За ним пришли в полдень.

Он не спал, лениво следя за движением солнца через потолочное окно своей комнаты. Он слышал угрожающий грохот сапог королевской стражи, призывные вопли и гневные окрики солдат. Они хватали всех, кто только подворачивался им под руку, прихожан и послушников, задавая всем один и тот же вопрос — «Где он?!». Как будто сложно было просто дойти до личных покоев служителей храма. И не лень же им было так шуметь.

С глухим звоном и плеском опрокинулась чаша, погасшая свеча покатилась по каменному полу, занавесь собранная из глиняных бусин затрещала, предупреждая о вторжении. Его схватили чьи-то грубые руки, вскинули с постели, потащили, не позволив даже одернуть накидку.

Базилис не сопротивлялся.

>>>

Его привели на площадь у королевского дворца и бросили к основанию того самого помоста, на котором он восседал еще утром. Король и его придворные сидели так, словно вовсе никуда не расходились, словно праздник и не думал завершаться. Те же позы, те же вина и фрукты, все то же муторное опахало над головами. Изменилось разве что выражение лиц, и взгляды, обращенные на Базилиса, уже не источали притворное дружелюбие. На храмовника смотрели глазами стервятников, почувствовавших скорую добычу.

Юноша поднялся, игнорируя боль от синяков и сорванной о песок кожи. Поправил сбившуюся набок накидку. Огляделся.

Толпа окружала помост плотным полукольцом. Бежать было некуда. Впрочем, Базилис и не собирался — от себя не убежишь.

— Вы звали меня, Ваше Величество? — спросил юноша равнодушно.

Дианор как будто вздрогнул, но это скорее было жестом удивления.

— Тебя призвал суд, — Касхи возник словно из ниоткуда. — Сегодня ты ответишь за все.

— Что ж, можно было и не гонять своих воинов по солнцепеку, — пожал плечами Базиис. — Могли допросить меня с утра.

— Утром у суда еще не было тех доказательств, которые ты не смог бы опровергнуть своей гнусной ложью, — советник ехидно улыбался.

Базилису очень хотелось плюнуть в это самодовольное лицо, но он сдерживался.

— И поэтому ты все утро их искал? Завидное рвение.

— О, не беспокойся, это было нетрудно, — Касхи почти пел. — Такие, как ты, быстро расслабляются, чувствуя свою мнимую безнаказанность.

— Довольно, — прервал перепалку Дианор. — Провозгласите обвинение.

Королевский глашатай вышел вперед и откашлялся. Базилис знал его лично — буквально в прошлом году он спас троих его внуков от лихорадки. Мужчина прятал глаза.

— Святейший Базилис, служитель храма Создателя, вы обвиняетесь в противоестественной связи с песчаным демоном, клятвопреступлении, недозволенном колдовстве, пособничестве ракшасам, нарушении обетов веры, а также в предательстве народа и Создателя.

— Что вы ответите на предъявленные обвинения? — спросил король.

«Все что я делал, я делал во имя Его».

— Все это ложь. Я не вступал в противоестественную связь с песчаным демоном, не нарушал клятв, не колдовал, не был пособником чего бы то ни было, не нарушал обетов и никогда не предавал Создателя и возлюбленный им народ.

«И да простит меня Матрикс».

— У обвинения есть свидетели?

Первой вышла женщина в траурной накидке. Когда-то Базилис не успел спасти ее мужа от яда змеи. Она рассказала о том, что видела, как храмовник скармливал ракшасу новорожденных котят. Мать освобожденного Яцека поведала суду о черном колдовстве, наведенном на ее сына. Торговец медовыми грушами клялся в том, что самолично слышал проклятья, слетавшие с губ Святейшего. Самый юный из послушников видел, как песчаный демон вошел в храм. Кормилица королевского наследника, недавно целовавшая пальцы, испачканные вонючей мазью, поклялась именем Создателя в том, что болезнь принца была ничем иным, как порчей, и навел ее, естественно, Базилис.

Последним свидетелем был Касхи. И он в красках описал, как провожал пьяного храмовника до обители. Беспокоясь о судьбе несчастного пьяницы, а вовсе не в надежде уличить его в чем-либо! Советник рассказал, как услышал шелест песка, почувствовал удушающий запах ракшасова пепла и услышал...

— Воспитание не позволяет мне подробно поведать вам о том, какие звуки донеслись до моих ушей из покоев Святейшего. Но поверьте моему слову, там происходило противоестественное соитие и ничто иное!

— Мы выслушали свидетелей, — нарочито холодно произнес Дианор. — Что обвиняемый может сказать в свое оправдание?

«Мы только целовались!»

— Я...

— Ракшаская шлюха! — крик из толпы хлестнул Базилиса, словно плеть.

— Я... никогда.

— Вы утверждаете, что свидетели лгут?

— Сжечь колдуна! Разорвать лошадьми! Забить камнями эту мразь! Ракшаскую подстилку!

— Мы ждем вашего ответа, Базилис.

Юноша молчал, невидящими глазами осматривая негодующую толпу.

«Я молился за ваши души... я хранил вашу веру».

— Вы признаетесь в том, что нарушили обеты веры?

— Нет.

— Вы признаетесь в колдовстве и наведении порчи на детей Создателя?

— Нет...

— Вы признаетесь в попытке наведения порчи на наследника Сол-Макса и Его Величества?

— Нет, я...

— Вы признаетесь в том, что находились в противоестественной связи с ракшасом?

— Да нет же!

— Вы раскаиваетесь? — голос Дианора звенел над шумом толпы, но не мог до конца заглушить его.

— Нет!!! — закричал Базилис, потеряв остатки самообладания. — Я не виновен!

В тот же миг в него полетели камни. Один из стражников ухватил его за накидку, рванул на себя. Истерзанная ткань треснула и осталась в руке воина. Второй стражник одним коротким взмахом меча отсек храмовнику кончик косы, вместе со сдерживающим ее кольцом. Лента выскользнула, коса расплелась, накрыв смуглое тело волной волос. Храмовник потерял равновесие и упал на горячий песок. Толпа взревела, возбужденная беззащитностью обнаженного тела.

Один из камней рассек юноше бровь, второй разбил губу. Остальные снаряды попадали больше в плечо и руку, которой юноша инстинктивно прикрывался.

Оглушенный отчаянием и выплеснувшейся на него ненавистью, ослепленный болью и заливающей глаза кровью, он все же сумел подняться. Выпрямился, сжал кулаки и сделал шаг к толпе. Эльфы невольно попятились, кто-то вскрикнул уже испуганно. В нахлынувшей тишине стали различимы стенания и плачь верующих. Базилис обратил свой взор к тем немногим, кто продолжал упрямо молиться, и простер раскрытые ладони в сторону тех, в чьих глазах видел сияние его веры:

— Не бойся, великий Сол-Макс. Не терзай свое сердце тревогой и страхом. Создатель не оставит тебя в своем милости. А я... я вынужден уйти. Прости меня, Сол-Макс. За все, что я совершил — прости...

Руки юноши опустились. На его пальце не было перстня, но он знал, что ракшас услышит его.

— Люпус, — прошептал Базилис и растворился в налетевшем песчаном вихре прежде, чем очередной камень долетел до его виска.

>>>

Базилис думал, что опять упадет на песок или того хуже — на камни. Но едва он начал снижаться, как чьи-то сильные руки вынули его из парения и остановили в объятьях. Юноша позволил себе мгновенье слабости и с облегчением обмяк на руках песчаного демона. Даже глаз открывать не стал, надеясь, как можно дольше продержать свое сознание под защитой темноты и иллюзии неведения. Однако у ракшаса были иные планы:

— И чем же ты отплатишь мне за свое спасение? — проворковал он в самое ухо эльфа.

Базилис вздрогнул и в мгновение ока выскочил из рук мужчины. Машинально попытался прикрыться ладонью, огляделся затравленно.

Они стояли посреди каменистого пейзажа, у самого подножия невысоких гор. Вся обозреваемая горная порода была испещрена ходами, словно огромный муравейник. Легкий ветерок принес запах сухих трав и ракшасова пепла.

— Это горы Саа? — спросил юноша, пытаясь определиться с направлением.

— Почти, — кивнул ракшас. — Северная оконечность хребта. Еще севернее безымянные горы и нежилые земли. Добро пожаловать в мое царство.
Базилис молча попятился, прижался спиной к горячему камню.

— Осторожно, — предупредил демон, улыбаясь. — Здесь много змей и скорпионов.

Юноша не мигая смотрел на него, силясь осознать, наконец, собственное положение. Кто он теперь — пленник, раб, добыча? Ракшас наблюдал за ним с нескрываемой насмешкой в пристальном взгляде.

— Больно? — спросил он, кивком указывая на разбитое лицо.

Храмовник машинально тронул уже запекшуюся губу. Боль отозвалась в висках и во всех ушибах разом, беспощадно воскрешая в памяти события последних часов. Юноша покачнулся и сел прямо на песок.

Мысли беспорядочно роились в его голове, то захлестывая отчаяньем, то накрывая волной хладнокровного равнодушия ко всему. В том числе к самому себе. Какой смысл был во всей этой войне с неверием, если на алтарь битвы за веру было возложено все святое, что было в душе у него? Он отдал все, без остатка, молясь о величии его господина. И сам не заметил, как продал последнее злейшему врагу.

И теперь стало абсолютно непонятно и абсолютно все равно, в общем, с кем Базилис воевал и за что. Все пошло прахом. Все.

— Все, что я делал, я делал во имя Его... — машинально прошептал храмовник. — Все, что я делал...

— Эй, Соколеныш, — позвал ракшас, и в его голосе юноша различил что-то похожее на тревогу. — Эй.

Мироздание шло трещинами и осыпалось пеплом к ногам храмовника. Он зажмурился, силясь преодолеть головокружение и накатывающую тошноту. Нужно было как-то пережить этот день. Пережить это все. И найти в себе силы жить дальше. Только для чего? Зачем?

— Соколеныш, — вновь позвал демон, еще более встревоженным голосом.

Его зов эхом отозвался в меркнущем сознании Базилиса, и юноша вцепился в него, как в последнюю надежду. Внезапно он взвился вверх, выпрямился резко и неожиданно. Смело взглянул в распахнутые карие глаза демона:

— Я отплачу тебе тем, чего ты давно жаждешь, — сказал Базилис звенящим от напряжения голосом.

И начал танцевать.

Энергия выплеснулась из него оглушительной волной. Ракшас покачнулся и даже отпрянул поначалу — столь ослепительным был огонь души отреченного храмовника. Но инстинкты взяли верх и узы вырвались вперед. Тонко запели цепи, опутывая запястья и щиколотки эльфа. Жалобно звякнули расколовшиеся защитные браслеты, отлетая в сторону кучкой бесполезного металла.

Небо расцвело над головами пронзительной синевой и сами горы, словно отодвинулись от пары танцора и зрителя. Точнее жертвы и ловца. Базилис оступился, дернулся в инстинктивной попытке освободиться от пут. Звенья начли прирастать к смуглой коже, Люпус с силой рванул одну из цепей, укрепляя связь. Задал ритм и скорость, подстегнул танец, заставляя храмовника продолжить движение. В его свободной руке уже шипел кнут-змея, но демон не торопился пустить его в ход. Энергии, изливавшейся из души Базилиса, было предостаточно.

А юноша танцевал. Танцевал неистово, отдаваясь движению без остатка, как лучшему из любовников. Ракшас впитывал каждый его жест чернотой зрачков, смаковал каждый шаг, ловя его на кончики почерневших когтей. Он пил подаренную душу не торопясь. Он знал, что спешить ему некуда — Базилис отдавал ему себя всего, целиком. Впервые эльф дарил свой танец жизни настолько добровольно, действительно готовясь умереть от бессилья на вытоптанном песке.

В какой-то момент демон почувствовал, что задыхается, переполненный энергией храмовника. Сила рвалась прочь, словно вода из прохудившегося кувшина. Такое он ощутил впервые — опьянение, которое, он понял это внутренним чутьем, могло даже убить ракшаса.

А Базилис меж тем продолжал танцевать: мокрый от пота, ослепленный, одержимый, но все еще пышущий силой.

Демон рухнул на колени, хватаясь за грудь, и зарычал во всю силу легких. Он звал своих собратьев, оглашая всю округу. И они явились мгновенно, словно поджидали неподалеку. Десятки цепей пронзили пространство, намертво прирастая к коже танцующего храмовника. Базилис застонал, содрогаясь, сбился с шага, на его разбитых губах запузырилась пена. Ракшасы зашипели от наслаждения, упиваясь дармовой энергией.

Люпус попытался убрать собственную цепь, но неожиданно понял, что не в силах этого сделать — призрачные звенья вросли в сердца жертвы и ловца, скрепив их узами более крепкими, чем пуповина, связывающая мать и дитя. «Он дал мне имя», — вспомнил демон, холодея: «Я сам позволил ему создать эту связь».

А юноша все танцевал.

Некоторые ракшасы, насытившись, обрывали цепи и уходили. Но им на смену немедленно приходили другие — голодные, жадные, злые демоны. Они пили энергию храмовника, не замечая, что она имеет отчетливый привкус ракшасова пепла.

«Сперва они выпьют его, а затем и за меня возьмутся», — понял Люпус и бросился в бой.

Первым прыжком он сбил Базилиса с ног, тем самым оборвав большую часть уз. Юноша в его руках пронзительно вскрикнул и тут же обмяк. Ракшасы недовольно заворчали, цепи, еще остающиеся на теле танцора, натянулись. Базилис болезненно застонал, задрожал. Люпус зарычал и встал в боевую стойку, навстречу своим сородичам. Угрожающе оголил клыки:

«Уходите».

Песчаные демоны попятились. Кто-то из сильнейших попробовал было выступить вперед, но Люпус лишь дернул плечом, и ближайшего к нему ракшаса разорвало на кровавые куски, рассыпающиеся бурым пеплом. Ракшас еще раз, предупреждающе, взмахнул кнутом. Через миг пейзаж вокруг него стал чист и безжизненен, как прежде. Цепи растаяли в воздухе, не оставив даже следа на побледневшей коже эльфа.

Люпус склонился над юношей. Базилис все еще дрожал, вскидывался, словно загнанная лошадь, хрипел и царапал песок ногтями. Ракшас положил ладонь на пышущий жаром лоб храмовника. Тот съежился, застонал и внезапно заплакал, тихо и горько, словно потерянное дитя.

Эльфийский плачь отозвался в груди демона саднящей болью. Он схватился за грудь и почти физически ощутил открывшуюся в его собственной душе червоточину. Черную дыру, отныне навеки связывающую ракшаса и храмовника невидимыми узами. Люпус тоскливо рыкнул, поднялся и побрел в сторону ближайшего ручья.