Утонуть бы где-нибудь, почувствовать обволакивание воды, которая забивается тебе в глотку и не дает дышать. И как бы ты не бился об лед ― не выбраться. И остается только смотреть панически на эти замерзшие шарики кислорода в толще льда...

Маленькие руки вырвали меня из воды, заставляя очнуться в этой опротивевшей реальности. Сашка осуждающе качал головой, одним взглядом прося так больше его не пугать. Я вопросительно посмотрела на него, ожидая, что он хотя бы смутится от того, что я была абсолютно раздета перед ним, но парень сидел вполне спокойно. 

― Может, ты хотя бы отвернешься? ― Попыталась намекнуть я. Сашка ударил себя по лбу и протянул мне свитер с широкими женскими брюками. Он что-то стал показывать мне руками, но я все равно ничего не поняла. Глупо уставившись, я ждала, когда он наконец покинет комнату, но парень никак не спешил. В конечном итоге он просто выпрямился и улыбнулся мне, продолжая как ни в чем не бывало глядеть мне прямо в глаза. Удивительная выдержка! 

― Сашо-ок! Ты куда запропастился?

Усмехаясь про себя, я немедленно одеваюсь, оглядывая обширную и в меру зажиточную квартиру. Меня распирало всякий раз на смех, когда я чувствовала холод. По спине пробегали неприятные мурашки, я вся вздрагивала. Но проведенные полчаса в ванной помогли немного успокоить собственное тело, которое до сих пор испытывало нервное потрясение. Не проходило и минуты, как моя рука сама по себе дергалась, голова резко поворачивала вбок, а колена вскакивала на долю сантиметров. 

На мое появление сидевшие на широком диване повернули свои головы, обернувшись разом. 

― Расскажи, как ты очутилась у него дома. ― Бесцеремонно просит Рахмет. Я заметила в соседних дверях прошедший быстро тусклый силуэт неизвестного мне человека. Парни проследили за моим взглядом. Рахмет немедленно встал и закрыл приоткрытую дверь. 

― Где я? ― В таком же тоне обратилась я к нему в ответ. Он пронзил меня злобным и недоверчивым взглядом. 

― У меня. Родителей дома нет. Надо же было тебя, всю синюю, отогреть. 

― Спасибо. ― Брезгливо кинула я ему. Илья, самый мудрый и собранный из нас, дождался, пока эта перепалка закончится, и обратился уже с более мягкой просьбой ко мне, напомнив, что все мы в одной команде, отчего доверие превыше всего. Я устало потерла виски, глядя на часы, которые оповестили меня о том, что скоро наступит утро. ― А... А с моим другом? 

― Когда я подъехал к твоему дома, скорая уже стояла у подъезда. Стеша разговаривала с врачом и требовала, чтобы ее взяли с собой. Дальше я уже не знаю. ― Илья прекратил в тот самый момент, когда я спрятала лицо в ладонях, сотрясаясь все больше и больше от сказанным им слов. 

― Я пыталась... ― Вдруг стоном вырвалось из моих губ. ― Я правда пыталась все это прекратить! ― Вытираю слезы руками кофты, но они так паршиво стали скатываться по моим щекам. ― Но он... Он не услышал меня! А я... А я!.. Я... ― Ком в горле беспощадно душил, не позволяя даже выговорить и слова. ― Это все из-за меня! ― Пронзительно вскрикнула я, видя, как дрожат руки, как вытягиваются от удивления их лица, и как один Сашка с жалостью, от которой стало вдвойне тошно, смотрел на меня. ― Он из-за меня такой! Только из-за меня! Моя вина... Но я пыталась! Правда пыталась! 

― Мы... Мы верим тебе. ― Неуверенно промямлил Илья, похлопывая меня по спине. 

― Рахмет прав. Меня нужно скормить всем собакам мира, потому что я предательница. Знаете... Вы знаете, что я сделала сегодня ночью? Не-ет, вы не знаете... Я просила его любви! Слышите меня? Да, я просила его любви!! Клялась, просила, молила... А потом позволила целовать себя. Видите? ― Я вытянула ворот свитера, показывая всем засосы Еремеева, наставленные на им же оставленные синяки. ― Вот что я позволяю Еремееву делать со мной!! Осудите! Ну же! 

Закрытая ранее Рахметом дверь широко распахнулась, и в ней появилась отощавшая, бледная, как моль, вся выцветшая девушка, о бывшей красоте которой напоминали только большие, впавшие глаза. Ее губы дрожали, рука вцепилась в дверь, а имя, названное мной, взбудоражило всю ее душу. 

― Иди в свою комнату, Айла. ― Скомандовал Рахмет, но девушка не послушалась его. Осторожно ступив ко мне, она присела на колени, вглядываясь в мои глаза. Я не понимала того, что ей нужно было от меня. Девушка коснулась моих рук, стала их хаотично гладить. Я видела перед собой только ее большие черные глаза и растрепанные густые волосы, собранные в длинную косу. ― Айла!!

― Нет... ― Тихо возразила она брату, так и не посмотрев на него. Что же ты ищешь в моих глазах? Какие ответы? ― Ты... ― Вдруг начала она, но скоро смутилась под взглядами других парней. ― Ты любишь этого страшного человека? 

Страшный человек! Как же она выдохнула эти слова, с какой тоскливой горечью, которая обжигала весь дух. 

― Не знаю... Я не знаю... 

― Ты ненавидишь его?

― Да... Ох, нет... Точнее, у меня не получается... ― Совсем замкнулась я от ее прямых и таких верных вопросов. Ей не получалось лгать, как бы не хотелось утаивать правду ― в пустую. Она смотрела внутрь меня, сошедшая с звездного небосклона. 

― А надо бы! ― Крикнул Ахмет, ударив по столу. Айла закрыла, как от пощечины, глаза, пребывая в легком трансе. Она не смела возразить брату. 

― В твоем сердце нет жестокости. А ненависть без жестокости ничего собой не представляет. ― Справедливо заметила она, на что Рахмет вытянулся весь как струна. 

Она отошла от меня, поправила подол длинного платья и стала у стены, сливаясь с фоном. Это Еремеев превратил ее в пустое место. Загнал в глубь девичьей души, которая была изломана его ударами. Тем не менее, она держала спину прямо, сохраняя свое достоинство, но опустив голову, стыдясь даже посмотреть на нас, "чистых" людей. 

― Значит, ты его оправдываешь? ― После недолгого молчания заговорил Илья. Они все стали невольно полукругом возле меня. Я ощущала себя загнанной в угол, но именно в этом углу давно следовало разобраться с самой собой. 

― В какой-то мере, наверное, да. 

― Почему? 

Я облокотилась лицом об ладонь, качая медленно головой. Слишком больно вспоминать. 

― Жестокости ей, видите ли, не хватает. ― Пробубнил Рахмет. Сашка шикнул на него. 

― Потому что я тоже была точно такой, как он. ― Признание вырвалось само собой. ― И меня не покидает ощущение того, что у него есть целая сотня причин, чтобы действительно нас всех ненавидеть, чтобы упрямо и беспощадно мстить. У него есть оправдание на все эти преступления. 

― О чем это ты? 

Посмотрела сначала на Илью. Долго вглядывалась в лицо Сашки. Неуверенно подняла взор и на Рахмета, постыдилась Айлы. 

― Вам никогда не приходило в голову, что все это не просто так?..

Разумеется, меня не поняли. 

― Просто подумайте... С чего бы ему развязывать целую войну? 

― Потому что он аморальны ублюдок! Все более, чем просто! ― Вышел из себя Илья, мусульманин поддержал его согласным кивком, и только на лице Сашки выразились легкие сомнения и глубокая задумчивость.  

― Хорошо-хорошо! Но почему он тогда выбрал нас? 

― В городе множество людей, которым он навредил! 

― Но как часто он вредит нам и им?! ― Возразила я в ответ. ― Все, что с нами происходит ― его особая игра! Наши жизни ― его поле боя, которое было спланировано очень давно! Именно потому он всегда на два шага впереди, именно потому нам не удается его обойти! 

Эти слова заставили их взглянуть на ситуацию под другим углом. 

― Ты думаешь, что все это не просто...

― Наша самая большая ошибка в том, что мы слепо уверены, будто бы за душой этого человека нет ничего святого. И хоть у меня нет никаких доказательств, но я могу поклясться в том, что все это началось еще задолго до того, как мы предполагаем. И еще... Вы будете думать, что я окончательно спятила, но его месть ― это не просто война, это целая религия, целый его смысл жизни. 

Сашка толкает Рахмета и показывает что-то руками. Тот долго и хмуро смотрит на него, просит быть помедленнее, но Сашку распирало на раскрывающиеся перед ним ворота прозрения.

― Я мало что понял, но по словам Сашки, Еремеев, как бы это сказать... Бьет по больному? ― Рахмет замер, медленно оборачиваясь в сторону стоявшей молча сестры. ― Айла...

― Стеша. ― Выдохнула я, убеждаясь все больше и больше в нашей теории. 

― Моя бывшая. ― Без промедления продолжил Илья, передавая "эстафету" Сашке. 

Парень не растерялся ― он приложил ладонь к сердцу, но жест этот я так и не сумела понять. 

― Но ведь с тобой он более жесток, чем с нами. ― Рахмет стал постукивать по дорогому столику. Я усмехнулась, чувствую нарастающую внутреннюю боль. 

― Значит, все это началось с меня... Послушайте! Надо же, как символично... Если так подумать, то все идет по цепочке.. Понимаете меня? Сначала он мстит одному, вышибает его, как на шахматной доске, а после приступает к битве с другим. Всем вам он уже отомстил, осталась одна я. 

― Но ведь твоя сестра как бы уже с ним, ― неуверенно начал Илья, чувствуя, как главу первенства в нашей компании забираю к себе я. 

― Здесь что-то другое. ― Вставил Рахмет, потянувшись ко мне. ― Более особенное. С ее все началось, на ней и закончится. Одной ее сестричкой он не остановится. 

Я долга сидела молча, насупившись, сгорбившись, слушала их теории, которые выдвигались, но не видела в них истины. До тех пор, пока до меня не дошла самая банальная мысль. 

― Все закончится моей смертью. 

Смолкли все разом. 

― Он уже пытался это сделать... И душил, и избивал, и сегодня ночью метал в меня ножи... Только он никак не может довести это дело до конца... 

― Сколько лет уголовного заключения дают за убийство? 

― Убийство не измеряется проведенными годами в заточении. ― Тихо прошептала Айла, скоро отворачивая голову. 

― И явно не тюрьма останавливает его. ― Впервые поддержал родную сестру Рахмет. 

Глаза Айлы увлажнились, поблескивая при свете люстры. 

― Его цепочка еще не завершилась, я думаю... У меня странное ощущение того, что я прохожу чужой путь. И пока на собственной шкуре я не познаю все ― буду жива. Как только все закончится, все его шаги... Эта история придет к своему логическому завершению.  

Я схватилась за горло, пытаясь унять в нем новый нарастающий комок. В комнате слышалось только тяжелое дыхание Рахмета, который напряженно рассуждал о чем-то, бросая на меня свои странные взгляды. Мои руки обессилено опустились.

― Знаете, нам стоит выпить чаю и немного прийти в себя. ― Предложил Илья, утаскивая парней в кухню. Я понимала, что они собираются все обсудить уже без моего участия. 

Айла простояла еще минуту, после чего присела рядом со мной. Девушка снова взяла с мягкой легкой улыбкой мою ладонь. 

― Ты говоришь, что была похожа на него. Но я не вижу в тебе злобы. 

Это пропустили мимо ушей парни, но не она. Айла видела куда больше, чем все они вместе взятые. 

― Это сложно объяснить. ― Покачала я головой. 

― Мне кажется, что ты падала так же далеко вниз, как и он. ― Девушка вздохнула, отворачивая голову. ― Но ты нашла в себе силы простить себя, а он ― нет. От этого-то он и страдает...

― От недостатка сил?

― От неумению прощать. 

Айла похлопала меня по руке, улыбнулась в последний раз и вышла из комнаты. 

***

"Твоя сила в прощении", ― шепнула мне тогда на прощание эта девушка. Ее слова были по-своему пророческими, но не в этой ситуации. 

Бывают моменты, когда о прощении не может быть и речи. Например тогда, когда мать твоего друга истошно плачет в коридоре больницы, зная, что виновата во многом подруга ее сына. На на то она и подруга, что мать даже не смеет и в слух произнести это страшное, но верное обвинение. 

Я не чувствовала угрызения совести, когда давала показания следователю прямо в больничном коридоре. Не чувствовала вину, хотя сама словила Толика, косвенно избила его, что и спровоцировало попадание Богдана в это место. Не было всего этого, потому что в голове было строгое разграничение. Толик замешан, а значит, виноват. Он знал, что он под угрозой, а Богдану это известно не было... 

― И вы готовы назвать имя того, кто избил парня? ― Недоверчиво спросил все тот же следователь. Мать Богдана вскочила, пожирала меня глазами, желая услышать имя этого преступника.  

― Да. Это Еремеев Герман. 

― Чем вы можете это подтвердить?

― У подъезда нашего дома есть камеры видеонаблюдения. На них вы прекрасно увидите, как из машины этого человека вывалили Богдана. ― Я замолчала. Обернулась в сторону сестры, которая ловила жадно каждое слово. ― И как туда запихали меня... 

Стеша, сидевшая на скамейке, вся ухнула. Под подозрительный взгляд отца Богдана она вовремя успела подавить в себе все чувства. 

― И вы будете готовы в случае чего выступить в суде? 

"Если доживу до него", ― промелькнула мысль.

― Да. 

― Спасибо тебе, Миечка! ― Крепко обняла меня тетя Аля. 

Странно. Ей следовало бы корить меня, но она благодарит. Женское благородное сердце... 

Нас ожидают еще долгие часы. Я отпрашиваюсь в туалет, Стеша идет за мной. Она входит в тот самый момент, когда я, склонившись над раковиной, захлебываюсь в кашле, извергая из себя часть мокроты. 

― Это правда? 

― Ты сама знаешь ответ на этот вопрос. ― Грубо ответила я, пытаясь остановить приступ кашля, ударяя себя кулаком по груди. Ноги страшно ныли, а сердце будто бы замедлило свою работу. 

― Я так и знала, что этот Новый год не пройдет, как обычно. 

― Как обычно? ― Вспыхнула я от ярости. ― А на что ты рассчитывала? На милые подарочки под елкой, марафон фильмов и теплые объятия?! Наша жизнь превратилась в Ад! Смирись с этим!

― Ты меня винишь в этом? ― Сестра прижалась к стене, сжимая пальцы.

― Не я привела в дом Еремеева. 

Ее рот раскрылся от такого обвинения, девушка выскочила из туалета за считанную секунду. А я все захлебывалась в кашле. Моя ярость на всю ситуацию нарастала с бешенной силой. И я поклялась себе в том, что доведу это до конца. 

Я не собиралась умирать от рук Еремеева. 

В комнату вломились молоденькие медсестры, которые, заметив меня, заметно испугались. 

― Ой-ой! Девушка, вам плохо? Вам нужно немедленно к нашему врачу! 

― Нет-нет, ― отмахнулась я, улыбаясь окровавленными от собственных укусов губами. ― Это так... К завтрашнему дню заживет! 

Спустя час подъехал лично мой отец. Коротко переговорив с родителями Богдана, он присел рядом со мной. 

― Тебя, говорят, всю ночь дома не было. ― Начала было он, но я перебила его недовольным тоном.

― Только не говори, что ты собрался здесь и сейчас отсчитывать меня. 

― Нет. Думаю, это лишнее. 

Из операционной выскочила одна из медсестер, за которой погнались все присутствующие, кроме нас. 

― Это тот мальчишка сделал? ― Интересуется отец, изображая простую заинтересованность, но я вижу в этих словах куда больше смысла. 

― Я уже дала показания следователю. Его сегодня же задержат. 

Отец промолчал. 

― Он мне не нравился. ― Зачем же ты мне это говоришь? К чему клонишь? ― А с тобой? К тебе он не проявлял никакого внимания? 

Я затаила дыхание. 

Если бы ты только знал, только бы знал...

― Нет. Почему ты спрашиваешь? 

Папа отмахивается с нервной улыбкой, после чего встает и собирается уходить.

― Постой! ― Он удивленно обернулся, стоя в конце коридора. ― Кто такой Гегемон?

Знаю, что он соврет, но пусть понимает, что я уже на пути к прошлому. 

― Понятия не имею. 

И он уходит слишком скоро, нервно теребя предплечье ― свою старую рану. 

***

Мне хочется просто вопить в подушку до тех пор, пока мои связки окончательно не сорвутся, и голос будет потерян до конца всей жизни. Однако апогей всей истории, как мне думалось, был еще впереди...

Я перерыла все фотографии, но не нашла ни одной, где был бы изображен Гегемон. Ни единой фотокарточки из прошлого, ни единого кусочка пазла. Эту заветную ниточку будто бы когда-то давно беспощадно оборвали, а мне предстояло найти ее концы и попытаться завязать их в узелок. 

Когда я была уже на последнем издыхании, когда везде уже мерещился его образ, метающий в меня ножи, я просто села на пол, прижалась к стене и закрыла глаза, улетая на несколько лет назад. 

― Папа, вставай. Маме не нравилось, когда ты пил. Прекрати это делать! 

Его лицо с оттеками от постоянных пьянок пыталось разыскать источник надоедливого шума. Глаза, пустые, выгоревшие, бесцветные, смутно разглядывали мое тонкое девичье тело. 

― Уйди, Мия. Мне сейчас совершенно не до тебя. 

― А до Стеши?  Ей нельзя видеть тебя такого! Она же еще маленькая. Что твоя дочь подумает о тебе?

― Убирайся, мелкая поганка!! Ты ничего не понимаешь! Ты маленькая шлю...

― Олег!  ― Его прерывает вошедшая в комнату родителей Людмила, которая тут же прячет меня за свою спину. Я хватаюсь маленькими пальцами за ее рубашку. ― Не смей выражаться при девочках! 

Он хрипит в подушку, а я начинаю жалеть о том, что вообще зашла сюда. Неужели это мой отец? Я не верю в это. Он был совсем другим. Когда мама была рядом он не позволял себе пить, был всегда опрятен и чист, а сейчас превратился в грязную свиную тушу.  

Людмила пытается вывести меня из комнаты, но я, чувствуя себя обиженной, кричу на отца. Пусть он уже проснется! Пусть встанет с постели! Мне надоело день и ночь таскать к его постели тазики, в которые его после рвет. Надоело уклончиво отвечать на вопросы классной руководительницы об атмосфере в семья. Я ребенок! И я тоже устала! 

Я высказываю ему все. Каждую накопившуюся в девичьей груди обиду. Отец поднимает свой ядовитый взгляд на меня.

А после в мою сторону летит ваза... 

Я помнила страшный треск, который раздался где-то будто бы вдали. Помню то, как кричала Людмила. Помнила и то, как вошла в комнату ничего не подозревающая сестренка. А после я взглянула на свои руки, которые коснулись места, которое болело большего всего. 

Крови было много. 

Эти навязчивые образы, то расплывчатые, то слишком ясные проносились перед глазами, которые уже были полны слез. 

...Забирали меня из больницы уже не родные, а семья Павловых. Тетя Аля купила мне конфет, а Богдан стоял с букетом где-то нарванных цветов и улыбался, несмотря на то, что половина его молочных зубов уже выпала. Он знал, что это забавляло меня всякий раз. 

― Мия, не хочешь мороженного? 

Я мотнула головой, продолжая глухо молчать. Но я закричала в тот самый момент, когда они привели меня к дому. Мне не хотелось больше туда. 

― Ну же, Мия. Ты чего? Это твой дом. Там Людмила ждет тебя, сестренка твоя, папа...

― Только не он! 

Помню, как тетя Аля напряглась, а Богдан стал упрашивать ее, поддергивая за край платья. 

― Это ваза... Она не была первая... 

И это было решающим словом. Тетя Аля больше спорить не стала. Она просто отвела меня к себе домой, угостила вкуснейшим супом и договорилась с Людмилой о том, что я поживу некоторое время у них...

Как я жила ― одному Богу известно. 

Я моталась так около полугода. Часто забирала на ночь с собой Стешу, когда отец был слишком пьян и горазд на новые побои и выходки. К счастью, Павловы не были против. Читала ей сказки, а после ложилась рядом и спала. Тогда мне все казалось, что весь мир против меня, а это хрупкое дите было единственной родной частичкой. Мне нравилось смотреть на Стешу и думать о том, как же она похожа на маме. Я даже немного завидовала ей, потому что наша мама была красавицей. 

Я была совершенно одна. Семья Павловых была близка мне, но я видела в этом только из обязательство. Они были простыми друзьями семьи и, как мне думалось, просто выполняли свой долг. Даже присутствие Богдана не спасало. Я знала, что он мой друг, но одного знания было мало. Осознание же пришло немного позже...

...В тот вечер я наткнулась на котенка. Было лето, я снова обитала у Павловых. Мы играли во дворе, было уже темно, мы оставались ждать тетю Алю после смены, спокойно сидя на скамейке и болтая обо всем. Сколько нам было? Кажется, по тринадцать лет. 

Котенок, бродячий, стал ластиться к нам. Мне он страшно напомнил саму себя. Брошенный на растерзание этому миру, он просил простой любви, которую, увы, никто не мог ему дать. 

А после пришли какие-то местные задиры, которые были не прочь повесить котенка. Я наотрез отказалась, прижимая блохастое чудище к своей еще только начавшей расти груди. Богдан на предложение задир бежать, чтобы ему из-за меня не досталось, отказался, и нас побили обоих. 

Мы сидели, как два дурака, разглядывали уже после поставленные синяки и ссадины. Мерились, кому больше досталось.

― А знаешь, я ведь руку подставил, когда тебя хотели скакалкой ударить. ― Он вытянул свою руку, на которой красовался смачный след. 

Тогда было прохладно. Я болтала своими худыми ногами. Вдыхала аромат уходящего лета. 

Кажется, тогда я впервые наградила его поцелуем в щеку. Он смутился. А после мы звонко смеялись... 

Я смахнула выступившие слезы, пытаясь побороть улыбку на лице. Надо же, я действительно улыбаюсь от этих теплых воспоминаний. Тогда он защитил меня, подставил свою руку, а я вот подставила его под удар. Уже во второй раз. 

Перевожу взгляд на стену, где висели семейные фотографии. Натыкаюсь на фотокарточку, где мы были с отцом...

...Он появился на пороге Павловых неожиданно. Позвал меня и попросил с ним прогуляться. Мне уже было шестнадцать лет. Мы прошли мимо лип молча. Он попросил сесть на скамейку. 

― Такого больше не повториться. Возвращайся домой. 

Я покачала головой. 

― Мне не хочется больше плакать в трубку Людмиле, крича о том, что ты не дышишь. Не хочется находить тебя пьяного в ванной и вытаскивать из того света. Мне надоело тащить всю семью на себе.

― Мия, я понимаю, что совершил много ошибок. Но я хочу все исправить. Я снова поступил на службу. Я пережил смерть своей жены...

― Не говори о ней!! ― Кричала я, уже тогда задыхаясь слезами. Он потерял всего лишь жену, а я потеряла маму. Он не понимал этой боли. 

― Прекрати сидеть на шее у Павловых. У них своя жизнь. 

Это было ударом. Я знала, что слишком зависима от Павловых, которые стали мне второй семьей. Догадывалась и том, что они не стали заводить еще одного ребенка из-за меня, хватавшей им с головой. 

― И да, прости меня... 

И я вернулась домой. Окончательно. 

Я сумела простить ему эту обиду. Сумела смотреть в спокойные глаза сестры, которая была рада, что эта черная полоса, пусть особо и не коснувшаяся ее, наконец-то закончилась. Сейчас мне стало даже смешно. Наверное, стоило Стеше видеть все это несчастливое мое детство. 

Я снова прошлась по этим воспоминаниям, неожиданно вздрогнув. 

Что-то здесь было не так. История с котенком и дракой показалась мне будто бы незавершенной. Да, я помнила, как нас хорошенько отлупили, но неужели эти хулиганы ушли сами по себе? И куда же после подевался котенок?..

...Из темени прошлого ясно стал выступать мальчик-подросток. Меня держали за волосы, говорили, что обязательно трахнут где-то в подворотне, Богдана били в живот... А потом появился этот нескладный подросток в дырявой шапке, который кинул в хулиганов камнем. Задиры не могли простить ему этого, отчего выбросили нас и погнались за ним...

Я очнулась от того, что меня трясла Стеша. 

― Ты чего кричишь? 

Я кричала? 

Оборачиваюсь к зеркалу и вижу, как на кулаки намотаны грязные волосы. Все лицо напряжено до предела, лоб потный... Это было простое короткое воспоминание, напомнившее собой разряд тока. Оно причинило боль. Смертельную боль. Я слышала крик, бывший внутри меня. Ощущения были такими, словно я выломала кем-то заколоченную дверь... А дальше были еще другие... 

Стеша смотрела на меня, чуть-чуть била по щекам, пытаясь привести в себя.

― Да ты сходишь с ума... ― Прошептала она, вытягивая от недовольства и непонимания губы трубочкой. 

Я отчаянно замотала головой. 

― Кажется, когда-то я уже сошла с ума, но забыла об этом. Или меня заставили забыть... Кто взял ластик?! Кто стер все это!! Папа! Объясни мне! Это ты взял ластик и стер мои рисунки!

Стеша коснулась моего лба, который весь горел. 

― Людмила! Проснись, пожалуйста! Сестре плохо!

***

Меня положили по иронии судьбы в ту же больницу, что и Богдана. Разве что отделения были разными. Оформили меня с диагнозом развивающейся почечной недостаточности, вызванной сильным обморожением. Разумеется, отец не позволил, чтобы его дочь получила статус умалишенной. 

Чтобы увидеться с другом, мне следовало спокойно пройти минут пятнадцать по коридорам. Точнее, с тем, что осталось от моего друга... С Богдана будто бы содрали все лицо. Не оставили ни единого живого места. Увидев его в первый раз, я чуть ли не упала в обморок. Во второй раз уже привыкла. К третьему я была полностью морально готова. Во время четвертого я старалась говорить с человеком, который отныне в коме. И врачи не могут ничего обещать. 

Больничная аппаратура сохраняла ему жизнь. Я держала друга за руку, чувствуя невыносимую вину. Плакала ли я? Ревела взахлеб, когда оставалась с ним один на один. Проклинала Еремеева и саму себя. Надеялась на то, что он не посмеет появиться еще долгое время. И моя надежда оправдалась. 

Его задержали на следующий день. Делу дали полный ход. 

Илья с Рахметом ликовали, пожимали мне руку, гордились. Я сухо кивала им, после чего уходила в палату к Богдану. Я видела Богдана и ощущала ярость. И со мной, кажется, случилось то, что случилось когда-то давно с Еремеевым. Я обретала шаг за шагом, крупица за крупицей жестокость. 

В больничном туалете на замечание одной малолетней пациентки о моей худобе, я чуть бы не накинулась на нее и не избила. Ей повезло, что я сумела сдержаться. По ночам, когда слышались храпения в соседних палатах, я мечтала придушить человека, создающего этот шум. Мое раздражение не знало границ. А однажды, на упрек врача о том, что я не выздоравливаю, я готова была вонзить иглу ему в глаз. Меня успели удержать в последний момент. 

Я обретала его самого внутри себя. 

― Как хорошо, что этого преступника задержали. ― Вздохнула тетя Аля, болезненно смотря на Богдана. ― Надеюсь, что ему дадут срок. Мне сказали, что он сумасшедший. Как бы он не вернулся и... Ох! Даже думать боюсь! 

― Богдану больше ничего не грозит. Он вышиб его из игры...

Она не поняла моих слов, да и не придала им особого смысла. Все ее сознание занимал один единственный сын, в чем женщину, разумеется, винить было нельзя. 

― Когда вы возвращаетесь на учебу? 

― Через два дня. 

― Ох, а ведь Богдан так хотел сдать экзамены, так хотел пригласить тебя на вальс. ― Я удивленно обернулась на нее. ― На последнем звонке вы танцуете вальс... Забыла?

― Да, точно... Знаете, теть Аль, я, пожалуй, ни на выпускной, ни на последний звонок не пойду. 

― Почему это? Это же только один раз в жизни! Не отказывай себе в этом удовольствии. Раз в жизни! Больше не повториться! Ты должна или... О, это из-за Богдана? Милая, поверь, он не будет в обиде на тебя, если ты сходишь. 

― Да-да, это из-за Богдана, ― согласно кивнула я, утаив часть правды. ― Простите, но мне нужно идти на процедуры...

Уже в коридоре мне пришло сообщение, которое снова подкосило все мое спокойствие.

Еремеев: "Не думай, что все это закончилось. Я еще вернусь."

Я не иду на выпускной не потому, что не хочу расстраивать Богдана. А потому, что просто не доживу до этого дня. 

***

Хотите увидеть настоящее искусство от моих читателей? Вот оно. 

RONI_L

ilazy_unicorn

Спасибо, милые девушки! 

Цветите не только сегодня, но и каждый день. С 8 Марта, май свит гёрлс 🌸🐞

Люблю!