Она на обычную девочку похожа,

Но глаза твои огнëм сожжёт.

И забыть её не сможешь ты,

Ведь забыть её имя она не позволила бы.

«Girl on fire» — AliciaKeys

1

Мав потрепал за уши Моркóву. Она громко фыркнула своими большими ноздрями, но начала затормаживать. Копыта громко ударили о землю, о брусчатку. Получался звонкий цокующий звук. И вот, кобыла остановилась и снова придирчиво фыркнула.

Мав снова потрепал Моркову по голове:

— Спасибо, — шепнул ей он на ухо самым ласковым и нежным голосом.

Мав услышал, как Фэт вздохнула с явным разочарованием.

Он мысленно послал сообщение:

— У нас Моркова больше года, а ты так и не объяснила, почему тебе не нравятся лошади.

Мав повернулся боком к Моркове на седле и спрыгнул с него. Он взял привязь и зацепил её на сосне. Он несколько раз перевязал эту колючую верëвку вокруг ствола, сделав довольно странный, но прочный узел.

— А ты всё ещё не научился завязывать узлы, — буркнула Фэт, но Мав мог слышать в её голосе улыбку.

Он махнул рукой:

— Мелочи жизни.

А потом он уже обратился к кобыле:

— Моркова, — он поднял указательный палец вверх, будто он наставлял лошадь, — оставайся здесь и никуда не уходи, понятно?

Моркова как обычно фыркнула в ответ, раздув ноздри.

Она была благородной породы и явно знала это, раз всегда вела себя по-царски. Шерсть у неё была бежево-жëлтого цвета, а грива — абсолютно белой, как снег, но вечно лохматой и жëсткой. Маленькие чëрные глазюки выглядили на величественном фоне благородной лошади просто крупинками, бусинками.

Мав купил её года три назад у какого-то человека по имени Лопай, семья которого содержала ферму. Он продал её, не задумываясь: видимо, не была нужна тогда. Хотя после гражданской реформы неудивительно: Мав вообще не понял, почему этот Лопай не продавал свою ферму, ведь она была мала по установленным стандартам, но он не стал спрашивать или уточнять. На самом деле, на той ферме он одного Лопайя и видел, но, с другой стороны, Мав не стал что-то ещё покупать, поэтому, возможно, он просто не увидел остальных людей.

— Эй, ты так и не ответила! — напомнил Мав.

— Это личное.

Он прищурился светло-зелëными глазами в недоумении:

— Ты умерла лет семьдесят назад, Фэт. Что вообще ты можешь скрывать?

— Ох, ты бы удивился, как люди могут на тебя что-то накопать за короткий срок, — он чувствовал, что она закатила глаза.

— Ну, так...

Мав пошëл навстречу огней в далеке. Это были уличные фонари, стоявшие до самого входа в лес, но не далее. Вскоре рыхлую землю заменила каменистая дорога и мост через реку.

Мав опëрся о бортики и перила и вытянул руки, заставляя их свободно свисать вниз, над рекой. Сам он вытянулся и стал глядеть на медленно движущийся поток воды. Вдалеке виднелась мельница, которая набирала в свои чаши воды, а потом выливала её. Она была деревянной, установлена прямо на развалинах: то есть, был берег, а в нём груда неровных и огромных камней, которые тянулись куда-то в небо.

Но Маву больше нравилось глядеть на реку. Он уже даже и позабыл, что что-то спрашивал у Фэт — настолько он был заворажён звуком воды, рябью, и рыбками, что быстро и резко выпрыгивали из воды, а затем под действием силы притяжения снова падали в неё.

Вот! Серого цвета рыба внезапно выпрыгнула со всплеском и в ту же секунду плюхнулась боком обратно в реку.

— Мои родители хотели, чтобы я во всём была идеальной, — тихо заговорила Фэт.

Она это сказала таким голосом необычным, таким тоскливым, сожалеющим и искренним, но при этом в нём, в этих словах, чувствовалась какая-то тяжесть и сложность, как когда человек затрудняется о чём-то говорить. Как будто Фэт только сейчас решилась спустя столько времени.

Мав был тактичным человеком: он не хотел ляпнуть какую-то глупость и обидеть её чем-то, поэтому он молчал. Как рыба. Ждал продолжения или смены темы, в которой он мог бы высказаться.

Мав прислушивался и впитывал информацию, как губка, когда Фэт снова заговорила.

— И... — он почувствовал, как Фэт замерла, думая над своей следующей фразой. — В их, — она явно пыталась подобрать слова, — приоритеты входила верховая езда.

Мав всё ещё смотрел на рыб и, казалось, что его внимание было поглощено ими, но он был вообще в другом месте. Он был в своей голове: слушал рассказы духа. Мав старался не перебивать, как было сказано выше, поэтому он всё ещё молчал.

— Однажды я случайно дëрнула ногой в сторону, когда я была в седле, и ударила носком туфель лошадь. Она резко завопила и разогналась. Я свалилась с неё прямо на ходу. Упала так, что я сломала ногу, и была куча синяков и порезов.

Фэт это рассказала очень быстро, словно боялась, что либо слушатель уйдëт, либо она не сможет сказать это потом. Маву не нравились оба возможных варианта.

— Прости, я не знал, — внезапно обратился он в воздух.

— Как опрометчиво.

Мав быстро прикрыл рот рукой, оглянувшись. Но на мосту было пусто. Стоял только он. Он выдохнул с облегчением. Паника захватила его душу на мгновение, но теперь всё было хорошо, когда он убедился, что его никто не слышал.

Фэт лишь фыркнула.

2

Розден напоминал чем-то рынок. Это столица Розберга, и, хотя выглядит она именно так, как столице и следует, она всë равно имела пару недостатков. Всё потому, что Розден был похож на торговый, купеческий город: повсюду ларьки самодельные, вывески, нескончаемая толпа, идущая лишь вперёд, кричащие продавцы с просьбой купить товар.

И это закрывало самые прекрасные виды. Большинство людей приезжали в Розден, чтобы посмотреть на величественные постройки, и вот эти рынки закрывали их бóльшую часть.

Не то чтобы для Мава всё это было новинку. В конце концов, здесь он провëл детство. Также как Санна и Анури. Он, конечно, помнил, что до переезда сюда он жил где-то в другом месте с родителями, но Мав лишь какими-то обрывками вспоминал тихую и спокойную деревушку, маму и папу на сцене в монето, огороды и речку.

Мав направлялся к Анури. Она здесь училась на аптекаря. Она могла бы гораздо раньше закончить учëбу, но виновата была её неопределённость. Сначала Анури успешно поступила на лекаря, как бы следуя по стопам её матери, а потом внезапно решила ни с того ни с сего стать фармацевтом. Она бросила университет, а в следующем году уже поступила сюда.

Розден — это очень старый и культурный город. Это проявлялось, например, в устаревшем способе укладки камня: маленькие камешки, соединëнные между собой специальной жидкостью — глю, чем-то вроде цемента. И вот такой укладкой сделаны стены, опоясывающие со всех сторон город. Сами стены были построены, чтобы в случае восстания, революции, свержения или ещё чего, враг не смог бы преодолеть их, потому что они были бы слишком высокими для него. Поэтому вся столица окружена этими каменными стенами вокруг.

Дорога в Роздене была довольно неудобной, зато аутентичной, как говорится. Уникальной. Это малюсенькие камушки, которые легко могли впиться в твою ногу, если не было нормальной обуви. Они ни чем не были залиты. Это просто брошенные на землю в большом количестве и разного цвета камни. Под ногами они всë время издавали звонкий звук, трясь друг о друга. Довольно легко можно было споткнуться.

Правда была в том, что в плане удобства — это ужасная идея, однако никто никогда не выступал против, потому что для людей это выглядело красиво: из-за этого они были готовы терпеть такие неудобства и возможность травмы.

Центр города, говорят, являлось отражением его души. Что ж, для Роздена это утверждение — верно. Как уже было упомянуто ранее, этот город был сплошным рынком. И центр доказывал это утверждение.

В середине улицы стоял фонтан. Он был круглой формы с двумя чашами. Верхнюю у основания держут статуи трëх маленьких девочек¹. На вид они выглядели лет на пять-шесть. Все они выглядели одинаково: одеты были в одно и то же, все имели волнистые волосы. Даже не волнистые, а, скорее, кудри. Однако выражение лица у всех было разное: у первой был виноватый вид, она, держа чашу, потупила взгляд вниз, у другой — злой, но она не выпячивала в злости зубы, как хищник, наоборот она практически не выражала эмоций, однако её брови говорили за неё, недовольно хмурясь, и, наконец, третья близняшка выглядела ни счастливой, ни грустной, она как будто просто смирилась со своей судьбой.

На верхней чаше стояла женщина в одëжках, что ей явно были велики. Куча было складок: рукава так и висели, нижний подол смотрелся чем-то лишним. Девушка была в капюшоне и склонила голову вниз. К груди она прижала две ладони, накрыв одну другой. Рот её слегка был приоткрыт. Она молилась.

Из её рта лилась чистая вода спокойной струйкой, посылая рябь.

И вот вокруг этого фонтана было мало народа, зато чуть дальше от него — куча лавочек с товарами, замыкавшие за собой круг людей. Женщины-продавцы истошно кричали, что всё дешëво, а мужчины молча притихли за своей собственной стойкой. При этом у тороговцев-мужчин было больше посетителей. Возможно, народ не любил назойливость.

Мав прошëл дальше, в глубину города, на окраину. И вот он увидел то величественное здание университета. Это был кирпичный дом, сделанный в форме буквы «ᛏ» и растянутый почти на четверть города. Он был окрашен в приятный розовый оттенок, напоминавший чем-то розовый персик. Были большие часы над входом. Под крышами прятались статуи рук³*.

Мав поднялся по куче ступенек, громко стуча сапогами. Он распахнул дверь и зашëл внутрь, прикрыв её. Внутри здания, посередине коридора стоял какой-то мужчина, имя которого Мав не мог вспомнить, хотя лицо было знакомое.

Сторож оглядел Мава с ног до головы и качнул рукой:

— Анури Рож в комнате тридцать три.

Мав кивнул и, хмыкнув, побрëл к лестнице. Он быстро по ней поднялся на третий этаж и оказался в пустоватом коридоре. Именно «пустоватый», а не «пустой» потому что в нём была пара студентов, которые о чём-то шёпотом переговаривались между собой. Не так, будто это было что-то секретное, а просто спокойно и тихо разговаривали.

Коридор был длинный: лестничный пролëт в конце него казался совсем маленьким, размером с мизинец. Стены холла были окрашены в белый. Не в такой белый, который выглядел как белизна, а в такой, который имел очень-очень слабый жëлтый оттенок. Пол был деревянный, но покрашен в какую-то масляную краску, потому что он был такого тëмно-красного цвета, но ярко блестел при освещении ламп, что свисали на тонкой железной нити с потолка. Они имели закрученные узоры из металла на мутном стекле и «крышу» с крохотным шариком на её конце.

Мав пожал плечами и плавной походкой приблизился к комнате тридцать три. Он тихо постучал с равными интервалами между стуками. Брюнет отшëл в сторону и заложил руки сзади в замок. Он стал терпеливо ждать ответа.

Его не было.

— Слушай, — вникла Фэт, — не хочу показаться занудой, но мне кажется, что твоя подружка может быть занята чем-нибудь ещё, кроме просиживания в комнате целыми днями, читая эти учебники.

Мав постучал ещё раз, но более громко, хотя всё ещё тихо, и спросил Фэт одновременно с этим действием:

— Тебе не нравится учиться?

— Да как ты можешь такое говорить! — в хриплом голосе было слышно возмущение. — Да, меня заставляли, но при этом мне нравился сам процесс. Ты не представляешь, сколько обучающих и познавательных книг было в моей мастерской!

На последней фразе он почувствовал внутреннюю радость. Фэт ностальгировала, причëм с любовью — это ощущал и Мав. Да и само это предложение было произнесено так радостно и так мечтательно.

Мав невольно улыбнулся сам себе.

— Кто там? — внезапно послышалось из-за двери.

Это не был голос Анури. Хотя бы потому что он не был женским. Голос был мальчишеским: таким звонким и писклявым, только прорезающимся.

Мав нахмурился и напрягся. Не очень он любил незнакомых. Он не знал, что делать в случае нападения, хотя и было время, когда они с Фэт пытались тренироваться вместе.

Мав потопал ногой в стрессе и наконец решился:

— Это Мав Аппрол, — крикнул он в дверь, приставив руку ко рту сбоку, чтобы звук усилился.

Послышался женский голос, но различить можно было лишь бормотание. Ручка двери щёлкнула, и Мав увидел её подëргивание из стороны в сторону. Он инстинкттвно отошëл в сторону (мало ли что).

Дверь медленно и со скрипом отварилась. Там стоял мальчишка-подросток. Лет так шестнадцати, возможно, больше или меньше. Он был довольно высоким, учитывая примерный возраст. Вполне можно было назвать дылдой. Мальчонка был очень похож на Анури: как и она, он имел загорелую кожу, но не тëмную, а именно такую же оранжевато-жëлтую. Также как и Анури, он имел маленький округлый носик, а возле него, как и у неё, красовалась мушка. Был острый подбородок в форме прямого угла, также как и у неё. Даже цвет глаз был таким же: шоколадным. Однако мальчонка имел кудрявые волосы, которые постоянно путались между собой и скручивались в спиральки, в отличие от просто волнистых волос Анури.

— Это мой братишка, — раздался голос, больно похожий на неё.

Мав наклонился в сторону и вытянул голову. И правда: она сидела за столом, что-то увлечëнно писала.

— Со́лдрей, — продолжила она, не отрываясь от своего занятия, — приехал погостить на время, — Анури заправила волнистую прядь за ухо. — Ты его, возможно, помнишь. Когда вы виделись в последний раз, ему было только пять.

— О-о-о, — понимающе промычал Мав.

Он помнил этого мальчишку. Даже тогда он уже был очень кудрявым. В принципе Мав его и запомнил по кудряшкам. Он был таким крохотным в то время: такие маленькие ладошки, носик и такие доверчивые глаза, полные радости!

— А я не помню, — сказал отстранённо Солдрей, обернувшись к сестре.

Возникла тишина.

— Ох, никогда не любила неловкость. Может, кто-то избавит нас от этой участи? — вникла Фэт.

Анури пожала плечами, словно услышала духа, и коротко представила:

— Мав, — она махнула ладонью в его сторону, — мой лучший друг.

Мав моргнул удивлённо:

— Лучший? — недоверчиво спросил он, подняв бровь.

— Ну, я могу поменять тебя на Санну, — невозмутимо пошутила Анури, улыбаясь, от чего на ямочках появлялись складочки. — Ну, ладно, — продолжала она, — Санна так Санна.

— Что? — вдруг взволновался Мав. — Нет-нет, подожди, я не это имел в виду, я...

Анури слегка улыбнулась:

— Да я издеваюсь над тобой. Пора уже привыкнуть к этому. Я же люблю тебя, не посмела бы обидеть, — на последней фразе она мило улыбнулась, а в карих глазах на миг блеснула искорка.

— О-о-о, — протянул Мав, почесав стеснительно тëмную макушку, вспоминая детство. — Я пытался привыкнуть! Не получилось.

— Заходи уж, — позвала Анури с той же улыбкой.

Солдрей отошëл в сторону, пропустив его и как-то странно покосившись, будто он что-то знал о нëм. Он даже открыл рот, намереваясь что-то сказать, но Анури бросила в его сторону предупреждающий взгляд, как будто Солдрей собирался ляпнуть что-то не то. Последний раздражëнно и устало вздохнул, закатив глаза и прыгнув на кровать. Мав зашëл в комнату, пожав плечами, вытер подошвы об коврик, снял ботинки и положил их около входа, рядом с шкафом. Он присел на кровать рядом с Солдреем, что впился глазами в какую-то книгу.

Анури вдруг прекратила писать и обернулась к Маву. Она положила одну руку под подбородок, а другой махнула так, что получились круговые движения. Она вопрошала взглядом и движениями: «Что ты здесь делаешь?»

— Просто пришёл поговорить, — ответил Мав, поняв немой вопрос.

— Лгун.

Внутренне Мав шикнул на неё.

В ответ он почувствовал, как Фэт закатила глаза.

— Да нет, — поняла всё Анури, махнув рукой. — Когда ты врёшь, у тебя выпирает челюсть.

Мав потрогал подбородок и совсем немного щетину.

— Я даже не знаю, как выпячивать это, — признался он, сбитый с толку.

Анури улыбнулась уже не насмешливой улыбкой, а искренней, добродушной:

— Но ты всё равно это делаешь.

— Как безнадёжно романтично, — протянула как-то устало, но вместе с тем мечтательно Фэт.

— Что? Что ты имеешь в виду?

— Забей. Не думай об этом.

Мав вздохнул. Анури смирно сидела, готовая слушать. Она всë также улыбалась и «по-умному» кивала. Куда ж без этого?

— У меня в последнее время болит голова, — признался он, почесав затылок жирных волос. — Не сильно, но даёт о себе знать

И это была правда: как удары по барабану, но не сильные. Как будто пульс. Словно сердце стучит, но в висках. При этом боль была не сильная, но напрягала

— М-м-м, — промычала Анури, вставая со стула.

Вышеуказанный предмет слегка покачнулся, однако вернулся в своë положение. Анури подошла к другу, постукивая грозно и элегантно каблуками туфель. Солдрей тем временем продолжал читать, не обращая внимания. Мав не мог рассмотреть название на обложке, лишь пару слов увидел, и то это было что-то несвязное между собой. Книга была толстой с тонкими желтоватыми страницами, потрëпанной обложкой. В некоторых местах стëрлась печать.

Анури приложила ко лбу Мава ладонь, садясь на корточки, чтобы быть на одном уровне. Брюнет поджал губы, робко опуская взгляд зелëных глаз вниз.

— А к уездному лекарю пойти не мог? — Анури выгнула толстые брови.

Не мог. Вот простой ответ: Мав не смог до конца победить свои предрассудки «везде опасность» с детства. Это было частью его. Мав как был параноиком, так и остался. С этим невозможно было бороться, а он пытался, между прочим. Искренне старался. Даже Фэт давала какие-то советы, но ничего не помогало. Переживать на пустом месте он не перестал. Такова была его натура.

И потому сработал тот самый предрассудок: Мав не хотел идти к другому лекарю. Они все либо бестолковые, либо затевали какой-то заговор. Ну, так считал Мав. Сколько он слышал, сколько знал, сколько читал о том, как больные люди шли к лекарям! Врачи смотрели на пациентов задумчиво, что-то выписывали, а потом через несколько дней человек умирал. И несколько раз выяснялось, что лекарь либо был тем ещё бездарем (а чаще всего оно так и было), либо специально выписал какой-то яд. И всё было верно. Люди, которые стали врачами, в большинстве, своём не имели должного образования, а им не то что следовало его иметь — им это необходимо. Ещё со времён семьи Вук и королевы Э́ри был указ об аресте «фальшивых» лекарей, и это, конечно, снизило количество таких людей, но не полностью. Ведь асторóжи⁴ не могли проверить буквально всех лекарей в Розберге. Это было просто физически невозможно. Поэтому таких не образованных «горе-врачей» всё ещё было много.

И по поводу заговоров со стороны врачей — тоже правда была. Королевская семья несколько раз была отравлена из-за предавших их лекарей. Ничего они этим не добились в плане изменений, но важен сам факт того, что это было правдой.

И от этой истины Маву было не по себе. Он не хотел, чтобы его лечил какой-то невежа в своём же деле и случайно отравил его и также не хотел, чтобы его травили специально. В общем, Мав даже не знал, что хуже. И то, и то, наверное. Поэтому Мав боялся идти к врачу.

Его ноги просто не поднимались по лестнице дома, где жили врачи. Вот просто как будто отказались. И Мав был даже сам не против от такого отказа тела идти туда: всё же умирать от отравления — такое себе.

— Ты знаешь, как я отношусь к другим лекарям, — ответил он, нервно посмеиваясь.

Анури усмехнулась. Конечно, она знала. Они с Санной знали, каким нервным сам по себе Мав был.

— У тебя нет температуры, — заключила она через какое-то время, — но мне нужно ещё кое-что проверить.

Мав кивнул и закатал рукава кожаной куртки назад. Анури зажала ткань одной рукой, а другой с помощью двух пальцев коснулась осторожно кожи. Она что-то считала себе под нос. «Раз... Два... Три... » — бормотала Анури, но она говорила это так тихо, что этот счëт был еле слышен.

Она хмыкнула и убрала руки спустя пару минут, хрустнув шеей и разминая её. Мав обратно закатил рукав.

— Пульс хороший, заметный, давление совпадает с нормой... — задумчиво проговорила Анури.

Она задумчиво застучала каблуками по полу, не отвечая. Лишь как-то тоскливо вздыхала и не смотрела ни на что и ни на кого конкретно и долго.

Это не очень понравилось Маву. Это заставило его сердце биться быстрее в бешеной панике. Он сглотнул:

— И каков диагноз?

— Умрëшь завтра, — очень просто произнесла Анури, глядя карими глазами куда-то в сторону.

Она сказала это с таким спокойствием в голосе. С такой уверенностью. Она вздëрнула маленький нос.

— Что? — Мав испуганно вскрикнул.

Минута стояла тишина.

Солдрей хмыкнул, с улыбкой перелистывая страницу, а Анури засмеялась. Мав уже почувствовал себя паршиво, что её шутки он всегда воспринимал всерьёз, а тут еще Фэт начала хихикать.

— Предатель!

— Эй! — говорила она с явно поднявшимся настроением. — Я не вставала ни на чью сторону.

Мав глубоко вздохнул, но всё равно улыбнулся.

— Извини-извини, — Анури передëрнула вытянутыми ладонями в стороны, изображая защищающийся жест. — Ты же знаешь меня.

На последней фразе она искренне улыбнулась. Настолько искренне, что это походило на ностальгию. Он смотрел в её уже повзрослевшее лицо. Это уже не маленькая девочка, что сначала утыкалась носом в книжки, а потом стала душой компании. Это уже молодая девушка двадцати двух лет, но всё такая же в каком-то смысле. Она всё также шутила, смеялась, блистала своей улыбкой до ушей. Разве что внешне немного изменилась, но не сильно. У неё всё такие же тëмно-коричневые волосы-волны. Это не кудряшки — они просто довольно плавные, слегка изгибающиеся. Загорелая кожа Анури слегка побледнела: не сильно, но заметно. Глаза, что раньше были по цвету как сам зрачок, посветлели и стали по цвету больше похожи на кофе. Носик чуть-чуть, кажется, стал острее. Около него всё ещё была мушка, на нём всё ещё был бугорок, горбиночка.

— У тебя головная боль от стресса, не более, — пояснила Анури, открывая дверь комнаты. — Я схожу за лекарством.

— Но... — возразил Мав. — Какой стресс? Я не нервничаю.

— Сказал «мистер параноик»! — крикнула Анури из коридора университета.

— Знаешь, а ведь она права, — добавила Фэт после некоторой тишины.

— В моём прозвище или в том, что я беспокоюсь о пустяках?

— Оба варианта. «Мистер параноик» сказано очень сильно — тебе подходит. Но вообще хватит переживать из-за ерунды.

— Я не — хотел начать отрицать Мав, но почувствовал неодобрение Фэт.

— Ладно, я... постараюсь, — сказал он ей с трудом, смирившись.

3

Лекарство совсем немного облегчило боль, но не помогло полностью. Хотя он всё равно был благодарен Анури. Лучше что-то, чем совсем ничего.

Лекарством были аромомасла. А точнее, лаванда и липа. Лаванду Анури сказала принимать в горячей ванне: добавить несколько капель в тёплую воду. А из липы она сказала сделать компресс. Точно также добавить несколько капель в воду, перемешать, намочить тряпку этой смесью, положить на голову и подержать какое-то время.

Делал Мав всё по инструкции, данной Анури, и это действительно работало: на какое-то неопределённое время боль в тисках пропадала, но потом она всё равно возвращалась, более слабая, но всё же возвращалась. Опять же: лучше, чем ничего.

Сегодня Мав доставлял очередную посылку. Он был городовым почтальоном. Именно «городовым», а не «городским» — это Мав сам придумал и всем говорил. Городовой, потому что брал большие дистанции. Из-за этого он довольно сильно повышал цены в зависимости от расстояния: например, маленькие расстояния он вообще не рассматривал. На то была своя причина: Мав не решался куда-то поступать. Он долгое время не мог выбрать профессию. До тех пор, пока не увидел однажды на улице почтальона. Это был паренëк лет семнадцати, может. Он развозил почту между районами Роздена. И что-то Мава в нём завлекло. Что-то необъяснимое. Но Розден — огромный город с большими районами. И Мав видел тогда, как он запыхался, делал одышки, останавливался, делал перерывы, работал с утра до ночи, а потом начинал заново — создавалась рутина, если кратко. Тогда Мав понял, что не хотел такого. Поэтому когда он начал развозить посылки, работая на самого себя, а не на кого-то выше, он сделал свои собственные условия. Ведь, конечно же, лучше, если ты получил более достойную зарплату и скатался в один день в одно конкретное место и не устал от этого, да?

Вот и Мав так думал. И сегодня он ехал отвозить посылку в какой-то город в горах. Навесной, говорят, на балках стоит. Как же он назывался? Совсем вылетело из головы. Что-то явно на «ᚱ», а что именно Мав вспомнить не мог. Вот просто он услышал и сразу забыл. Но где находился город запомнил, а это главное.

Моркова бежала, цокая копытами и изредка фыркая носом. Мав её хвалил, чесал за гриву, за шею, что-то шептал ей на ухо — в общем, не давал лошади упасть духом.

Фэт всю дорогу молчала, что удивительно. Она много говорила — это факт. Даже если у неё было плохое настроение, она, по крайней мере, на что-то жаловалась, ругалась. А сейчас она молчала, как рыба. И это настораживало.

Мав не боялся Фэт, что тоже было странно. «Он, вечно боящийся всего на свете, не боится опасного духа?» — будете насмехаться вы. Это было непонятно и удивительно, но тоже было фактом. Мав даже и не сильно-то боялся её, когда она в первый раз захватила его тело. Это было странно даже для него. Он должен был дрожать от ужаса! Но Мав этого не испытал. Что-то такое в Фэт задело его за живое и тогда, и сейчас. Тогда Мав тоже мог чувствовать эмоции Фэт. Не сильно: это были довольно слабые отголоски, да и он, находясь в такой ситуации, скорее думал о том, как выбраться, а не о чувствах духа. Но даже тогда это было что-то грустное. Он чувствовал какую-то пустоту в душе, которая была прикрыта злобой. Гнев Фэт как будто был натуральным и неестественным одновременно. Будто она хотела злиться, но на самом деле никакого гнева не было. Будто она хотела думать, что злилась, когда это было не так.

И вот за этим чувством была какая-то необъятная пустота, от которой веяло тоской и грустью. И тогда что-то на подсознательном уровне Маву сказало: «Она просто человек. Она тоже чувствует и пытается совладать с этими эмоциями». Поэтому он её на том же подсознательном уровене не боялся.

А, может, Мав слишком сильно переживал из-за друзей, поэтому и не боялся. Он был занят другими переживаниями. А сейчас Мав просто привык к ней. Но кто знал?

Не страшился Мав её до сих пор. Фэт как будто стала частью его самого за столько лет. Сложно было теперь представить жизнь без её комментариев, сложно было представить, что жизнь могла быть не связана с огнём.

Мав знал, что Анури и Санна боялись Фэт. Он мог их понять, правда, поэтому он и не просил их как-то менять мнение по поводу Фэт. Это было нормально, потому что ей вообще было всё равно, как к ней относились. Она наоборот говорила, что лучше будет, если они будут её бояться, ведь именно так её теперь и нужно воспринимать. Никак иначе. Но Фэт не объяснила толком смысл фразы.

— Что молчишь? — поинтересовался Мав.

— Да так, — неохотно, очень лениво, с какой-то непреодолимой тоской ответила Фэт, — не хочется говорить.

Мав начал строить догадки. Нет, не подумайте, он не слишком сильно ушёл в себя: он следил за тем, куда неслась его Моркова и указывал ей нужное направление. Однако шестерëнки в его голове крутились:

«Может, ей плохо?»

Не в смысле, что настроения не было, потому что, как уже было сказано ранее, даже в плохом настроении она болтала, а в том смысле, что ей просто плохо, больно? Физически. Могли ли вообще духи ощущать себя плохо, если у них нет тела? Ну, с одной стороны Фэт же могла, например, всë чувствовать через Мава, так что почему нет? С другой стороны, тогда и он себя должен был бы плохо себя чувствовать... Как всё сложно! Он не думал, что ему придëтся раздумывать над тем, каким образом он и Фэт связаны.

В любом случае, это звучит бредово, так что Мав отложил эту теорию.

Вдалеке виднелись горы. Такие тëмно-серые, уходящие куда-то ввысь, в облака, в туман. А закрывали их куча зелени, деревьев, их листья. Тропинка была грязная, с лужами и мягкая: вчера был дождь. Она располагалась буквально у обрыва. То есть, вот с одной стороны у тебя была большая непрекращающаяся скала с холмами, впереди виднелись горы, а с другой стороны — просторное ничего. Ну, как ничего? Куча деревьев образовывало «зелëную» яму.

Мав старался туда не смотреть. Ему было боязно глядеть на этот обрыв. А что если он упадëт? А что если его никто не спасёт, как в этих книгах? А что если у него будут переломы от падения?

А что если...

...он умрëт с такой высоты..?

Мав встряхнул голову, передëрнув её в разные стороны и растрепав чëрные угольные волосы. Он снова начал смотреть вперёд, не обращая внимания на пропасть. По крайней мере, старался. Вот поэтому ему и нужна была болтливость Фэт! Особенно сейчас, чтобы отвлечь его от этой ужасной всепоглащающей пустоты, которая находилась у него под боком.

— Если ты будешь думать об этом, легче не станет, — сказала Фэт.

Ой. Видимо, она почувствовала его страх. Ощутила, как стучало его сердце, как дыхание время от времени останавливалось, как в груди становилось пусто, когда дыхание спëрло.

— Скажи мне, почему ты не хочешь разговаривать, — попросил Мав вслух.

На дороге не было никого. Не было смысла посылать мысленные ответы, а это было сложновато временами: сформулировать полноценную фразу и произнести её в своей голове. Так что, раз была такая возможность, то Мав разговоривал вслух.

— Это личное, — буркнула Фэт.

Мав решил, что будет также как с лошадьми. Фэт в тот раз также сказала, что «это личное», а потом всё равно поведала историю.

К его удивлению, она не проронила ни слова. Вот совсем. А прошло уже полчаса.

Может, он её чем-то обидел? Не надо было давить. Может, извиниться?

Такие мысли окружили голову Мава, они заполнили всё его существо. И он не мог с ними справиться, не было много силы воли на противостояние.

По-хорошему, стоило бы извиниться, но что если Мав её ничем не обижал? Тогда произойдёт неловкая ситуация. Да и за что извиняться? Фэт ещё сильнее может расстроиться, если он не знал, за что просил прощения.

О Йун, ну, почему он такой? Почему Маву суждено было таким родиться? Таким сомневающимся, нервным, боязливым? Почему?

— Мистер параноик, — угрюмо заключил себе под нос Мав.

— Ну, спасибо, что признал это.

Только Мав хотел что-то ответить, как увидел, что он уже около огорода. Он почесал Моркову за ухо, шепнул ей, чтобы она сбавила скорость, и чуток потянул на себя привязь. Лошадь фыркнула, но послушно вытянула свои копыта грозно вверх, заставляя Мава держаться за неё изо всех сил, чтобы не упасть и не скатиться вниз. Но потом Моркова опустилась обратно и начала идти медленным и спокойным шагом.

Мав заставил её остановиться, шепнул ей на ухо пару ласковых фраз и привязал её к одному из столбов у входа.

И только тогда он увидел город. Мав встал в ступор. Он такой большой! Этот город итак буквально имел три этажа, так ещё и этажи были растянутые и большие.

Да и такая толпа народа уже была на самом нижнем ярусе. Улица была полностью переполнена. Уже со входа Мав слышал голоса, которые перекрикивали друг друга.

Мав просто растерялся и минуты три стоял неподвижно, не зная, куда идти. Он даже и позабыл, зачем он здесь.

— Посылка, — напомнила Фэт, поняв, что он растерялся. — Какой у неё адрес?

А. Посылка. Точно.

Мав стянул с себя портфель, щëлкнул пугавками и раскрыл его. Он вытащил из самого первого отделения картонную коробку. Она была запечатана в такую светло-коричневую бумагу, которая вечно шуршала при любом касании. На коробке была приклеена записка, а на ней от руки написано: «Дом 27-ᚹ, Риву»

Точно! Вот как назывался этот город!

Мав продиктовал название для Фэт.

Она промычала задумчиво и сказала:

— Иди к лестнице, это на самом верхнем этаже.

— И... — Мав одел портфель на одно плечо, — как ты это поняла?

Он переступил порог города, встречаясь с толпой. Брюнет с любопытством оглядывался на людей и поднявшуюся шумиху, притрагиваясь задумчиво к щетине.

— Дома поставлены по порядку, поэтому имеют определëнную цифру, — объяснила Фэт. — Этажи имеют буквы. Они раставлены по алфавиту. Самый нижний ярус — ᚨ, средний — ᛒ, а верхний — ᚹ.

— А откуда ты это знаешь?

Фэт не ответила. Ей и не нужно было. У Мава уже были свои догадки. Возможно, Фэт жила в этом городе какое-то время, когда была жива. А, может, как призрак, исследовала этот город вдоль и поперëк?

Мав прошëл вперёд и оказался в толпе. Люди его зажали, толкая то взад, то вперёд. Он был словно в ловушке, из которой он выбраться не мог. Мав попытался протиснутся, но это было бесполезно. Не в том плане, что ему не удалось это сделать, потому что у него получилось, просто толку было ноль: Мав оказался зажатым в другой толпе. А все ещё так шумели, и всё это было так неразборчиво из-за перекрикиваний и кучи голосов. Бессмысленный шум, но он так давил на голову, которая итак который день болела у Мава.

Он зажал уши ладонями, пытаясь подавить этот звуковой беспорядок и неразбериху. Но всё было тщетно. Шум, несмотря ни на что, пробирался в отверстие ушей, заползал, как змей, в раковину и доходил до барабанных перепонок, посылая сигнал в мозг. Но сигнал не имел смысла, а потому мозг, изо всех сил стараясь перевести этот звук, только заставлял кипеть голову. И всё что Маву оставалось делать: закрывать уши руками и жмуриться.

А потом внезапно этого не было. Всего на секунду. Даже не на секунду, а на милисекунду. Будто весь мир замер. Мав открыл глаза и понял, в чём дело: Фэт взяла всё в свои руки. Он догадался, потому что был в сознании, но ничего не видел, зато чувствовал всё остальное. Он всё ещё слышал шум, ощущал эту тесноту, но не так сильно, а более приглушëнно, как будто.

Их связь становилась только крепче с каждым годом. Эмоции и чувства друг друга становились более ощутимыми для обоих. Но Мав не мог отрицать, что, когда он не управлял телом, до него всё доходило как в тумане: ты вроде и видел дорогу, но твой обзор не полностью не был ткрыт. Также и здесь: звук был шумным, но не настолько, что барабанные перепонки готовы были лопнуть.

Мав почувствовал, что Фэт небрежно отталкивала людей, чтобы пройти, и быстро пролетала в маленькие образовавшиеся проходы между ними.

Маву не нравилось это, потому что это было грубо, без извинений, но он не жаловался. По крайней мере, они выбирались из толпы.

— Спасибо, — поблагодарил он и задумчиво замычал. — Что это сегодня такое творится?

— День города, — легко ответила Фэт.

— Значит, ты — начал было Мав, но Фэт перебила:

— Да, я здесь прожила всю жизнь. Давай дальше без вопросов, — буркнула она, но потом более мягко произнесла. — Извини, просто... — Мав почувствовал, как она облизнула губу, замявшись, — не очень хочется находиться в этом месте и разговоривать.

Мав задумался. Фэт прожила здесь всю жизнь? Значит ли это, что это то самое место, где её сожгли?

Ой. А ведь действительно. Это многое объясняло.

— Ничего страшного, — посочувствовал ей Мав. — С кем не бывает.

Он почувствовал, как уголки губ, ранее принадлежавшие ему, поднялись немного вверх.

Он ощутил, как одна нога вытягивалась вперёд, а другая назад, как одна нога находилась ниже, а другая — выше. Чувствовал походку: как тело выпримлялось и горбилось. Кажется, это была та самя лестница.

Мав слышал звук шагов по ней и как шум с нижнего этажа становился совсем отдалённым, словно покрывался какой-то пеленой.

А потом внезапно он почувствовал, как подъëм закончился, и начались обычные шаги.

— Разве мы уже на третьем? — удивился Мав.

Может, он как-то неправильно считал? Может, подъëм не такой большой?

— Да, — незамедлительно ответила Фэт.

Звучало это не правдоподобно. Вот совсем. Что-то было не так в этой фразе, в том, как именно она была сказана. Фэт произнесла её так быстро, как будто ответ уже был заготовлен заранее. Это простое слово было сказано так шустро само по себе, словно это было неумелое оправдание.

— А можно я вернусь опять? — решил пойти другим путём Мав вместо обвинений.

— Нет, — ответила Фэт.

Это было также как-то слишком быстро.

— Почему?

На этот раз ответ прозвучал не сразу. Будто Фэт думала над ответом, размышляла, подойдëт ли та или иная фраза или нет.

— Ты устал, — остановилась на этом объяснении Фэт.

— Нет, — хмуро ответил Мав, — у меня просто голова болит.

— Ну, вот, отдохни. Сейчас же голова не болит?

— Потому что ты взяла моё тело.

— Мы договорились делить его.

— Мы договорились, что ты будешь сообщать, если ты хочешь выйти наружу, — поправил брюнет.

Фэт на это ничего не ответила, но внезапно остановилась.

— Прости, — вдруг произнесла она.

Мав решил промолчать и подождать продолжения.

— Я хочу... кое-куда зайти, — попыталась объяснить Фэт, но видно было, как это давалось ей с трудом.

Мав подумал немного. Он не видел в этом ничего плохого. Она здесь жила какое-то время и хотела увидеть знакомые места. Это нормально. К тому же, посылка никуда не денется. Так что Мав позволил Фэт продолжить. Он больше не сопротивлялся и медленно погрузился в полное онемение.

4

Когда Мав вернулся, он почувствовал себя очень странно. Какое-то плавающее состояние. Размытое, как в тумане. Как опьянение.

Да нет, вряд ли бы Фэт начала квасить тут.

Да?

Пришли новые ощущения, которые доказали эту теорию, хотя Мав хотел отрицать её. Первое — это шум: куча орущих пьяниц, которые просили добавки и играли во что-то. Может, в карты? Мав не мог понять по фразам пока что.

Второе — это жуткий отвратителтный запах спиртного. Этот полусладкий, но какой-то пробирающий до костей запах был везде. Всё и все были им пропитаны.

Это заставило Мава забеспокиться и... разозлиться, как ни странно. Он никогда не любил пить. Это факт, который он сам усвоил на горьком опыте. Ему не нравился вкус алкоголя. Вообще. Мав все вкусы и сорта уже перепробовал — это было ужасно. Алкоголь просто не ложился на язык. Никак.

Да и быть в таком потрёпанном состоянии он никогда не хотел. Его вообще пугали пьяные люди. Они вели себя неправильно, неестественно. Как будто у них была секретная личность, что пробуждалась этим напитком: кто-то был слишком приставуч, а кто-то — слишком сердит, кто-то — в слёзы ни с того ни сего. И все типы таких людей действительно пугали Мава. Он не хотел относить себя к пьяницам. Совсем.

Поэтому он взбесился, и это удивительно. Нет, он всегда мог злиться, но это было редкое явление. Его легче было напугать, чем разозлить. Он был человеком боязливым и нервным, а не раздражительным.

Но сейчас гнев так и кипел в жилах. Эта разрушительная эмоция сжимала его сердце, давила на грудь, скручивала живот.

Да как она посмела? Она использовала его тело для этого? Это всё, что ей было нужно? Напиться? А он ей, дурак, сочувствовал, жалел её! Мало того, что Фэт хитростью взяла на себя контроль, так она ещё и солгала вдовесок!

— Фэт! — очень яростно, грубо, громко, как гроза, прокричал Мав.

— Чё? — растерено спросила Фэт, говоря вслух.

Он почувствовал, как она начала поворачивать голову в разные стороны.

— Я с тобой разговориваю! — в таком же тоне крикнул Мав.

— А! Мав! — радостно поняла Фэт. — Здарова, — он ощутил, как она небрежно махнула рукой, будто для приветствия.

А ещë Мав чувствовал это бестолковое, вызванное алкоголем счастье.

— Он, что, кукухой поехал? — услышал Мав откуда-то сбоку.

Тофт да! За что ему всё это?!

Мав сделал очень-очень-очень-очень глубокий вздох. Настолько глубокий, что он был уверен, что даже Фэт услышала его. На вдохе он втянул в себя весь воздух и задержал его на какое-то время. А выпустил он углекислый газ уже с таким усердием, с таким рычанием, с такой злобой.

А затем Мав снова набрал в лëгкие воздуха, чтобы прокричать:

— Ты зачем вслух разговориваешь?!

— А? — не поняла Фэт.

Но через минуту до неё, видимо, дошло, потому что прозвучало уже не рассеянное «а?», а восклицательное и растянутое «а-а-а!», как будто человек что-то понял.

— Контью⁵, — пробормотала уже в голове Фэт на старозенритском⁶.

Было неловкое молчание.

— Послу-у-ушай, — развязно сказала Фэт, явно ощущая напряжение, исходящее от Мава, — я уже семьдесят лет не пила. Дай расслабиться, а?

— Никакого «а»! — разъярëнно продолжал Мав. — Ты сейчас же отдаëшь мне тело, — приказал он.

Мав почувствовал, как Фэт обиженно надула губы. А потом она, на удивление, легко сказала, хихикнув:

— Не.

— У нас договорëнность!

— Какая договорëнность? — невинно похлопала глазками Фэт. — Не помню такого.

Мав уже открыто рычал.

— Ну, не дуйся! — приторно детским голосом ответила Фэт, посмеиваясь и прикрывая рот рукой. — Ладно, — сказала она уже более трезво, но всё ещё пьяно, — позволь мне кое-что сделать.

Мав промолчал. Не то чтобы у него был выбор в этом вопросе. Но он, по крайней мере, мог посылать ей часть своего гнева. А это не очень-то и приятно, когда не хочешь злиться.

Он почувствовал, как Фэт куда-то встала. Что-то разбилось, когда она двинула ногой назад. Какие-то люди возмущенно закричали. Фэт шла по какой-то поверхности. Поверхность эта явно была маленькая, потому что Мав ощущал, как она пыталась удержать равновесие и ходила только по одной траектории. Каждый раз, когда она делала шаг, что-то падало и разбивалось.

Внезапно Фэт остановилась.

— Люди! — крикнула она его голосом, что пропитался некоторой хрипотцой и треском, — сейчас здесь будет пожар!

— Что ты, ють⁸ — начал было возмущаться Мав, но его перебил какой-то неизвестный, который крикнул:

— Какой пожар?

Мав почувствовал, как рука значительно начала греться в перчатке. Она становилась очень и очень горячей. А потом он унюхал запах гари.

— Вот этот, — самодовольно низким голосом произнесла Фэт, злобная улыбка украшала лицо Мава.

— Фэт! Тофт да! — кричал истошно он, пытаясь остановить её.

Он услышал крики, испуганные и писклявые. Услыхал быстрые шаги, сносящие и разбивающие всё на своём пути.

Фэт истерично засмеялась. Её смех был такой громкий. Такой полный веселья.

Как будто она услышала невероятно смешную шутку.

Сумасшедшая.

Гнев у Мава улетучился. Теперь был лишь страх. Всепоглощающая боязнь. Она съела злость будто. Страх заставил истерично биться сердце в тревоге. Скрутил в судорогах живот, заставил задыхаться.

— Пожалуйста, Фэт... — прошептал Мав.

Она его не слушала. А ему было страшно. Безумно. Он слышал треск дерева. Слышал, как доски падают с потолка. Чувствовал пепел и дым: эти ужасные едкие запахи, которые въедались в мозг, от которых люди задыхались. Угарный газ.

Маву хотелось плакать в истерике. Он не знал что делать. Совсем. Мав просто был наблюдателем, который не мог ничего предпринять.

Тем временем, он почувствовал, что Фэт куда-то легла. Он чувствовал её сумасшедшую улыбку, её мечтательный и полный любви взгляд, который был куда-то устремлен. Она издала ещё один смешок.

А Мав захныкал.

¹Три сестры-тройняшки — это и проклятые, и святые люди одновременно. Дело в том, что в Розберге одна религия, но разные направления. То есть, смысл тот же, но разное исполнение и взгляды. Так, религия имеет два направления: ист и вест. Иста придерживаются больше, чем веста (хотя раньше людей, которые придерживались Веста, было больше). И́стцы более миролюбивы, отвечают добротой на доброту и отвечают ею же на оскорбления, грешные поступки. Религия в Розберге в принципе предполагает существования не Рая и Ада, а Мéрты². По идеям истцов, если человек грешен, то Бог прикажет лодочнику утопить сбившегося с морального пути человека. Поэтому они считали, что какие-либо действия против людей бессмысленны. Наказание придёт потом, после смерти.

Вéстцы же придерживались радикальных идей. Они были более агрессивными, старались вершить справедливость во имя их веры и Бога. Они считают, что ждать нельзя, надо вершить правосудие прямо сейчас. Именно они и начали разжигать костры для сжигания людей. Именно они, в основном, и негодуют по любым поводам.

Так вот, историю про трëх сестëр поняли из-за этой проблемы с религией по-разному. Абсолютно. Вестцы считали, что девушки согрешили, и это требует не только осуждения, но и полного забытия, ведь строительство им памятников лишь означает то, что люди довольны поступком сестёр и поддерживают это. Истцы говорили, что близняшки не заслуживают того, чтобы их забыли, и вообще они подают пример другим, показывают как делать нельзя. Это часть истории, по их мнению, которую нужно чтить, и не важно, каким это событие было.

История про сестëр начинается так:

«Жили на свете три близняшки. Первую звали Пи́а, вторую — Плю́я и третью — Пэй. Несмотря на их схожесть во внешности, все они были совершенно разными по характеру. На них обычно клеют ярлыки, что Пиа — злая, Пэй — грустная, а Плюя — безразличная. Они довольно часто ссорились между собой. Причём не только из-за такого различия. Это могли быть просто обыденные ссоры между братьями и сёстрами, ничего необычного — это то, что происходит у всех.

Легенда гласит, что девочки однажды повстречали лодочника. Всё дело в том, что девочки, играя у реки, подскользнулись, упали в воду и не смогли выплысть. Умерли. Лодочник любил детей, поэтому, пока Бог не видел, дал им кое-что: это был маленький мешочек. Он сказал, что в нём хранится чья-то смерть, чья — решать девочкам — это и будет взамен на то, чтобы они остались живы. Девочки приняли условия, однако мешочек поделить не смогли.

Пиа хотела дать это какому-то соседскому мальчику за то, что тот не обращал на неё внимания. Пэй выразила желание вообще вернуть мешочек и смиренно принять судьбу. Плюя предлагала оставить мешочек (мало ли пригодится), но никак не использовать.

Они потянули мешочек в разные стороны, он разорвался, и оттуда вылетили чёрные камни. Они излучали какую-то тёмную ауру и странно светились. Пиа начала на всех кричать, Пэй заплакала, а Плюя с удивлением и каким-то испугом смотрела на содержимое мешочка.

Буквально на следующий день все жители деревни заболели. Они кашляли, сморкались, у них была температура, все покраснели от загадочной простуды. Большую половину деревни вылечить не смогли. А девочки так и не сказали правду: они боялись».

Лишь спустя несколько лет истина открылась, и сейчас существует такой фонтан и легенда.

²Мерта — это особое место после смерти. Это не Рай и не Ад — это что-то среднее. В первую очередь, это река. Хотя рекой это место назвать сложно. Скорее, болото. В нём не вода, а тёмная и вязкая жижа. По ней плывёт лодочник, а вместе с ним и душа, которая смогла обрести покой, ведь цол был сделан. Людей, попавших в Мерту судили, и результата было два: если добрых дел больше чем грехов, то душа оказывалась у Берега и становилась ангелом. «Берегом» звался город, в котором души наслаждались своим вечным покоем, а некоторые даже становились помощниками у Бога, как Йун.

Если же грехов было больше, чем добрых дел, то лодочник топил человека в этой жиже. Душе, по милости Бога, может быть дан второй шанс. И в этом случае человек превращался в демона, чтобы уже в этом обличии он смог искупить свои грехи и превратиться в настоящего ангела. А те, кто не смог выплысть из этой болотной жижи, не удостоились второго шанса и ушли навсегда в небытие.

В Мерту попадали исключительно те люди, чья душа была спокойна после смерти. А чтобы душа была спокойной, нужно было сделать цол. Если этого не происходило, душа была беспокойной и не могла попасть в Мерту, оставалась в царстве живых. Однако не всё так просто: душе нужна для существования в мире живых какая-то привязка. На протяжении всей жизни человека этой привязкой является тело. После смерти, если душе не дали привязаться к цолу, то она привязывалась к какому-то другому предмету. Или явлению. Душа вполне спокойно могла слиться с водой, ветром, огнём и т.д.

³*Люди всю жизнь ищут божественного благословения, они тянут руки к берегу, желая туда попасть. Многие используют такие статуи, чтобы это несло примерно такое сообщение: «Именно здесь ключ к Берегу, именно здесь вы сможете получить то желанное благословение».

⁴Асторожи — следящие за порядком внутри городов и деревень.

⁵«Контью» — «Прости».

⁶Ещё в далëком прошлом, когда Розберг не был единым государством, а был поделëн на разные племена, когда король Ячв⁶ ещё не занял престол, у всех были разные языки. Всего их было три: дéнский, су́квский и зенри́т. Когда государства были объединены, и образовался всем известный Розберг, было решено использовать зенрит. Он считался наиболее простым в изучении. Однако классический зенрит стал преобразовываться со временем: заменялись какие-то слова, правила написания, добавлялись диалекты. Поэтому образовалось два государственных языка: зенрит и старый зентрит. Несмотря на то, что активно используется уже преобразованный язык, чтобы не потерять культурное наследие, было решено в школах изучать и старозенритский. Поэтому люди могут спокойно излагаться на этих обоих языках.

⁷Существовало три народа: дéны, су́квы и зенри́ты. Все они, не то чтобы недолюбливали друг друга, скорее, предпочитали не иметь в своём племени определëнных людей. Но жили они всё равно в мире, пусть и шатком, на грани войны. Так получилось, что будущий король Ячв родился от двух разных племëн, а выращен, то есть, воспитан был в третьем. Родился он от матери из племени денов и от отца из племени зенритов. Эта не была любовь. Это было принуждение. Женщина оказалась за границей своего племени и стала рабом у зенритов. А у рабов, как мы знаем, совсем нет прав.

Женщина не хотела рожать, но ей пришлось, потому что она забеременела.

Поэтому мальчик был не нужен никому. Так, он и попал к суквам. Они вообще были довольно дружелюбны по своей природе, а потому искренне верили, что если мальчика правильно воспитать, то он сможет объединить все племена в одно единое государство.

Это Ячву и говорили с самого детства. Ему не дали выбора, поэтому он просто шёл уже по намеченной кем-то дороге.

Когда Ячв вырос, он сразу приобрёл определённую популярность и любовь у всех племён. Им казалось это таким удивительным: человек, родившийся от двух племен и выросший в третьем. Люди просто уже устали жить в страхе перед тем, что может начаться война, и видели в Ячве спасителя. Они верили, что именно он дарует им мир. Все были так увлечены этой идеей, что вместе свергли главарей всех трёх племён. Зенриты, по натуре своей довольно агрессивные, ворвались в дворец и пригрозили расправой своему царю, если он не отречëтся от престола. Дены сделали примерно то же самое, но это было не настолько агрессивно. А суквы, на удивление, смогли уговорами заставить отречься от престола.

Ячв объеденил племена, сделал государственным языком зенрит, утвердил одну веру и назвал этот новый мир «Розберг».

⁸«Ють» — по значению равно слову «блять», но иногда может использоваться как и для оскорбления другого человека.