Лопай зубами вцепился в подбородок. Язык и слюни смачно хлюпали в сосредоточенности. Зелёный, чуть засохший лист хрустел как костяшки пальцев. Он рвался в руках и рассыпался на несколько кусочков, падая на землю, перемешанную с песком.

Жёлтая сочная очищенная кукуруза. Великий продукт, достойный великих дел!

Лопай вырвал зубами несколько зёрен, прожевал и плюнул в лицу сидящему рядом с ним мальчику.

Я́лжен стиснул зубы, скривился, рукой стёр эту влажную кашеобразную смесь со щеки и бросил её в ответ Лопайю. Он же от неожиданности завыл и растянул своеобразное «ы-ыо-оу-у», упал спиной на землю, руками прикрывая лицо. Это, впрочем, не помогло: часть пережёванной кукурузы оказалась на носу.

Минуту стояла тишина, когда мальчики просто смотрели друг на друга. А потом оба разразились хохотом и смехом.

Ялжен по-акульи улыбнулся, склонившись над поверженным в этой битве другом. Протянул руку, Лопай ухватился за локоть и поднялся с земли. Оценивающе оглядел шорты, пытаясь понять, сколько грязи он собрал.

Ялжен хихикнул, прикрывая рот ладошкой:

— Во ты свинья!

Лопай сузил и так узкие глаза, надменно поднял брови, вытянулся как бамбук, скрестил руки на груди и причмокнул губами:

— А ты козёл.

Рыжий мальчик по-доброму осклабился, продолжая тираду оскорблений:

— Баран!

— Навозный жук!

— Тараканище!

Оба высунули язык и потянули одно веко вниз пальцем, как будто обидевшись, а потом засмеялись как ни в чём не бывало.

Они находились на одном из многочисленных озёр Улу. Большой, заросший тиной и кувшинками, слегка зеленоватый от них же, но всё же чистый, прозрачный. Домов вокруг не было, только один пункт для туристов. Озеро было ограждено деревянным забором, пройти к воде можно было лишь через уже упомянутый пункт по цро́кам. Этакое особое туристическое место, на которое принципиально не пускают местных.

Впрочем, что Ялжена, что Лопайя, волновало это мало — взяли да проползли под забором. А ещё удочки взяли.

— Здесь вообще есть рыба? — узкоглазый мальчик скептически оглядел воду, зеленовато-жёлтую, с тонной растений.

Лопай развезал верёвки на рюкзаке и вынул удочку, большую, чёрную со сверкающей леской. Поднял несколько крошек кукурузы и насадил на крючок.

— Дядя А́рле поймал здесь несколько карасей, — отозвался рыжий, распутывая катушку железных волосков.

На секунду это внушило Лопайю надежду на хороший улов. Ровно на секунду. На секунду.

— Твой дядя напился, запутался в сети, споткнулся, покатился по берегу и упал в воду. И вытаскивать его оттуда пришлось четверым.

Ялжен и бровью не повёл. Закинул только удочку себе на плечо. Железный крючок осторожно качнулся при этом.

— Тебе проколоть уши?

Лопай фыркнул. Дерзко и гордо, почти оскорбившись.

— А что? Серьги наденешь. Будешь совсем как девочка.

— Тебе треснуть?

Ялжен положил удочку на землю и приложил ладони к щёкам, умильно пискнув и зажмурив глаза:

— Моя Лопайюшка...

Хотя первый раунд был в пользу Ялжена, на этот раз одержал победу его друг, повалив его резким движением. Точнее, неожиданным рывком вперёд и наступанием на ноги.

— Какой же ты кретин, — криво улыбнулся мальчик, поспешно поднимаясь с земли.

— Благодарю, — точно так же улыбнулся Лопай.

Он подал руку упавшему рыжику, словно он был королевой. Даже поцеловал его костяшки пальцев, чуть поклонившись. Только Ялжен жест этот не оценил и встряхнул ладонью так, как будто она была очень и очень грязной, постоянно выругиваясь под нос.

Лопай закрыл глаза и с усладой слушал матерные слова. Определённо ничья.

***

Лопай отстукивал пяткой только ему известный ритм на плитке. Стучал он быстро и даже как-то нервно, в нетерпении. Мальчик в принципе весь сгорал от этого ошеломляющего чувства предвкушения. Возможно, они с Ялженом никогда не увидят, что произошло потом с их жертвой, но сами ощущения, само трепетание внутри от сего действия... О, это незаменимо. Аж дрожь бежала по телу.

На главной площади была небольшая возвышенность. Маленькая скала с подобием ступенек. Когда-то водой она была обтёсана вдоль и попёрёк, а потому была гладкой и даже скользкой, несмотря на то, что была сухой. Этот обломок камня был серо-коричневым, кривоватым и своей формой напоминал кусок коры дерева.

Именно на нём и расположились два друга, уселись на выступ с ведром, полным воды и рыбы, и свесили ноги вниз, покачивая ими из стороны в сторону.

Снизу же протекала вода в своеобразном лабиринте. По сути это был искусственный ручей. Хотя походило, скорее, на длинные овальные прудики в виде чёрточек и линий. Сверху это и вовсе напоминало детские несвязные между собой каракули на уроке в тетрадке. Все эти полосочки не соединилясь между собой, искривлялись, закруглялись, но никак не пересекались.

Туристы с удивлёнными лицами шагали по воде босыми ногами, дети прыгали как по лужам. А Лопай с Ялженом смотрели на всё это свысока, поедая остатки кукурузы, не ушедшую на корм рыбам. Последний был рыжим, с веснушками и яркими-яркими глазами. Падающий на него весенне-летний свет делал его похожим на золотую рыбку. Если постараться, можно было бы даже разгладеть жабры, плавники — лицо у него какое-то рыбье: блестящее от пота, в крапинку (и от веснушек, и от родинок), лупоглазое, с большими огромными зубами, отчего улыбка маленькая, зато без прогалов и дырок, с большими ушными раковинами. Рыбка вылитая, только плавать не умеет. Да и боится.

Ялжен внезапно загорелся, вытянулся и от волнения даже чуть не подавился кукурузой. Он, чуть ни задыхаясь, толкнул друга вбок.

— Вон тот! — прокричал он с набитым ртом, обильно жестикулируя рукой в сторону маленького мальчика вдалеке.

Он был низенького роста, черноволос и, кажись, длиннорук. Измазан какой-то грязью и сажей: то тут, то там чёрно-серые пятна и линии на теле. Выглядело так, словно он кубырем прокатился по дымоходу к камину. Или трубы чистил. Или валялся в грязной луже после дождя, как свинья.

Мальчик мыл испачканные длинные пальцы в речке. В чистой и сверкающей речке. Речке, которая отблёскивала жёлто-синим из-за её прозрачности.

И он мыл руки в речке. Свои чумазые и чёрные руки. В речке. Чистой.

— Ють, да, — пробормотал Лопай и схватил ведро, поспешно спрыгивая с камня.

Сверху он услышал смешок Ялжена, но его это особо не волновало. Прямо сейчас у него была только одна мысль, и придерживаться он её был намерен до конца.

Вода плескалась о железо, пока Лопай тащил рыбу поближе к мальчику. Точнее, к его рюкзаку, небрежно оставленному неподалеку.

В конце концов, это вполне равноценно: запах мёртвой рыбы на личных вещах так же неприятен, как и загрезнённая вода в центре города.

***

Керн не казался уж слишком сильным. По крайней мере, мускулистым или атлетичным телосложением он не отличался. На самом деле асторож был коротышкой, причём полноватым. Он даже не застёгивал золотые пуговки на своём костюме из-за этого, а потому красно-матовая жилетка с брошью Ваика была расстёгнута и даже чуть развивалась под порывом ветра.

По идее, сбежать от такого человека не составило бы труда. Однако Лопай с Ялженом даже одуматься не успели, как их уже поймали с поличным. И подняли в воздух, прижав крепко-накрепко к толстым бокам. Можно было бы попытаться отпинать керна, но как только рыжий сделал это, асторож не только его не отпустил, но резко и болезненно оттяпал мальчика за ухо с угрозой, что в следующий раз он его оторвёт, если тот будет поясничать.

Что тут можно сказать? Судить по внешности было ошибкой со стороны друзей. А ещё, наверное, было ошибкой проскальзывать в аст.

Конечно, это не первый раз, когда их так задерживают и таким образом отводят домой. Не первый раз, когда семьи Морн и Кольц выплачивают штрафы за их проделки, но всё же никогда не было так позорно. До этого они успевали хоть что-то натворить, а сейчас друзья и пискнуть не успели, как их тут же поймали.

Толстая подошва кернских сапог отсукивала по дороге из булыжника, прицокивая как конь. Лопай понурил голову, ноги безвольно свисали в воздухе. Перед его чёрными узкими глазами один квадратный камень сменялся круглым, он — треугольным, а тот — прямоугольным. Небольшие трещинки отделяли их друг от друга, подчёркивая их неровности.

Лопай покачал головой, вздохнув:

— Так нечестно.

Это было тихо, бормотание, почти что для себя. Мальчик даже нарочно скосил взгляд, как бы говоря, что его слова неважны и никому не предзначаются, однако именно они всполошили Ялжена.

Он вытянул руки вперёд и начал возбуждённо:

— Нечестно, несправедливо, невежливо и...

Керн на секунду остановился, оглядев «золотую рыбку» с рыжей нечёсанной макушки до пыльных ботинок:

— Ты умолкнешь или нет?

—...грубо, — договорил Ялжен, чуть рассмеялся, но по итогу всё же заткнулся, прекрасно помня об угрозе, но не без адреналина «вывести всех из себя» в крови.

Асторож решил промолчать и не разводить тему.

И вот через время они дошли до маленького, но уютного дома. Каменный, коричнево-блёклый, со светло-голубыми ставнями и ступеньками к двери. В треугольной крыше виднелось круглое окошко — чердак. Ещё выше была каменная труба, из которой клубками поднимался горячий пар — значит, мама что-то готовила. Пахло чем-то маслянистым и жирным, возможно, мясо.

Цил поднялся по ступенькам, отстукивая сапогами, а Лопай нервно сглотнул и закрыл глаза. Вот стыдоба-то будет... Ещё и при Ялжене...

Мальчик ещё сильнее сморщился. Мало ведь того, что их застукали, так они ещё вернулись с позором, ни с чем. Самый худший исход.

Керн дёрнул колокольчик у двери.

— Даже не смей потом мне это припоминать, ты меня слышишь, Ял? — прошипел с закрытыми глазами Лопай.

Он даже не хотел ни то что никого видеть — он и себя представлять не хотел. Наверное, красный, как черешня. Возможно, даже как переспелая.

Ялжен немного помолчал, а потом ответил:

— Я подумаю.

— Да будь ты другом, а не скотиной, ты — но прежде чем Лопай успел закончить свою ненавистную тираду, дверь уже открыл отец, а рот захлопнулся.

Ялжен по-глупому хмыкнул, улыбаясь зубищами. Его же  товарищ лишь опустил черноволосую голову и скривился ещё сильнее в ожидании представления.

У отца аж очки запотели. Но не от шока (его данная картина перестала удивлять давным-давно), а, скорее, от вздоха. Длинного, уставшего и тяжёлого. Он ещё даже ничего не сказал, только молча протёр квадратные стёкла о чёрную рубашку. И искоса взглянул на рыжего оборванца.

Ялжен раскрыл пасть, улыбаясь до своих ушей-плавников и лупоглазо моргая:

— Здрасьте, мистер Морн!

И несмотря на широчайшую улыбку, выглядел он искренне. Как самое невинное создание. Которое не то что муху не обидит, а пыль с неё аккуратно сдует. И потом причешет и умоет. Не ребёнок, а прелесть просто. Ангел воплоти.

— Какой же ты противный, а, — вздохнул Лопай.

— Ну, уж получше тебя буду, узкоглазик, — оглянулся на него Ялжен.

— Умолкли оба, — Цил прервал их обоих и сурово взглянул на мужчину в очках. — Мистер Морн, — издалека начал он, стараясь вежливо улыбаться, когда на самом деле чуть ли пар из ушей не шёл, — не хочу вмешиваться в то, как Вы воспитываете своё чадо, — керн позволил себе нахмуриться, — но за одну неделю это уже третий раз.

Отец пожал плечами и сунул руки в карманы брюк, облокотившись о проём. Дул ветер, но его чёрные волосы не сдувало на лицо, а лишь чуть-чуть трепало — хорошо были расчёсаны и уложены.

— Это дети, — пренебрежительно ответил он, переглядываясь с одного мальчика на другого, — что с них взять?

— Что с них взять? — взорвался асторож. — Да хотя бы то, что эти двое недоумков проникли в аст. Им повезло, что я их заметил, — он внутренне прорычал, почти неслышно. — Если бы их нашёл не я, последствия были бы хуже, и Вы это знаете.

Мужчина стукнулся головой о стену. Скрестил руки на груди. И сверху вниз осмотрел всех троих. У него было относительно крупное телосложение, однако плюсом худощавые руки, что априори должно было смотреться как-то глупо, однако вместо этого различие лишь больше придавало серьёзности.

— И сколько с меня? — отец указательным пальцем поправил очки на переносице.

Асторож резко отпустил Лопайя, отчего тот чутка покачнулся, стоя на ногах. Однако не успел он привыкнуть, как Цил уже толкнул его в спину грубо вперёд, поближе к дому.

— За это не выписывают штрафы, — сообщил керн, когда Лопай стыдливо плёлся к порогу по ступенькам, — а в тюрьму вполне себе сажают, мистер Морн.

Мужчина решил промолчать, только пальцами хрустнул в ответ. Сын же подошёл к нему и неловко схватился за ткань брюк, поджав губы.

Асторож аж присвистнул.

— О, как замолчал-то при Вас, — Цил презрительно посмотрел на дующегося Ялжена. — Ваш-то ещё нормальный, а этот совсем уж раздолбай.

— Эй! — возмутился тут же рыжий, взрываясь от переполняющих эмоций. — Да ты хоть свою-то рожу видел? Я в отличие от тебя красивый хотя бы, — и высунул язык.

Керн с хмурым выражением лица просто указал на Ялжена рукой, как бы говоря: «Ну вот видите».

Лопай чуть засмеялся и крикнул во всё горло, прикладывая руки ко рту:

— Что-то я не видел, чтобы ты был дамским угодником!

Ялжен лишь фыркнул, сдув рыжий волосок со лба:

— Да у них вкуса просто нет.

Его друг, всё также улыбаясь, «согласно» кивал и поддакивал.

Асторож развернулся с Ялженом под боком и спокойно проговорил:

— Приятного вероятно вечера, мистер Морн.

— Вам того же, — мужчина махнул рукой на прощание, но керн уже ушёл, продолжая пререкаться с мальчуганом.

Лопай хотел что-то крикнуть вслед, но отец перехватил его локоть и проговорил:

— Пойдём внутрь, — и потащил сына за собой, аккуратно прикрыв дверь.

Замок щёлкнул, а ключ заскрежетал. Из кухни доносилось шкварчание масла и сковороды. Настенные часы мерно тикали.

А Лопайю оставалось только хлопать глазами, когда его отец присел, чтобы быть с ним одинакового роста. Протянул руку — он всегда так делал, когда хотел показать кому-то, что внимательно слушает.

Лопай вложил свои ладошки в отцовские.

— Я слушаю, — сказал он так серьёзно, словно сейчас будет расправа, однако узкие чёрные глаза были такими добрыми-добрыми, что в это слабо верилось.

Мальчик отвёл взгляд в сторону. Нахмурился. Опустил голову. Смутился. Убрал руки и сжал ими ворот рубашки. А затем поправил его. Ещё раз смял. Скосил глаза. Почесал макушку.

— Я не знаю, — честно и просто наконец признал Лопай, выглядя неуверенным. — Энч сказал недавно, что всё что мы делаем с Ялом — несерьёзно,— неловко потёр локоть.

Отец выгнул бровь и поправил очки:

— А, — выправил челюсть, — поэтому вы оба решили, что самоубийство в десять лет — это серьёзно?

Лопай почувствовал себя совсем уж маленьким. Маленькая мошка и огромный мохнатый кот. И огромная лапа. С когтями-лезвиями.

Сын неловко хрустнул пальцами, а отец вздохнул и поднялся с колен.

— Я очень ценю то, что ты хотел, чтобы тебя уважали, — произнёс он и чуть наклонился. — Но не таким образом, ладно? — и резко затянул к себе в объятия.

Лопай удивлённо моргнул и оцепенел. Замер на несколько секунд. Не зная, что делать. И что говорить. И как реагировать.

А потом он обнял в ответ и тихо пробормотал в папин свитер:

— Ладно.

***

Ялжен оценивающе посмотрел на рисунок в тетради. Стукнул грифелем карандаша по парте пару раз. Почесал репу. Ещё раз стукнул и ещё раз почесал.

Лопай же сидел с закрытыми глазами и понятия не имел о рисунке друга. Тот сказал, что это «сюрприз».

— Что Арле сказал? — спросил из интереса, а сам, не видя, ощутил, как Ялжен ненадолго замер и сморщился.

Все посторонние шумы прекратились. И стук, и почёсы головы.

— Да ничего, — буркнул неохотно, в конце концов, рыжий.

Это не звучало грубо или обиженно. Конечно, были какие-то подобные нотки, но не более. Это больше было похоже на... разочарование? Грусть? Печаль?

Лопай почувствовал, как в сердце кольнуло. Неосторожный вопрос был. Глупый. Неважный. Можно было бы и не задавать — он знал ответ, он всегда был один и тот же. Очевидные вещи. Но что-то за язык всё равно потянуло. А теперь он чесался из-за желания извиниться, хотя ничего такого и сказано не было.

— Ладно, открывай, чудила, — бодро заявил Ялжен, и даже с закрытыми веками Лопай видел ухмылку.

Это хорошо. Проблема решилась сама собой.

Лопай моргнул и застал сдерживающего хихиканье друга. Звучал он, как свистящий пар из чайника. А выглядел как умирающая со смеху свинья. Если бы Ялжен начал хрюкать, Лопай бы вообще не удивился.

Он закатил глаза и цокнул как бы из-за излишнего ребячества своего товарища, но вскоре и сам смог едва сдержать бурю и кипу эмоций внутри.

«Милая, добрая и верная Лопайюшка...» — так начиналось что бы то ни было, но адресат даже читать дальше не стал.

Вместо этого Ялжен расхохотался, прячась под партой, прижимая листок к груди и в то же время пытаясь не дать себя задушить. Та-а-ак громко. Ну, заржал просто.

— Слышь, жеребец, хватит уже — но прежде чем Лопай успел закончить, в класс вошла учительница, а за нею — мальчик.

Больно знакомый. Бледный низенький коротышка.

Лопай приподнялся со стула, усаживаясь по-ровнее, а Ялжен отряхнулся, руками хлопая по парте и вытягиваясь, как гусеница. Первый мальчик неловко хрустнул пальцами, а второй почесал рыжий затылок. И оба хлопали ресницами. И переглядывались. И солидарно молчали, пока не вышло одновременно:

— Это была твоя идея.

— Не я это сделал.

И оба друга раздражённо посмотрели друг на друга, но больше ничего не сказали. Не было смысла спорить, если каждый считал себя правым. Вопрос, скорее, стоял в другом: видел ли этот мальчик их, запомнил ли?

Видимо, ответ находился в стенах и на полу, потому что Ялжен опустил голову вниз, а Лопай невинно отвёл взгляд.

Обои были белыми и чутка царапанными. Пыльные.

— Йолль, ваш новый одноклассник...

Это были цветочные узоры. Лозы. Немного выпуклые. И острые листья, как у крапивы. И лепестки. Пышные бутоны.

— У него были свои причины переводиться сюда из своей предыдущей школы...

Похоже было на розы. Или на пионы. У кого из них были шипы? Эти острые иголки? Которые бьют по руке из-за неосторожного касания как заноза или как шприц?

Красивые и пышные, но жаль, что колют.

Колют, как улыбка Йолля всему классу — радостная и уверенная. А Лопайю лишь оставалось бегать взглядом за каждым поворотом и спиралью лоз. Отворачивать голову и не смотреть на этого бледного и длиннорукого.

Всё что угодно лишь бы не встречаться глазами.

***

— Это очень важно, — прямолинейно заявил отец.

— Я знаю, — едва кивнул Лопай.

— От этого зависит наша репутация.

— Я знаю.

— И не только репутация, но и деньги.

— Я знаю.

— Сделка важная.

— Я знаю.

Отец засмеялся и потрепал сына по голове:

— Какой же ты у меня всезнающий.

На несколько секунд его чёрные волосы стали лохматыми и взъерошенными, однако мужчина тут же в спешке принялся их делать ровными. Лопай сам захихикал от этого.

Потом отец принялся отряхивать пыль с плеч и воротника маленького коричневого пиджака. А ещё убирать лишние ниточки и катышки на нём же. Чтобы всё было чисто и идеально.

— Я знаю, что ты любишь приходить домой весь грязный, но постарайся в этот раз не пачкать одежду, ладно? — отец изогнул бровь, но улыбнулся

— Ладно, — закатил узкие глаза Лопай, ухмыляясь и скрещивая руки на груди, — в этот раз так уж и быть.

Стоили отец и сын в центре Улу, на главной площади. По каменной дорожке, устеленной плитами, неровными, царапанными, грязными, протекали со всех сторон небольшие ручейки. Правда, искусственные — в выемках даже были решётки, из-за чего можно было бы подумать, что это канализация, но это не так: от воды не пахло, и она имела насыщенный голубоватый цвет — одним словом, чистая.

В центре возвышался памятник-бюст с Карвлем Улу. Честно говоря, когда Лопай проходил мимо, он старался не смотреть на это. Что-то неприятное было в каменных чертах. Может, дело всему выпученные глаза, или хмурая монобровь, или необъятное количество бородавок — причиной могло быть всё и ничего, однако смотреть на Карвля особо не хотелось.

Вокруг бюста на каменных плитах ручьи соединялись между собой, образуя квадрат вокруг памятника — своего рода преграда, препятствия, защита для основателя города. Ров же, в конце концов: да, он миниатюрный, да, искусственный и обделанный, да, даже по охвату он не равняется размеру бюста, но всё же что-то!

А ещё эти ручьи успокаивали. Что-то в их неспешном и тихом журчании точно было.

Хотя сейчас и волноваться особо не о чем было. Простая встреча, простое знакомства, простоя прогулка — и сделка в кармане.

Лопай улыбнулся сам себе, разглядывая широкие переулки с одноэтажными деревянными домами, коричневатыми и старенькими, но твёрдо стоящих на земле. Из некоторых окон виднелись силуэты и фигуры, порхающие по комнате, как занятые пташки, которые собирали материал для гнезда. Улу сам по себе напоминал больше деревню, чем город: жизнь текла медленно и тихо, а потому и немногочисленные люди на улицах никуда не торопились: неспеша и вяло шли в развалочку.

И Лопай бы, пожалуй, разделил с ними их спокойствие, если бы не увидел Йолля вдалеке.

Очень сильно хотелось выругаться.

Мальчик отвернулся в сторону, сделав вид, что интересуется голубоватым небом с белыми мазками краски.

Однако вскоре ему оставалось лишь только поднимать упавшую челюсть, когда мужчина в пиджаке в сопровождении Йолля подал отцу руку. А потом пожал. А потом что-то сказал. А отец в ответ. А потом оба о чём-то говорили.

А Лопай просто смотрел на Йолля и чувствовал, как всё тело чесалось от нервов и напряжения. А длиннорукий мальчонка просто моргал и едва улыбался кончиками губ.

Если не одному из них конец, то точно обоим.

Лопай дрожал, но поздоровался. Лопай дрожал, но спросил, как дела, чем Йолль увлекался. Лопай дрожал, но шёл вместе с мальчиком по улице. Лопай дрожал, но странным образом поддерживал разговор.

Он видел перед собой пустоту, он видел деревянные здания.

Он слышал голос Йолля, он не слышал ничего.

Он шевелил губами, он ничего не мог сказать.

Лопайю казалось, что он оказался где-то посередине. Одна его часть всё ещё была в Улу, а другая — в воде, в море, в океане, в пустыне, в лесу — где угодно, но не здесь.

— А твой папа работает в банке, да?

Лопай моргнул. Он снова здесь. Не наполовину даже.

Всё чутка закрутилось перед глазами. Свежий воздух наполнил голову так, что лоб защипало, зато мысли прояснились.

Лопай оттянул ворот красной кофты. Йолль говорил легко, просто и безобидно. Без умысла. Но атмосфера, аура, предчувствие... что-то было не так.

И это «что-то» нервировало.

— Ну, да..?

Черноволосый мальчик улыбнулся зубами и закрыл глаза, направляя голову в верх, в небо.

— И он хочет устроиться на работу? К нам?

Большие чёрные глаза любознательно захлопали. Выбившийся русый волосок касался носа, слегка сдуваемый ветром. Длинные толстые пальцы (несмотря на маленькое телосложение) хрустнули, заключённые в замок. По звуку напоминало что-то вроде «тк» — звонко, коротко и похоже на стук.

— Да..? — Лопай всё больше и больше терял смысл разговора: это любопытство, интерес или проявление непонимания очевидного?

«Тк».

— А почему?

— Ну...

«Тк».

— Что ему не нравилось на предыдущей работе?

— Она была далёко за городом, так что —

«Тк».

— Да-а-а-а? — Йолль растянул звуки и вытянул острое лицо вперёд. — А разве не без разницы?

— В нашем случае —

«Тк».

— Папе нужно —

«Тк».

— Как можно раньше —

«Тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк», «тк».

— Ты можешь прекратить?

Мир затих.

Йолль неловко поёрзал.

— Извини.

Даже журчание воды вдалеке замолкло.

***

— У тебя есть что-нибудь ценное? — спросил Йолль, болтая голыми ногами с забора. — Хочу сыграть с тобой в Ывк.

Ывк Лопай любил: они играли в это пару раз с Ялженом. Но одно дело играть с другом, а другое — с человеком, которому ты в рюкзак засунул мокрую вонючую рыбу и с которым тебе теперь нужно магическим образом обязательно подружиться. Так что он надеялся, что у него ничего нет, что у него хорошее оправдание, и они займутся чем-то другим. Даже неловкая тишина была бы лучше чем игра на деньги с этим мальчиком.

Лопай порылся в карманах штанов. Всего один чрок. Не густо. Совсем худо.

Мальчик прикрыл улыбку кулаком и невольно прижмурил узкие глаза, показывая на ладони одну бронзовую монету с гордой и большой цифрой «1» на ней.

Лопай ожидал, что Йолль или предложит поделиться своими деньгами, или предложит сыграть во что-то другое. Однако вместо смугленький рассмеялся.

— Твой папа работает в банке, и у тебя нет ни гроша? — ехидно улыбаясь и подсмеиваясь, спросил Йолль.

Лопай хотел возмутиться, но резко сбился, когда другой мальчик закрыл руками его ладонь.

— Ладно, сойдёт на сегодня, — сказал он, продолжая улыбаться, — только не говори никому, что ты настолько нищий.

Лопай молча и гордо проглотил оскорбление. Принял, разжевал и сглотнул. Всё просто. Осталось только переварить его. А это сложно, если не налетать с кулаками. Что нельзя, иначе у отца всё сорвётся. И это будет только его вина. Его вина, потому что не смог не попадать в неприятности хотя бы один день и вести себя нормально.

Какая же всё-таки мерзость. Причём всё это: и Йолль, и день этот. Аж тошнит.

Но что поделать? Придётся и это сглотнуть.

— Я досчитаю до трёх, и мы побежим, — Йолль сказал, помахав перед лицом Лопайя пятью чроками. — Только не подглядывай!

Мальчики встали спиной друг к другу. Один — лицом к озеру, другой — к каменному городу. Оба манили, завораживали и приковывали взгляды.

***

Ялжен бегал по деревянному дому босиком со стопкой белья в руках — от ванны на втором этаже до двора с вешалками. Достаточно странно, что, живя с одним дядей, было столько одежды. Но вот рыжий мальчик уже третий раз сбегал по лестнице, чуть не спотыкался о ступеньки, чуть не вываливались клочки разноцветной ткани.

Лопай лениво позвякивал ложкой о стенку кружки. В ней был кофе: родители ему не разрешали, мама жаловалась постоянно, что от него зубы быстро пожелтеют, но однажды Ялжен дал ему попробовать. Горький привкус понравился, и с тех пор в гостях у рыжего Лопай пил крепкий напиток. Их маленький общий секрет.

— Ты закончил? — спросил мальчик, вытянувшись на столе.

Ялжен резко остановился, чуть не споткнувшись. Опёрся руками о стол. Склонился тенью над Лопайем.

— Тебе-то какое дело?

Лопай пожал плечами, отхлебнув из кружки. Где-то вдалеке из-за закрытых дверей доносился громкий храп. Видимо, дядя Арне сладко посапывал после ночного веселья в обнимку с бутылкой. Обнимался ли он с ней до сих пор или просто развалился на полу — хороший вопрос, но сколько бы раз он ни возникал, Лопай никогда его не задавал.

— Ты же не против, если я позову Йолля на свой день рождения? — уточнил мальчик, внимательно вглядываясь во внезапно застывшего рыжего друга со стопкой белья у входной двери.

— Это, что тот, который рыбой воняет? — смутился Ялжен, прищурившись. — Да зачем..?

Лопай не хотел. Йолль, в целом, ему не очень нравился. Парень-то он, может, и был славный, но как-то не сложилось. Но отцу всё ещё нужна была работа. 

На самом деле никто Лопайя не заставлял с того раза дружить с Йоллем. Это была, скорее, его собственная идея. Ему как-то стыдно было, когда они с Ялженом напортачили, когда отец смотрел на него так устало-сочувствующе и когда просил больше так не делать. И дружба с Йоллем в его голове выглядела как хороший способ загладить вину и помочь отцу, к тому же.

Но Ялжену необязательно было об этом знать. Лопай ухмыльнулся, заставив себя едва заметно оскалиться:

— А что такого? Ревнуешь, Ялжёнушка?

О, лицо друга стоило всего. Лопай прыснул со смеху, выстукивая кулаками по столу в то время, как стопка белья вся вывалилась из рук, рассыпавшись по полу. А ещё в его чёрную макушку приземлились трусы с сильным хлопком так, что аж лоб заболел. 

***

Родители ему подарили золотую рыбку, а Ялжен в коробке из-под конфет принёс кофейный порошок, когда пришёл на празднование. Йолль, хоть и приглашённый, не дал ничего. Это задело Лопайя до глубины души, но он смолчал и стерпел, приглашая его к столу. Практически скрипя зубами. И Ялжен даже поддеть его успел: «Я говорил, что он странный и звать его не надо! Он просто пожрать за бесплатно пришёл».

И, конечно же, в данном случае Лопай с ним согласился, потому что другого объяснения такому возмутительному поступку не нашёл.

На столе лежал арбуз, большой, сочно-зелёный и блестящий от влаги. Завозили в Улу арбузы нечасто: здесь их не выращивали, а возить из других городов их было проблематично. Впрочем, когда на рынке появлялся такой знакомый полосатый зелёный шар, Лопай всегда, чуть ли не ломаясь в слёзы, просил купить его. А сейчас особенно: так удачно и хорошо арбуз появился на прилавках накануне его дня рождения.

Мать, хромая на одну ногу, придерживаясь за трость, в другой руке держала большой острый нож. Арбуз под её сильной хваткой и резкими движениями захрустел, залопался, когда железо обнажало его красную сочную мякоть с чёрными точками. Несколько розовых капель упало на поднос, на котором он стоял. А два друга уже заворожённо осматривали этот чудо-продукт. Один лишь Йолль сидел задумчиво, чуть покачивая ногой, как будто видел он это и пробовал сто раз, если не больше, и ему было просто неинтересно.

Стекло в окне, к которому был придвинут большой стол, было заделано железными решётками в узоре из ромбов. Установили их недавно — в основном, по настоянию матери. Она недавно прочитала статью в местной газете о том, что в Улу завёлся какой-то вор, и действительно перепугалась того, что, в первую очередь, заглянут к ним. Конечно, они не были самыми богатыми, но мама сказала, что лучше перестраховаться. И вот уже в ближайшие выходные на всех окнах в доме стояли решётки, любовно установленные отцом и сыном совместно.

Мама пожелала детям приятного аппетита и, тяжело ступая по полу (хоть и с явной энергией, пышущей из неё, но не способной выводиться), вышла из кухни, постукивая по каменной кладке тростью.

Ялжен и Лопай переглянулись, вскочили, приподнялись со своих мест и оперлись руками на стол. Враждебно глядя друг другу в глаза. При солнечном свете, лившимся из окна, веснушки рыжего мальчика ещё сильнее выделялись на его пухленьком личике.

Молчаливо они спорили друг с другом, кто возьмёт первый кусок. Йолль небрежно качался на стуле, отчего на кухне постоянно слышался скрип, но в состязании не участвовал, предпочитая, видимо, быть наблюдателем этой маленькой перепалки.

Хотя в голове Лопайя кое-что всплыло. Прямо как золотая рыбка, булькнувшая в своём маленьком аквариуме, что мирно покоился на подоконнике под лучами весеннего утреннего солнца.

Черноволосый обернулся, сузив и без того узкие глаза, и посмотрел внимательно на Йолля, что скучающе игрался с маленькой верёвкой на шее, на которой был подвешен большое белое подобие кристалла. Оно было какое-то несуразное: явно выглядело тяжёлым, однако по какой-то причине мальчик оставил его на шее спокойно давить на грудную клетку. Так ещё и некрасивым этот недокристалл был! Да, но он интересно переливался на солнце, но какой от него толк? Тяжёлый, неровный и острый.

И тем не менее Йолля, казалось, ничего не смущало, и он преспокойно дёргал верёвку то в одну, то в другую сторону.

— Кто должен брать первый укус? — легко спросил Лопай, предполагая, что Йолль выступит нейтральной независимой стороной в этом споре.

Мальчик моргнул. А потом усмехнулся и указал пальцем в сторону:

— Так ведь он уже...

Лопай вновь повернулся к другу и возмущённо ахнул, рвясь если не придушить рыжего чёрта, то хотя бы отобрать у него так нагло и дерзо взятый самый большой кусок розового лакомства:

— Скотина!

Ялжен показал ему язык, весь красный от мякоти арбуза. Улыбнулся потом хитро-хитро, как лиса:

— Кто первый взял...

— Да ведь я именник!

— И что? Мне ноги тебе поцеловать? Или молиться на тебя?

Глаз Лопайя так задёргался, что, казалось, у него был нервный тик. Обиженно он надул губы, схватил другой кусок арбуза и намеренно громко откусил его и жевал с открым ртом, чавкая. А почувствовав во рту семечку, и то стрельнул ей прямо в веснушчатый нос.

Видимо, врезалась она больно, потому что Ялжен зашипел и стрельнул в отместку, метясь в локоть друга.

Что ж, играть они в это могли оба.

Обстрел семечками продолжался так долго, что никто из мальчиков и не заметил, как без спроса Йолль взял из подтишка несколько кусков, довольно пережёвывая их. Истинный победитель схватки так обнаружен и не был, а пропажа осталась незамеченной.

***

Ничем, на удивление, преступным они не занимались. Поели, поиграли в настольные игры, походили по городу, побросали камни в речку, споря на то, кто сделает более лучший блинчик на воде. Поиграли ещё в несколько игр, вернулись на обед домой к Лопайю. К вечеру уже два мальчика уже начали собираться. Ялжен на прощание бросил пожелание, чтобы Лопай отрастил волосы подлиннее и наконец стал девочкой, какой он должен был быть всегда, за что получил сильный подзатыльник и пинок ногой. Так и ушёл рыжий веснушчатый мальчик под своё довольное хихиканье.

Йолль же как будто чего-то ждал, с любопытством наклонив голову. И что он ждал, Лопай понял, лишь когда он открыл рот, проговорив:

— Ты всё ещё хочешь подарок?

От такого поворота событий узкоглазый мальчик даже опешил. Но кивнул, заинтересованный. Йолль подозрительно хитро улыбнулся. Этот оскал был странным: он был неправильным. Так скалились разве что взрослые, а детям такая улыбка не шла и смотрелась на их лицах дико.

Они вышли на улицу и направились в сторону города, хоть уже и стемнело достаточно. Даже светлячки начали незатейливо резвиться около травы, мелькая жёлтыми точками, а комары — покусывать затылок.

— Этот твой Ял невыносимо шумный, — пожаловался Йолль, когда они оказались в центре города, и на них грозно смотрел бюст основателя. — Напоминает мне одного моего знакомого. Как ты его ещё не утопил?

Лопай опешил. Ялжен, да, он мог раздражать, но топить его? С его-то паническим страхом воды, когда она едва касается его кожи? Ради Ячва, он же не такой жестокий.

— Он боится воды, — медленно проговорил мальчик, чувствуя себя неуютно от начатого разговора.

— Да? — удивлённо пролепетал Йолль, но не сочувствующе, а, скорее, как-то странно воодушевлённо. — Какой глупый страх в таком-то месте, — но голос его быстро опустился до нормального тона, а сам он обвёл головой округу, как бы указывая на количество речек, озёр и всего водного в этом городе.

Лопай не стал отвечать. Это была личная тема его друга, и он уже сожалел и корил себя, что в целом выдал его самый сокровенный страх.

Вместо этого он нахмурился:

— А разве не у всех есть глупые страхи?

— Есть, — так просто ответил Йолль, словно его ничего не беспокоило давным-давно. — Боюсь замёрзнуть до смерти. Знаешь, так, что всё тело от холода немеет. Глупый страх, по моему скромному мнению. Но не могу отделаться от привычки вздрагивать при виде снега. Это глупо. Чего мне уже бояться теперь?

Это была странная речь. Но Лопай решил не обращать на неё внимания.

Неведомым образом они оказались в храме. И по какой-то причине он был открыт. Обычно он блестел от золота и витражей, но было уже темно, и теперь это было просто тёмное помещение, лишь слегка отдающее чем-то жёлтым и разноцветным.

На стенах едва заметно проглядывались буквы, слова и предложения. Йолль с любопытством провёл по символам, словно вчитываясь. Он слегка рассмеялся. Жутко и с кривой улыбкой.

— Какая же это всё ересь, — проговорил Йолль, глубоко вздыхая, но для кого он об этом рассуждал (ему ли или самому себе) Лопай так и не понял. — Вы буквально молитесь мёртвому Богу. А Ве́риз даже не соизволила ничего изменить в вашей вере, хотя по факту благословлять вы должны Её, а не какого-то наложившего на себя руки парня. Этот ваш Бог такой трус — создал всех и свалил на все четыре стороны, ха!

Лопай молча недоумевал. Йолль говорил так легко и просто, словно вёл светскую беседу, а не толкал безбожные речи. Ялжен был прав, он и впрямь чудак. Возможно, даже чуть сумасшедший, раз одна его мысль так перескакивала на другую, при этом не имея никакой логической цепочки.

Йолль вновь улыбнулся: вновь неправильно и перекошенно. Лопай молча сожалел, что решил согласиться. Что решил подружиться с этим мальчиком. Нужно было послушать Ялжена.

Но он не слушал и теперь не мог уйти.

— Хочу в качестве подарка рассказать тебе историю.

Ему сейчас показалось или его чёрные глаза всего лишь на долю секунду сверкнули опасным белым?

— Однажды, — начал Йолль и сел на одну из скамеек в храме, подзывая к себе Лопайя, — была девушка-ангел с чистейшим сердцем и добрейшей душой, — дерево заскрипело, когда один мальчик взялся за неё руками и когда другой присел напротив, чувствуя себя не в своей тарелке. — И она нашла в себе силы на сочувствие демону, плача над его судьбой. А демон был разбит и сломлен и так жаждал хоть капли любви в тот момент, что до одури влюбился в неё, привязался, как бездомное животное, которое в первый раз жизни решили накормить. Ангел не хотела влюбляться, она знала, что это не кончится ничем хорошим, но не могла оттолкнуть демона. И знаешь, что произошло в конце? — Йолль наклонился к Лопайю, чёрные глаза мальчика опасно блестели. — Она решила ради него отбросить свою святость. Она решила вновь стать человеком. Вот же дура, а? Как любовь заставляет глупеть, неправда ли? Она, конечно, умерла в конце. От простой старости — здесь нет ничего красивого. Но вот в чём дело, Ло, — Йолль скверно ухмыльнулся, горько как-то. — Она была ясновидящей. И прекрасно знала, чем всё закончится, если она не бросит демона. Но она не могла. Он так любил её до беспамятства — как она могла его бросить, даже если от этого решения зависело буквально всё? Впрочем, она нашла обходной путь решения проблемы и дала несколько наставлений, — он пару раз стукнул пальцем по ладони Лопайя, будто особенно привлекая внимание. — И по её мнению, Ло, завтра кое-кто должен умереть.

***

Наверное, клише говорить, что всё было как в тумане, но это действительно было так. Лопай не помнил, как пришёл домой, не помнил как уснул, не помнил, как проснулся, не помнил, как завтракал и не помнил, как пришёл в школу.

Что он запомнил, так это то, что Ялжена не было под боком за партой.

Что он запомнил, так это то, что учительница выразила ютьские соболезнования.

Что он запомнил, так это то, что «Арле Кольц напился до беспамятства и свалился в озеро, а племянник прыгнул за ним».

Что он запомнил, так это то, что почувствовал сильную боль в груди: Если бы Ялжен умер любым иным образом, это бы не ощущалось так, но он умер в воде, ради Ячва, ради кого-то.

Что он запомнил, так это слова Йолля «кто-то должен умереть», что также удивительным образом сегодня не пришёл.

***

Цил громко выругался и чуть не споткнулся от неожиданности. Его яростно били по коленям и ногам: пинками, кулаками...

Керн с таким же раздражением схватил Лопайя за шкирку, поднимая его в воздух.

— У тебя совсем уже поехала крыша, псих? 

Он бы его и дальше отчитывал, но внезапно увидел жгуче красное от слёз лицо мальчика. И закусанные до крови губы, что аж маленькие ручейки со слюной стекали по подбородку. И алые распухшие узкие глаза.

Однако Лопай всё ещё пытался его ударить, только уже по лицу.

Цил громко вздохнул, втянув в грудную клетку побольше воздуха. Ради Ячва, какие же эти мальчики головная боль для него.

— Либо ты успокаиваешься, либо я оставлю тебя висеть на дереве, Пай.

Лопай шмыгнул носом, вытерев слёзы рукавом белой рубашки. Маленькие ручки обессиленно опустился. Голова устало склонилась к груди.

Керн осторожно опустил мальчика на землю. Тот просто плюхнулся на сырую после ночного дождя землю. Скрестил ноги. Почесал затылок. Цил внутренне застонал и перебирал в голове варианты. Утешать не умел, сделать что-то, чтобы помочь не мог. 

Вообще ситуация странная была ночью. Лично у него в это время смены не было. Асторожи, которые ночью дежурили, отвлеклись на какого-то чудака, который истошно кричал, что его обокрали, что его преследуют из другого города. Переполох этот мужчина поднял знатный, и никто не обратил на то, что какой-то мальчонка пытался сказать. В тот момент это казалось банально менее важным, как понял керн.

Наверное, Лопай этого не понимал, а потому винил его, поэтому и ударял. А, может, он на всех кидался в такой истерике.

Ситуация, конечно, отвратная до невозможного. У Ялжена даже родственников-то больше не было.

Цил неловко похлопал Лопайя по плечу, вздыхая:

— Пошли уж выберем ему цол, раз уж ты его друг.

***

Отца, к слову, уволили. И почему-то Лопай не чувствовал себя удивлённым.

Спать он сегодня не смог. Мучила бессонница. И неприятное чувство в животе.

Это было... оцепенение. Лопай ни о чём особо не думал, в голове была пустота, а где-то в груди — большая дыра.

Он глубоко вздохнул и попытался перевернуться.

Об окно что-то грохнулось.

Оно, конечно, не разбилось, но хлопок был.

Нахмурившись, Лопай поднялся, встал на цыпочки и посмотрел через решётки. Ничего.

Странно.

По-хорошему надо было разбудить родителей. По-хорошему, да, но ему и так не спалось, а свежий воздух может помочь привести себя в порядок.

Лопай прошёлся босиком по каменному полу, проскользнул через кухню и открыл дверь, выпячивая грудь на улицу. Тихо стрекотали уже засыпающие кузнечики и едва слышно жужжали светлячки.

Лопай, всё ещё не понимая, спустился с порога. Возможно, птица в окно врезалась?

В любом случае спать ему не хотелось, поэтому он пошёл в сторону центральной улицы Улу. Так, занять себя чем-то.

Однако в какой-то момент мельком Лопай заметил что-то яркое боковым зрением, когда уже отошёл на приличное расстояние.

Он осторожно обернулся.

Дом объяло пламя.