Самое ужасное ― это смотреть на часы и понимать, что у тебя не осталось времени. Сколько еще? День? Быть может, два? И тогда перемирие будет отменено. Начнется охота, самая настоящая охота. С одной стороны будет отец, всегда готовый застрелить без промаха в лоб. С другой стороны ― его конкуренты, уже точащие ножи.А я посередине этой шахматной партии, в которой не будет никаких правил.

В полнейшем одиночестве я сидела в погибшем саду психиатрического отделения, то и время поглядывая на окна палаты Стеши. Сегодня к ней разрешили войти, именно поэтому Людмила сидела у нее уже второй час. Временами у меня возникало желание прервать их, но я была уверена, что Людмила уговаривает Стешу бежать. А лучшего выхода и предвидеть было нельзя. Если Стеша согласиться ― она исчезнет из поля боя, а значит, останется жива. Да, я буду одна, но разве не в этом ли счастье? Я буду ответственно только за свою жизнь.

Мимо меня редко проходили медсестры и пациенты, которых они крепко держали за локоть, словно боясь, что сбегут. Я сидела призраком, никого не трогала и ни на кого не смотрела. Поглядывала на часы, примерно высчитывая время.

Сообщение было прочитано только спустя четыре часа. Несколько минут, чтобы понять послание, несколько минут, чтобы решиться позвонить Герману... Час на раздумье. Два или три часа на дорогу... Так где же они? Где же, черт возьми, он?

Приходилось постоянно оглядываться на дорогу в некотором страхе, что я увижу джип Михея. Но их не было. Неужели они потеряли нас из виду? Эта мысль настолько взбудоражила меня, что я даже могла представить счастливый исход. Или они просто готовятся к бою? И отец, и кучка Михея... Затаились, скорее всего, в каком-нибудь подвале и высчитывают минуты до начала боя. Отец, скорее всего, представляет, как будет меня душить, крича о том, что я разрушила все его планы. Михей наставит пистолет и с улыбкой попросит посвятить о местонахождении денег. Но денег у меня не было. Он поймет это и выстрелит. И что же тогда? Что будет потом? Первая мысль об убийстве даже обрадовала меня, но уже вторая, о том, что будет после со Стешей, заставила отбросить первую. Умирать еще было рано. Пока все разногласия не будут решены ― мы в опасности.

Из больницы вышла Людмила. Я вскочила и немедленно желала заменить ее, чтобы не допустить неизвестных возле Стеши, но женщина вцепилась в меня мертвой хваткой и никуда не пустила.

― Стой, Мия. ― Потребовала она, строго изучая меня.

― Ее нельзя оставлять одну. Это слишком опасно. 

― Знаю. Она мне все рассказала, но сейчас рядом с ней проверенный врач, и у нас с тобой есть несколько минут. Я хочу поговорить. ― И вот она повела меня по стоптанной дороге, подальше от холодного здания и ближе к чаще. "Что значит "проверенный врач"?" ― хотела я спросить, но Людмила резко заговорила. ― Я не понимаю: какие игры ты ведешь?!

Я остановилась в ступоре, но она потащила меня дальше.

― Кем ты себя возомнила? Воином? Борцом за справедливость? Перестань сейчас же!! Ты ― подросток. Тебе восемнадцать лет! Угомонись!!

― Угомониться? ― Переспросила я, все еще не веря ушам. ― Нет, это ты, кажется, не понимаешь всю ситуацию. Ночью Стешу пытались убить! Мне угомониться?! Ты сейчас серьезно!

Людмила разозлилась еще больше. Только сейчас я заметила на ней новое пальто и золотые сережки. Плохое предчувствие захватило все сознание.

― Я знаю, что ты подумала, когда ворвалась в палату! Но все было не так! Ее не пытались убить, ее пытались забрать!!

― Кто?

Она взглянула на меня, как на идиотку.

― Стеша напугана. Спокойно она бы ни с кем не вышла из этой клиники. Ее просто пытались усыпить, но ты...

― Сорвала все операцию, верно? ― Перебила я ее, вырываясь из крепких цепей бабушки. ― Смотрю, ты обновила гардероб. Интересно, на какие деньги?

Ее лицо вытянулось от возмущения, дряблые щеки затряслись.

― Не груби родной бабушке, Мия. ― Вдруг хриплый и низкий голос раздался прямо за спиной, приковывая меня от ужаса к земле. Я не могла пошевелиться. Отец медленным, военным шагом встал прямо напротив меня. ― Это крайне невежливо.

"О мой Бог", ― пронеслось в голове.

За моей спиной уже стояло людей пять, сильных и готовых пристрелить, не колеблясь. Дальше них было два внедорожника, скрытых в лесной чаще.

― У тебя нет причин не доверять мне. ― Начал осторожно отец, обследуя меня явно на предмет оружия. ― Я даже спасаю ублюдка, которого понесла твоя мать. Чисто из великодушных побуждений.

― Я не отдам тебе Стешу. ― Медленно произнесла я с огромным трудом. В горле завязался тугой ком, мешающий говорить. ― Ты пытался ее убить... Не спасти, а убить.

― Глупые предположения! ― Повысил он голос мгновенно, чем увеличил мои подозрения. ― Послушай слова бабушки! Прекрати играть во взрослые игры. Я даю тебе шанс: садись в машину и поезжай со Стешей.

― Куда? 

― В Европу. Поживете там несколько лет. 

― В страхе и в постоянном напряжении? Нет! Я так не хочу! Слышишь меня? Я! Так! Не хочу!

― Я решу все дела здесь сам: всажу несколько пуль в парочку людей, и все будет кончено. Вам нечего будет бояться.

Я ему не верю. Не могу поверить. Я не видела снотворного в руках убийцы, я видела подушку, которой он давил на мою сестру. Отец, как бы он не отрицал, пытался ее убить. А сейчас? Пытается ее спрятать. Что-то здесь не ладилось. Стеша будто бы мешала ему, ставила какой-то риск на его жизни... Она была неудобна для него. И дело здесь не только в родстве. Она... Она как свидетель. Неудобный свидетель, которого либо убивают, либо подкупают. Но что она могла видеть?..

― Решай сию же секунду! ― Скомандовал отец. Людмила медленно подошла ко мне, ласково кивая в сторону автомобиля. Я не замечала их. Я продолжала суматошно размышлять. Страх усиливает течение мысли.

Все детство она проводила либо в загородных лагерях, либо в гостях. Друзей нашей семьи можно по пальцам пересчитать: Павловы и Громовы. Они видела решения их поставок? Она же даже ничего не знает про тайные счета и богатства! Громовы? Их-то отец и ненавидит... Зал суда... Я у отца на коленках жую шоколадные конфеты... Обвинения Стаса Громова в изнасиловании несовершеннолетней... И я свидетель этого преступления, которого никогда не видела... Не видела я, так может видел кто-то другой?..

Тут из-за деревьев показался мужчина в белом халате, за которым следовал другой, по виду точно такой же, как те омбалы, стоящие за моей спиной. А на руках его было безвольное тело моей сестры...

...Она видела. Она видела это преступление! Ей просто нужно вспомнить!..

― Стеша!! ― Закричала я, кидаясь в ее сторону, но меня схватили и никуда не пустили. Сестра не отреагировала. Я снова начала ее звать, намного громче, чем прежде, но реакции не было.

― Вколол снотворное. Проспит спокойно еще полдня. ― Усмехнулся пожилой мужчина в белом халате. Так вот он какой... "Проверенный врач"... Меня так подло обманули, что земля ушла из-под ног.

Но земля вообще исчезнет после того, как мужчина в белом халате бросит на меня украдкой заинтересованный взгляд. Так смотрят обычно на творения искусства их авторы.

― Как поживаешь, Мия? ― Неожиданно обратился он ко мне. Отец в это время кивнул, и мужчине в белом халате принесли небольшой кейс.

― Это за твою работу. ― Холодно обращается к врачу отец. ― Хотя заслужил ты только половину. ― Последние слова больше напоминали недовольный рык.

― Как? ― Он притворно улыбнулся, но кейс незамедлительно забрал. ― Неужели мои разработки не работают? Пустяк! ― Сам же ответил он на свой вопрос. ― Я создал кое-что более сильнодействующее. За одну ночь можно оставить без единых воспоминаний. После сыворотки и парочки сеансов внушения человек просто чистый лист! ― Он захихикал, а я безвольно опустилась на землю. ― Ну-ну, Мия! Не огорчайся! Ты была первой, моей любимицей! Я обожал тебя за твое сопротивление! Но, увы, и оно спало со временем, и победителем остался я. Сейчас у меня уже вторая пациентка, но будь уверена ― в моей памяти ты будешь вечна! ― Он открыто насмехался на меня, делая особый упор на слове "память".

― Заткнись. ― Прервал его отец, указывая несшему Стешу бандиту в сторону машины. Я не сопротивлялась, так как знала, что он не посмеет ее тронуть. Она ничего не помнит. Она не сможет выдвинуть против него никаких обвинений. А вот я... ―  Ну что, дочурка? Идешь следом?

Людмила уже стояла у дверей машины.

― Нет. ― Хрипло произнесла я, касаясь ладонью места, где так отчаянно билось сердце. ― Ты совершил преступление.

― Какое же? ― С вызовом спрашивает отец, кивая своим дружкам, чтобы те схватили меня.

Но я не успеваю даже ответить, как на всю округу раздается такой истошный и животный женский крик, что замер не только человек, но и сама природа. "Беги!" ― в том же тоне приказал внутренний голос, и я, не медля ни единой спасительной секунды, бегу, что есть силы, в труднопроходимую чащу. Адреналин подскочил до небывалой отметки. Ветки били прямо по лицу, я пыталась защититься от них, как все закружилось, словно в карусели! Тело сначала ударилось об одну кочку, после об другую и в завершающем маневре пролетело секунду и гулко ударилось об влажную землю.

Было нестерпимо больно. Но боль не пугала так, как настигнутая мертвая тишина. Оказалось, что я пролетела небольшой обрыв и теперь лежала на тропке, что вела в клинику. Я попыталась встать, как режущая боль в колене не позволила это сделать с первого раза. Разодрана была кожа, кровь медленно вытекала из нее, смешиваясь с грязью. Закусив язык, я в тяжелых прыжках заковыляла по тропинке, несмотря на то, что весь пейзаж вокруг меня кружился. Отталкивалась от деревьев, падала, оборачивалась, вновь вставала и отчаянно шла вперед. Казалось, что мне дышали прямо в спину.

Я не успела и показаться на расчищенной лужайке перед клиникой, как ноги совершенно перестали подчиняться, и я с глухим несдержанным тоном упала лицом в грязь. Зубы клацнули.

Все стало происходить слишком близко. Не успела я и головы поднять, как почувствовала на себе три взгляда.

― Мия! ― Взмолился знакомый голос, обладательница которого рванула ко мне. ― Ты же Мия, да? Тебя же так звали? Помоги мне, пожалуйста! ― Она с поразительной силой поставила меня на колени. Я зашипела от жгучей волны. ― Я их не знаю, а они хотят меня выкрасть! Я не понимаю, что они от меня хотят! ― Она говорит слишком быстро. Я хватаюсь за подол ее ночнушки и медленно встаю, опираясь на хрупкие плечи.

И тут-то земля по-настоящему исчезла из-под ног.

Голова закружилась, словно карусель все сильнее понеслась. Его лицо, как на картине Эдварда Мунка, было искажено от удивления и смеси непонятных мне чувств.

― Отойди от нее! ― Завопил Герман. Ноющая рана в области сердца затмила все мои чувства. Он боится меня? ― Что ты с ней сделала, мерзавка?! Мая, отойди!!

Толик, не менее ошеломленный, осторожно тянул к Мае руки, приветливо пытаясь улыбнуться. Но девушка сию же секунду спряталась за моей спиной, откуда после послышались отдаленные голоса. Герман, как волк, вслушался в них и набросился на сестру, пытаясь оттащить ее от меня. Свернув девушку в охапку, он совершенно не был готов к ее словам:

― Не-ет!! Отпусти меня!! Мия, помоги!! Мне страшно!

― Ты должна поехать с нами! ― Перекричал он ее, пытаясь тащить сопротивлявшееся тело. Но сестра его поразительно извернулась и снова спряталась за мной.

Герман в бешенстве уставился на меня, полагая, что это я сотворила с его сестрой этот ужас. Но виновницей ее беспамятства была не я, был чертов психиатр, которого подкупил мой отец.

― Мия? ― Вдруг взволнованно прошептал Толик, вглядываясь в мое искаженное лицо. Эхо голосом становилось все отчетливее. Все замерли на лужайке.

― Это мой отец. ― Вырвала я силком из себя, борясь с глупым оцепенением перед Германом. Его глаза полностью лишили меня всех разумных мыслей. ― Он идет за мной и Маей.

― Ложь! ― Взревел Герман, собираясь снова оттащить Маю от меня, отчего девушка почти готова была закричать. Но я ее опередила, зажимая рот ладонью.

― Успокойся!! ― Скомандовала я ей в лицо, хорошенько встряхнув за плечи. ― Мы должны немедленно убраться отсюда, иначе ― смерть! ― Девушка пугливо посмотрела на двоих парней. ― Я им доверяю! ― Горечь слов обожгла горло. Я уже никому не доверяю. ― И ты должна доверять им!

Кажется, в ее выражении глаз проскочила какая-то сознательность, но она потухла немедленно.

― Мия, отдай ее мне. ― Настоятельно попросил Толик. Я подтолкнула Маю в его сторону, и девушка мне подчинилась, оказываясь в медвежьих объятиях Толика, напряжение которого вырвалось через выдох. Герман, весь горевший от нетерпения, схватил обоих за одежду и потащил вперед, нарочно игнорируя все мое существование.

― Куда убежала, малявка?! ― Разразилось громом присутствие отцовских дружков. Я попятилась от них, но что я могла со своей раненной ногой?

Неожиданно Мая закричала, что никуда не поедет без меня, что она доверяет только мне. Дрожа от страха, я прыжками пыталась догнать их, но шаги Германа были длинны и решительны. Он обернулся всем телом, замирая от удивления ― я не лгала. На поляне показались и другие, а за ними герой моих кошмаров, родной отец.

― Мальчишка и девчонка! ― Указал он на Германа, чтобы дружки немедленно его схватили. Громов толкнул со всей силы Толика и сестру, которые исчезли за высокой оградой. И остался.

Такой жажды убийства я еще не видела ни в чьих глазах.

― Зачем же ты прячешься от меня, дочурка? ― С сарказмом произнес отец, медленно приближаясь ко мне. Я была прямо посередине лужайки. Впереди ― кучка отца, за спиной ― Герман.

― Ты убийца и насильник! ― Вскрикнула я от отчаяния, уже представляя, как мой труп будет гнить в земле. Попыталась отбежать назад, но меня подхватили сильные руки, потащившие намного быстрее. Он за мной за одно? Правда? Он помогает мне? В груди поселился целый крик накопившейся истерики.

От моих обвинений отца как перекосило. Будь у него оружие в руках ― он бы нажал на курок.

Герман так сильно сжал мои плечи, что я готова была кричать от переизбытка боли до тех пор, пока не сорву горло. Но он уводил меня, медленно и верно.

― Машина с Толиком уехала. ― Шепнул он, и сотня мурашек пронеслась по телу. Мы не смотрели друг на друга, только вперед, только на отца, ожидая от него выстрелов.

― Моя стоит чуть дальше ворот. Это единственный шанс. ― Ответила я ему, позволив себе взглянуть на него снова. Его лицо было как наркотик. Точеные скулы, об которые можно порезаться. Глаза, смотрящие из-под бровей, словно их обладатель, лесной зверь, готовится напасть на противника сильнее его. Он медленно кивнул мне, косым взглядом встречаясь с моими глазами.

― Отвлеки его. 

Всего лишь секундный разговор показался мне сладостной вечностью.

― Ты уничтожил семью Громовых! ― Взревела я на всю лужайку, надеясь, что мои крики переполошат всех местных. ― Засадил Стаса в тюрьму, довел его жену до самоубийства и лишил детей будущего!!

Эмоции моего отца зашкаливали. Никогда еще я не видела его столь яростно возбужденным. Перекошенное лицо... Глаз задергался. Вот-вот и пена вывалится из рта. Первыми открылись окна больницы, показались после и сонные лица зевак ― при них он стрелять не посмеет.

Наши спины вдруг коснулись холодной решетки.

― И за что?! ― Продолжила я. ― За то, что моя мама переспала со Стасом? Из-за чертовой измены ты, подонок, решил, что имеешь право уничтожать людей?! Мы не куклы в твоих руках!! Это ты заигрался, папа!!

Рот отца открылся, но Герман вытолкнул меня за ворота и, схватив за ладонь, стремительно потащил в сторону моего автомобиля, который резко выделялся среди других.

― За руль! ― Запыхавшись, крикнула я ему, на ходу вытаскивая из кармана куртки ключи, которые он ловко поймал.

Мы прыгнули в машину, которая, не медля, завелась и рванула вперед.

Я оборачиваюсь назад, где встречаюсь с лицами отцовских псов, ждущих приказа. Но отец не появился. Машина свернула направо, и все они исчезли. Долго я еще вглядывалась назад, боясь, что вот-вот вся наша попытка спасения провалится. Но нет. За нами никто не ехал.

― Оторвались. ― Глухо прокомментировал Герман, прочистив горло. Только сейчас на меня обрушилось понимание того, что мы только вдвоем, в небольшом пространстве. Так долго представление такой ситуации в уме пугала всю мою сущность, а теперь, в реальности, мне совершенно не страшно. Более того, я, кажется, счастлива в какой-то мере.

― Куда ты едешь? ― Спросила я, пристегивая ремень. Он бесшабашно вел машину по плохо отремонтированной трассе, уверенно глядя на дорогу.

― Пока что куда глаза глядят. ― Отрезал Герман, давая понять, что говорить со мной не намерен.

Несколько минут, отвернувшись к окну, я восстанавливала дыхание. Глаза были закрыты, а тело дрожало.

― Тебе идет такая прическа. ― Вдруг его низкий голос прервал тишину, резнув по моим ушам, как ножом. Рука сама по себе провела по голове. Я чертовски медленно поворачивалась к нему обратно, неожиданно понимая, что и он состриг свою шевелюру.

Мы сидели, как два сапога пара, с короткими волосами.

Оба взглянули друг на друга.

И неожиданно расхохотались.

Мы явно не понимали того, чем был вызван этот хохот. Тем, что нам повезло, и мы чудом сумели вырваться из лап опасности? Тем, что снова увиделись друг с другом, словно старые друзья? Но мы хохотали. Вспышка эта длилась недолго, первой в себя пришла я.

"Нельзя смеяться, дура! ― Возмущался голос внутри. ― Твой папаша теперь не отстанет от тебя. Нужно спасаться!"

― Через несколько километров будет поворот. Проедем через одну деревню, потом еще километров восемьдесят на север и будем в безопасном месте. ― Произнесла я задумчиво, полагая, что он никуда от меня не уйдет. Точка на навигаторе медленно двигалась, указывая мне местоположение единственного на тот момент безопасного места. Герман ничего мне не возразил, только кивнул в знак согласия. Я облегченно выдохнула.

Молчание наше прерывалось моими указаниями как дальше ехать. Когда осталось проехать около десяти километров, Герман наконец-то спросил о конечном пункте.

― Это поселок моей бабушки. Учитывая то, что она со Стешей... ― Горло пересохло. Я взяла себя в руки и продолжила. ― Полетит сегодня же в Европу, дом будет полностью пуст.

― Но твой отец может запросто заявиться туда.

― Верно. Мы переночуем у моего знакомого. Дом у него небольшой, живет он со своим племянником. ― Герман недоверчиво покосился на меня. ― Они ничего нам не сделают. Точнее, не смогут. И молчать они будут до гроба.

Мы проехали мимо засеянных полей, приходилось указывать Герману путь, параллельно перевязывая так удачно купленными бинтами колено. Машина остановилась у отшиба деревни, на ее звук из дома вывалился Дядька.

Минут пять ушло на то, чтобы с ложью объяснить ситуацию и представить хмурого Германа как моего друга. Дядька внимательно все слушал, помог даже спрятать машину, накрыв найденными в сарае военными покрывалами. Он не задавал лишних вопросов, только приглядывал за новоиспеченным гостем. Пройдя в небольшой дом, он усадил нас за стол, все это время Герман молчал, но как только Дядька вышел из комнаты, быстро заговорил.

― Ему можно доверять? С чего он не может выйти из дома и сообщить отцу о твоем местоположении?

Но ответ он получит сам, когда послышится звуки коляски. С трудом перейдя порог, Дядька вытащил на свет божий своего болезненного племянника.

― Привет, малыш! ― Попыталась я выдавить из себя радость, но мой подбитый вид произвел совершенно другое впечатление. Глаза подростка сузились, рука его вяло мне махнула. Дядька подвел его коляску к столу, неуверенно помялся возле нас, предложил перекусить и после того, как стол был бедно накрыт, исчез. ― Давай я покормлю тебя? ― Неуверенно предложила я, чувствуя себя жутко неловко. Мы ворвались в этот дом так бессовестно, подвергая этих людей опасности, что все переживания отразились на моем лице. Я на мгновения запнулась, и каша полетела на грязный стол. Герман отобрал у меня ложку и, на удивление, с ропотной заботой стал кормить инвалида так, чтобы ничего больше не упало, и у его губ не собирались остатки.

― Вы от кого-то прячетесь? ― Тихо спросил он между порциями.

Мы с Германом переглянулись.

― Да. ― Спокойно ответил он за нас. Я молча согласилась с его выбором.

― Это может грозить мне смертью? ― Этот страшный вопрос был задан как будничное: "Как вы находите сегодняшнюю погоду?"

― Допустим. ― Снова отвечает Герман.

― В таком случае, не препятствуйте судьбе.

Он закрыл глаза, и на его лице вырисовалась смертельная мука.

― Мы уедем сейчас же. ― Резко встала я из-за стола. Допустить, чтобы кто-то погиб по моей вине? Ни за что!!

― Сядь. ― Приказал Герман строго. ― Нечего разводить театр. За нами не было никакого хвоста, так что нас здесь не найдут. Отлежимся одну ночь и будем решать дальше, что делать.

Я начала ходить из одного угла в другой, бросая на обоих гневные взгляды. В конце концов Герман не выдержал и грубо выволок меня на улицу. Только там мы заметили, что тучи стали сгущаться. В углу, возле сарайчика, сидел, сгорбившись, Дядька. Он мучительно о чем-то рассуждал, но, увидев нас, ловко вскочил, словно не было в нем тихого отчаяния секундой ранее.

― Гром будет... ― Глядя на небо, проговорил он, чем и выдал всю свою тревогу. ― Ой, а я вам места приготовил, в задней части сарая. Там у меня остатки сена, я одеяла вам постелил. Вы уж извините, дома места нет...

― Все в порядке. ― Заверил его Герман. ― Мы могли переночевать и в машине.

― Молнии и гром. ― Многозначительно произносит дядька. ― Опасно.

― Тогда о большем, что место в сарайчике, мы и не мечтали.

Мелкий дождь посыпался на землю. Мы укрылись под навесом сарая. Мужчины курили.

― А ты, Мия, до сих пор в войнушки играешь? ― Дабы растормошить компанию, спросил дядька. ― Ружье все еще висит на стене. Тебя дожидается. 

Герман пусть и делал вид, что ничего не слушает, но было понятно, что он ловит каждое слово.

― Да, приходится, знаете ли... 

Вдали сверкнула молния. Дядька заторопился, чтобы не оставлять племянника одного. И мы остались вдвоем. Дождь все усиливался и усиливался. Холодный ветер обдувал оголенные части моего тела, бросая в дрожь. Герман докурил сигарету и открыл дверь сарая, приглашая меня вперед.

Только я хотела зайти, как странная паранойя взбудоражила все сознание.

― Погоди! Я должна кое-что забрать! ― И, несмотря на во всю льющий дождь, я выбежала из-под навеса в сторону машины.

  ― Мия! ― Вдохнул Герман и последовал за мной. ― Куда ты идешь, черт возьми?

Как тяжело было признавать, что перед этим человеком я трусила, как идиотка. Как невыносимо было стоять рядом с ним, изображая спокойствие и равнодушие, когда на сердце, мертвым грузом, лежали погибающие чувства. Я слышала, как он бежал за мной, как шлепала под его обувью мокрая земля.

Я хотела убежать от него, от его взора, ибо мне было нестерпимо страшно. Только перед ним. Потому что один Герман, кажется, более менее понимал все смятение моей души. Весь его вид выдавал желание обсудить ситуацию, решить что-то, но я не была к этому готова.

― Остановись же! ― А я уже пробежала двор и достигла машины. ― Что ты там забыла?! Прекрати убегать! ― Мурашки были по всему телу. Одежда почти что вымокла. А сердце нестерпимо жгло. Одна часть меня стремилась к нему, другая убегала.

Он неожиданно появился передо мной, развернул за плечи и потребовал одними глазами объяснений. Тут-то я не выдержала.

― Там, глубоко в багажнике, спрятана папка. ― Дух замер. Я смотрела в его глаза и пыталась подобрать осторожные слова, но ничего не получалось.

― И что же в ней? ― Подначивал он меня, не ожидая болезненного удара. Герман даже позволил себе привычную ухмылку, которая через секунду уже погасла.

― Твоя биография. ― Я зажмурилась. ― "От" и "до". Теперь я все знаю.

Сколько мы уже молчим? Минуту? Две? А дождь все нещадно льет. Капли, как бомбы, взрываются на поверхностях наших тел.

― Ты кричала, там... У психушки... Когда я попросил тебя отвлечь отца... ― Я согласна кивнула, разглядывая носки кроссовок. ― Что он преступник и насильник. Неужели ты...

― Я знаю, что Маю изнасиловали. ― Последнее слово было таким грязным. ― И я знаю, что это сделал мой отец.

Руки Германа, лежавшие на моих плечах, взметнулись вверх и с жутким грохотом ударились об крышу машины. Он оттолкнул меня и прижался к автомобилю.

― Так и думал... ― Только и произнес он и отрывисто задышал.

Мало кто бы понял сейчас его чувства. Я невольно опустила руки ниже живота, понимая, что для меня некоторая удача ― не помнить последнего своего дня. Только смутные вспышки: меня толкают, я пытаюсь вырваться, а после оглушающий удар в лицо, и конец. Сплошная темнота. Существуют воспоминания, выдержать которые не в силах даже их обладатели.

Но я не успела продолжить свои мысли, как оказалась прижата к капоту машины, а в мое лицо целился его кулак.

― Ты знала? ― Проорал он мне в лицо, сдавливая горло. Надо же! мы, кажется, вернулись к логическому началу, однако сейчас у каждого был багаж информации.

― Знала. ― Честно ответила я, не дрогнув под его опасностью.

Я ждала того, что он вот-вот ударит меня, но кулак повис в воздухе, напряженно сотрясаясь.

― Знала, но не помнила этого.

Герман оторопел. Его кулак опустился.

― Что за бред? ― О нет, он прекрасно знал, что это вовсе не бред, просто отказывался в это верить. Долго и мучительно я смотрела на него, дожидаясь того момента, когда он признает истину. Мне не нужно было того, чтобы он захлебывался в чувстве собственной вины передо мной, но это произошло. Герман отшатнулся от меня, схватился за волосы, и в его глазах повисло такое безумие, сравнимое с безумием его сестры.

Дождь льет. Он давно уже все это обдумал, но принять за правду не мог. Мои слова ― окончательный вердикт его несправедливой вендетте. Герман с трудом стоит на ногах. А я тяжело дышу.

Вот он: финиш? Финиш всех недомолвок и загадок между нами. К нему я стремилась с самого начала, но никакого облегчения не появилось. Наверное, это связано с тем, что каждая разгадка накладывалась кирпичиком, в конце концов создавая ту самую тюрьму памяти. Я ожидала ее ― я ее и получила.

― Но... как?

Я медленно подняла на него взгляд.

― Ты же видел сегодня свою сестру. ― Попыталась я подтолкнуть его.

― Она не узнавала меня. ― Неуверенно произнес он.

Я в упор посмотрела на него: "Ничего общего не находишь?"

Герман выругался в слух.

― Когда ты переступал через порог моей квартиры, я не помнила, как ты загонял меня со своими дружками на крышу склепа. Когда я вела тебя в нашу однушку, я не помнила того, что там повесилась твоя мать. Я просто не помнила всего этого! ― Голос, как бы я того не хотела, сорвался на последних словах.

Ему не хватило ни минуты, ни две для того, чтобы принять все это. Герман неожиданно побледнел, а губы его посинели. Выглядел он жалко, полностью сбитый с толка. Я могла бы поиздеваться над ним, кричать о том, что он был не прав, но всего этого не хотелось.

― А что между тобой и твоим отцом? ― Выдавливал он из себя через силу, а я просто отвечала, словно ответы и так были на самом видном месте.

― Думаю, что у нас противоположные цели: он хочет зарыть все свои преступления глубоко в землю и жить спокойно, как это было раньше, а я, наоборот, желаю откопать гроб его тайн и... ― Я запнулась. Невозможно было подобрать нужное слово. Я всегда знала, что жить после (если вообще останусь в живых), как раньше, точно не смогу.

― Он приехал в эту клинику за тобой?

― Не совсем. ― Вот мы и подходили к самому важному на этот момент. ― За Стешей и твоей сестрой. И боюсь, что нужное ему он получил.

Герман весь съёжился.

― Он не тронул ее! ― Поспешно вставила я. Парень вопросительно уставился на меня. ― Чего ты добивался, когда снова появился в жизни моей семьи? ― Разумеется, я встретила в ответ одно молчание. ― Хорошо. Тогда я скажу за тебя. ― У меня было больше храбрости, чем у него, чтобы озвучить в слух его же мысли. ― Мести. Ты сам хотел совершить вендетту! Думал, что если уничтожишь всю нашу жизнь, то кайфа получишь больше! Но ты не смог! Ты думал, что ты сильнее самого себя, что ты сможешь переступить через себя, но у тебя ничего не вышло!! ― И вот, мы стоим под дождем, и я отчаянно кричу на него. Герман снова звереет на глазах, на лицо его возвращается краска бешенства. ― Ты сотню раз пытался, но тебя что-то сдерживало!

― Глупости!

― Нет!!

Он вот-вот замахнется на меня и ударит, но я все равно продолжаю кричать правду. До хрипоты во всем горле. Потому что я устала от любой лжи! Я хочу ее прекратить!

― Но сейчас мне абсолютно плевать на все это!

Сильный порыв ветра остужал горящую кожу. Мы смотрели друг на друга ненавидящими взглядами, пока Герман первый не пришел в себя.

― Чего тебе тогда от меня надо? ― Прямо спросил он. ― Когда мы ехали сюда, по одному твоему взгляду было понятно, что попытайся я уйти ― ты бы вцепилась в меня. Если тебе все равно, то зачем ты держишь меня рядом?!

― Потому что ты мне нужен, идиот!! ― Рявкнула я что есть силы и замахнулась кулаками, которые Герман ловко перехватил. Он обоим дает время отдышаться и прийти в себя, но как только чувствует, что близость между нами становится катастрофическая, отталкивает меня мгновенно. ― Пусть я и вспомнила многое, но этого недостаточно!

― Какой толк в том, что ты вспомнила? Прекрати делать из этого великую премьеру! ― Я знаю, что он говорит так только потому, что сам пожелал бы забыть абсолютно все. Не помнить ― это роскошь. И он отчаянно желал ее.

Вместо лишних слов я упрямо зашагала в сторону сарая, вдавливая вытащенную папку в грудь, словно боясь, что ее у меня заберут. Герман следовал за мной. Под навесом я грохнулась на скамью и, дождавшись того, что Герман присядет рядом, влепила папку ему в руки. Он настороженно ее раскрыл и принялся читать досье на собственную семью. Его лицо все время кривилось, где-то он высокомерно ухмылялся, где-то хмуро скрывал свои эмоции. Как только все было им обследовано с внимательнейшей точностью, Герман закрыл папку, явно не собираясь ее мне отдавать.

― Значит, твое показание в суде было решительным? ― Таким тоном говорят только убийцы, которые загнали своих жертв в угол. Слишком фальшиво ласково.

― Да.

И вот я снова прижата к стене, а он душит меня.

― Ты не убьешь меня. ― Хрипло рассмеялась я. Вдруг вспомнилась новогодняя ночь и ножи, летящие в меня.

― Назови хотя бы одну причину. ― Вдавливая сильнее, прошипел он, как змея.

― Потому что я последний свидетель.

Хватка ослабла.

― Я не смогу убить родного отца. А у тебя не поднимется рука убить человека. ― Быстро перечислила я условия задачи, но решение уже сложилось в его голове. ― Но и жить спокойно, зная, что он на свободе, мы не сможем. Выход только один: изолировать его на максимально долгий срок.

― Невозможно.

― У нас будет прокурор, которого не подкупит никто. У нас будет адвокат, который не станет защищать моего отца. Стеша и твоя сестра могли выступить в суде, но они все забыли. Все всё забыли, Герман. ― Вдалбливала я в него. ― Кроме нас.

Он неуверенно перемещает свои руки мне на плечи.

― Никогда не думал...

― Что придется объединиться со мной? ― Подсказала я. Он судорожно кивнул. ― Добро пожаловать в мир проклятых, Громов.

Его фамилия прозвучала так странно для нас двоих.

― Поверь, в этом мире я существую больше тебя. ― Хрипло рассмеялся он, отшатываясь от меня и входя в темный сарай. Он заметил те самые постеленные одеяла и рухнул на них, смутно разглядывая потолок.

Я села, прислоняясь к стене и подбирая к груди колени.

― Что дальше? ― Он был практически уверен в том, что у меня есть план. Но все мои предположения о будущем менялись с каждой разгадкой. Чаще всего они были суматошны и импульсивны, отчего не редко загоняли меня в тупик.

Глубоко вздохнув, я принялась загибать пальцы.

― Семье Рахмана ты отомстил за то, что их отец, прокурор, обвинил твоего отца. А Сашка... ― И вдруг до меня дошло, что я не знаю того, что Герман сделал с Сашкой.

― Тот самый педик, да? ― Невесело ухмыльнулся он. Я со страхом взглянула в его жестокое лицо, ожидая ответов. ― А ты так и не догадалась? ― В горле пересохло.

― Это ты лишил его голоса?

― Относительно...

― Герман!! ― Взмолилась я.

Он помолчал.

― Я довел его до исступления. До полнейшей истерики, если можно так сказать: волочил по лесу, избивал, заставлял жрать землю, а потом привязал веревку к его горлу, опрокинул ее через ветвь дерева и душил до тех пор, пока он не потеряет сознание... И так по кругу... ― Кажется, список был слишком длинен, но Герман не стал его продолжать, видя мое побледневшее не от холода лицо. ― Парень ― слабак. Как и его мать, впрочем. Хочешь знать, что я сделал с Рахманом?

― Ты обесчестил его сестру. ― Глухо ответила я, пытаясь удержать рвущиеся на ружу крики правосудия. Он не имел на это право! Но ведь сейчас это не важно! Какая разница: прав он был или нет, если через неделю нас всех уже может не стать?

На мое удивление, Герман только рассмеялся, вытянувшись всем своим высоким телом.

― Не только. ― Я не хотела продолжения, но Герман не оставлял выбора. Кажется, он специально запугивал меня. То ли находил сладостное наслаждение от того, что признается кому-то в свое садизме, то ли нарочно пытался оттолкнуть от себя. ― Его сестра, по правде говоря, действительно нравилась мне. Неприступная, как Бастилия. Но и она пала. А Рахмана, ярого мусульманина, я окунал в Рождество в прорубь! Он ничего не мог сделать, только глотал ледяную воду и говорил, что остается верен своему Аллаху. Какой идиот!

― Это его религия. Ты не имел право покушаться на нее.

― Милая моя, если есть Бог, то он для всех один.

― Но с чего ты решил, что Иисус единственный имеет право на существование?

― А кто сказал, что я верю в Иисуса? Если бы был Бог, он, думаешь, позволил бы всему этому произойти? Позволил бы он уничтожить свое дитя? ― Герман указал на меня. Мне следовало бы отвести взгляд и ответить что-то резкое ему в ответ, но я промолчала.

― У Бога свои планы.

― В таком случае, он меня не особо жалует. ― Отмахнулся Герман и снова лег в прежнюю позу.

― Значит, у него на то были причины. ― Ощетинилась я, раздражаясь от его вальяжности. Как он может быть спокоен в эти минуты, когда нам грозит опасность? Как он не вскакивает в напряжении от любого шума?

― Не суди того, чего не знаешь. ― Предупреждаю пригрозил он, но я не остановилась. Потребность взбесить его и, тем самым, отвлечься, превысила все другие.

― Ты сам только что рассказал мне о всех ужасах, что сотворил по отношению к моим друзьям! Бог что, должен был тебе пятки за это целовать?!

Его злобное дыхание наполнило весь сарай. Как хищник, он медленно привстал, внимательно изучая меня. Герман ошибочно полагал, что в помещении один хищник и одна жертва, но жертва уже давно сама стала опасным зверем. Жертва. Хищник. Хищник. Жертва. Слова так назойливо завертелись в голове, пытаясь вырваться наружу. Кажется, я что-то неотчетливо забормотала, голова закружилась...

― Хватит!! ― Разом попыталась прекратить я все. Голова начала раскалываться от этой неразберихи. Нужно немедленно перевести тему в другое русло, иначе мы вгрыземся друг другу в глотки. ― Стоп! Но как же судья?

Герман запрокинул голову назад и расхохотался.

― Это моя самая любимая и одновременно нелюбимая часть истории. ― Только и объяснил он мне, погружаясь в истерический смех. Я медленно подползла к нему, совершенно не боясь. Смутные догадки уже поселись в моей голове. ― Как думаешь, Мия, чем можно навечно удержать человека возле себя?

― Страх. ― Выдохнула я, завороженно наблюдая за тем, как капли дождя медленно скользили по его коже.

― На время. До тех пор, пока тебя не перестанут бояться. Ну, больше никаких вариантов? ― Он дал мне некоторое время, но я молчала. Тогда Герман осторожно коснулся моего лица, внимательно разглядывая жалкие остатки синяков. ― Это любовь. Она никогда и никому не оставляет выбора. Она привязывает тебя своими бессмертными оковами до конца дней твоих к одному единственному человеку, заставляя подчинять ему, следовать ему, делать для него все. Абсолютно все.

Я забыла, как дышать.

― Такое случилось с сыном судьи. Он сам пришел ко мне, потому что у него не было выбора. Он единственный, кого я не вербовал.

Вспышка!

― Толик... ― Рука максимально сильно сжала солому. Я вспомнила, как сегодня он тянул руки к Мае, как пытался ее уговорить, как боль отражалась в его глазах, когда она не узнавала его. Все необъяснимое раньше рассыпалось прахом.

― Он привязан к ней. Куда сильнее, чем кто-либо к кому-либо.

Так вот почему он всегда неукоснительно следовал за Германом. Так вот почему он выполнял все его приказы. Он просто боялся. Боялся того, что больше никогда не увидит Маю, которая все это время жила в его сердце. Не Герман удерживал Толика, а Мая Громова.

― Не повезло, верно? ― Усмехается Герман в темноту, отворачиваясь ко мне. ― То еще дерьмо, если честно.

― Откуда тебе знать? ― Машинально спросила я, и вдруг спохватилась.

Все, что я знала о Германе, всегда говорило мне о том, что он не человек. Дьявол. Фашист. Мститель. Да кто угодно, но не человек! Но я так глупо ошибалась. Как и любой человек, он обладал всеми чувствами и эмоциями, просто грубо затолкнутыми куда-то далеко, за его маску.

― Ненавидишь меня? ― Совсем тихо спросил он, опуская руки на согнутые колени.

Рука, потянувшаяся к нему, дрогнула.

Ненавижу? Да, наверное, я ненавижу его за ту боль, что он причинил ко мне. Но ведь в сердце, кроме ненависти, было что-то еще. Это не назовешь любовью. Не назовешь привязанностью. Это нечто другое. Такое загадочное, временами горькое. То, от чего я бы хотела избавиться, но оно важная часть меня. Только мое. Это чувство не стерлось ни временем, ни бедами, ни другими людьми. Это чувство всегда принадлежало мне.

Но как же выразить это? Как рассказать ему? Показать?

Моя ладонь осторожно легла на его пальцы, которые я несильно сжала.

― Ненавижу. Это точно. ― Сумела я выдавить из себя сквозь горькую улыбку.

― А у меня больше не получается. Я бы хотел... Наверное... Но не получается.

Я понимающе кивнула.

― В таком случае... Союзники?

Сил хватило только на то, чтобы прислониться к его плечу и закрыть глаза.

Наступило смутное беспамятство. Часть меня понимала, что я сплю, другая не верила в это и продолжала свой путь во снах. Что-то тревожное сгущалось на сердце. Сны становились все непонятнее и мрачнее. Мое сознание медленно плыло, до тех пор, пока сердце отдалось бешенным ритмом от огненного взрыва неподалеку.

Я мгновенно вскочила и оглянулась. Герман, тоже, видимо, спавший, не был готов к такому неожиданному шуму. Я подскочила к небольшому запыленному окну и увидела столп дыма, исходивший из оврага, где мы спрятали машину.

― Они нашли нас! ― Заорала я в панике, но Герман немедленно зажал мне рот ладонью, скрывая нас за стеной.

― Нужно уходить. ― И он тащит меня к выходу.

― Но в доме есть люди! Что, если... ― Продолжить не получилось, так как огненное зарево от того, что осталось после взрыва моей машины, ослепило обоих. Мы упали на солому, как услышали неизвестный бас.

― Домашних на улицу выпереть!! Сарай проверю сам! Внимательно следите за ними!

"Что же делать? Что же делать? Что нам, Господи, делать?!"― трубили голоса внутри меня. Глаза наполнились вселенским шоком.

Герман в ужасе уставился на дверь, ожидая того, как она вот-вот раскроется и нас, беспомощных, обнаружат таким глупым способом.

Черта с два!! Я не собираюсь сегодня умирать!!

Все стало происходить слишком быстро. Да настолько, что мало кто был бы в силах остановить меня. Руки сами чудом дотянулись до ружья на стене, о котором так кстати упомянул Дядька.

― Тю-тю! Дома деток нет, так где они? ― С нами откровенно играли.

Тут-то дверь распахнулась, и нас нашли. "Только не подведи, пожалуйста", ― успела подумать я.

― Вот они!

Выстрел!!

Звук двухствольного ружья слился с громом. Меня окатил леденящий дождь и ветер, хлестнувшие, как плетью, по лицу. Это позволило немедленно очнуться, снова прицелиться и... выстрелить.

"Вдохнуть! ― Орал внутренний голос. ― Прицелиться!! Стрелять!! Выдох!.."

Я перешагиваю первое тело и целюсь в другое, пока остальные не опомнились. Пока не опомнилась я сама от ужасающей мысли убийства.

― Мия!! Беги, дочка!! ― Кричит сквозь невыносимый шум бури Дядька, лицо которого было разбито до крови. Тот, кто его держал, упал вторым.

Неожиданно меня толкают прямо на землю, а над головой мгновение назад пролетает пуля. Грязь забилась в глаза, я пытаюсь от нее избавиться, но мое ружье уже в чужих не совсем умелых руках. Однако даже это пугает противников, и все они занимают оборонительную позицию.

Герман затаскивает меня обратно в сарай.

― Ты... Ты... ― Шептал он от безумия, хватался за голову. Я даже не слушаю того, что он говорит. Глаза уже приметили лестницу, которая вела на чердак.

― Пригнись. ― Скомандовала я как раз в тот момент, когда на нас обрушился град выстрелов. "Они нужны нам живыми!" ― послышалось на улице. "Тем хуже для вас", ― подумалось мне, когда я оказалась на чердаке. Найдя небольшую и незаметную дыру, я немедленно прицелилась и выстрелила. Медлить было нельзя ― через секунду другую я заняла противоположную позицию. "Война! Война! Война!" ― вопил оркестр головного мозга.

Все смолкло на секунду. Я успела провести ладонью по липкому лицу, как заметила через щель вдали другие машины. На таких внедорожниках всегда разъезжала команда Михея. Столько мыслей завертелось в голове! Но все они прервались, когда за моей спиной послышался тихий вздох.

Я обернулась и не сумела что-либо понять. Герман стоял в целости и сохранности, с удивленным и напряженным лицом. Он что-то говорил мне, но слова не доходили до моего разума. Тогда парень попытался выхватить мое ружье, однако я вцепилась в оружие мертвой хваткой.

― Мия, посмотри на свою руку. ― Вдалбливал он в меня. Взгляд переместился на руку, и я не сразу поняла, что из предплечья медленно сочилась кровь. Боли не было. Где боль? Это что, все шутка? Она же должна быть! ― Отдай мне ружье.

― Нет! Это наш единственный шанс выжить! ― Заорала я на него.

― Все уже закончилось. ― Мягко теребит он мою раненую руку. Я ему не поверила.

Но было слишком тихо.

Тогда-то я все и поняла.

Тело разом оттолкнуло Германа от себя, а руки нацелили на него ружье.

― Ты прятался у своего дяди, верно? ― Он попытался встать, но я пригрозила ему ружьем. Действительность виделась мне через полупрозрачную призму. Все было смутно, краски бегали кувырком. ― И он не просто человек... Он такой же, как и мой отец, правда, Герман?

Он смотрел прямо мне в глаза, хотя дуло касалось его груди.

― По его поручению ты влез в нашу семью?! ― Вдруг что-то взорвалось внутри меня. Тело пропустило дрожь, что задержалась на предплечье. Секунду сосредоточения, и боль эхом отдалась в ушах. ― Ты шпионил за нами?!

― Мия, успокойся... Я ничего такого и не...

― Чего еще я не знаю?! ― Почему я кукла в чужих руках? Почему все направляют меня, что-то скрывают, дергают за противные ниточки, от которых я не в силах избавиться? ― Ты во всем мне лгал!! Я устала!!! Я устала от этой лжи!!

Брови Германа поползли вверх, когда прицел ружья сменился. Руки мои вышли из-под контроля. Дуло целилось прямо мне в шею.

― Остановись!!! ― Его рука криво вытянулась, я отошла на шаг, чтобы быть недосягаемой для него.

― Без лжи, Герман, иначе я выстрелю в себя. 

Он сглотнул. Веки его задергались.

― Я сам к вам пришел. Дядя всегда выжидал удобный случай.

― Который предоставил ему ты, верно? 

Как же ему не хотелось говорить! Но дуло, прожигающее мое горло, шевелило его язык против воли сознания.

― Ваша семья была крепкая. Я сделал так, что фальшивые узы сгнили.

― А Мая? Она в безопасности у твоего дяди? ― Если я погибну, у всех будет шанс, пусть и небольшой, что девушка что-то вспомнит. Но на то нужно много времени, которого ни у кого не было. Отец за один только месяц успеет устранить всех, а самый удобный случай уничтожить его как раз происходит сейчас.

Герман кивает, медленно приподнимаясь на колени. Я знаю, что он хочет сделать, но у меня еще остались вопросы.

― Твоя дядя приказал тронуть меня? ― Вдруг спрашиваю я, слыша в голове свои отдаленные визги о помощи. ― Это была месть за Маю?

― Этого я не знаю. 

― Ложь.

― Я говорю правду. 

― Но я в нее не верю. 

Губы его скривились, словно он глотал что-то неприятное.

― Это произошло в тот же день. ― Начал он. ― День, когда я согнал тебя на крышу склепа. Неужели ты думала, что я правда тогда ушел? Я отправил всех подальше, а сам, как всегда, проводил тебя до дома. Мне страшно хотелось напасть на тебя, но я не решился снова. Ты тогда постоянно поправляла свои порванные гольфики, это напомнило мне сестру. После того, что сделал с Маей твой отец, я первым ее нашел. У нее тоже были белые гольфы, но все заляпанные кровью. Она пыталась вытереть эти пятна руками. Дурость, знаю! ― Ощетинился парень, сплюнув. Он искренне ненавидел меня за то, что я заставляю его вспоминать. А я слушала каждое слово, чувствуя, как руки все больше и больше тяжелеют.

― Что было дальше? 

― Я увидел за углом твоего дома машину дяди. И тогда все стало понятным. Он и до этого рассказывал мне о принципах кровной мести, и я решил, что если не получилось у меня, то дело до конца доведет он. Я просто ушел, искренне надеясь о том, что вскоре услышу новость о том, как труп твоего отца нашли в канализационном люке. Но все было тихо. Дядя ничего не говорил мне, кроме того, что месть свершилась. Только вот чем-то он был недоволен... Мия? ― Нет ничего странного в том, что я не заметила, как дрожат руки, и как пальцы верно скользят к курку. Грязь стала подниматься по глотке и буравить горло. Я точно игрушка. Я ― не человек.

Стоило закрыть глаза, как воспоминания ударами пощечин врывались в меня. Глаза открываются, но я не вижу Германа, я вижу тяжелые сапоги, медленно входящие в комнату. Из-за слез и страшной, разрывающей на куски боли внизу живота я не понимаю всего происходящего. Ощущается только тяжелое одеяло, которое кидают прямо в меня, даже не удосуживаясь накрыть им. Руки нащупывают ткань и пытаются спрятать в нем тело. Как только я вижу чужих людей, которые украдкой похотливо смотрят на меня, я начинаю желать смерти. Что-то с невыносимым хрустом сломалось внутри меня.

Палец сам нажимает на курок. Щелчок.

Тишина.

Это и есть смерть? Отсутствие всего? Пропасть?

Через секунду мое бьющееся в конвульсиях тело прижимают в крепкой груди. И слышатся только нашептывания вперемешку с наивными и неумелыми поглаживаниями по голове.

***
Кто как проводит это лето?
Предложите парочку идей: что можно сделать прямо завтра?