слова довольно милыми и невинными. Его оценивающий взгляд остановился на покрасневших щеках, уже давно блестевших от незаметных для самой Ви слёз, на приоткрытых дрожащих губах, и он продолжил: — Хорошо... Однако кто сказал, будто она не возненавидела тебя в свои последние минуты? Разве это возможно проверить? Как-либо доказать?

Виолетта промолчала и только сильнее обняла себя руками, будто пытаясь согреться в ледяных прикосновениях темноты вокруг и не дать шёпоту Кэла проникнуть ещё глубже в душу.

— Прекрати всё отрицать. «Конечно же мамочка меня любит!» — твердишь ты себе день за днём, как послушная маленькая птичка, — и сама не веришь собственным словам. Продолжаешь испуганной дрожащей девочкой сбегать от сокровенных страхов каждое утро, несмотря на кошмары, тревожащие тебя всю ночь... Так не пора ли принять простую истину? Сказать её вслух?

— Мама... всегда меня любила, это точно, — глухо шепнула Ви, не сводя глаз с перерезанных запястий утопленницы, с одеревеневших пальцев синюшного оттенка, — но... после того, как я пошла на поводу у глупого ребячества, после того, как выбрала папу, а не её, позволила ей уйти одной и умереть... Наверное, у неё и правда появились все основания меня... ненавидеть. Ненавидеть непутёвую дочь, доставлявшую столько проблем и, в конечном итоге, не сумевшую даже сделать правильный выбор... И неважно, сколько лет мне было; плевать, что никто не сумел бы предсказать мамину смерть: я могла что-то сделать, всё предотвратить, а сама не сделала... ничего!

Заметив, как Эйлин вытянула ладонь вперёд, Виолетта всё-таки зажмурилась, вцепилась пальцами в краешек простыни, подалась назад в руки Кэла и выпалила, торопливо глотая слёзы:

— Но даже если это правда... Я постоянно делала что-то не так, когда была маленькой. Бегала под дождём, портила вещи, рисовала на обоях, пролила чай на радио, разбила кучу чашек и антикварную вазу, и... и... Папа злился, мама злилась, — иногда они оба были просто в ярости! — но что бы я ни сделала, как бы сильно ни напортачила, они любили меня, и поэтому меня... меня всегда...

— Прощали.

Холодная женская ладонь ласково коснулась коротких прядей Ви, перебирая их совсем как в детстве, и взъерошила непослушные волосы на макушке.

Виолетта всхлипнула куда громче, ожидая чего угодно, но только не этого, и распахнула глаза в надежде ещё хоть разок посмотреть на маму, прочитать последнее сказанное ею слово в полных грусти зрачках, но прикосновение исчезло, как и сам силуэт, как и глухой, но такой родной голос, будто всё это было просто странным минутным сном.

Сном ужасным, кошмарным и невыносимым, но единственным, давшим ответ.

Кэл наконец убрал ладони и отстранился, теперь не удерживая Ви на кровати насильно. Теперь он с каким-то налётом печали следил за ней, будто говоря: «Ты сама отыскала противоречие. Я лишь подтолкнул тебя к нему, но не более», — когда Виолетта обернулась, обвила его шею руками, уткнулась кэльпи в грудь, повалив на кровать, и во весь голос заревела:

— Господи, я такая дура, такая, чёрт возьми, безнадёжная дура!..

Кэльпи не сказал ничего. Он остался лежать неподвижно, не говоря ни слова, пока всегда так тщательно сдерживаемые слёзы горячими каплями падали ему на футболку под шум дождя за окном.

И в тот момент Виолетта почувствовала себя совершенно глупой. От её тщательно выстраиваемого твёрдого образа не осталось ни следа, а вся независимость испарилась, сменившись частыми всхлипами. Всё, на что у Ви хватило сил, — это обнять Кэла крепче, цепляясь пальцами за одежду, и сильнее прижаться к его груди.

Она не хотела, чтобы он смеялся над ней, видел дурацкие слёзы. Не хотела выглядеть настолько беспомощной перед ним, совсем как ёжик, брошенный в лужу и больше не способный выставить иголки.

Только ещё больше сейчас она не хотела остаться одной.

Тихий вздох — и его ладонь легла ей на голову, точь-в-точь как мамина, пробежавшись по короткой шевелюре, пригладила торчащие пряди. Ви снова глухо всхлипнула, на мгновение подняв на него растерянный заплаканный взгляд, и тут же молча спрятала лицо. Кэл тоже не сказал ни слова, продолжив бессознательно перебирать её мягкие волосы, с виду обычно казавшиеся слишком жёсткими и непокладистыми. И в полуприкрытых глазах кэльпи, терявшихся во мраке комнаты, теперь читалась только одна мысль: «Я бы не сказал, что безнадёжная».

Последней вещью в целом мире, что могла бы его оттолкнуть, была её ранимая искренность.

***

Поддержи автора, поставь звёздочку или оставь комментарий. Без этого мне будет сложнее понять, нравится ли тебе книга ❤

https://teleg.run/MiriamValentine — мой уютный Телеграм-канал. Обязательно загляни, если выдастся свободная минутка!

Обнимаю и люблю.